Рот

Я закрываю глаза и вижу какую-то челюсть,
Которая пережевывает очень тщательно
Людей.

И губы отвратительного цвета ,
И зубы, как скалы,
А главное я вижу
Этих самых людей.

В сюртуках и цилиндрах,
В старых поношенных куртках,
Женщины в платьях,
Накидках и даже манто.

Дети,
Как славно, что нету детей -
Им еще не сказал никто,
Что есть этот рот.

Вздымаются сплетением напряженных жил,
Играют желваки
И каждый из людей жил
До этого
Напряжения,
А после уже не живет
Ни один из них.

Ухмылка ужасного рта,
Так похожа на мою собственную.
И только щетина, как у лежалого покойника
Говорит мне :
«Дружок, спокойненько,
Твоя очередь не подошла,
Но подойдет, так что стой ровненько
И жди».

Я даже околевшим от ужаса
Телом
Чувствую прикосновение
Лжи
К коже.
Она струится по мне влажной змеей,
Заползает мне в горло
И уши.
Я сам себе пытаюсь сказать :
«Не слушай, не слушай, не слушай».

Живая многоножка
Людской очереди,
Как в черную дыру
Кровоточащей осени
Каждым своим членом
Наровит упасть
В слепую, жадную, жаркую, ржавую пасть.

И с каждым мгновением
Я все ближе и ближе.
Ближе и ближе.
Ближе и ближе.
Боже, какая там тьма,
Какой там ужас,
Какая немощь,
Какой холод,
Какое одиночество
и
Не любовь.

Я поцелуем могу запечатать
Рот,
Если смогу разорвать свой собственный.
Не успеваю.
Меня наматывает, давит, ломает
В кашу людскую,
В человеческий фарш,
Который только что тихо и скромненько
Изображал траурный марш,
Шествуя шаг в шаг
За покойником.
Живой за покойником,
И каждый живой – покойник.
Шаг в шаг.
Шаг в шаг.
Шарк, зубы об зубы,
И всё.
Проглотил
Рот,
Который так ухмылкой походил на мой собственный,
Когда я увидел его.
Закрыв глаза.