О, мрачное счастье...

О, мрачное счастье
радости тихой,
рождённой покоем
больничной палаты,
причём - необычной...
Это было когда-то -
даты не помню -
осенью давности двадцатилетней -
с малым...
Я стал неугодным
администрации лагеря,
где отбывал
срок наказания,
малым.
Меня осудили на "крытый"
режим...
Я "вскрылся"
и - не один -
вдвоём из троих,
попавших под, выше
озвученный приговор,
при помощи бритвы,
вспоровшей без лишнего жира брюшины
и черенков алюминиевых,
заточенных о бетон,
от ложек казённых отломанных -
вон,
за проклятый забор,
окружавший меня седьмой год,
мы вырвались на часы,
под конвоем,
но всё же - на волю,
мы видели лица людей,
не имеющих общего ничего
с разводами на работу
и шмонами,
мы видели женские,
детские лица -
в больнице...
На рельсах
железнодорожного переезда
рвал болью
швы свежие,
прокопчённый страданьями
чёрно-зелёный,
трясущийся коробчонкой
лягушки-царевны,
виды видавший,
больной автозак...
Но вот я в санчасти:
тетрадка и ручка лежат на столе,
чай в кружке - горячий и крепкий,
"Опал" сигареты
и людям - на "крытом"
людьми не забытым,
везу я приветы...
А между этим -
приходят ко мне,
убитые в прошлом
и мной воскрешённые в настоящем -
родные поэты...
О, мрачное счастье
радости тихой,
рождённой покоем
больничной палаты,
причём - необычной...