Проба пера

    ***
   Она всегда была странной. Никогда не интересовалась проблемами людей, не интересовалась чужой жизнью, если людям не приходило в голову рассказывать ей о своих жизненных неурядицах. Она давала совет, но последующее течение дел ее так же не интересовало, если ей опять же не рассказывали об этом. У нее было мало друзей, знакомых значительно больше, но они ее также не интересовали. Учеба в университете давно перестала быть чем-то новым и увлекательным и все больше превращалась в рутину. Она была слишком самодостаточной, мало болтала. Всегда угрюмая, она мало обращала на себя внимание окружающих, проходя по улицам опостылевшего города с неизменной сигаретой в зубах. Она не строила иллюзий относительно будущего, ибо они неизменно разбивались о непроходимый барьер реальности. Для «нормальных» людей она была «другой» и друзья ее были «другими»: музыканты, растаманы и просто эксклюзивные люди. Почти все творческие личности. Почти все философы почище Ницше. Почти все с устроенной (в большей или меньшей степени) личной жизнью (которой она не интересовалась). Ее собственная личная жизнь с треском рухнула пять месяцев назад, причем треск был подобен взрыву атомного реактора. Обычно медленно забывавшая боль, она мучилась все это время, ибо такая боль ей была в новинку. Это наложило на ее личность странный отпечаток: и так не особо радушная, она стала еще жестче, настроение менялось все чаще, она постоянно срывалась. Из-за этого отношения с людьми стали еще хуже, чем были до этого. Она, конечно, старалась держаться, но большим объемом терпения она никогда не отличалась. Если капали на мозг, взрывалась почти мгновенно, а сейчас взрывалась, даже если не капали. С виду спокойная и меланхолически грустная, она превращалась в фурию от одного неосторожного слова в свой адрес.
     Но все же жизнь шла, пусть даже в таком примитивном варианте, но продолжалась. Временами она никого не хотела видеть, но остаться в одиночестве не получалось практически никогда. А если получалось, то она всецело посвящала себя творчеству: рисованию, стихосложению, разработке персонажей к ролевкам и тому подобными вещам. Совместно с людьми из разных городов и иногда даже стран создавала историю мира. Это была игра, но этим она жила на самом деле. Она это любила, этим интересовалось и ей это нравилось. Она любила коньяк, дождь, серые осенние улицы, музыку в наушниках во время прогулок. Она любила ездить. Чтобы привести в порядок свои нервы, она ездила в З. Час дороги поглощал ее, разные люди, которых она видела в основной массе своей отталкивали. Какие-то чурки, пропойцы, бабки, вечно голосящие о льготах,  они все ее раздражали, а более всех раздражали кондуктора, похожие на ледокол «Арктика». Но стоило уставиться в пейзаж за окном и вслушаться в музыку, как она забывала обо всем, кроме самой жизни. Она ненавидела остановку С.А., ибо там из окна становился виден недостроенный завод, который пробуждал воспоминания, загнанные в самую глубину ее темной, непонятной души и вот уже пятый месяц пытающиеся выбраться оттуда. Ее сердце давно уже не болело, только обернулось в ледяной кокон и из последних сил выжимало из себя то чувство, которое называют любовью. А вот память досаждала. Отчасти именно поэтому она иногда пыталась забыться, когда становилось особенно невыносимо.
  «- Черт! – она выругалась, запнувшись о пустую бутылку из-под коньяка по дороге в ванну.
   Голова не болела, ничего не болело, кроме памяти, которая попросту потеряла весь вчерашний вечер. «И хорошо!» - подумала она, умываясь. Кружка кофе и сигарета на балконе быстро привели ее в божеский вид. Она залезла в контакт, не потому что ей хотелось или ей написали, просто потому что надо было занять руки. В контакте ей не писали почти ничего, кроме дурацких сообщений «Привет как дела», поздравлений с днем рождения или пространных жизненных излияний на тему «Я ему не нужна. И где мне найти приличного парня?». Ее это бесило. Всегда. Просто потому что она не знала ответов».
    
     ***
    Автобус резко наполнился людьми на очередной остановке, она не обратила на это внимание. Из всех органов чувств безотказно у нее работали только слух и обоняние. В переполненном автобусе она вдруг ясно ощутила самый необычный запах, который ей когда-либо встречался. Причудливая смесь табака и дорогого мужского одеколона представляла собой ни с чем не сравнимый аромат. Он как будто обволакивал ее, еще сонную, заставляя запутаться в глубине своей памяти. Откуда-то всплывали странные образы: друзья, которых она давно не видела (от одного из них пахло почти также) и, как ни странно, преподаватели. Она застопорилась на одном воспоминании, особенно ярком.
    «Иногда он напоминал ей жертвенного агнца. Он часто говорил, что его вечно заставляют поступиться собственными интересами, ради других. Однако ради нее он не поступился своими интересами ни разу. Ее это раздражало и иногда раздражение превышало лимит. Тогда начиналась возгонка, которая не раз доходила до предела. Она понимала, что в его жизни ей отведено место в дальнем углу с краю, куда зритель смотрит реже всего. А к второсортным ролям она не привыкла, впрочем, как и к главным. Ее вполне устроила бы роль где-нибудь во втором ряду, но видимо, эта роль не устраивала его».
      Автобус остановился на злосчастной остановке С.А. Она выпуталась из паутины воспоминаний и с трудом подавила желание пересесть на другой автобус, чтобы добраться до этого придурка, который обретался как раз на этом недостроенном заводе. Но все же она справилась с собой и снова уставилась в окно на медленно проплывающий пейзаж. Сделав такую оплошность, она была бы похожа на дуру, а с учетом того, что прошло уже пять месяцев, на дуру с признаками шизофрении. Запах почти растворился в автобусе, сейчас вокруг пахло пивом и почему-то бензином.
     ***
    Ее душа напоминала собой алхимическую эссенцию. С добавлением каждого нового события она меняла цвет.  Стадия нигредо давно закончилась. Закончилась еще тогда, с наступлением лета, когда она окончательно осознала, что все прошло и уже ничего не вернуть. Это было гниение. В прямом смысле. Гнили все ее представления о любви и, тем более, о любви к нему. Тоска выворачивала душу на изнанку, ночи были невыносимо долгими и бессонными. А дни бессмысленными.  Жизнь ударила ее по голове медной болванкой, и этого оказалось достаточно, чтобы пасть на колени. Она опустила руки, она не хотела меняться, точнее не могла. Но внезапно все закончилось. Огонь погас, и стадия нигредо пришла к своему неминуемому финалу. Какое-то время в ее душе было затишье. Что называется – ожидание момента.
    Она не менялась. Жила с этой насквозь прогнившей философией. «Она ничего не приобрела. Только потеряла большую часть себя. И в итоге только она себе и осталась. Но и себя она ненавидела. Она была врагом самой себе. И такого врага она не могла одолеть».
     Этап альбедо начался внезапно. Она часами пропадала в лесу, гуляла и любовалась серебром утренних туманов. Красота природы и мира, что окружал ее, давала ей силу, но тратить ее было некуда. Она много читала, копила знания, силы, и опыт. Она поменяла отношение к себе, решила соответствовать, но пока не знала чему, просто менялась. Во всем чувствовалась какая-то легкость, как в воздухе. Она дышала полной грудью, чего давно с ней не бывало.
     Она становилась другой: деятельной, летучей, способной к восстановлению и изменению. «Это самое прекрасное чувство, которое в ней есть. Пусть не с кем разделить его, но это единственное, что держало ее на плаву, что давало возможность жить дальше и, более того, стремиться к высотам».
    ***
   А сейчас, сейчас она жила за счет сил, накопленных на этапе альбедо. Но что-то было другим, что-то изменялось вокруг. А может в ней самой? А значило ли это, что скоро начнется преображение? Неужели стадия рубедо? Она вплотную подобралась к ней и даже не заметила? Она менялась, теряла свои изначальные свойства. Это многие замечали, говорили, что она стала мягче, женственнее… Ее душа пребывала в смущении. Она еще слишком многое не могла забыть, но чем ближе было рубедо, тем меньший смысл имело прошлое. Нет, опыт никуда не исчез, не пропал и не забылся, он стал основой чего-то нового. Нового сплава, который одни называют душой,  другие сознанием, а третьи волей. В ней же все это причудливо перемешалось: и душа, и сознание, и воля – три составляющих слились в некий кристалл, который источал мягкий золотой свет и тепло. И кристалл требовал нового атанора. Не черной закопченной печки, которую уже невозможно разжечь без последствий, опасных для жизни, а большой алхимической печи, которая заставит кристалл гореть ярче и дарить больше тепла. «Она чувствовала все большее желание сказать дорогим людям, что они ей дороги, любимым – что любит их». Это желание шло изнутри, из того самого кристалла, каким становилось ее сердце.
  *** 
  Конечно, она знала, что стадия рубедо еще очень далека от завершения. Но также она знала и то, что тинктуру прерывать нельзя. Она знала, что когда сможет переступить через себя, сможет сказать всем дорогим, близким и любимым, как они нужны ей и что они для нее значат, преображение завершится. Память останется памятью, но не будет иметь значения. Опыт останется опытом, но он будет лишь основой и руководством. Главным будет то, что здесь и сейчас, а не то, что было, главным станет не тоска и боль, а воля, что закаляется в горниле боли. Главным станет сама жизнь, со всеми ее взлетами и падениями, и ее сердце, ее атанор, будет гореть, будет греть, будет источать золотой свет, каким бы темным он не был снаружи.
   ***
      Жизнь многогранна и неисповедима, у нее разные составы, но конечный результат один. У нее разные основы, но конечный результат один. Кто-то, основываясь на страхе, жадности и стремлении к власти, забывает, что истина в могуществе, а не во зле, что есть еще что-то, способное сделать человека великим хотя бы в глазах близких. Кто-то, беря за основу любовь, сострадание и заботу, забывает, что любовь – это, прежде всего страх потери и лишь через этот страх мы можем любить истинно. В обоих случаях конечный результат один. И лишь тот, кто взял за основу и черное, и белое, тот, кто прошел сквозь тьму и свет, тот, кто познал и любовь и ненависть, и завершил все этапы, не нарушив тинктуры, только этот человек может сказать, что прожил жизнь не зря. Только такой человек в конечном итоге станет истинно свободным.