Из пражской глины вылепленный Голем...

Чешский триптих




1. Прага



Из пражской глины вылепленный Голем
гордится шестипалою звездой.
Горчит апрель миндалем, алкоголем,
винительной синильной кислотой.
Едва глотну - и вновь июль нагрянул,
влетают пчёлы в Королевский Град.
Я снова здесь, и вновь из пражских гранул
разноплемённый прорастает сад.
В лепнине, под затеями убранства
укрыл едва ль не каждый здешний дом

следы смешенья плавного славянства
с германским твёрдо-правильным углом.
И Рильке акварельная кручина,
и Кафки полуночный самосуд,
и слог первопричины, зов Марины,
меня по тесным улицам ведут.
Но зажимая треснувшую голень,
откуда сера каплет на песок,
за мной вослед хромает грузный Голем,
и заскорузлым каркая паролем,
обломком глины целит мне в висок.





2. Ночь в Брно




Древесный кофе, кислое вино
моравка подаёт. Но город Брно,
однако же, - куда как величавей,
чем эти склянки с привкусом печали,
сказать вернее - с привкусом тщеты
ухода от лукавой простоты,
подмешанной и к неподдельной вере
в грядушее, и к скепсису в химере
готического храма. Впрочем, прочь,
словесный уксус! Влюбчивая ночь
впускает в город воздух свеже-чёрный,
дабы смелей-порочней дом игорный
светился заклинаньем "Казино".
Пускай уж неказистое вино
рожают лозы на окрестных почвах...
Но пиво - вот ноктюрн! - до боли в почках.
И хмель великолепен на шестах

в воздушных залах о дрынах двухстах
или трёхстах. Вот ночь на трон Моравы
на медь и черепицу старой славы
струит прохладу. В гуле казино
"Каре, шеваль!" на 20 ставит Брно -
и за пеньковый кофе отвечает,
а значит, лёгким звоном привечает
ночного игрока... Но, разум мой,
когда ты жив, гони меня домой -
от пагубы нажив, от ложной цели,
к ночлегу в университетской келье.
Тем более, что завтра поутру
я слёзы расставания утру -
и над осенней готикой столицы,
над пашнями полей Аустерлица,
где паутина ранняя искрится,
лови крылом норд-ост, моя страница!
Возлюбленная, спутница, сестрица...





3. Стеклянная музыка



Весной, когда на Карловом мосту
взыграют что-то венское бокалы,
я вновь поверю нотному листу,
и мне клавира мятого - не мало,
чтоб целое столетье оживить,
чтоб мартовское хмурое мгновенье
во всех его правах воосстановить
по признаку светящегося пенья.
Воздушен над рекою Пражский Град,
парение камней его речисто.

Есть камертон. И вслед ему звучат
под пальцами края бокалов чисто.
Весна едва в зачатье. Но стекло
богемское, - богемного разлива, -
заранее приветствует тепло
и неизбежность зреющего дива.
Раскошен город Карловых камней,
славянство, избежавшее Чингиза!
Со здешних круч история видней.
Струится Влтава, и дробится в ней
стеклянный отзвук венского каприза.