Чивилихин

Сто гривен
1.
Наш десант высадился на побережье Черного моря, чтобы проговорить свои стихи и рассказы радостным читателям. Среди нас была черноволосая, курчавая, стриженная под мальчика Лиза, которую мы не любили, потому что она ходила, выхватывала наши рукописи, рвала их на части и кричала: «Пушкин бы перевернулся, или Достоевский бы запил или Хармс бы удавился». Поэтому Лизу никто не любил, кроме читателей. Своими авантюрными, сумасшедшими, любовными романами собирала она ползала, а уж вторую часть все мы (куча поэтов и писателей).
Но тут сидим мы в антракте на ступеньках на улице перед входом в зал и пьем коньяк, а Лизу в плохом состоянии ведут охранники, шатающуюся и еле живую. Причитает она, что украли в темноте с сумочкой паспорт, мобильный телефон и все деньги, делать что не знает, потому что сопредельное государство и даже на звонок грошей нет, чтобы друзья  из Москвы выслали загранпаспорт и денюжек чуть-чуть.
Мы ее пожалели и запричитали, а Толя решил дать сто гривен, привстал. Я его придержал, но Анатолий руку выдернул, подошел к Лизе и всучил ей  сто гривен. Она сначала перепугалась, а потом несмотря на свой нетрезвый вид поцеловала Толю прямо в губы. Когда Анатолий шел назад, то вытер свои губы после поцелуя Лизы тыльной стороной ладони. Мол, что взять с пьяной бабы. А Лиза взяла купюру и ушла в темноту, наверное, за коньяком.

2.
Наутро все сидели у спонсора за длинным, покрытым темным лаком лиственничным столом и поднимали бокалы в небо, славя Савву Федоровича Белкова, обеспечившего проезд и проживание. Звучали самые заздравные речи, когда вошла Лиза и стала каждого по очереди опрашивать, кто дал ей спасительные сто гривен (ничего в темноте не запомнила), а ей на них шлют из Москвы документы и рубли. Все мотают головами, я Толика под бок под столом пихаю, а он сидит на месте, не встает. Лиза уже до меня добралась, но я только отнекиваюсь. А писательница любовных романов по второму кругу пошла, думает, что её разыгрывают. Пристально так в глаза смотрит каждому, словно сейчас решается её судьба.
И тут Анатолий не выдержал и всклочил во весь рост, уперся теменем в навес, показывает на свою грудь, мол это я, Толя Наздратенко, спаситель, удалец и красный молодец. Лиза Хрумкина на Анатолия посмотрела и мотает головой: «Не верю. Если бы лауреат Букеровской премии Савицкий меня спас – поверила. Если бы обладатель Бунинской награды Петров помог, или на худой конец победитель Волошинской премии Тимощук – поверила. А ты Толя Наздратенко не мог. Больно рука твоя слаба и глаз не обстрелян».
Сказала так Лиза Хрумкина и  пошла дальше по кругу искать своего рыцаря. А мы с Толей налили  себе по полной и выпили за страшную силу искусства.

Хорьки

Хорек очень едкое животное. Он выделяет странный мускус, который смешивается с жиром, и от этого запах отмыть невозможно. Пары так и лезут в нос, а если еще знать, что зверь дрессуре не поддается, злобен и агрессивен, то непонятно зачем он нужен.
У меня в детстве у деда хорек таскал крошечных цыплят и погиб только,  когда мы поставили колоду на штырь и подложили мертвого цыпленка. Когда хищник полез, то все затрещало, а потом хорек жалобно заверещал и умер.
Вообще нам продают в квартиры не хорьков, а хокориков. Помесь куницы и хорька. Они более-менее, но тоже сумасшедшие.


Зарплата

Я учился на биофаке и после третьего курса поехал летом на практику в отдаленное Алтайское селение изучать бобров, которых там видимо-невидимо. Они в болотах строят хатки и живут семьями, подрезая острыми зубами молодые березки. Те с размаху плюхаются в воду, и животное их тащит к себе в норку, чтобы все укрепить хорошенько.
Ко мне лесники привозили усыпленных бобров, а я измерял их зубы, делал срез и считал годовые кольца или наслоения, я уже не помню теперь.
Но сначала я работал трактористом, потому что ставка в лаборатории была занята, выбирал торф из болот и развозил по полям, чтобы удобрение было. Мне платили сто двадцать рублей. Ну а уж когда ставка освободилась (девочка-красавица местная ушла в декрет), я и стал срезы бобров изучать, чтобы написать диплом и перевестись на четвертый курс.
Но тут грянул девяносто первый год, и зарплату стали задерживать. Неделю задерживают, две задерживают, месяц. Я уже всю крупу съел, все муку подмел и даже научился обгладывать бересту, а ко мне бобров усыпленных все везут и везут, а я им кольца на зубах все считаю и считаю.
В конце концов, лесник Тимофей Иванович мне привез особенно толстого бобра, а я животному кольца считаю, а сам на ляжку смотрю, и тянется к ней скальпель. Не выдержал я и рубанул со всей силы и отрезал кусок, изжарил и съел бобровье мясо, а бобер даже не проснулся.
Наутро Тимофей Иванович приехал, а я сижу сытый, а бобер рядом мертв. На этом моя карьера биолога и закончилась.

В защиту животных

У нас программист Андрей в конторе был – эксперт по грызунам. Много про них рассказывал. У него была отдельная квартира, где жило триста грызунов разных пород, а сам Андрей устраивал выставки и ездил по всему миру: Франция, Финляндия, Кипр,  Новосибирск. Бывало, спросишь его: «Ну как грызуны», а он улыбается, говорит, что приехал из Сингапура, и его самочка взяла третье место. Мы программисту завидовали, потому что человек, борющийся за животных, вызывает симпатию.
Однажды он стал говорить, что хочет уменьшить поголовье стада и заняться чем-нибудь еще, но мы и спросили:
— Что ты, Андрей, еще делал?
— Да вот перепелов разводил и кроликов выращивал. Перепелица несет семь-девять яиц в день, а кролик лучше плодится, когда лисицу в клетке перед фермой посадишь. Сразу кролики нервничают и начинают спариваться, как в порнофильме. Мы всегда ржали, но долго так делать нельзя, потому что мясо становится невкусное.
— Так что же Андрей, ты кроликов забивал что ли?
— Конечно, я лучший забойщик колов Европейской части России. До сих пор, даже когда я продал крольчачью ферму, каждую осень ко мне обращаются владельцы всей Московской области, чтобы я приехал и, не потревожив шкурки, забил и освежевал кролика.
— Так это тяжело, наверное, морально?
— Да что тут тяжелого. Возьмешь его за шкирку, хрясь и вперед. Главное приноровиться.
На этих словах мы задумались, так как образ борца за животных померк. Мы перестали Андрюшу спрашивать, как там грызуны и кролики.


Чивилихин

Слесарь Иван Сергеевич Тихвинов сидел на скамейке у подъезда со своей кошкой Марусей, когда проходил молодой человек лет тридцати и обратился:
— Здравствуйте, Иван Сергеевич.
— Здравствуйте, но я вас не знаю, — протянул Иван Сергеевич и очень удивился, даже привстал со скамьи и стал осматривать незнакомца, может он с ним где-нибудь пересекался или встречался.
— Зато вас все знают, вы у нас слесарем в ЖЭКе работаете, вы к нам протечку чинить в прошлом году приходили, — молодой человек протянул руку и назвал себя Леонидом Игоревичем. Потом дотронулся до Маруси, зачем-то присел на лавочку рядом с Иваном Сергеевичем и выпалил:
— А правда русские никогда не сдаются?
Слесарь аж подпрыгнул на скамейке, а кошка Маруська в страхе забилась под лавку. Потом Иван Сергеевич оглянулся по сторонам и зашептал:
— А как же монголы, а как же поляки, а сорок первый наконец.
— Нет, нет, поляков и немцев мы прогнали, а с монголами героически дрались русские города.
— Вы кто по профессии, извиняюсь?
— Я школьный учитель, — Леонид Игоревич приподнялся и еще раз пожал руку слесарю.
— Вот сразу видно, что по Карамзину учили. Вы лучше почитайте еще кого-нибудь: Ломоносова, Татищева, Гумилева, Чивилихина. Из русских городов с монголами дрались только три, а все остальные сдались без боя.
— А как же героическая оборона Козельска.
— Да там просто осадные орудия подтащить не могли через болота, а как мороз ударил, так и взяли ваш Козельск.
Леонид Игоревич задумался, сказал:
— Этого не может быть, — и ушел в школу учить детей, а слесарь Иван Сергеевич Тихвинов пошел в ЖЭК выполнять заявки населения рабочего поселка по утечке воды и поломке труб.

Покер

Рабочий день Дзагена начинается с медитации. Он садится в сидхасану (позу полулотоса) и два часа сидит не двигаясь. Позвоночник, находясь в прямом положении, удерживает тело в естественном состоянии, а когда оно не двигается, то метаболические процессы уменьшаются до минимума. Мозг освобождается от всех физиологических возмущений, вызываемых физической активностью, мощь его увеличивается, и дает человеку стопроцентное повышение жизнедеятельности.
Пока Дзаген медитирует, девушки-послушницы убираются в квартире. Сегодня Наташа и Айгуль отдраили грязную посуду, накопившуюся за неделю, протерли на полке с книгами пыль, вымыли полы, сходили в магазин и принесли сумку еды. В основном овощи. Еще пакет кефира, сметану, творог и десяток яиц.
Вообще второй человек в Бурятском дацане живет в чудовищных условиях, находясь в убитой одиночной квартире. Косяк разломан от удара топора прошлым владельцем, в рамах щели в палец, паркет давно рассохся, и отдельные штакетины вываливаются из общего строя. Все довершает побуревшая побелка на потолке, текущий унитаз и пропускающая ванна. Если бы не послушницы, то здесь вообще творилось бы черт знает что, но слово «черт» для Дзагена запретное. Вообще существует двадцать семь послушниц и девятнадцать послушников. В основном это старые приятели, сокурсники и школьные друзья, которых он привел к буддизму.
После медитации Дзаген садиться к компьютеру. К компу подключено стразу три монитора, так что видно тридцать пять столов. Дзаген Изборов единственный в России игрок в покер, который стразу играет на тридцати пяти столах. Вообще покер – игра простая. Сиди и жди раздачи. 85% процентов раздач скидываются в молоко, а выигрыш бывает, когда к столу сел новичок. Тогда игроки со всего мира стремятся войти в такую игру, чтобы раздеть новичка. Чем больше столов ты можешь видеть одновременно, тем выше вероятность, что тебе повстречается новичок. Из-за своей способности видеть 35 столов Дзаген в прошлом году заработал пятьсот пятьдесят семь тысяч долларов, а его послушник, друг детства Коля Скворцов видит всего двенадцать столов, поэтому зарабатывает сто тысяч рублей в месяц. Колю Скворцова Дзаген вытащил с завода, а Фила Пятакова, с которым вместе учился в ФМШ при Новосибирсоком универе, Дзаген забрал из охранного агентства. Фил видит только шесть столов и зарабатывает даже меньше, чем в агентстве, но ему очень нравятся медитация, и он любит покер.
Все послушники Дзагена тоже играют в покер. По сути дела уборка в квартире Изборова – это маленькая плата, которую послушники платят за их обучение покеру. Лекции по буддизму и покеру проходят почти одновременно каждый вечер, и в это время однокомнатная квартира напоминает тайное сборище.
Дацан настороженно смотрит на то, что Дзаген играет в покер, но Изборов купил для них землю, где на его средства возводится буддистский центр. Лама новейшего в Сибири Новосибирского дацана лично разговаривал с Дзагеном. «Через год ты достигнешь такого уровня силы, что сможешь бросить покер и заняться только духовными практиками», — говорил лама, поглаживая ладонью плечо Дзагена,  — «помни, что каждый новый уровень требует самоотречения и просто так, не отказавшись от земного, нельзя достичь просветления». 
Я приехал к Дзагену на вечер выпускников и хотел с кем-нибудь выпить пива, но все мои друзья были послушниками у Дзагена. Не то, что пива, даже покурить не удалось, все давно запрещено. Только потом зашел Денис. Он единственный, кто остался в науке, на реакторе. Когда мы реактор осматривали, то пили пиво и курили, как хотели. Я спросил Дениса: «Почему ты не у Дзагена?». А он покачал головой и ничего не ответил, но я сам знал. Кому-то же из нашего класса нужно было остаться в науке, нас же математическому анализу учили, а не покеру.
Сам же Дзаген Изборов мне сразу дал книжки, и я читал про нирвану, про бессознательное, про диспут европейских ученых и буддистов, а потом для прикола играл в покер, но меня быстро раздели. Набежали на новичка Игроки и все мои сто долларов растворились. Мы долго с Дзагеном ходили по Академгородку, и он мне рассказывал про свои планы, а потом я его неосторожно спросил: «Что же ты сделал? Раньше они работали на заводах, охраняли здания, учили студентов в Университете, а сейчас все играют в покер».
Дазген остановился, поглядел на меня внимательно, протер платочком, который достал из кармана, очки, а потом так и не водрузив очки на свой нос, подслеповато сощурился и протянул: «Это все, что я могу им дать».

Профессия

Вчера для государственной халтурки искал номер своей профессии в кодификаторе. Искал долго, но не нашел. Зато обнаружил такие специальности:

— Изготовитель зубочисток.
— Испытатель бумажных мешков.
— Лакировщик глобусов.
— Оператор выращивания дрожжей.
— Порционист лао ча (чай такой китайский).
— Заведующий крематорием.
— Испытатель резиновых изделий.

Кино

Я попытался открыть дверь на лестничную клетку, но ничего не получилось. Кто-то навалился с той стороны всей силой и не давал выйти наружу. Потом раздались голоса и железный лист поддался. Я очутился на сцене. Четыре прожектора из всех углов узенькой площадки светили на меня, и казалось, что я выступаю перед толпой зрителей, хотя стояло всего-то человек тридцать: полуголых, в шортах, в спортивных трусах, потных, загорелых, обоего пола и хором кричало: «Проходите, гражданин, проходите».
Но особенно усердствовал длинноволосый коротышка в белом парусиновом костюме и в бежевой американской бейсболке, что уже было странно в эту изматывающую жару, когда все попрятались по домам и придвинулись к вентиляторам.
— Ну, вот кадр погиб, — вздел он руки к небу и посмотрел в мою сторону, а мне было очень неудобно, потому что в одной руке я держал мусорное ведро, а в другой вчерашний Спорт-экспресс.
«Это же кино, настоящее кино», — подумал я  и вышел наружу. На улице стояло три трейлера, в которых происходило таинственное шевеление. В них то и дело забегали странные личности и, казалось, исчезали надолго, а потом, вдруг откуда не возьмись, возникали стройные и подтянутые герои или выходили разукрашенные блондинки и проходили мимо меня в наш подъезд, насвистывая «Стюардессу по имени Жанна».
Кругом тянулись провода, схваченные в пучки. Из всех окон торчали жильцы и наблюдали за происходящим, ждали команды режиссера «Мотор», хотя им ничего не было видно, потому что события происходили в подъезде.
Обратно я тоже протискивался, но потом в квартире сел у окна и стал подслушивать за киношниками. Они работали три часа подряд, но солнце поднялось, стало совсем невыносимо, и все жители дома принесли актерам и режиссеру воду, а особенно сердобольные впустили их в свои квартиры, чтобы бедолаги охладились под кондиционерами. «Что же они снимают?» — думал я.
Вечером мы их кормили ужином. Я выбрал двоих. Режиссера и исполнителя главной роли. Исполнитель — человек восточной наружности, небритый, но с широкими русскими голубыми глазами, быстро съел свою порцию, пожал мне руку и пошел на сцену (на лестничную площадку). Я хотел задержать режиссера, чтобы расспросить о картине, но он проскользнул мимо моих рук, не заметил вопросов и проследовал за восточным человеком.
Уезжали они в темноте под свет прожекторов. Вокруг всей актерской братии вились красивые девушки нашего двора, и некрасивые вились тоже. Начальник подъезда Раиса Петровна узнала, когда по телевизору будут их транслировать, и ровно через семь месяцев все жильцы сидели у экрана и ждали, что же произойдет.
А там открылась дверь моей 86-ой квартиры, потом погас свет и послышались крики насилия. Далее все стихло, и пошел следующий скетч. Все переглянулись.
Теперь, когда киношники приезжают в наш двор, никто не выносит им воды, не кормит обедом и не пускает по кондиционеры. Только я по старой памяти пускаю в ванную режиссера помыть руки.

Иван Петрович

Все мужики нашего поселка начальника ЖЭКа Ивана Петровича не любили, потому что он подвалы отремонтировал. Раньше до него в подвалах текла вода из канализации и стояла зловонная жижа. Все водопроводчики и слесаря ходили в высоких резиновых сапогах, чтобы добраться до вентелей, но зато в этой горячей жиже круглогодично водился земляной червь. Можно было за пятнадцать минут насобирать целую банку даже зимой, а потом пойти на подледный лов и натягать ротанов. На них же в ближайших прудах прекрасно ловилась щука и окунь.
После подвалов Иван Петрович взялся за устаревшую проводку и заменил весь кабель. Здесь с ним все были согласны и даже его хвалили, но его методы были гулаговские, потому что кричал он на всех и орал, увольнял, а иногда бил кулаками электриков прямо по носу и по щекам, и все это терпели, потому что работы в округе нету.
Один раз я на обеде задержался и пришел через пятнадцать минут, а он у диспетчеров тусуется. Взял меня за лацкан комуфляжа и повел к себе в кабинет, а там развернул лицом и начал слюной брызгать минут на двадцать.
Я все это выслушал, лицо вытер и говорю: «Вы на меня голос не повышайте, я итак слышу». Иван Петрович за сердце схватился и осел по стеночке. Мы ему потом скорую вызывали. Теперь Иван Петрович на нас не кричит. Стал потише, но кулак к носу все равно подносит.

Как греки

— В Крыму все ценители пьют брют.
— А что это такое?
— Ну, типа основы. Её потом разбавляют, и получается Массандра, Ливадия, Мускат-Коктебель, Монте Руж и прочее.
— Значит мы, как греки. Те тоже вино разбавляли.