Поэма об авторе

Чтоб вред не причинять здоровью, ты стал внимателен весьма, но пишешь, большей частью, кровью - она удобней для письма. Проснулся утром, огляделся, в сердцах воскликнул: «Мать твою! Пора наращивать злодейство! Похоже, я сейчас в раю». Благоговенье в каждой фразе, всё хорошо по сторонам, по телеку гебульник в рясе читает проповеди нам. И Господа завербовали они к себе в таком краю, и всех, которые бывали проездом здесь, я думаю. Прекрасный отовсюду вид на овраги, но не в этом суть. Мне здесь за родину не стыдно! Ну, разве что, совсем чуть-чуть. Здесь никогда нигде не гонят, здесь истина всегда в цене, и то, что ты никем не понят, утратило значение. Здесь новость, словно бы молитва, а то и вовсе как сонет! Здесь лишь со «злом» проходит битва. Оно нам надо? Явно нет. Мой рай похож на Улан-Батор, но с уст отодрана печать. К тому же, я ещё и автор – мне по-любому отвечать. Держать ответ не так-то просто, да и не хочется в пути. За остановку до погоста придётся с «Боинга» сойти…
   Крестьянин обновляет дровни! Ну наконец-то ты в аду! Гуляй на воле, только помни: будь осторожнее в бреду. Отбросишь, если есть, сомненья, расширив перечень грехов. Чему не будет примененья, не станет темой для стихов. Ты не поэт, не аналитик, науке тоже не сродни (она умеет много гитик, но не помогут и они). Любовь до гроба здесь важна лишь, и отдохнёшь всецело весь. Ты адресов ничьих не знаешь, но логика живёт не здесь…
   Я в коме был и был не в теме (уж это мне нетяжело). То было золотое время для Склифа, но оно прошло. Меня кормили через трубку (узнать не получилось вкус). Я был моряк, не лезший в рубку, не дувший без причины в ус. В реанимации, видавшей и не такое, клали шов. Так продолжалось бы и дальше, но я в сознание пришёл. Открыл глаза и осмотрелся. Вот тут-то всё и началось…

- Спасибо, я уже согрелся.
- Парализован, а как лось!

Очнулся я отнюдь не в зале для трупов и чего-нибудь. Меня схватили и связали, но глотку этим не заткнуть. Верёвкам их не вечно виться, а время лишь для спящих вспять. Нам остаётся удивиться людской наивности опять. Не помню ни больничных уток, ни остального в Склифе том. Я в коме был лишь сорок суток (лежал, как белоснежный ком).
   Я думал, скоро станет легче, реальность выберет фасон, и кто-то на ухо прошепчет: «Ведь это сон был. Только сон». Я не дождался. Ну и ладно, увижу сны ещё не раз. Таков сегодняшний расклад, но есть даже у него свой Красс. Монеты бога неразменны, и за зимой придёт весна. Пускай в грядущем перемены, моя судьба и так ясна. Кто был никем, те станут всеми, низы залезут на верхи, уйду я, не прощаясь, в семь, и останутся одни стихи…
   Однажды ты проснёшься в доме (его узнаем без труда), а счастье, что во сне и коме, в нём не бывает никогда. Подходишь к зеркалу и видишь помадой надпись: «I love you!» Подглядывать всплывает Китеж. Ошибка вышла, ты в раю. Формально – только после смерти в него попасть из конуры. Напутав, рай на этом свете воздвигли гастарбайтеры. Отбились, видимо, от рук, а ты, как обычно, весь в крови. Победа – внутренняя штука. Запомни это и живи.