Солнце русской поэзии, made in USA, часть III

ДРЕВНЕРИМСКИЕ ГЕТЕРЫ, ПОСТРАДАВШИЕ ИЗ-ЗА ЯЗЫКОВЫХ ЛЯПСУСОВ...

Хотелось бы закруглиться с изучением стихов Бродского, ибо места в газете мало, но меня могут упрекнуть в том, что я выбрал стихи молодого, а не зрелого поэта, и посему рассмотрим пару миниатюр уже маститого Бродского, жителя «свободного мира». Вот его «Письма римскому другу», где под видом жизни в Римской империи делаются намёки, кстати, неудачные, на реалии в СССР.

Лирический герой, чувствуя приближение смерти, пишет другу Постуму, что оставляет ему деньги, которых хватит на похороны, а в качестве плакальщиц он просит нанять гетер, чьими сексуальными услугами он пользовался. За оплакивание его он просит заплатить им столько же, сколько платил им за их «любовь» при жизни.

Мысль забавная, но как коряво она выражена поэтически и неверно в языковом отношении:

...Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им ЦЕНУ, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

Во-первых, почему именно «на кобыле» (почему на «вороной», понятно: цвет траура) должен ехать Постум в бордель, а не на жеребце или просто на лошади? Да потому что нужна была рифма к «любили» и желательно не глагольная! А Пушкин не стеснялся глагольных рифм. Вот и вышла натяжка, неестественность.

Но самое безграмотное у Бродского то, что гетерам за оплакивание покойного, по его словам, положено было «дать… ЦЕНУ», а не ПЛАТУ, а более по-русски, «заплатить», ибо цену назначают себе эти жрицы продажной любви сами даже в роли плакальщиц! Но Бродский хотел иметь внутреннюю рифму: «стену – цену – цену», а также, чтобы слово «цена» повторилось дважды: как плата за оплакивание и плата за любовные утехи, но ведь здесь всё же нужно слово ПЛАТА, а не цена, да только ведь чёртово слово «плата» со словом «стена» не рифмуется!

Короче, языковая ошибка явилась следствием стихотворческого несовершенства. И вообще все эти стихи («Письма») звучат как-то несвободно, словно в действительности являются близким к тексту, «рабским», почти дословным переводом на русский язык с иностранного:

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал ещё... Недавно стала жрицА.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Язык дубовый. Во-первых, здесь возможен лишь творительный падеж: «стала жрицЕЙ», но «жрицА», видите ли, более точная рифма! Во-вторых «с полными ногами» звучит как-то по-медицински, в жизни говорят иначе, но это «ногами» потребовалось для рифмовки с «богами». Увы.

У Бродского в стихах полно мест с неправильным, неграмотным выбором слов и по незнанию, и по неумению их находить. Пушкин полностью ему противоположен: недаром Ахматова назвала Пушкина «поэтом незаменимых слов». В этом каждый может легко убедиться, если попробует заменить в любом стихотворении Пушкина хотя бы одно слово на «лучшее». Ничего не выйдет!

Жуковский после гибели Пушкина заменил ряд слов и даже строк в некоторых стихах Пушкина только для того, чтобы они могли пройти цензуру самого царя и быть опубликованными. Но этим Василий Андреевич только изуродовал эти стихи Пушкина и не потому, что у него таланта было меньше, чем у его бывшего ученика, а потому что все иные варианты объективно были хуже. Когда при царе был открыт знаменитый памятник Пушкину работы Опекушина в Москве, на нём строки пушкинского «Памятника» были даны в искажённом виде. И лишь после Октябрьской революции был восстановлен подлинный текст по рукописи великого поэта, включая крамольные слова «Что в мой жестокий век восславил я свободу…».

А вот строки Бродского из того же стихотворения о Постуме, которые восторженным шёпотом повторяли кухонные интеллектуалы из того сорта злопыхателей, о которых Ленин в письме к Горькому, сказал, что эти «интеллигентики» мнят себя «мозгом нации» и добавил: «На деле это не мозг, а г...» (Ленин, Соб.Соч.Т.51,С.48):

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

Не говоря уже о «глубине мысли», об «открытии» автора, что надо держаться подальше от деспота, форма не годится: сказано «лучше жить в глухой провинции» и больше ничего не надо! Но автору нужна была нужна рифма к слову «горя» и Бродский нашёл её – «у моря». А почему именно у моря? А в горах или у реки хуже скрываться от опасного внимания цезаря? Конечно, нет! Значит, «у моря» – это словесный балласт, принятый «на борт» стиха ради рифмы.

Более того, если бы даже это стихотворение было близким к тексту переводом с иностранного языка, на русском языке «у моря» следовало бы исключить, заменив чем-то другим, как-то: «в глуши», «в пустыне» (в значении «в глухом, пустом месте», как у Пушкина в «Пророке»), ибо у русского читателя выражение «у моря» почти всегда ассоциируется с понятием «на черноморском курорте», «в хорошем месте отдыха». Но Бродский не сумел справиться с материалом, так как от него здесь требовалось не только «лирически петь», как прежде, но и сочетать житейские мысли со стихотворной формой. Все наши великие поэты от Пушкина до Твардовского могли это делать. НЕ великий Бродский – не мог.

Поэт, покинувший Россию, теряет вдохновение. Покинувший её и обменявший на другую, более выгодную «родину», теряет его вдвойне.

Вот ещё более поздние стихи Бродского:

Снег лежит на вершинах; небесная кладовая
отпускает им в полдень сухой избыток.
Горы не двигаются, передавая
свою неподвижность телам убитых...

(«Стихи о зимней кампании 1980-го года»).

Несмотря на попытки автора говорить образно («небесная кладовая отпускает им...»), интонация настолько вялая, что даже прозой это не назовёшь, а тем более стихами, даром что рифмы есть. Это – полный упадок вдохновения и таланта. Человек не может уже писать, ему это занятие обрыдло, людей он переделывать не хочет, а только высокомерно порицать их за «дурновкусие», а писать что-то новое надо – звание «великого» поэта и Нобелевское лауреатство обязывают; вот он и выдаёт такую пережёванную манную кашу. Пишет об убитых солдатах, как о каких-то точках, убитых «горобцах», а то и муравьях. Найдёте ли вы такое в отношении даже убитых вражьих солдат у Пушкина, Лермонтова или Твардовского?! Нет, конечно. Ведь им были небезразличны люди, их боль и надежды, Россия и её судьба.

Но русофобы несогласны. В сегодняшнем, от 28.2.96 г. номере НРСлова некий Глеб Шульпяков набрасывается на Игоря Прелина, справедливо написавшего в «Правде России», что Бродский не русский, а русскоязычный поэт, поскольку его не волновали судьбы России, её он не воспел, как Пушкин или Есенин. Русофоб Шульпяков (фамилия-то какая: словно склеена из частей слов «Шулер» и «Червяков»!) злорадствует, мол, воспевать уже нечего: «В наше время, когда от страны, которую предлагает воспевать автор, остался только язык, в это время звание «русскоязычный» означает сразу и «русский», и «великий».
Во-первых, рано хороните Россию и её народ, господа ползучие шульпяковы! А во-вторых, не знал я, что все обитатели нью-йоркского района Брайтон-Бич, бывшие одесситы, говорящие пока по-русски, являются и русскими и великими. Появлюсь на Брайтоне в ближайшие дни, шапку перед ними сниму (!).

Неправ И. Прелин только в том, что считает, что Бродский – еврейский поэт. Он, конечно, был поэтом, активно используемым сионистами в своих целях, но сам по своей сущности он был бесплодным космополитом. Разумеется, я сужу о высказываниях И. Прелина по тому, как их «интерпретировал» Шульпяков.
 
ПОЧЕМУ – ИОСИФ БРОДСКИЙ, А НЕ ВАЛЕНТИН СОКОЛОВ?..

Ещё при жизни И. Бродского я часто думал: почему это Запад избрал на роль гонимого русского гениального поэта Бродского, а не другого человека, о котором на Западе знали, в разные времена публиковали отдельные его произведения, изредка упоминали его по «вражьим голосам» (в том числе, в какую тюрьму или психушку его в очередной раз перевели), и который, несомненно, был во много раз талантливее и профессиональней Бродского. И уж конечно, оригинальней. Я говорю о Валентине Соколове. И биография у Соколова для пропагандистской компании Западу больше бы подошла.

Бродского за тунеядство выслали из Ленинграда в Архангельскую область, откуда его спустя полтора года вызволили, пользуясь своим всесоюзным авторитетом Маршак и другие, а затем и проводили в «капрай». На страдальца он не тянет, сколько ни раздувай его историю. То, что американцы или те, кто ему дал Нобелевскую премию, сами в русской поэзии да и в языке не разбираются, доказательств не требует. Значит, не оценочное сравнение талантов В. Соколова и И. Бродского (если его кто-то вообще делал, в чём я глубоко сомневаюсь!) дало предпочтение Бродскому.

А что В. Соколов? Родился в 1927 году в городе Лихославле Калининской области. В отличие от Бродского, отлично учился в школе, поступил в московский Институт стали. Через год его выгнали за «нездоровый образ мыслей» и «забрили» в армию. Так из комсомольца В. Соколова псевдокоммунисты, которые теперь почти все заядлые «демократы», со знанием дела сотворяли антикоммуниста. Наступили выборы, на которые, по Конституции СССР, можно было ходить, а можно и не ходить. Но подразделение Валентина погнали на избирательный участок строем. Он отказался голосовать, ссылаясь на Конституцию СССР. За это его судил в Москве военный суд. Это было в 1948 году. Дали 10 лет по ст. 58 пункт 10 РСФСР: «Антисоветская агитация и пропаганда». Попал в Тайшет на шахты. Там он увидал настоящий сталинский ГУЛАГ:

...Там на вахте мёрзнут трупы,
А в столовой в миске супа
Взглядом жадным ищет круп
Человек большой и чёрный,
Скорбной мыслью омрачённый –
Полутруп.
Кто-то выбросил окурок.
Сразу трое драться стали,
А четвёртый в рой фигурок
Влил ножовый проблеск стали...

(Из поэмы «Гротески»,1959 г.)

Или вот стихотворение о том, как умирающего от голода зека-«доходягу» другие озверевшие зеки убивают за украденный им у кого-то «костыль» – тончайшую корочку хлеба, которую хлеборез прикалывал спичкой к пайке хлеба, выдаваемой зеку, если оказывалось, что её вес чуть меньше установленного по норме:

С нар точно чёрные статуи
Рушатся злые, косматые:
Бей его, гада!
Округлое зеркало взгляда
Кем-то разбито в осколки.
Нары ломают, воют как волки,
Жизнь отымают чью-то…
Эх, на минуту бы круто
Вздыбить всё это над миром
И показать квартирам
Полным цветов и уюта.
Взглядом заржавел я в рыжем…
Страшно мне, жутко мне.
Кто-то заржал и выбежал
Нож унося в спине.
Дверью голодной проглочен
Он побежал подарить
Черному телу ночи
Руки и сердце в крови.

1959 г.

(примечание: Валентин Петрович специально ставил в стихах только наиболее необходимые знаки препинания).

Спустя 9 лет при Хрущёве он был амнистирован, но мать не пустила сына на порог, чем и погубила его дальнейшую жизнь (отец его повесился, когда сын находился в заключении). Он вынужден был уехать в Новошахтинск Ростовской области, жить среди чужих людей, а в такой среде на человека всегда легче сфабриковать дело. И через год его забрал Ростовский УКГБ (особенно зловещий среди остальных областных УКГБ), который спустя 3 года арестовал и меня за протест против расстрела новочеркасских забастовщиков. Валентину снова дали 10 лет.

Летом 1963 года мы с ним познакомились в лагере. Он согласился почитать мне свои стихи. Оказалось, что он в целом лирический поэт: среди многих сотен его стихов было совсем немного политических, но именно за них его сажали. Думаю, если бы его не продолжали обозлять, он был бы чистым лириком.

Русская народная ритмика, особенно все вариации «плясового» хорея, особенно c дактилическими рифмами, оригинально сочетаются у него с «модернистской» образностью, исходящей из его души, а не из головы, то есть искусственность отсутствует полностью:

Вы меня обидели
Телом обнажённым.
В тихие обители
Буйным глазом вкатываюсь,
Голубым своим лицом
В чёрный цвет заматываюсь...

А вот ещё фрагмент:

Я врезан
Во что-то очень грубое,
Я и железо,
Железо и губы...
ГОЛОВАМИ МЫ ВСЕ В ЧЁРНЫЙ ОМУТ СРОСЛИСЬ...

Лимит места в газете не позволяет мне цитировать не куски, а целые стихотворения Валентина, но образ, который я выделил, стОит, как минимум, десятков стихов Бродского: поэт в одной строке дал фантасмагорическую, но до ужаса верную картину нашего общества во времена тоталитаризма, который, по моему глубокому убеждению, порождён не коммунистической идеей, а партократами, которые до поры до времени использовали эту идею, а потом «перевернулись» (перевертыши!) в господ капиталистов.

Поэт знал, что придёт время, и вся эта партийно-комсомольская «головка», эксплуатировавшая веру народа в коммунизм, в счастливое будущее, кубарем покатится к «другому берегу»:

Плоскость дня взметнётся круто
И покатится крича
Эта хитрая когорта
От плакатов, джаза, спорта,
От заветов Ильича...

Так и представляешь себе катящийся под крутой уклон клубок этих попцовых, мишиных, лацисов и гайдаров!..

В. Соколов был трагически одинок даже на воле, поэтому образ черной птицы – символа одиночества встречается в его стихах неоднократно в разных вариациях:

Из леса
Навстречу мне листья просыпались
Без спроса
Приходят в мой сон небеса
Из леса
Навстречу мне листья просыпались
Рассыпались птичьи
Глухие в ночи голоса.
Я чёрная птица
Я выкрашен пальцами ночи
Я чёрная птица
Привыкшая плакать в ночи
На чёрные лица
Луна как наездница вскочит
И узкими тенями
Женщины входят в мужчин.

1962 г.

В. Соколов был православным верующим, он любил Россию, русскую природу, русского человека:

Всё красивое кроваво
Дней весёлая орава
Прокатилась под откос
Здравствуй, матушка Россия,
Я люблю тебя до слез...

И, наконец:

...В многоглазии людском
В многоглаголании
Пролегла моя дорога
К Богу.
Перед небом моё тело
Голо.
Увенчает ли мне голову
Голубь?

Вот о чём думал истинный поэт, томясь в лагерях! Это не борьба с «дурновкусием», а борьба со сверхнасилием тоталитарного государства! Поэт верил в совершенствование людей, ибо он был настоящим христианином. Он мучительно размышлял:

Все мы одними богами богаты,               
Так почему же враги мы?..

Именно потому, что его тревожили судьбы Родины и народа, а не потому, что он был русский по крови, В. Соколов является русским поэтом. В отличие от Бродского, которому всё это было «до лампочки». А уж какой величины В. Соколов как поэт, решит будущее.

Так почему же западная буржуазия, зная о В.Соколове и его произведениях, не сделала его объектом первом величины в своей пропагандистской шумихе? Не добилась с помощью скандальной шумихи его освобождения (он умер 7 ноября 1982 г., совершенно психически здоровый, в новошахтинской психушке Ростовской области, где у него отбирали бумагу и карандаши, чтобы он не писал стихов, и всячески издевались!..), хотя сумела это сделать даже для шпиона Анатолия (ныне, в Израиле – Натана) Щаранского? Могла бы В. Соколова и на Нобелевскую представить, чтобы дело было пошумней! Не заслужил? А разве «Доктор Живаго» заслужил? Скорей СТИХИ Пастернака можно было бы отметить премией, чем этот роман, но ведь в них не было АНТИСОВЕТЧИНЫ! А Бродский не дутая величина?

Соколова отвергли и дали ему умереть за решёткой потому, что он был русский, патриот России, сугубо не западный человек, тверской крестьянин, по-аглицки не изъяснялся и чафирил. А Западу под давлением влиятельнейшего еврейского лобби в США нужен был еврей, чтобы показать, что евреев-де преследуют в СССР, а этот, мол, еврей – самый лучший русский поэт, и вот кого эти русские варвары отторгли!

В 1991 г. я предложил редактору НРСлова свою статью о В.Соколове и подборку его неизвестных стихов из рукописи, написанной его рукой. Статью приняли, ибо там было написано про ГУЛАГ, а стихи Валентина даже смотреть не стали: газета, мол, уже печатала какие-то его стихи… три года назад!.. А новые, неизвестные стихи поэта уже не входили в пропагандистские планы редакции! И редактор русскоязычного радио сказал мне по телефону, что их Соколов «не интересует». Понятно почему: зачем Бродскому конкуренцию создавать! Ведь он предприниматель, поскольку для него поэзия, искусство – предпринимательство. Нет, я ничего не фантазирую! Вот если бы вы ознакомились с Нобелевской лекцией И. Бродского, прочитанной им по традиции при получении Нобелевской премии, вы бы поняли, что я преувеличений насчёт его слов об искусстве как о предпринимательстве не допускаю.


НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ

Вот что в лекции, в частности, сказано:

«…Если искусство чему-то и учит (и художника – в первую голову), то именно частности человеческого существования. Будучи наиболее древней – и наиболее буквальной - формой ЧАСТНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА (выделено мной. – К.К.), оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность...» (!).

Вот так! И Пушкин, и Лермонтов, и Некрасов, и прочие наши поэты посвятили много стихов предназначению поэта, и никто из них не написал, что пишет ради денег, все они писали о благотворном влиянии слова поэта на сограждан, а «русский» поэт Бродский объявил литературу и искусство бизнесом, частным предпринимательством.

Что ж, с волками жить – по-волчьи выть: только желанием угодить тем, кто дал ему синекуру в американском университете в качестве преподавателя, то есть капиталистическим воротилам, можно объяснить такую глупую ложь. Ведь стихами поэты в Америке прокормиться не могут, даже самые знаменитые – им обычно дают места преподавателей в университетах, и как раз никакого бизнеса Бродский здесь со своими стихами не мог иметь.

Ему-то, любившему рабовладельческий Рим, не могло не быть известно, что литература, искусство, философия, науки не могли появиться как серьёзные занятия до тех пор, пока некоторая часть людей (рабовладельцы) не взвалила весь физический труд на прочих (бедняков и рабов) и не высвободила для себя время для того, чтобы или бездельничать и развлекаться (для посредственностей), или заниматься искусствами и наукой (для одарённых).

Так что первыми литераторами, людьми искусства, учёными и философами в течение веков были только господа, которые свои произведения создавали не ради денег, а для удовлетворения духовных потребностей. Так было и в России XIX века.

Пушкинский петербургский поэт Чарский в «Египетских ночах» говорит бедному гениальному итальянцу, поэту-импровизатору, что у нас стихи сочиняют господа. Если небогатый Пушкин стыдливо брал гонорары, то богатый Лермонтов демонстративно от них отказывался. Но и те, кто их брал, не ставили свою поэзию в зависимость от возможности заработать, то есть никаким частным предпринимательством не занимались, понимая, что это губит вдохновение.

Но Бродский решил польстить своим хозяевам, сказав, что частное предпринимательство делает из общественного животного личность. То есть он и его содержатели – «личности», а мы, все прочие, – «общественные животные»! Здесь и хамство холопа, и невежество: человек – биологически животное. Поэтому он питается, размножается и, увы, умирает, как умер Бродский, как мы все умрём.

Но человек в отличие от остальных животных – общественное животное. Отношения между людьми и породили язык, на котором пишут и поэты. И вот это общественное животное и является личностью уже благодаря тому, что взаимодействует с обществом, найдя себе в нём место. И если частный предприниматель, в том числе и таковой от поэзии, полагает, что он полностью вычленяется из общества и становится над ним благодаря своим деньгам, то на самом деле он как раз и приближается таким образом к просто животному. Таковы и «хозяева жизни» в Америке, и «новые русские» в России.

Впрочем, в прошлом лучшие поэты Запада, как и поэты русские, тоже считали, что само творчество поэта уже есть высшая награда для него. Так у Гёте в стихотворении «Певец» («Der Saenger») бард, восхитивший короля своей балладой, в ответ на предложение получить денежное вознаграждение, отвечает:

Ich singe, wie der Vogel singt,
Der in den Zweigen wohnet;
Das Lied, das aus der Kehle dringt,
Ist Lohn, der reichlich lohnet.
Doch darf ich bitten, bitt` ich eins:
Lass mir den besten Becher Weins
In purem Golde reichen.

(дословный перевод:

Я пою, как поёт птица, которая живёт в ветвях;
Песня, которая рвётся из глотки,
И есть плата, которая щедро вознаграждает.
Но коль мне позволено просить, прошу одно:
Вели подать мне вина
В лучшем кубке из чистого золота!).

То есть поэт соглашается принять лишь символическое, почётное вознаграждение. Дело в том, что Гёте был аристократом, а Бродский – буржуа!

ЧТЕНИЕ ДИККЕНСА КАК ПАНАЦЕЯ ОТ ЖЕСТОКОСТИ

Далее Бродский обрушился на «политическую доктрину в России», то есть на социализм, «несостоятельность которой уже в том и состоит, что она требует человеческих жертв для своего осуществления». Лицемерие этих слов очевидно, если вспомнить, что для становления капитализма, то есть для создания мануфактур, для которых нужна была шерсть тонкорунных овец, в Англии согнали с общинных земель всех крестьян (земли превратили в огороженные овечьи пастбища), которых потом за бродяжничество и нищенство вешали, а при заселении Северной Америки, то есть при становлении американской нации, уничтожили ориентировочно 14-17 миллионов, индейцев (по нынешним подсчётам самих белых американцев). Остаётся 1 миллион в резервациях. А сколько людей сожгла на кострах инквизиция для утверждения католицизма!.. А что творят американцы в Югославии!..

И, наконец, Бродский сказал в своей лекции, что «для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительней, чем для человека, Диккенса не читавшего».

То, что это не заблуждение, а заведомая пропагандистская ложь, сомнений быть не может. Начитанный Бродский, конечно же, был знаком с рассказом Тургенева «Бурмистр» из цикла «Записки охотника» о помещике Пеночкине, англомане, который всех диккенсов в оригинале перечитал, обладал изящными манерами, глубоко понимал искусства и при этом спокойно отправлял слугу, взрослого человека, на конюшню, где его нещадно пороли розгами за то, что он забыл на аглицкий манер подогреть барину вино.

А любимые Бродским древние римляне! Будучи к началу новой эры самыми цивилизованными людьми Древнего Мира, они применяли самые изощрённые пытки и казни. Это они прибили гвоздями к кресту Иисуса из Назарета, в которого Бродский якобы верил. А ведь они читали любимого Бродским Горация. Если не читали солдаты, то читали пилаты.

И этот вид казни они массово применяли ко всем, кто не имел римского гражданства. Так, в 71 году до н. э. по приказу начитанного и образованного Марка Красса римляне распяли на крестах вдоль Аппиевой дороги, ведущей от Капуи к Риму, свыше 6 тысяч пленных спартаковцев после подавления их восстания. А при резне, устроенной римлянами при подавлении начитанным императором Адрианом восстания евреев, героически сражавшихся под руководством Бар-Кохбы против римских поработителей Израиля в 135 году, римляне убили 580 тысяч человек. И это в маленькой стране с небольшим населением!

А немецкие фашисты? Опять-таки, если не солдаты, то их офицеры читали и Гёте, и Шиллера и, тем не менее, спокойно отправляли в газовые камеры сотни тысяч соплеменников Бродского, включая младенцев. И его могли отправить.
 
А большинство наших солдат и офицеров из вчерашних мужиков, как мой отец, в те времена ни Диккенса, ни Достоевского в большинстве своем не читали, а к немецкому населению и пленным в победном сорок пятом относились довольно гуманно.

Гуманизм заложен (или не заложен) в культуре народа, и просто чтение книг ещё не делает людей гуманными.

Для того, чтобы убить себе подобного, господа поступают очень просто: они внушают себе, что люди низшего класса или другой нации или расы не являются им подобными, и их можно убивать, как вредных зверей. Английские начитанные современники Диккенса привязывали пленных индусов-сипаев к жерлам пушек и стреляли...

Бродскому всё это было конечно же известно, но ему надо было в присутствии своих западных хозяев, на самом деле не столь уж начитанных, плюнуть на русский народ за то, что тот совершил Октябрьскую революцию.

В своей Нобелевской лекции Бродский обвиняет миллионы русских в том, что они якобы уничтожили при Советской власти миллионы других русских, ибо, мол, это было «до внедрения автоматического стрелкового оружия» (а давно существовавшие пулемёты?!) и, следовательно, если бы, мол, количество палачей в СССР было небольшим, они бы не смогли уничтожить миллионы жертв (?)...

Зная, что СССР – страна сплошной грамотности, начитанный, но необразованный, недоучка в школе, Бродский «поясняет» там же:

«...грамотный-то, образованный-то человек вполне может, тот или иной политический трактат прочтя, убить себе подобного и даже испытать при этом восторг убеждения».

А начитанный, дескать, не может. К не начитанным, а просто грамотным, Бродский отнёс, в частности, Ленина и Сталина, справедливо полагая, что западные слушатели его лекции понятия не имели о том, что оба вождя знали древнюю и современную литературу, что Ленин читал и ту и другую в подлиннике, обладал энциклопедическими знаниями, а его словарь вдвое превышал словарь Пушкина, что Сталин-поэт, по свидетельству филологов, мог бы стать грузинским Лермонтовым, если бы не оставил поэзию, посвятив себя целиком революции. Однако начитанность Сталина, его вклад в развитие оперы и балета в СССР не сделали его гуманным.

В другом своём сочинении «Письмо к Горацию» Бродский говорит от имени славян, русских:

«В то время, когда Вы это писали, у нас, видите ли, ещё и языка-то не было. Мы ещё не были мы, мы были гелоны, геты, будины и т.п., просто пузыри в генетическом котле нашего будущего» (НРСлово, 8.3.96.).

Не знаю, чего здесь больше: невежества, незнания истории, или славянофобии, русофобии. Думаю, что всё же и того, и другого хватает! Гораций умер в 8-м году до нашей эры, а всего спустя 63 года, то есть в 55 году нашей эры родился римский историк Тацит, который описал восточных славян – венедов (были и западные – склавины), живших между устьем Дуная и примерно Окой. И язык у них был общий – праславянский, возникший, по мнению лингвистов, в 1 тысячелетии до н.э. А протославянские, скифские и прочие племена – гелоны, геты, будины при Горации давно в прежнем виде не существовали: их застал в Скифии 5-го века Геродот, то есть за 400 лет до Горация!

Но Бродскому нужно было показать, что мы молодые варвары, что мы из «пузырей», в то время как Гораций уже писал умные вещи на латыни, которая, правда, теперь мертва!.. Как видите, И. Бродский и по своему творчеству, и по своей идейно-нравственной позиции не русский поэт. И не великий поэт. Бродский – Троянский конь Запада, проталкиваемый в русскую литературу для её разрушения!

24-29 февраля 1996 г.

Константин Ковалёв.

Примечание: Статья одновременно опубликована
также на сайте red.news «Советская Россия»
А первоначально она была опубликована в марте
1996 года в газете "Литературная Россия",
за что автор получил звание "Лауреат года газеты".
Статья ходила в России по рукам в списках.