Солнце русской поэзии, made in USA, часть I

ОТ АВТОРА

В этом году вновь шумно поминали и превозносили Иосифа Бродского, причём в этом участвовали и самые высокопоставленные в России фигуры, которые наверняка его стихов не читали, так как они вообще стихов не читают. Сейчас Бродский, поднятый на высокий пьедестал, сотворённый вручением ему при жизни Нобелевской премии исключительно по пропагандистским антисоветским и антирусским мотивам западного буржуазного сообщества, по-прежнему навязывается нашим гражданам, включая студенчество и школьников, в качестве великого классика всей русской поэзии. Если так будет продолжаться и дальше, то его вознесут главою не только выше Александрийского столпа, но и самого А.С. Пушкина.

Такие массированные попытки были сделаны сразу же после его неожиданной смерти, в том числе и в США, где я тогда в связи с развалом СССР находился в вынужденной долгой, хотя и временной эмиграции. Я ещё имел советский паспорт, поэтому говорю в своей нижеследующей статье о своём советском гражданстве. Именно оттуда покатилась эта пропагандистская волна через Атлантику в Европу и в Россию. При этом в антирусских, в первую очередь, в сионистских кругах многократно повторялось, что место Бродского – рядом с Пушкиным, а, следовательно, получалось, что все остальные русские поэты, начиная с Лермонтова, стоят ниже Бродского.

Поэтому тогда, в конце февраля 1996 года, я написал большую статью с разбором как этих неоправданных славословий, так и самого творчества Бродского. Целью моей было не ругать покойного, а противодействовать этой политической свистопляске, устроенной с далеко идущими целями. Из-за своих размеров, статья была опубликована тремя частями в трёх номерах российской газеты «Литературная Россия» в апреле 1996 года. Статья имела такой успех в литературных и читательских кругах, что тираж не смог удовлетворить всех желающих прочитать её, и её размножали на ксероксе, передавая из рук в руки. А накануне Нового 1997 года я был назван этой газетой её лауреатом года.

Бумажные газеты долго не сохраняются, а электронной версии статьи никогда не было (тогда у меня ещё не было компьютера и я думал, что это просто электронно-вычислительная машина – ЭВМ, используемая в науке).

В настоящее время я отсканировал эту газетную статью и хочу ознакомить с нею читателя, ибо по прошествии четырнадцати лет она не только не утратила, на мой взгляд, актуальности, но и стала ещё более насущной сейчас, когда вышеупомянутая свистопляска вокруг имени и творчества Бродского ещё более разгорается при поддержке пропагандистов, в том числе и на российском телевидении. Сегодня публикуется первая из трёх частей статьи. За нею последуют две остальные (продолжение и окончание).

Автор.

26 сентября 2010 года.
Москва.


ПУШКИНА ПОПРОСИЛИ ПОДВИНУТЬСЯ...

«Умер Иосиф Бродский. Солнце русской поэзии закатилось уже в который раз... Бродский не был трибуном. Бродский не был учителем. Он никогда не пытался исправить мир – он очень хотел хоть чуточку поправить его...»

(В. Благословенский, С. Гольдберг, редакторы «Монитора», Нью-Йорк).

«Поэзия Иосифа Бродского начинает жить со вчерашнего дня без его физического присутствия. Ей предстоит жизнь вечная в русской словесности. Он... был элитарен, как и его учителя Анна Ахматова и Осип Мандельштам... чистота и тишина его поэтического дара делают его поэзию и его имя бессмертными».

(скульптор Эрнст Неизвестный в газете «Новое русское слово» [далее – НРСлово] от 30.1.96.).

«Сам он всегда протестовал против, как он говорил, «назначения» одного поэта в одну эпоху, называя Баратынского, Вяземского, Катенина в пушкинскую пору... Но именно в его, наше время возникла ситуация небывалая: громадный разрыв между ним, первым, и вторыми, третьими, сто пятидесятыми. Случившаяся 28 января трагедия оставила зияние, пустоту... На прошлой неделе он прислал мне в Прагу восемь стихотворений, там есть строки: «Я знаю, что говорю, сбивая из букв когорту, чтобы в каре веков вклинилась их свинья! И мрамор сужает мою аорту»... Аорта сузилась. Ток остановился. Остался мрамор. А пейзаж русской культуры уже никогда не будет таким, как прежде».

(Петр Вайль, в том же номере НРСлова).

«...не крещеный, он был настоящим христианином... Американский гражданин, он был более русским, чем миллионы оставшихся в России. Он ещё раз возвеличил и прославил русскую поэзию, страну Россию и нелепую русскую судьбу. Недоучка в школе, он был почетным профессором многих университетов, профессором русской литературы... мы жили при великом человеке.»

(Вл. Уфлянд, поэт, один из друзей Бродского, С.-Петербург, в том же НРСлове).

«Это, конечно, великий русский поэт. Нобелевский лауреат – это само по себе о многом говорит... Он был великим поэтом не только русским, но и мировым. Его... смерть – огромная потеря для русской и для мировой поэзии». (Мишель Окутюрье, профессор Сорбонны, переводчик книг Мандельштама, Пастернака; также в НРСлове).

«...умер совершенно замечательный русский голос, один из самых замечательных голосов нашего века, единственный, по-моему, русский поэт, рождённый после 1917 года, который был наравне с великими поэтами начала этого и прошлого века».

(Бенгт Янгфельдт, Стокгольм, профессор, переводчик Бродского на шведский язык)...

«Ушёл Иосиф Бродский... – русский поэт, американский профессор.., место которому уготовано во всех хрестоматиях русской словесности... Бродский... своей судьбой воздвиг непреодолимые преграды для коммунистических идеологов, не дал им монопольно распоряжаться русской культурой»...

(издатель [хозяин] НРСлова В.Вайнберг, главный редактор НРСлова Георгий Вайнер)...

«Сразу после встречи в Уолдорф-Астория (Черномырдина с американскими бизнесменами. – К.К.) премьер-министр России отправился в «Greenwich Village Funeral Home» («Гринвичвиллиджский похоронный дом». – К.К.), чтобы проститься с телом безвременно покинувшего нас поэта Иосифа Бродского».

(редакционное сообщение газеты НРСлово от 1.2.96.).

В том же НРСлове под заголовком «БАРЫШНИКОВ И РЕЙН ОПРОВЕРГАЮТ СООБЩЕНИЯ ИНТЕРФАКСА» (о том, что они якобы подписали коллективное письмо с пожеланием похоронить И. Бродского в России, в Петербурге, «на Васильевском острове», как писал когда-то в стихах поэт лет двадцать с лишним тому назад. – К.К.)... корреспондент этой газеты Вл. Козловский приводит выдержку из опровержения Рейна и Барышникова, а также суждения других важных «интеллектуалов» о месте захоронения Бродского:

«...ни Барышников, ни я не подписывали этого письма, не обсуждали ни в России, ни в Америке этой проблемы. Мы оба согласны с решением о перевозе тела в Венецию. Это воля семьи, и это... совпадает с... высказанным или невысказанным желанием самого Бродского... решение захоронить тело великого нашего поэта в Венеции,.. наиболее соответствует духу события»...

Старый друг Иосифа Бродского профессор Дартмутского колледжа Лев Лосев заметил.., что неправомочно считать строку «На Васильевский остров я приду умирать» «литературным завещанием» Бродского похоронить его в Санкт-Петербурге. «Сама форма глагола всякую практичность отменяет, потому что много раз умирать не приходят», – сказал Лосев... «Марк Аврелий, наверное, потому и привлекал Иосифа, что он первый великий философ в европейской традиции, объявивший себя космополитом», – заметил профессор Лосев.

«Я думаю, его нужно похоронить в Венеции, потому что Венеция – нигде, – сказала мне давняя знакомая Бродского американская публицистка и литературовед Сюзен Сонтаг.– Иосиф был замечателен тем, что, с одной стороны, он был совершенно русским, а с другой, экстратерриториальным (так неграмотно написано у В.Козловского; правильно "экстерриториальным". – К.К.), поэтому было бы чудесно, если бы он оказался в Венеции, где бы он принадлежал всем».

(В. Козловский, собкор НРСлова, 3.2.96.)...

"Быть того не может, что Иосиф, жизнелюбец великий, чрезвычайный и полномочный посол Ее Величества Русской Словесности в любом из уголков Зарубежья... вдруг помер, вдруг врезал дуба... он просто был настоящим, всамделишным американом... умерший был не только великим русским поэтом, ставшим национальной гордостью Америки гораздо раньше, чем славою России, но и счастливейшим из смертных"…

(Юз Алешковский, НРСлово, 31.1.96.)...

"Он (Бродский в документальном фильме о нём. – К.К.)... со всеми подробностями живописует, как его выдворяли из России и почему он туда ни разу не поехал, даже когда стало можно, объясняет, почему его отец – чистокровный еврей, носил отчество «Иванович». И читает стихи…»

(Арон Каневский в НРСлове от 2.2.96.)


БОЛЬШОЙ РУСОФОБ

Но хватит! Боюсь, что я уже вызвал недоумение у русских читателей цитированием «сплошняком» высказываний русофобов всех мастей, но в основном одной масти – иммигрантов из числа бывших советских граждан, по поводу внезапной смерти поэта Иосифа Бродского. Я как бы дал всем им сначала «высказаться», не перебивая их с тем, чтобы позволить читателям самим составить об этих высказываниях цельное представление, тем более, что все они, по-моему, несмотря на различия в стиле, сливаются в речь одного лица – Большого Русофоба.

Если отбросить детали, то какие две основные линии останутся в речи этого неприятного лица? Первая линия – это повторяющееся, как лейтмотив в музыке, утверждение, что покойник был великим и даже величайшим поэтом нашего века. Вторая линия – это постоянное подчёркивание, идущее красной нитью через все фразы, того, что Бродский не просто великий, а великий русский поэт. Но, может быть, сии господа правы и Бродский и впрямь – великий русский поэт?

Давайте-ка пока, чтобы быть абсолютно объективными, допустим на время, что покойный (а о покойных надо говорить только хорошее или ничего) действительно великий поэт, и разберёмся во второй составляющей данной ему моими воображаемыми оппонентами характеристики, то есть в том, является ли он действительно поэтом РУССКИМ. Разумеется, я абсолютно не имею в виду его национальное происхождение, а говорю о духе его творчества.

Истинно русский знаменитый поэт Афанасий Фет был, как выяснилось, наполовину еврей, а великий и очень народный поэт немецкий Генрих Гейне был чистокровный крещеный еврей. Однако первый был по духу абсолютно русский певец родной природы, а второй беззаветно любил Германию, её фольклор и болел её болью и переживал за её судьбу. На мой взгляд, И. Бродский не только не русский, но и не еврейский поэт. Он русскоязычный (и англоязычный) поэт-космополит, как правильно подметила восторженная американка С.Сонтаг, для которой «космополит» – похвальное слово, как и положительным, по её мнению, является то, что якобы краса Италии – Венеция находится «нигде» (этакая «страна Лимония» чистого «искусства для искусства!»).

Но прежде чем доказывать, что Бродский не русский поэт, а потом решать, великий ли он поэт, как провозглашает хор нелюбителей России, хочу остановиться и объяснить читателям, почему я, рискуя быть оплёванным ханжами, вынужден критиковать недавно умершего человека, нарушать старинное правило, запрещающее делать это. Мне ведь самому десять дней тому назад уже шестьдесят лет стукнуло, перенёс операцию на сердце, которое было остановлено на 1 час 37 минут, спустя пару лет ввиду плохого качества операции был инфаркт, а потом процедура по расширению суженного сосуда сердца. Короче, и по возрасту, и по состоянию здоровья сам могу, как утончённо выразился заблатнённый писатель Юз Алешковский, «врезать дуба» в любой момент. Однако истина, Россия и русская литература, нуждающиеся сейчас в защите в связи с происками русофобов, ловко использующими траур по Бродскому, требуют, чтобы я сказал всё, что я думаю по данному вопросу, невзирая на условности.


РУССКИЕ И РУССКОЯЗЫЧНЫЕ ПОЭТЫ

Доказательства тому, что Бродский не является русским поэтом, есть уже в самих высказываниях лиц, приведённых в начале моей статьи, которые провозглашают покойного и русским, и великим поэтом.

Вот редакторы еженедельника «Монитор» говорят, что «солнце русской поэзии закатилось уже в который раз». Но солнцем русской поэзии был только Пушкин, даже Лермонтов – это лишь её звезда первой величины, поэтому сравнение, присвоенное Пушкину лишь посмертно, могут присвоить кому-то другому или только большие невежды, или, что скорее всего, большие нахалы. К тому же эти господа пишут, что «Бродский не был трибуном», «не был учителем» и «никогда не пытался исправить мир».

Верно! Но именно поэтому он и не является русским поэтом, ибо самый русский поэт Пушкин был и трибуном, и учителем, и пытался исправить мир, то есть «глаголом» жёг «сердца людей». Таким был и Лермонтов, и Блок, и Есенин, а если Фет и не был трибуном, то учителем и врачевателем русских сердец он несомненно был.

Поэт, который не служит русскому народу, а только «самовыражается», не может быть воспринят русскими, как поэт русский. Недаром понятия «поэт» и «пророк» у нас сильно сближены, а сами поэты почитались превыше царей.

Или вот очень торгашеского вида ухватистый дядька, всем известный скандальный скульптор Эрнст Неизвестный справедливо утверждает, что Бродский был «элитарен», как Ахматова и Мандельштам. Но русский поэт не может быть элитарен. Аристократы Пушкин, Лермонтов и Блок не были элитарны в своем творчестве. А вот неаристократ Мандельштам был буржуазно элитарен, но он не был русским поэтом никогда, каким бы талантом он ни обладал.

Ахматова же была не элитарна, а по-русски аристократична. Далее, ни один из русских поэтов, даже самолюбивый Лермонтов, не допускали и в мыслях суждения, что солнце пушкинского таланта не затмевало полностью светильники творчества других поэтов, живших в так называемую пушкинскую эпоху.

Но Бродский, по свидетельству Петра Вайля, считал, что Пушкина у нас «назначили» быть абсолютным чемпионом своей эпохи, хотя, мол, были и Жуковский, и Баратынский, и Катенин, кстати, завистливый.

Почему Бродскому хотелось «вставить» Пушкина в более тесные рамки? Да потому что стать вторым Пушкиным и даже Баратынским он не мог. Он мог дотянуть разве только до Катенина. Короче, такое поведение характеризует Бродского не как русского поэта, а американского бизнесмена, стремящегося подложить свинью конкуренту.

«СВИНЬЯ ИЗ БУКВ»

Кстати, о свинье. Я имею в виду процитированную П. Вайлем строфу из одного из последних стихотворений Бродского. Вот оно:

КОРНЕЛИЮ ДОЛАБЕЛЛЕ

Добрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ.
Полотенце из мрамора чем обернулась слава.
После нас – ни законов, ни мелких луж.
Я и сам из камня и не имею права.
жить. Масса общего через две тыщи лет.
Все-таки время – деньги, хотя неловко.
Впрочем, что есть артрит если горит дуплет
как не потустороннее чувство локтя?
В общем, проездом, в гостинице, но не об этом речь.
В худшем случае сдавленное «кого мне...»
Но ничего не набрать, чтоб звонком извлечь
одушевленную вещь из недр каменоломни.
Ни тебе в безрукавке, ни мне в полушубке. Я
знаю, что говорю, сбивая из букв когорту,
чтобы в каре веков вклинилась их свинья!
И мрамор сужает мою аорту.

1995, Hotel Quirinale. PИM

Дело не только в том, что это стихотворение сразу же перестаёт быть поэтическим созданием, так как начинается неестественным для русской поэзии и русского языка «новшеством», присущим современному английскому языку, а именно словом-«поездом», состоящим из четырёх слов, связанных дефисами, как сцеплениями вагонов, то есть «только-что-принял-душ». В современном английском, особенно в его американском варианте, такие «совокупившиеся» слова всё чаще встречаются ввиду того, что английский язык всё больше становится роботизированным, ибо с каждым веком он всё более теряет флексии и различные суффиксы и префиксы, служащие средствами выражения разных оттенков мыслей и чувств, становится корневым, как китайский, и ему нужны такие сцепления (примером может служить rock-and-roll, но есть сцепления и подлиннее).

Стихотворение и в целом неудачно, поскольку автор в них «сбивает из букв когорту», обратите внимание, не из поэтических слов, не из звуков, а из символов звуков – букв, холодных знаков, «чтобы в каре веков вклинилась их свинья!» Не говорю уже о том, что римская когорта тевтонской «свиньёй» в бой не ходила, но ведь поэт говорит о прорыве своего творчества в будущее! И выстраивает буквы своих стихов «свиньёй»! Но ведь слово «свинья» имеет и первоначальный смысл. Это грязное и нахальное хрюкающее всеядное животное. Даже Маяковский при всей своей экстравагантности свою поэзию с такой парнокопытной прелестью с пятачком не сравнивал. У русского поэта иное понятие о назначении поэзии.

А ещё эта «свинья» свидетельствует о том, что автор в погоне за оригинальностью терял чувство меры, гармонии, как и во многих других своих стихах. К тому же тевтонским клином врезаться в грядущие века русскому поэту не пристало. Сравните:

Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой...

Не таранящая бронированная «свинья», а «душа в заветной лире» Пушкина перейдет в будущее, если только народ не одичает и у него будут поэты – «хоть один пиит», который, не принижая значения Пушкина, передаст благую весть о нём будущим поколениям, благодаря чему «слух» о Пушкине «пройдет по всей Руси великой». И именно по Руси: Пушкину не было дела, что о нём скажут венецианцы или американцы, а вот мнение финна, тунгуса и калмыка – россиян – о его творчестве для него было важным.


«АМЕРИКАНСКИЙ ГРАЖДАНИН, БОЛЕЕ РУССКИЙ, ЧЕМ МИЛЛИОНЫ, ОСТАВШИХСЯ В РОССИИ»

Не менее нахальным и оскорбительным для миллионов русских является и высказывание приятеля Бродского Владимира Уфлянда из Ленинграда о том, что «некрещеный христианин», «американский гражданин» Бродский «был более русским, чем миллионы оставшихся в России».

Выходит, пока «теряющие» свое национальное самосознание миллионы русских под гнётом оккупационного коллаборационистского правительства мучались и мучаются в поисках куска хлеба, поэт до внезапной кончины в поездках между Венецией, Нью-Йорком и Швецией прославлял «русскую поэзию, страну Россию и нелепую русскую судьбу», как пишет русофоб В.Уфлянд.

Но стихи Бродского, в коих автор развивал свою элитарность, и даже высказанно-невысказанное желание не быть похороненным на родине, где наступил его любимый капиталистический «рай», говорят об обратном.

А принятие Бродским американского гражданства?! Ведь американский закон не принуждает иммигрантов со статусом постоянного жителя принимать здешнее гражданство: пожалуйста, живи, сколько хочешь, и плати налоги! Я, например, никогда не откажусь от советского гражданства. Но Бродский, конечно, стал «всамделишным американом», как выразился, подделываясь «под народ», босяк Юз. Так какой же, простите, Бродский русский поэт?!

А как испугались высохший до жил и костей Барышников и похожий на быка для заклания Рейн, что о них сказали, что они якобы предложили похоронить поэта в России! Наверняка они что-то такое сболтнули, да на них цыкнули сионистские организаторы всей этой свистопляски у гроба поэта-космополита.

Вот и хозяин сионистско-республиканской русскоязычной газеты «Новое русское слово» вкупе с недавно поступившим к нему на службу Г. Вайнером, бывшим советским писателем, пояснили, чем так мил Америке был покойный поэт: он, видите ли, «воздвиг непреодолимые преграды для коммунистических идеологов, не дал им монопольно распоряжаться русской культурой».

Что-то я не замечал, чтобы идеологи из ЦК в те годы перестали чем-то распоряжаться, а вот что до Бродского, то я только и слыхал, что был такой поэт да эмигрировал. Когда же его судили, я как раз находился в политзаключении и ничего об этом не знал. К нам же его не привезли, так как у нас сидели за антисоветскую агитацию, а его, как известно, привлекли за то, что он нигде не работал. А в СССР человек обязан был работать на государство, в государственном учреждении или на предприятии, поскольку государство обеспечивало человека рядом бесплатных, относящихся уже не к социализму, а к коммунизму (по потребностям), благ как-то: бесплатное учение, лечение и практически бесплатное жильё. И практически бесплатные хлеб и молоко!

В Америке человек может не работать, но ему придётся жить на улице – многие бедняги, не по своей воле безработные, так и делают, а что до учебы и лечения, то за учебу надо платить тысячи, а лечиться не смеют, не имея больших денег, и никогда в жизни не лечились 40 миллионов американцев, большинство из которых имеют работу, но низкооплачиваемую. Поэтому «свободолюбивый» Бродский, не доучившийся в школе, должен был отрабатывать государству долги за жильё и лечение.

И посадили его не за стихи, как выдающегося лагерного поэта Валентина Соколова, моего покойного друга, отсидевшего в общей сложности 30 лет и умершего в заключении, а за тунеядство. Откажись любой из нас работать – и любого посадили бы, будь он как угодно лоялен к Советской власти. Впрочем его не посадили, а выслали. Я бы с удовольствием обменял свой лагерь строгого режима на высылку!..

И совсем уже смехотворны хитрости американского профессора Льва Лосева, рассчитанные разве только на несведущих американцев, что русский глагол «умирать» в отличие от «умереть» как глагол несовершенного вида означает якобы многократно повторяющееся действие. Мол, «много раз умирать не приходят»(!). Но у Бродского написано не «На Васильевский остров я буду приходить умирать», а «На Васильевский остров я приду (совершенный вид глагола, означающий однократность действия) умирать». То есть имеется в виду продленное действие, процесс умирания человека, заболевшего тяжкой болезнью. Так, великий знаток русского языка Корней Чуковский написал в книге «Современники» в главе, посвящённой воспоминаниям об Александре Блоке: «Из Москвы он (А. Блок. – К.К.) воротился в Петербург – умирать. Умирал он долго и мучительно» (выделено мной. – К.К.) /МГ. 1962. стр.491/.

Как видите, с русским языком у молодого Бродского всё было в порядке, он в те далёкие годы, когда писал эти стихи, был молод и здоров и смерть казалась чем-то далёким и возможным лишь теоретически, выразил желание в далёком-далёком будущем прийти умирать на свой Васильевский остров в Ленинграде. И все интеллигентствующие мещане, травящие сейчас рабочих, крестьян и коммунистов, психопатически ахали: «Как, ты не читал Бродского? Его выслали за границу за то, что он гений!.. Но он любит Россию, родной Ленинград! Вот послушай его стихи: «...На Васильевский остров я приду умирать...»!.. Представляешь, какой патриот! Он приедет к нам умирать! Как здорово! Как талантливо!»

Но время прошло, поэт стал «американом», принял здешнее гражданство и полюбил Нью-Йорк, как свидетельствует Юз в той же заметке, нашел новую родину и даже целых две (США и Венецию) и даже прахом своим не удостоил русскую землю (и слава Богу!).

Наверное, и христианином он был некрещеным потому, что это обеспечивало ему «церковный» космополитизм: умерев, он был отпеваем и временно погребён в американском православном храме, а через некоторое время будет перезахоронен в гробу, обитом медью, как писали, на венецианском кладбище, разумеется, католическом...

Так что все неграмотные толкования форм русского глагола профессором Лосевым – от лукавого: хозяева буржуазной пропагандистской машины дали указание сделать покойного «лучшим русским поэтом XX века» (а швед Б.Янгфельдт хватил выше: «...был наравне с великими поэтами... прошлого века», значит, и с Пушкиным, и с Лермонтовым!), но получается неувязочка: «великий русский поэт» не пожелал лежать, как обещал, в одной земле с Пушкиным. Значит, оказывается, не обещал, а так – рифма этого потребовала!.. Кстати, многие рифмы у Бродского действительно, притянуты «за уши» к смыслу, например, та же «когорта» к «аорте»; я нашёл немало таких мест. Сравните желание Пушкина быть погребённым не просто в русской земле, а там, где прошли его молодые годы, в деревне на Псковщине:

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.

Поэт, не пожелавший, в отличие от многих старых эмигрантов, быть похороненным в русской земле, не может считаться русским поэтом, пусть даже самым маленьким. Великим – пожалуйста, а русским – нет!

(Продолжение следует, см. Часть II:  http://www.stihi.ru/2010/09/27/6529 ).