ОКНА

Я люблю бродить один
И глядеть в чужие окна.
В тишине немых картин
Отражаться в мокрых стеклах.
Мне так хочется узнать,
Что Вас ждет и что тревожит…


Удивительная вещь – окна. ..
Вечерние, разные… Каждый раз свет вечерних окон вызывает ощущение тайной сопричастности к чужим жизням, протекающим за ними. Это, конечно же, не совсем прилично – незримо наблюдать эту чужую жизнь, вглядываясь (хоть и мимолетно!) во внутренность домов, как странно было бы, например, идя по улице, внимательно заглядывать людям в глаза…
А ведь окна и есть глаза. Только – домов. Которые, как люди: каждый со своим тихим счастьем или драмой, радостью и печалью, да, просто – каждый со своей будничностью…
Окна многоэтажек почти всегда одинаковы. Люди, живущие в малогабаритках, одинаково усталы, их заботы просты и однообразны. Придя с работы, они лежат на диванах и смотрят телевизоры. Иногда читают что-то. Интересно – что? Если бытие определяет сознание, то, наверняка, что-то такое, от чего не хочется летать, постигать непостижимое и совершать прекрасные безумства даже Весной… Потому что мучает одышка: железобетонные дома не дышат, они не похожи на людей. Они просто не умеют дышать, поэтому ( и, наверное, из зависти?) и отталкивают от своих стен игристый весенний воздух, способный взорвать телесную оболочку, заставить петь и плакать пробудившееся сердце…
Иногда, устраиваясь поудобнее где-то между грудной клеткой и животом, Душа начинает грезить…
Ей видится в распахнутом, слегка освещенном, окне хрупкая трагическая фигурка юного скрипача. Да-да, это она когда-то уже видела! Черный силуэт на желтом фоне, беспорядочные поэтические вихри рук и волос, и рыдания скрипки под аккомпанемент ветра в ветвях, беспомощных, весенних, но уже таящих в себе многообещающую роскошь Лета…
А вот вереница затейливых окон. В них под звуки вальса Штрауса мелька.т пары: белое кружево и черное сукно – чистота и благородство.
Часто воображению Души предстает благообразная умиротворенная старость в вольтеровском кресле. С достоинством и скрытой тоской взирает она в заоконное пространство, в ясной темноте которого ей видятся невозвратные годы, буйство страстей и чувств, и запредельные дали, где тихо завершится путь…
Но вдруг очнувшись, точно от толчка, бросается Душа к окну: худенькая фигурка ребенка в грязном, закопченном стекле и - глаза, оголенные и огромные от одиночества, которое различимо даже в темноте. Маленькие ручонки, притиснутые к стеклу, почти прозрачны. Малыш пристально вглядывается в мир, неуютный и неподвластный, словно ожидая чего-то…Доброй Феи, своего Оле-Лукойе, хранящего под цветным зонтиком яркие радости и сказочные сны? А, может, он сумел, углядел ту неприкаянную Душу, увидевшую его? Взлохмаченная черная голова вырастает в окошке на миг, и оба силуэта исчезают, оставляя в окне лишь липкую картину захламленного жилища с всклокоченной постелью и неприбранным столом…
Хочется отхлестать себя по щекам…
И бежишь по улицам прочь, домой, скомкивая разбухшую от горечи Душу, ибо в теле она уже не умещается. Она рвется изо рта молитвой и проклятием, из глаз – сухими и шершавыми слезами. А мимо, как в окнах проносящегося поезда, мелькают немые картины семейных сцен, ужинов, оживленных бесед. Раскрываются рты в беззвучном смехе, плаче. Дома – живут. А в них живут люди. Смотрят телевизор, читают газеты, жуют, строят планы, играют с детьми, страдают, иногда отчаиваются, но всегда надеются на лучшее…
Вот сухонькие старички в уборой обстановке маленькой комнаты пьют чай и недоверчиво случают очередную прерывистую речь президента. Интересно…А о чем он думает по вечерам, глядя в окно своего кремлевского кабинета? Такой маленький человечек в раме такого большого окна…