Глава Седьмая с половиную

                Глава 7,5.
                «Мои любимые всегда* выходят
                Замуж
                За моих друзей.
                И только одну из них мне
                Удалось выдать
                За себя»
                Из заводок Мацууры

   Столовая, куда добираться пришлось длиннющим и извилистым коридором, спустившись этажом ниже, оказалась просторным помещением, отделанным деревом какой-то светлой породы.
   Стечник осматривался, натыкаясь на взгляды людей, как и он одетых в пижамы. В глаза бросились несколько газетных шапочек на головах, Инженер в компании все еще грустного Маршалла уплетавший обед за одним столом с двумя худосочными бородачами.
- А где персонал? – тихо спросил Стечник Ходока, когда они, взяв подносы, встали у раздачи.
- В газетных шапках, -  ответил тот, загружая поднос тарелками.
- Так Инженер – доктор что ли? – удивился Андрей.
- Угу… Так же как и мы одеты и плюс шапка из газеты, - хохотнул Ходок.
   Они сели за стол недалеко от Маршалла с Инженером и принялись за еду.
   Андрей Андреевич отсутствием аппетита всегда не страдал, а молодой организм Тимки  Свиридова сейчас тем более требовал пищи. Уплетая рыбный супчик, Стечник слушал Ходока.
- Здесь кто как хочет, так и называется и, кстати, не принято расспрашивать о прошлом, - рассказывал тот. – Если человек сам захочет что-либо рассказать он может поделиться воспоминаниями... Это у врачей такой метод. Каждому из них поручено от пяти до семи человек. В течение дежурства они с ними работают, слушают разговоры, иногда записывают. Во время отсутствия врача ситуацию контролируют два разнополых  помощника; мужчина и женщина в смысле. Они вместе появляются редко. В нашем крыле это Глухарь и Глазунья. А всего у Инженера нас теперь вместе с тобой будет шестеро; кроме Маршалла и Геолога еще те два хрена, - Ходок кивнул в сторону стола, за которым Инженер, поедая филе трески, что-то рассказывал Маршаллу с бородачами.
- Почему Глухарь и Глазунья?

** «всегда» - это постоянно.
- Что почему?
- Имена такие почему?
- Я же тебе говорил; здесь каждый называется, как хочет. Некоторые есть такие; так отрекомендуются; хоть стой, хоть падай.. А почему Глухарь и Глазунья? Да кто их знает, почему; не забивай этим голову… Первое время мы с тобой будем обитать вместе, там, где ты сегодня очнулся; это – период адаптации. Потом меня переведут, а к тебе, возможно, подселят новенького. Я кстати, довольно долго соседствовал с Геологом, а потом был один. Ко мне никто не заходил, кроме Инженера… Он – человек хороший, за периметр разрешает выходить, иногда дает деньги на водку… Водку надо принести  и отдать ему. Он решает, кто и сколько будет пить.
- Похоже, эти медики здесь просто экспериментируют с психикой, - сказал Стечник, приканчивая суп.
- Если и так, - пожал плечами Ходок, - то это у них получается и со своей психикой тоже.
- А буйные здесь есть?
- За то время, пока я здесь, ты – самый буйный… Их сюда, наверное, не присылают.
- Откуда не присылают?
- Наверное, из других заведений.
- А вылечившихся ты видел?
   Ходок на мгновение замер, занеся вилку над вторым, и глянул на Андрея:
- Здесь не лечат. Здесь адаптируют к жизни за периметром.
   Инженер посмотрел в их сторону, что-то сказал своим подопечным за столом, встал и подошел к Ходоку с Андреем.
- Я как-то, в отсутствие Инженера, попал в группу к Сергеевне, - Ходок взглядом показал на женщину в газетной шапочке, сидевшую невдалеке за столом в обществе двух существ неопределенного пола и долговязого парня. – Мне там не очень понравилось…
   Инженер присел напротив Андрея, и прикрыв ладонью рот, отрыгнул.
- Сергеевна на наркоманах специализируется, - мельком бросив взгляд на Инженера, продолжал Ходок. – К тому же она без лифчика ходит, а на меня это не очень хорошо действует…
- Через пол-часа отключу калитку на пять секунд, - проговорил Инженер, посмотрев на Ходока, - деньги есть?
- Найду, - буркнул Ходок и бросил взгляд на часы над входом в столовую.
- Бери не больше трех бутылок, - сказал Инженер. – На возврат калитка будет открыта между полуночью и половиной первого… Если ему чего в голову взбредет, - кивнул он на Стечника, - не дергайся; пусть сам прикидывает. Советы давай ненавязчиво… А ты, - обратился он к  Андрею, - себя не накручивай и не забывай, что мент ты – условный.
   Инженер встал, показал пальцем на Ходока, и двинув бровями, кивнул на часы над дверью.
   За столиком, где остался Маршалл, разгорался нешуточный спор. Бородачи что-то упрямо доказывали друг другу.
- Все пытаются истину родить, пижоны ряженыеп, - посмотрев в их сторону, сказал Ходок. – Пойдем пока в курилке посидим. Время есть, - хочешь? – предложил он Стечнику беломорину.
   Тот машинально взял папиросу и вдруг поймал себя на мысли, что курить-то не хочется. Вернул папиросу Ходоку.
- Не куришь что ли?
- Похоже, бросил, - ответил Стечник.
  В курилку пришли спорившие за столом бородачи.
… - Все это, конечно, необходимо, - хрипло и тихо говорил один, - я этого не отрицаю… но необходимо только нам… они безусловно идут тяжелой тропой . Но тяжела она, опять-таки только в нашем понимании. Только мы и никто другой сможет оценить титанический труд наших нелириков…
   Ходок  затянулся папиросой, и кивнув Стечнику на говорившего, брезгливо поморщился. Хриплый же продолжал вещать:
…- их глубокую ответственность даже за то, как вовремя мы покинем Землю, переставшую вмещать всех потомков Адама и Евы. Но откуда ты знаешь, - обратился хриплый к своему замурзанному оппоненту, - может быть те, с кем придется соприкоснуться за пределами Солнечной Системы, шагнули несоизмеримо дальше нас в своей технической деятельности? Тогда что же принесем им мы? Им, приютившим нас или ставшими попутчиками, пусть даже прохожими? Наши теоремы? Постулаты?
   Молчавший до сих пор бородач недовольно заерзал на лавке.
- Конечно и это, - сделал успокаивающий жест хриплый. – Но лишь отчасти. Ты же не будешь спорить, если я скажу, что развитие любого разумного организма, его познание окружающего мира не может происходить без детального изучения им законов физики, геометрии и прочих, как ты говоришь, точных наук, не изучение которых ведет в буквальном смысле к гибели. Где бы не находился разум, в каких бы формах не выражался, в отношении окружающего мира он обязательно построит законы, обосновывающие развитие этого мира. Применительно к местным условиям эти законы будут, не исключено, различаться; я имею в виду различные жизненные пространства. Но в своей сути они, безусловно, едины. Общество разумных индивидуумов где-нибудь в системе Альфа-Центавра, зашедшее в своем развитии дальше землян, не могло развиваться, не имея собственных Ньютонов, Эйнштейнов и Менделеевых. И все эти умы шли той же дорогой, что и наши Айзек, Альберт и Дима. Те же логические выкладки, то же биение головой об стол над неизвестным. Только при других обстоятельствах… Представь такие три простые штуки… Человек по имени Айзек приходит в сад и в раздумье садится под яблоней. Другой человек, по имени Айзек-прим.. возвращается домой по темным улочкам города, находящегося где-то в тридевятой галактике на тридесятой планете. И третий человек с тем же именем лезет на скалу за удивительным цветком, чтобы подарить его любимой… Теперь внимание, - хриплый поднял указательный палец и обвел курилку взглядом. Появившийся при этих словах Маршалл замер по стойке «смирно». Ходок усмехнулся и закурил еще одну папиросу.
- Так вот, - продолжил хриплый. – Первый герой получает яблоком по затылку, на второго из окна дома выливают ведро воды или чего-нибудь еще, а третий срывается со скалы. Во всех трех случаях действующие лица приходят к одному и тому же выводу. Однако, вот эти-то маленькие побочные события, сопроводившие и стимулировавшие возникновение известного закона, будут опущены героями, как незначительные… Да, скажут они, падение яблока, воды или помоев, а также одного из персонажей действительно натолкнуло всех троих на интересную мысль, но не более.
   Ходок сплюнул, и криво ухмыльнувшись, проговорил:
- Я бы за помои башку отвинтил.
- Именно поэтому ты здесь и находишься, - парировал хриплый.
- Ньютоны не лазают по скалам, - проворчал второй бородач.
- Речь не о скалах, и даже не о ньютонах, - стал вразумлять его хриплый. – Пусть ньютоны и Ходок говорят что угодно об открытых ими законах. Это важно только для них, их современников и некоторых потомков. Но мы-то с нашим Ньютоном, узнав об идентичности законов, потеряем к ним всякий интерес. Ведь у нас есть точно такой же. И нам будет гораздо занимательнее узнать сорт яблони, мечущей мудрые плоды, имя кухарки, вылившей помои или название таинственного горного цветка. То есть не что иное, как историю возникновения закона. Да и сами Ньютоны вряд ли отделаются от желания узнать друг о друге как можно больше. Ну и совсем уж бородатое утверждение: чтобы узнать-то человека, необходимо, как минимум, узнать историю его жизни…
- Вы кого собираетесь этой болтовней здесь осчастливить? – произнес Ходок и метко запустил окурок в урну в центре курилки.
   Хриплый презрительно на него глянул и произнес:
- Ты, как я погляжу, большой знаток счастья, что знаешь как им манипулировать?
- Ерунду мелете. Грузите хрен знает что. Покурить спокойно не даете.
   Из коридора в курилку завернул насупленный субъект со стеклянной банкой в руке. Подошел к Стечнику, протянул ему банку и с угрозой в голосе предложил:
- На! Поешь!
   В банке лежало несколько долек разрезанного и, видимо, маринованного яблока.
- Спасибо, я не хочу, - ответил Андрей.
   Грозный субъект шумно втянул ноздрями воздух:
- Ах ты ментяра, - зло выдохнул он.
- Вить, оставь человека в покое, - обратился к субъекту Ходок, - не хочет он твоих яблок.
   Витя так же грозно посмотрел на Ходока, затем на бородачей, словно только сейчас заметил, что в курилке есть кто-то еще. В его глазах мелькнуло презрение. Он отвернулся от Стечника, сделал несколько шагов, и оглянувшись, с усилием и очень выразительно проговорил:
- Му-да-ки…
- Во-во, - Ходок усмехнулся, показывая хриплому на Витю, - вот он точно знает, что такое – счастье.
   Прошла женщина, виденная Стечником в столовой. Та самая, которую Ходок назвал Сергеевной. Она, не глядя на обитателей курилки, мимоходом бросила:
- Витенька, пойдем.
   Прошелестели пижамами долговязый парень с бесполыми созданиями. Витя посмотрел им вслед и снова повернул голову к курилке. Теперь в его глазах сквозило сожаление. Он сокрушенно покачал головой. Но было заметно, что сожалеет он не о том, что оскорбил участников перекура, а о том, что они, все-таки, большие мудаки.
   Маршалл присел, наконец-то, на скамейку напротив бородачей, и словно собираясь что-то сказать, уставился на Стечника. Из-за угла, за которым скрылся любитель маринованных яблок, вывернул Инженер, весело оглядел всех, достал сигарету и сел рядом с Маршаллом, прикуривая от спички.
- О чем спор, мухоморы? – выдохнув дым, спросил он.
- Ходок выясняет, что такое – счастье, - ввернул хриплый.
- Ничего я не выясняю, - отмахнулся Ходок. – Просто, эти два перца достали со своими деревянными раскладами…
- Счастье-счастье, - подал вдруг голос Маршалл. – Для военного человека это… - он внезапно потянулся к сигарете в руке Инженера, - дай докурю.
- Самому мало, - сказал Инженер, убирая руку. – Ты мысль-то закончи.
   Маршалл хмуро на него посмотрел, затем обвел взглядом остальных и встал, сунув руки в карманы пижамы.
- Вы не поймете, - с сожалением проговорил он.
- Конечно, куда уж нам, - усмехнулся хриплый, - понять счастье вояки.
- Счастье – это… - задумчиво начал Маршалл.
- Читка приказов, - подсказал Ходок.
- Не-ет. – Маршалл, на удивление, не обиделся, - счастье, оно.. – он повел рукой, как бы взвешивая счастье на ладони. – Оно не должно знать, что оно – счастье.
   Инженер вынул из пачки сигарету, прикурил и протянул ее Маршаллу. Тот затянулся, жестом поблагодарив Инженера, и проговорил, окутывая лицо дымом:
- Иначе оно сразу узнает себе цену и перестанет легко даваться в руки первому встречному.
   Инженер неопределенно хмыкнул, хриплый, заложив руки за голову, откинулся, улыбнувшись, на спинку скамьи, а Ходок сокрушенно покачал головой.
- А ведь Маршалл прав, - подал голос приятель хриплого. – Если счастье будет знать, что оно счастье, оно будет сразу торговаться…
- Или отдаваться? – вставил Ходок.
- Без разницы. На, бери меня, человек, ведь я тебе так дорого. И человек будет брать…
- Совершенно в дырочку, - кивнул Маршалл как учитель ученику, сделавшему правильный вывод. – И человек будет брать не оглядываясь, потому что он знает, что счастье не бесплатно, и возьмет его, дайте только волю халяве, намного больше того, нежели ему надо.
- О-о, - с сарказмом протянул Ходок, - так счастье окончательно разумно!?
- Как и время..
- У каждого будет много счастья, слишком много, и оно от этого потеряет всякую цену… Только вот что же оно такое, ты ведь так и не ответил, Маршалл?
   Маршалл, не удостоив спросившего взгляда, затянулся сигаретой, и как бы формулируя мысленно тезис, который собирался прямо сейчас выдать, махнул на Ходока рукой.
   Стечник, украдкой оглядев собравшихся в курилке, с удивлением заметил, что все они совершенно серьезно, и даже увлеченно, готовы участвовать в дискуссии о счастье.
   Безымянный бородач, единственный высказавшийся в поддержку Маршалла, желая видимо и далее в споре выступать с ним единым фронтом, сосредоточенно задумчиво проговорил:
- Мне кажется, что это – осознание собственной значимости, помноженное на совокупность положительных эмоций.
- Чего!? – хриплый убрал руки из-за головы, и сложив их в замок на коленях, вытаращил на него  глаза.
- А вот того! – торжествуя сказал Маршалл, - именно помноженное… или поделенное.
- Или возведенное в степень, - добавил безымянный. – Математические действия в данном случае не столь важны.
- Да-а, - протянул Ходок, всем своим видом демонстрируя, что начинает охреневать. – Как ты там говорил? – обратился он к безымянному, - коэффициенты, зависящие от переменных, при которых они находятся?..
- Кратны значениям данных переменных, - утвердительно закончил фразу безымянный.
- Видал? – кивнул в его сторону Ходок, посмотрев на Стечника, - Буля у нас – доцент… марксистско-ленинской электротехники.
- Его било током? – почему-то спросил Андрей.
   Засмеялись все, кроме Були и Маршалла.
- Током, молодой человек, - обиженно заговорил Буля, - меня действительно било; но в вашем обществе, как и в обществе этих людей, я нахожусь не поэтому.
- Ты на милиционера не обижайся, - сказал Инженер, обращаясь к доценту.
- Буля, ты сегодня так самовыражался, так самовыражался, - с едва заметной издевкой подхватил хриплый. – Представляешь, - обратился он к появившемуся Геологу, - Буля точно знает, что такое – счастье.
- Ха! – весело удивился Геолог, - а для кого это секрет? Я сейчас в сортире отложил личинку и, знаете ли, чувствую себя очень даже счастливо.
- Вот, Маршалл, - засмеялся Ходок, - что такое счастье для любого нормального человека. Отсутствие необходимости в клизме. Скажи, мент! – толкнул он Стечника в бок.
- Время, - тихо сказал Андрей, посмотрев на Инженера.
- Да, время, - Ходок встал. – Это точно, время.
   Он вдруг удивленно открыл рот, словно что-то вспомнив, посмотрел на хриплого, затем на Булю, перевел взгляд на Стечника и хлопнул себя ладонью по лбу:
- Это – время, свободное от несчастий. Вот что такое счастье.
- Браво, Ходок. – Инженер тоже поднялся. – Однако пора вздремнуть.
   Он подмигнул Стечнику и покинул курилку.
- И кого же, по твоему, больше, Ходок, несчастных или счастливых? – спросил хриплый, снова заложив руки за голову и откинувшись назад.
- Да, скажи-ка, - Маршалл сел на место Инженера.
- Не знаю, - Ходок пожал плечами.
- А чего там знать, - подал голос Буля. – Конечно, несчастных.
- Занятненько, -хриплый опять сложил руки замком на коленях.
- Конечно, несчастных, - упрямо повторил Буля, - в смысле не счастливых..
- Ага. В смысле, считающих себя таковыми? Или таковыми считающимися? Или такими являющимися?
- Мы и живем-то до сих пор благодаря несчастным, да голодным, - не унимался Буля.
- Это как? – Маршалл удивленно уставился на доцента.
- Да уж не благодаря военным, это точно, - вставил Геолог.
- Чувство голода, - Буля напрягся и посмотрел на свою пижаму, в то место, где она скрывала его тощий живот, - оно ведь всегда благороднее чувства сытости. Голод, милые мои, - он обвел всех погрустневшими глазами. – Любой голод я имею в виду, это – дискомфорт… неуспокоеность. Голод всегда активен, а сытость инертна, пассивна… А счастливого взять, так ведь ему вообще ничего не нужно… Ведь он счастлив. А если человек решился назваться счастливым, значит он действительно счастлив до упора, и единственное, что ему остается – это наслаждаться своим состоянием. Ведь от добра, как известно, добра не ищут.
- Послушай, Буля, - хриплый достал папиросу и впервые за все время беседы закурил, - я был знаком со многими людьми, жизнь которых – сплошное движение, даже – борьба. То есть, они не сидят на месте, постоянно что-то ищут, дерзают, и по твоей схеме их иначе, как глубоко несчастными не назовешь. И тем не менее сами себя они считают счастливейшими людьми… Где же логика? Получается, что твоя теория, дорогой Буля, рушится.
- Ничуть не рушится, - Буля поднял голову. Стало заметно, что он собирается дерзить. – Мой ответ – это ответ впику твоему вопросу Ходоку. Ты же решил подъехать как тот мальчик к папе; мол, что такое – хорошо, и что такое – плохо? Вот и получи соответствующий ответ; он вполне достоин вопроса. Неужели ты думаешь, что мне не встречались люди, счастливые именно потому, что никогда не смогут удовлетвориться тем, что в понимании такого обывателя как ты, является достойным человека?..
- Выходит, круг замкнулся? – хриплый выпустил струю дыма.
- И два человека, - заговорил Геолог, - по разному счастливые не смогут объяснить друг другу отчего им так хорошо живется… Фигня какая-то, - он пожал плечами.
- А что касается вопроса, - хриплый посмотрел на Ходока, стукающего гильзой папиросы по ногтю, скрытому белой перчаткой, - я действительно хотел подойти к предмету по проще…
- По проще!.. – передразнил Буля. – К природе нельзя подходить по проще.
- Причем здесь природа? – удивился хриплый.
- При всем! – Буля начинал горячиться. – А точнее, во всем! Или это для тебя – новость?.. Твое по проще… как тебе сказать?.. Просто – это ведь изначально правильно; то есть так, как это было в начале; так как задумала природа. А откуда нам знать, как она задумала, если сами мы – дети ее. Однако  лезем к ней с этим своим «попроще». Считаем, что оно ей подходит. Еще бы, мы ведь теперь такое умеем, что природе-матушке и не снилось… Выросли, разбросали пеленки, - Буля кипятился все больше и больше. – Теперь к несчастной старушке иначе как попроще и не подойдешь, а то ведь может и не понять, глупенькая. Нет, милый мой, - не скрывая сарказма глянул он на хриплого. – Все она понимает, и все ей наперед известно. И не надо с ней попроще; она только посмеется над тобой, а ты можешь этого даже не заметить. Так что ей твое «попроще» как зайцу стоп-сигнал.
- Да причем здесь природа!? – возмутился Маршалл так внезапно, что Ходок даже выронил папиросу.
- Ты, наверно, хотел сказать,  почему во всем? – едва сдерживаясь, поправил его Буля.
- Да хрен с ней, с формулировкой! – Маршалл вскочил, сунул в рот выроненную Ходоком папиросу. – Что за хрень ты нам тут заправляешь? – набросился он на Булю. – Дай спичку, - чуть ли не в ухо крикнул он Ходоку.
   Тот, ухмыльнувшись, щелкнул у него перед носом зажигалкой и сделал Стечнику знак глазами, что пора идти.
- Маршалл, - заговорил хриплый, - если мы с тобой сейчас начнем разбираться в этом вопросе самым серьезным образом, то, боюсь, как бы не пришлось перейти на более солидные напитки; а их нет; а ты кефиру натрескался. Уж что-что, а молочная промышленность, если ты заметил, слишком мало влияет на развитие философской мысли…
   Стечник встал и двинулся из курилки следом за Ходоком.
- Да уж, - проговорил Геолог. – По сравнению с рекордными надоями, число Диогенов пока стабильно…
   Стечник с Ходоком оставили спорщиков и направились в свою комнату.
- А ты почему перчатки не снимаешь? – спросил Андрей.
- Привычка, - ответил Ходок, роясь в своей тумбочке.
- И откуда такая привычка? – Стечник сел на кровать, наблюдая за Действиями своего опекуна.
- Я же тебе говорил; здесь не принято расспрашивать о прошлом.
   Ходок, наконец, нашел то, что искал в тумбочке; какой-то крошечный предмет, уместившийся в сжатых пальцах. – Пойдем быстрее. Инженер сейчас откроет калитку, а нам еще надо успеть переодеться.