Марина Тульская АиФ Интервью с К. Кедровым

http://moskva.aif.ru/issues/532/21_01

He selected “or”

POET Constantine CEDARS lives at highest point of the center of Moscow, in the so-called house of future, built in 1913. by architect [Nirnzee]. On the flat roof of this building there was once the restaurant, where [sizhivali] Bulgakov and Mayakovskiy together with its teacher [Burlyukom]. And not randomly hence the author “masters and Margaret” was described the final gallop of the celestial riders above Moscow…

- Constantine Alexandrovich, why about you it is more known abroad, than in Russia?

- Situation, of course, is unnatural, although is not new. This of the consequence of that information blockade, which they created around my name even in the Soviet times. Nothing they printed.

- But indeed after the Soviet regime it is past more than ten years?

- More- that more, and the same people in the literature in many respects assign the tone, to which it was once charged “drag and not [pushchat]”.

- Today your verses are printed?

- Yes, in the past year left complete meeting in one volume “or”.

- Uncommon name…

- In the [gamletovskom]: “To be or not to be?” I select “or”. For me “or” - this is freedom.

- They do say, you they did advance to the Nobel Prize?

- Some rumors reached. Honestly speaking, this slightly disrupts sincere rest. Is certain, this victory, although there is a great commandment of Boris Pasternak: “But to [porazhene] from the victory you itself must not distinguish”.

- What you have victories and defeats?

- In the Soviet time entire life was fight, and therefore - continuous victories. It printed the first selection of verses - victory! This was in 1958 ; I by heart remember the entrance of [litsotrudnika] of the youth newspaper of the master of sport on chess Yakov of lady. He is now well-known sport reviewer. Selection began with the words: “These verses gladden and astonish all, for whom it is necessary to read them. It is difficult even to believe, that these ripe thoughts and bright means belong to the feather of fifteen year schoolboy”.

- A after 58 you were printed?

- Well that you! Soon all doors were slammed shut.

However, - on what you did live?

- It studied philology, history of literature, criticism. It entered into the graduate study. He became the senior instructor of the department of the Russian literature Of [litinstituta] of the writers' union. True, me himself into this union with the Soviet regime so they did not accept. It is more than that, in 1991. in the office of the chairman of the KGB in the safe, where were stored the most secret documents, was discovered the note: “Is avoided the entrance of forester into the writers' union”. I this learned from the book [Urusadze] “elective places from the correspondence with the enemies”.

- Does mean, you forester?

- Well, to me still it transported. In my friend of writer Anatoliy [Pristavkin] was the nickname Of [shelkoper]. The gentlemen from the KGB arrived in the institute and they said that under the effect of my lectures about Dostoyevsky our corresponding student from Lipetsk not only came to believe into the god, but also he left the party. Once on May 1 I was on duty at night in the office of pro-rector. There was this tradition from the Stalin times. Here attention my drew [papochka] with [botinochnymi] [tesemochkami]. It was not held and opened. At it lay compromising material… to me. This was the note of rector, where it is written by the senile shaking hand: “He told about the god. He told about the feature”. But the then already entirely incomprehensible: “Jews, Jews, Jews…” The first two faults are intelligible -, also, about the god, and it is quite sufficient about the feature in Dostoyevsky, and I conducted special course. But here last three words, are most likely, blown by reference at the lectures of the names of Einstein and Freud. In a word, me they forced to leave under the conversations about reconstruction and the human factor after 13 years of teaching. But defeat current victory followed. Left the book “poetic space”. True, with the huge epilogue of pages to 100, where it was spoken, what I am the bad idealist and as with me to fight under the new conditions.

- A that of anti-Soviet in “poetic space”?

- That which is brought out into the title: poetry and space.

- Nikolai [Aseev]'s [Perefraziruya], I will ask: “Why to whom is necessary poetry today?”

- A question of questions. It is necessary to all and no one. People so [otvykli] from the verses, that assume as the poetry song [tekstovki] and sweetish romances. This not only, but also in the entire world.

- Can, is guilty in this poetry itself? Did become too odd?

- Poetry - is the faith in the limitless possibilities of man. Reader for the poet as spectator for the dramatist or the director.

- It turns out that poetry - is fraud?

- Nothing similar. Fraud - life. But poetry - cleanest truth.

But - why this truth is unpopular?

- It is popular as gold and diamonds. Entire precious therefore is precious, which is rare. Poetry - rarity and luxury, but without the luxury life grows dim. Remove St. Basil's cathedral from Red Square or Eiffel Tower from Paris - which will remain? Poetry will leave, it will be neither Moscow nor Paris.


Sea-scape IS TULA
Photos of Gennadiy [USOEVA]




Он выбрал «или»

ПОЭТ Константин КЕДРОВ живет в самой высокой точке центра Москвы, в так называемом Доме будущего, построенном в 1913 г. архитектором Нирнзее. Когда-то на плоской крыше этого здания был ресторан, где сиживали Булгаков и Маяковский вместе со своим учителем Бурлюком. И не случайно отсюда автор «Мастера и Маргариты» описывал финальную скачку небесных всадников над Москвой…

— КОНСТАНТИН Александрович, почему о вас больше известно за рубежом, чем в России?

— Ситуация, конечно, противоестественная, хотя и не новая. Это последствия той информационной блокады, которую создали вокруг моего имени еще в советские времена. Ничего не печатали.

— Но ведь после советской власти прошло больше десяти лет?

— Больше-то больше, а в литературе во многом задают тон те же люди, которым когда-то было поручено «тащить и не пущать».

— Сегодня ваши стихи напечатаны?

— Да, в прошлом году вышло полное собрание в одном томе «Или».

— Необычное название…

— В гамлетовском: «Быть или не быть?» я выбираю «или». Для меня «или» — это свобода.

— Говорят, вас выдвинули на Нобелевскую премию?

— Какие-то слухи доходили. Честно говоря, это слегка нарушает душевный покой. Конечно, это победа, хотя есть великая заповедь Бориса Пастернака: «Но пораженье от победы ты сам не должен отличать».

— Какие у вас были победы и поражения?

— В советское время вся жизнь была борьбой, а потому — сплошные победы. Напечатал первую подборку стихов — победа! Это было в 1958 г., наизусть помню вступление литсотрудника молодежной газеты мастера спорта по шахматам Якова Дамского. Он теперь известный спортивный обозреватель. Подборка начиналась словами: «Эти стихи радуют и удивляют всех, кому приходится их читать. Трудно даже поверить, что эти зрелые мысли и яркие образы принадлежат перу пятнадцатилетнего школьника».

— А после 58-го вы печатались?

— Ну что вы! Вскоре все двери захлопнулись.

— На что же вы жили?

— Занялся филологией, литературоведением, критикой. Поступил в аспирантуру. Стал старшим преподавателем кафедры русской литературы Литинститута Союза писателей. Правда, самого меня в этот союз при советской власти так и не приняли. Больше того, в 1991 г. в кабинете председателя КГБ в сейфе, где хранились наиболее секретные документы, была обнаружена записка: «Предотвращено вступление Лесника в Союз писателей». Я это узнал из книги Урусадзе «Выборные места из переписки с врагами».

— Значит, вы Лесник?

— Ну, мне еще повезло. У моего друга писателя Анатолия Приставкина была кличка Шелкопер. В институт пришли господа из КГБ и сказали, что под влиянием моих лекций о Достоевском наш заочник из Липецка не только уверовал в Бога, но еще и из партии вышел. Однажды на 1 Мая я дежурил ночью в кабинете проректора. Была такая традиция со сталинских времен. Тут внимание мое привлекла папочка с ботиночными тесемочками. Не удержался и раскрыл. В ней лежал компромат… на меня. Это была записка ректора, где старческой дрожащей рукой написано: «Рассказывал о боге. Рассказывал о черте». А потом уж совсем непонятное: «Евреи, евреи, евреи…» Первые две провинности понятны — и о боге, и о черте у Достоевского предостаточно, а я вел спецкурс. А вот последние три слова, скорее всего, навеяны упоминанием на лекциях имен Эйнштейна и Фрейда. Одним словом, под разговоры про перестройку и человеческий фактор после 13 лет преподавания меня вынудили уйти. Но за поражением последовала очередная победа. Вышла книга «Поэтический космос». Правда, с громадным послесловием страниц на 100, где говорилось, какой я нехороший идеалист и как со мной бороться в новых условиях.

— А что антисоветского в «Поэтическом космосе»?

— То, что выведено в заглавие: поэзия и космос.

— Перефразируя Николая Асеева, спрошу: «Зачем и кому нужна поэзия сегодня?»

— Вопрос вопросов. Она нужна всем и никому. Люди так отвыкли от стихов, что принимают за поэзию песенные текстовки и сладенькие романсы. Это не только у нас, но и во всем мире.

— Может, виновата в этом сама поэзия? Стала слишком мудреная?

— Поэзия — это вера в безграничные возможности человека. Читатель для поэта, как зритель для драматурга или режиссера.

— Получается, что поэзия — это обман?

— Ничего подобного. Обман — жизнь. А поэзия — чистейшая правда.

— Почему же эта правда непопулярна?

— Популярна, как золото и бриллианты. Все драгоценное потому и драгоценно, что редко. Поэзия — редкость и роскошь, но без роскоши жизнь тускнеет. Уберите собор Василия Блаженного с Красной площади или Эйфелеву башню из Парижа — что останется? Уйдет поэзия, не будет ни Москвы, ни Парижа.


Марина ТУЛЬСКАЯ
Фото Геннадия УСОЕВА