Лягушки заливаются в потёмках

* * *

Лягушки заливаются в потёмках.
Невзрачный дождь.  Окно мое в потёках.
         Оно глядит на то, что было садом.
Не я ль сказал тому еще лет десять:
сад будет смят, ему не выжить, дескать?
         Пророком был: стена воздвиглась рядом.

Да, десять лет.  Неужто они были?
И что от них осталось, кроме пыли
         (в которой иногда рисуют пальцем
уродцев и неведомых зверушек)
да под диваном сломанных игрушек –
         кривого мишки с однолапым зайцем?

Начнешь припоминать – и не припомнишь,
позвать к тому же некого на помощь:
         один не сплю в кругу настольной лампы.
Стол, как всегда, залеплен пластилином –
смиренье, друг, когда у дочки с сыном,
         зубам подобно, режутся таланты!

Но все же от годов – следов негусто.
Воронка, пустота.  Такое чувство,
         что что-то потерял, а что – не знаешь.
Ядущий сам в какой-то мере – яство;
по счастью, эта мысль не так уж часто
         является сквозь призрачную залежь

рутинных хлопот («что у нас на ужин?»),
но в час дождя, что зыбок и недужен,
         взгляд к темному склоняется невольно.
Размыта календарная граница,
обломками – обмолвки, даты, лица;
         все спутано: какое там сегодня!

Какое там вчера!  Какое завтра!
Стоячий пруд  – и тиной тянет затхло;
         безвременье – ни выхода, ни входа,
удел же заблудившихся – печален...
Конец, как полагается, нечаян:
         мы странники – проглядывает кода.

Блуждая меж сортиром и балконом,
мы – странники, но где главу приклоним?
         Мы – странники, но что у нас в котомках?
От прошлых лет – ни тени, ни осколка.
Их нет как нет.  Их не было.  И только
         лягушки заливаются в потемках...

         Лягушки. Заливаются. В потемках.