Рассказ, подслушанный во Вселенной

  Однажды дед Федька рассказал мне такую историю.
Мы жили в то время на Урале. Наше село находилось в самом низу долины, зажатой между двумя большими горами.  Внизу текла речка, и на её каменистых берегах  располагалось наше село.  Народ  пробавлялся, кто, чем может: кто огородничал, кто ловил рыбу, а  кто ходил на охоту.  Огороды были так себе — кругом были камни, и погода: то вдруг похолодало, то дождь зальёт всё кругом, то ещё что–нибудь, поэтому сажали только самое необходимое: лук, морковь, картошку. Рыбалка тоже была не очень: речка мелкая, узкая, рыбы водилось мало. Поэтому все мужчины,  в основном,  занимались охотой.
  И вот дед Федька рассказал такую историю. Пошли они как–то втроём: он, друг Мишка  и свояк на охоту. Была весна. Природа  набирала силу, чтоб разом взять и расцвести, как это бывает у нас на Урале. Но  ещё листвы не было, деревья стояли голые.  И, всеравно, чувствовались во всём грядущие перемены: воздух был чист, нежен и напоён будущими ароматами.
  Было совсем темно, когда мы подошли к небольшой поляне, лежащей на склоне утёса, прямо над рекой. С неё было очень удобно стрелять. В это время  птицы летят с юга, много–много. И будущая охота предвещала большие трофеи. “Так мы и сделали,— говорил Федька.— Подошли к поляне, сели в кустах и стали ждать”.
  Рассветало.  Смотрим, летят! много–много. Один косяк, другой, но всё как–то в стороне. Не достать нам! да, и птицы бы падали далеко, трудно бы было их потом найти. Поэтому ждали, когда подлетят поближе. Мы уже отчаялись: кругом слышны хлопанья крыл, шум, гам стоит в воздухе, и всё не наши. “Друг мой, Мишка, — рассказывал дальше Федька, — даже затосковал. Не наша видно сегодня охота!” — говорил он.  И тут на нас вышла большая стая.  Мы — бах, бах, ба –– бах, птицы только падали, как камни, прямо к нашим ногам. Когда, рассеялся дым, мы подобрали свои трофеи, и  довольные  собрались уходить. И тут в небе, со стороны улетевшей стаи  послышался  голос  незнакомой птицы. Мы посмотрели туда — в утренней дымке к нам  приближался одинокий  силуэт. Он подлетал всё ближе и ближе. И, наконец, мы могли разглядеть его. Это — была утка, обыкновенная серая утка! наверное, из той стаи, которую мы так удачно расстреляли.  Она, или не замечая, или, совершенно, не боясь нас, подлетела к нашей поляне, и при этом издавала такой звук: то ли плачь, то ли зов, то ли ещё что, и第–за чего мы  не могли её  узнать. Это было так  странно, что мы забыли  о своих  ружьях.  Мы только наблюдали за ней, смотрели и ждали, что будет дальше. А утка всё ближе и ближе подлетела , и затем начала  летать вдоль  контуров  нашей поляны . И звук  её голоса завораживал и волновал. И она летала и летала.
  А затем произошло ещё более невероятное. Так и не услышав в ответ никакого звука, она села на землю, совсем рядом с нами,  не боясь нас. Походила–походила, продолжая всё также звать кого–то, и затем начала кланяться во все стороны, ходила и кланялась, словно, прощаясь с кет–то. Затем поднялась на лапках, захлопала крыльями и начали валиться на землю, на бок. Затем она несколько раз подняла голову к небу, словно, в последний раз прося прошение у кого–то, и умерла, умерла прямо на наших глазах. “Прямо, так умерла, дедушка?!” — переспросил  я, не веря. “Прямо, так и умерла!” — ответил он.—  Много, что было в моей жизни, но такого я не видел. Потом внутри у неё что–то дёрнулось, но мы понимали, что всё кончено, что она больше  никогда не поднимется в небо, и надо уходить”.
  Мы — все трое охотников, подавленные увиденным и с тяжёлым сердцем, повернулись и пошли по домам. Никто не стал подбирать умершую птицу.
Только на этом месте впоследствии появился камень с изображением утки. Кто его сделал, кто нарисовал — никому неизвестно. И каждое утро на весенней заре, многие говорят  видели, когда ещё на небе горят звёзды и, улыбаясь, дарят свой свет, над рекой можно увидеть стаю летящих птиц. Они быстро машут своими крылами, пролетают, не боясь, над речкой, над лесами, горами, и улетают куда–то… куда? Только одному Богу и известно!
  Так мне говорил о той удивительной охоте дед Федька. И я просил его сводить меня на ту поляну, показать тот камень. Но тот всё отнекивался, говорил, что он всё придумал.
  Но один раз, не устояв моим просьбам, сводил.
  На нависающей над самой речкой горы, была небольшая поляна, окружённая со всех сторон высокими елями. На ней было много камней, больших и малых. На одном из них был силуэт летящей птицы: то ли утки, то ли гуся — не разберёшь. Я попытался рукавом куртки стряхнуть крошку покрывающую рисунок, чтоб лучше разглядеть изображенное, но мне это не удалось  — время взяло своё. Только глаз, если это только был глаз, хорошо просматривался, он был, как живой, и из него катилась слеза. Я так и назвал этот камень — “камень плачущей утки”. 
  Потом эта история забылась, канула в буднях проходящих лет и дел, но в голове осталась. И я иногда прихожу на эту одинокую поляну, сажусь около того камня и вспоминаю свою жизнь.  Мне, уже, давно не двенадцать, когда мне рассказывал эту историю  Федька. Его и самого, уже, давно нет. И мне не восемнадцать, и даже не двадцать четыре, а все семьдесят. Но история стоит перед глазами. И уточка, обыкновенная серая  уточка парит в воздухе, тихо опускается в начинающем рассвете на землю, кланяется, ложиться на бок и умирает. И песнь летит над лесами, беззвучная песнь, песнь о любви, надежде и прощении. И я тогда забываю своё горе, свою никчёмную жизнь, что у меня что–то не сложилось, смотрю на звезду, тихо тающую в надвигающемся рассвете, и понимаю, что всё хорошо: жизнь течёт, всё меняется, и любовь, как была, так и осталась. Она здесь, рядом, никуда не девается. Надо только оглянуться и увидеть, что всё живёт ею: что звёзды светят в вышине, воздух чист, прозрачен и светел, речка катит свои воды к морям и океанам, которых отсюда не видно. И жизнь, по сути, хороша, прекрасна и легка. Не надо забывать только об этом и всё.
  Однажды, когда мне было совсем плохо, придя на эту поляну, я увидел стаю диких уток. Они парили в воздухе, играли между собой: то поднимались высоко в небо, то опускались, плавно скользя на своих крыльях к самой земле. И я обрадованный их появлению, что они живы, ушёл, не хотел мешать: пусть они насладятся этой красивой мечтой, этой красивой жизнью, пусть им будет легко, и они споют свою песню.
                2010г.