Неземная любовь из Гертруды Шнакенберг

        Обозреватель Уильям Логан в New York Times Book Review
назвал Гертруду Штакенберг (1953 г.) "самым талантливым поэтом"
своего поколения.

Неземная любовь

Поэма

Рукой отец касается страниц
Энциклопедии. Другую опускает вниз
С увеличительным стеклом. Границ

Размытых круг блестящий перемещая
По бумаге, всё ближе к глазу приближая
Искомое: "Гвоздика". Я не мешаю

И смотрю на два больших отцовских глаза.
И жду, захваченная продолжением рассказа.
Под пальцем, словно ждущее его приказа.

Как клавиша ожившая, из бесконечной музыки
Строки короткое услышанное слово: "Мы - узники
Вселенной и каждой вещи отзвуки и звуки".

Я подношу иглу к лицу, смотрю сквозь ушко
На отца, как через линзу изучаю пятнышки
У бабочки на крыльях и на брюшке,

Которая в оранжерее на границе
Меж темнотой и светом притаилась
И за учёным наблюдает, над гробницей

Склонившимся, открывшим тайну кода
Над цветком Латыни. Мне четыре года.
Иголки и булавки я, волнению в угоду,

Роняю на пол. Стежок напоминает крест.
"Любимый мой", в один невинный жест
Неграмотность мою вселяет этот текст.

Читать я не умею. И отцу загадка непростая:
"Цветы Христа" - гвоздики называя -
Какой я вкладываю смысл, не зная

Объяснений? "На самом деле всё просто так".
И распустился корень слова. Оживает в такт
Нить путеводная и направляется в места,

Где крест неловкого движения руки пронзает
С любовью корень слова, корень оживает.
"... гвоздики разновидность", - он продолжает, -

Carnatio, что на латинском означает плоть".
И свежестью железа - пол и свод -
Умащивает Комнату Господь.

Гвоздичный запах мне доносит весть,
Восторга горечи и терпкой тайны смесь,
Стенанья срезанных стеблей: "Дитя, я здесь".

Находит он статью "Гвоздика" и читает вслух:
"Гвоздика, пряность, из бутонов...". Вдруг
Всё с начала, словно замыкая круг,

И продолжает: "Clou, французское, значенье: гвоздь".
И смотрит не мигая. "Значенье: гвоздь".
Цветы. Их воплощенье - плоть и гвоздь.

Сплетаю образы, как стебли, в узел я,
Разглаживая "Мой любимый", но иглы стезя
Является: "Какой ценою кровь твоя".

В мой палец глубоко вонзается игла.
Отдёргиваю руку, но я вышита сама
Из нитей крови. Плоть обнажена.

Отдёргиваю руку, боль со мной.
Кричу ему: "Как больно, папа, папа, ой!"
И к ране прикасается отец рукой

С той лёгкостью, в которую изведанная сила
Познания корней цветами воплотила,
Что я Христу в свои четыре года посвятила.
 

Gjertrud Schnackenberg

POEM

Supernatural Love

My father at the dictionary-stand   
Touches the page to fully understand   
The lamplit answer, tilting in his hand

His slowly scanning magnifying lens,   
A blurry, glistening circle he suspends
Above the word “Carnation.” Then he bends

So near his eyes are magnified and blurred,   
One finger on the miniature word,   
As if he touched a single key and heard

A distant, plucked, infinitesimal string,   
“The obligation due to every thing   
That’s smaller than the universe.” I bring

My sewing needle close enough that I
Can watch my father through the needle’s eye,   
As through a lens ground for a butterfly

Who peers down flower-hallways toward a room   
Shadowed and fathomed as this study’s gloom   
Where, as a scholar bends above a tomb

To read what’s buried there, he bends to pore   
Over the Latin blossom. I am four,   
I spill my pins and needles on the floor

Trying to stitch “Beloved” X by X.
My dangerous, bright needle’s point connects   
Myself illiterate to this perfect text

I cannot read. My father puzzles why   
It is my habit to identify
Carnations as “Christ’s flowers,” knowing I

Can give no explanation but “Because.”   
Word-roots blossom in speechless messages   
The way the thread behind my sampler does

Where following each X I awkward move
My needle through the word whose root is love.   
He reads, “A pink variety of Clove,

Carnatio, the Latin, meaning flesh.”   
As if the bud’s essential oils brush
Christ’s fragrance through the room, the iron-fresh

Odor carnations have floats up to me,   
A drifted, secret, bitter ecstasy,
The stems squeak in my scissors, Child, it’s me,

He turns the page to “Clove” and reads aloud:   
“The clove, a spice, dried from a flower-bud.”
Then twice, as if he hasn't understood,   

He reads, “From French, for clou, meaning a nail.”
He gazes, motionless. “Meaning a nail.”   
The incarnation blossoms, flesh and nail,   

I twist my threads like stems into a knot   
And smooth “Beloved,” but my needle caught
Within the threads, Thy blood so dearly bought,

The needle strikes my finger to the bone.   
I lift my hand, it is myself I’ve sewn,   
The flesh laid bare, the threads of blood my own,   

I lift my hand in startled agony   
And call upon his name, “Daddy daddy”—
My father’s hand touches the injury   

As lightly as he touched the page before,   
Where incarnation bloomed from roots that bore   
The flowers I called Christ’s when I was four.