Афганистан. Остался навсегда

 Пьян, как глупый звонарь, не читающий старые святцы,
   Я сидел под орехом за новым дубовым столом.
   А напротив меня - друг, с которым успел попрощаться,
   Но он выжил, и вот повстречались - опять повезло.
   Зазвучал сквозь помехи - почти неразборчиво - голос,-
   Это давеча, шилом сквозь годы, принес мне его телефон,-
   Боль - в виски, и в глаза - хищно вгрызлись голодные осы...
   А под сердце хук ткнуло до спазма короткое: "Он!"
   Суетилась жена, этот стол на двоих накрывая,
   Начиняла с душой душу карпа и душу гуся;
   И огурчики тож, что томила в рассоле заранее,
   Пригодились. Картошка в укропе измазалась вся.
   Я, как черт, жег казан на костре, распаляя капризное пламя,
   В казане так шкворчало, что слюни - цунами - во рту...
   А дружок вспоминал - мысля вслух - обо мне и Афгане,
   И катились слова в теплый вечер, как жидкая ртуть.
   Я успел позабыть, а быть может, дружок что прибавил,-
   Вроде, было такое, а может, и не было... Нет?
   Жадно ели мы память, как плов, прямо с жизни руками,
   Догорая в аду, что пытает нас столько-то лет...
   И добавив своё, память-басму зирою приправив,-
   Черт, откуда во мне отыскалось то множество слов...
 
   Этот ужин прошел в нарушение всяческих правил,
   И на блюде простыл позабытый нетронутый плов...
   Ночь просыпала звезд,- и как сахара брызги в кагоре,
   Утопали желанья в усталости поздних сверчков.
   А мы все смаковали - засады, подрывы и горы...
   Снова прожита жизнь...Как картинка единым мазком...
   За дубовым столом пропитались мы истиной мыслей...
   Как когда-то стрекозы, присев на гранитный излом,
   Вязли в смолке веков, отхлебнувши янтарного смысла...
   Или это война разогрела рассыпчатый плов...
 
 
   ***
 
  Не за страх, не за совесть,
  И не за вождей и эпоху,
  А за то, чтоб деревья росли,
  Чтобы бабы рожали детей,
  Я стихи записал,
  Что просыпались с неба, под грохот
  Пулевые оставив в душе и в небесном холсте...
   ***
 
 
  Как букашка, прильну я к богарной щеке.
  И земля
  Отзовется непрошенным мыслям.
  Россия
  Прячет шрамы окопов в степных ковылях,
  Словно грех, что еще не простили.
  Слишком долго земле прививали войну,
  Лебедою забвенья лечили,
  Тут любую семью есть за что упрекнуть,
  Тут любая эпоха - причина.
  И от снадобей тех мы лишь горше и злей,
  И намоленных мест у нас мало.
  Нам бы прошлые войны забыть поскорей,
  Чтобы завтра начать всё сначала.
 
   ***
 
 
   Монисто.
 
 
   Длинней монисто жизни с каждым словом
   Все тяжелее памяти руке...
 
   А говорят, былое невесомо,
   И что его не держат в сундуке.
 
   Что все до безразличья эфемерно,
   И нет возврата в прошлые года...
 
   Но вот, Бача, скажу тебе, к примеру,
   "Руха...Гардез..."- вернешься ты туда?
 
   "Саланг, Газни, Кабул, Баграм, колонна,
   Зеленка, подорвавшийся "Камаз"...-
 
   Тяжелыми лопатами бетона
   Безжалостно прессует память нас.
 
   Все как вчера, до одури все четко,
   До срыва крыш, катушек, тормозов...
 
   Монисто жизни - это вам не четки...
   Реальность ран и бред тяжелых снов...
 
 
   ***
 
 
   Рыжий Сашка.
 
 
   Рыжий Сашка в тельняшке десантской,
   Глянь из дали событий и лет.
 
   В стороне твоей джелалабадской
   Ни распадов, ни бойнь еще нет.
 
   Ни газпромов еще и ни челсей,
   Ни расстрелянных танками Дум,
 
   Ты бы понял меня, Саня, если б
   Не колонна та в город Кабул.
 
   И везли-то харчи, да палатки,
   Но фугасу - что дел до харчей,
 
   У фугаса дурная повадка -
   Убивать самых лучших Бачей.
 
   Синий с красным смешались на белом -
   Кровь в полоски тельняшки впеклась...
 
   За судьбою твоей не поспела
   Та - грядущая - Родины грязь.
 
   Ты остался, дойдя до предела,
   Все свершив, что досталось судьбе,
 
   И казалось, что нет тебе дела
   До годин, где царит беспредел.
 
   Искорежены лица в гримасах,-
   Надо ж, лужу в пустыне нашли,-
   Упираясь, толкают из грязи,
   Борт, увязший до самых шасси...
 
   Рыжий Сашка в тельняшке десантской,
   Глянь, Евпатий с тобой, Ратибор,
 
   Тянут Русь из калюжины б@ской -
   До сих пор...
 
 
   ***
 
 
   Падающим звездам и словам.
 
 
   Словам на выживанье шансы шатки...
   Вдруг прозвучат и вряд ли отзовутся...
   Построю конуру для мокрой шавки...
   И звезды белые в бадью пруда прольются...
   Вдруг узнаю, что я, вбивая гвозди,
   Погибнуть мог со всей землею вкупе,-
   Смерть нес метеорит - посланец звездный...
   На крап ковыльный у холма на крупе
   Пролили лунный свет, на мед похожий,
   Весенний, первый, липовый, наверно...
   Мог стать убийцей, а прослыл прохожим
   Ночной скиталец по межзвездным прерьям...
   Я был беспечен, окрылен заботой
   О том, кто одинок и бесприютен...
   Словам не отмеряйте жесткой квоты -
   Случаен каждый день и ночь по сути...
 
 
   ***
 
 
   Очередному юбилею ввода-вывода.
 
 
   Не каждому пятну найдется Солнце,
   Не каждый рот согласен на платок,
   Лишь десять лет, а сколько вышло порций
   Той каши, что хлебаем мы, Браток...
 
 
   По два глотка на каждого, примерно,
   По два годка, помноженных на три...
   Не мы с тобою назначали цену,
   Ведь боль и смерть совсем не для витрин.
 
 
   Теперь-то каждый год всё юбилейней -
   Добавка годовщинами смертей...
 
 
   Эпоха недобитых поколений,
   Позор незахороненных костей...
 
 
   ***
 
 
   У поворота на Словенск.
 
 
   Потомок пеонов* и ретов*,
   Напыщенный славою их,
   Достану пол жмени секретов,
   Да вставлю их с верою в стих...
   Мне кельт и не брат, и не предок,
   Мне чужд 'оримфованный' гот...
   Но беглый 'сер-вус'**из Регов***
   Роднее земли у болот.
   Славенск**** не находится что-то:
   Разрушен ордою европ?
   Прикрыть не смогли болота,
   Всесилия нет у болот.
   Катия поверила Регу,
   Коль смело из Рима ушла...
   Навстречу туманам и снегу...
   На встречу со мною спеша...
 
 
 
   *праславяне
   **сер-вус - раб-славянин
   ***раб-агафирс, женившийся на свободной женщине Катии Януарии
   ****город, упомянутый в русском эпосе, местонахождение не определено
 
 
 
   ***
   Снег третьего тоста.
 
 
   Снег с прахом - не просеешь...
   Сито - жохом прослыть,
   Да кистень желтолобый
   О жесть почерненную - в искры...
   Вон их сколько доселе стучалось,
   А пропуска нет...
   Только искорки в звезды,
   Как мы молодыми навеки...
   И чем старше, тем более в веру,
   И ответ зазубрили: 'Есть...'-
   А о ком вопрошают дети -
   С прахом снег...
   И цветы...
 
   ***
 
 
   Посошок совести.
 
 
   - Хорошо посидели, Братишка...
   Что, пора? Ну, счастливо, родной...-
   И уехал один на "фишке",
   И остался второй сам с собой.
   - Да... Стихи - это классно, красиво...
   Завтра будет рассвет, даст Бог,-
   Пил за тельник он свой бело-синий
   И за счастье...Бача без ног...
 
 
   ***
 
 
   Осадочек.
 
 
   Их не успели в том бою распять,
   Они воскреснуть тоже не успели...
   И смотрят души их с небес опять,
   Как ****и отдаются фарисеям.
   Зачтется ли им там?
   Уже зачлось.
   А жизнь осталась прочим в виде ада...
   Кричат живым живые смачно: "Чмо!"-
   Для этого ль живым остаться надо?
   Калюжина, болотце да мочак,-
   Кикиморами полнится округа...
   Для этого мы выжили, Бача?
   Чтобы добить друг друга?
 
 
   ***
 
 
   Краски.
 
 
   Эй, художник, ты соком крушин
   Не пиши.
   Там, где небо стекает с вершин,
   Ни души.
   Даже память со скал сорвалась
   В грязь.
   Нет в войне красоты. Извелась
   В грязь.
   Не пластай красок сочную вязь,
   Не пиши...ни души...грязь...грязь...грязь...
 
 
   ***
 
 
   Симбиозы.
 
 
   Бирка "200" на цинковом грузе.
   И письмо. Груза. Музе в Союзе:
 
 
   "Ошибаясь, ты так же мила.
   Мимолетностью я восхищаюсь:
   Лишь вчера покидала Милан,
   А сегодня в ладонь умещалась,
   Но под вечер заполнила все:
   Взгляд и слух, и иное пространство...
   Перечитывала Басё -
   Дальней азии чтиво-гурманство...
   А ошиблась, избрав ипостась.
   Я не выбился в те ипостаси...
   Мимолетная грешная страсть -
   Канул в пропасть из огненной пасти.
   Беспризорным остался бокал
   С окантовкой под цвет заката...
   Ты безгрешной была века...
   И в грехе своем не виновата..."
 
 
   Кучка пепла на цинковом грузе -
   Похоронка для Музы в Союзе...
 
 
   ***
 
 
   Синдромы.
 
 
   Эй, художник, кагором глушить
   Стоит пытаться стенанья души?
   Ты нарисуешь картинку, спеша,
   Спьяну в полночной тиши:
 
 
   "Шел пьяный дождь.
   Прохожие по лужам
   Домой спешили, боты воротя
   От пьяных луж. Кому же пьяный нужен,-
   Такому же. Как он. Из тех бродяг,
   Что прячутся от всех в плащи скитаний,
   Изорван быт, как старый синтепон,
   Не различает встреч и расставаний
   Без поездов оставшийся перрон,
   Без птичьего тепла - не гнезда - остов,
   Без радуги - сплошной сезон дождей.
   Быть пьяным не легко, быть пьяным просто,
   Трезвея, жить становится трудней.
   Шел пьяный дождь.
   Куда-то.
   На рассвете
   Исчез, и небо пухом теребят
   Цыплята облаков - дождинок дети -
   Ошибки жизни пьяного дождя..."-
 
   Эй, художник, романтики нет
   В пьяном угаре...
   Работай, твори!
   Счастья не дарит нетрезвый рассвет,
   Плох твой рисунок...сотри...
 
 
   ***
 
 
   Перекрестье перекрестка.
 
 
   А художник не спит, он рисует жизнь...
   - Не хочешь о пьяном, о трезвом держи:
 
 
   "Не пройдет и трех лет, как появишься ты.
   На заре. Утро - суть для рождений.
   Ты впервые увидишь рассвет и цветы,
   Ты мой сын. Ты мое продолженье.
   В закавыченных запахах, в свете от звезд,
   На бескрайней ладони вселенной
   Захохочут зарницы раскатами гроз,
   Вырываясь из божьего плена.
   На нетронутых лужах распишется дождь,
   Шумом листьев ответит дубрава.
   Ты еще к той поре ничего не живешь,
   Ты еще накануне начала...
   Накануне звезды, накануне мечты,
   Накануне свершений и славы.
   Появившись на свет, вдруг расплачешься ты
   Накануне вопросов о главном...
   Повителью слова под шлепки повитух,
   На десерт - сладко-слезная радость...
   Ты еще не Икар, ты еще не пастух,
   Но тебе счастье жизни досталось.
   Ну, а я как всегда, - пол судьбы за коня,
   И вторую полтину в закланье,-
   Вдруг "спасибо" скажу не убившим тебя,
   Промахнувшись в меня... там - в Афгане..."-
 
 
   Из одной параллели мы с ним,
   Из одной разновидности глин...
   На перекрестке далеком войны
   Встретиться даже могли...
 
 
   ***
 
 
   Винюковой Наташе, медсестре-однополчанке.
 
 
 
   Шесть с полушкой поспешных шагов
   От кушетки до стенки.
   Винюкова Наташа. Из тех ангелков,
   Что работают без пересменки,
   Сколько надо...лишь только б спасти...
   Она сделает все, только ты дотерпи...
   Ей не хватит уж сил на "Прости..."
   Медсестричка спасла тебя. Спи.
   ***
 
 
   Апрель 86.
 
 
 
  В тот день во всю цвели сады.
  Но пчел гудящие армады
  Им не сказали о засаде,
  Что притаилась у воды.
  Зло сбили пули лепестки
  Пропали сбитые побеги...
  Дорайским яблоневым снегом
  Тоска упала на виски.
  Не по законам бытия,
  А по военному закону
  Нам смерть всё более исконна,
  Так кем же стали ты и я?...
 
 
 
 
   ***
 
 
   Жив? Нет ещё.
 
 
   Быть симбиозом души и тела
   Трудно,- скажу вам - однажды умерший...
   Пахла земля вся багульником прелым,
   А в небесах плыли белые стерхи...
 
 
   Я не успел даже вытерпеть боли...
   Вдруг наступило блаженство мгновенно:
   Звон жаворонка, бескрайнее поле...
   Легкость безнервна, бесплотна, безвенна...
 
 
   Боль не успела. Успел только взглядом...
   Был удивлен: чем встревожены люди?
   Где же все то, что мгновенно и рядом,
   Где ж то блаженство, неужто не будет...
 
 
   "Жив,"- говорят мне склоненные. Сверху
   Свет ослепляет немым: "Неужели?"...
   Снова земля, и багульник, и стерхи...
   Боль и душа - не на небе, а в теле...
 
 
   ***
 
 
   Поздно.
 
 
   ...и вот кричу: "Бача, давай по новой!"
   свеча, упавшая под лед, горела долго...
   чудо?... диво?...
   слеза под скрип зубов комдива
   пыталась растопить тот лед...
   семнадцать километров до Газни...
   а журавлю неделю лету до России...
   семь дней душе на подвиг отпустили...
   и кто вперед...
   и кто пойдет...
   и скольких понесут...
   а скольких бросят...
   не брошен ни один...
   всех донесли...
   шипение тангент как вздох из ада...
   и каждого нашла своя награда...
   играли гимн... он стал хитом...
   знамена выцвели, лафеты укрывая...
   и залпы в небо... в трех шагах от рая...
   удачи все желали журавлю...
   кури, бача... спасибо, не курю...
   от свечки не прикуривают...
   поздно...
 
 
   1985
 
 
   ****
 
 
   Первый бой.
 
 
   Есть первый бой. У каждого он есть.
   Мы до него щенки или салаги,
   Бескровно поминающие честь
   Стихами на линованной бумаге.
   До первого - на фантики игра,
   Пеленочная схватка с погремушкой,-
   Еще не наступившая пора
   Прощания с понятием "войнушка"...
   До первого - кошмаров нет во сне,
   И у Андрюхи ноги обе целы,
   А Костя моет волосы в росе -
   Черниговские росы очень белы...
   Еще не ломок и не хрупок лед,-
   Тропа ведет в неведомое роту,-
   Еще боям мы не открыли счет,
   Подъем считаем адскою работой...
   Есть первый бой. Его я не забыл.
   В тот день у смерти не хватило квоты...
   Я жив остался и вернулся в тыл...
   Сержант запаса. inek из пехоты.
 
 
   ****
 
 
   Художнику снов.
 
 
   Художник снов, за ветропись мою
   Рисуй видения, где доброта и ласка...
   Мое начало - твердь. Где я стою,
   Держась за кромку неба как за лацкан...
   Из тверди той, где кости, груды зла
   Ращу добро. Мне, выходцу из трупов,
   Рассказывала старая гюрза
   О смысле жизни - среди тех уступов,
   Что так реалистично показал
   Ты мне сегодня красками без злата...
   Там был еще поодаль морвокзал,
   Где скедия моя стоит распята
   И к тверди - пуповиной бытия,
   Как море к суше, как добро со злобой...
   Добро плюс зло, а в сумме - это я...
   С такой гремучей смесью жить попробуй...
   Я воскресаю и хочу идти
   Туда, где сон мой чист, и так прозрачен...
   Себя очистить - зла не донести...
   Убить иль возлюбить его?- задача,
   Почти неразрешимая уже,
   Поэтому и сны все тяжелее...
   На кромке тени, на пустой меже...
   И абрис сна заметен еле-еле
   В рассветной рамке...
   Черная стена
   И к ней корона гвоздиком прижата...
   Художник, нарисуй мне времена,
   Где пенье птиц, а фоном - запах мяты,
   Прохлада утра, раззудись плечо...
   Ты прав, коса - не лучшая примета,
   Рисуй же лето в травах, а еще
   Закат, где я в гусарских эполетах...
   Опять война...Ты путаешь, дружок...
   А впрочем, прав...Там трупы на лафете...
   Что ж, третий тост...За все...На посошок...
   Добро и зло...Их двое...Буду третьим...
 
 
   ****
 
 
   Тишина праздника.
 
 
   Саланг опять с разлукой спутал снежность...
   А в кружках кишмишовка - местный "чай"...
   Щетина щек не спрячет братства нежность...
   Горчинка радости как горный молочай
   Граненым краем режет - острый скальпель...
   Понять немых не тужится страна...
   Окно февральское...тепло...плесни "пять капель"...
   У горя есть святые имена...
   А веры нет...а верить очень надо...
   И надо жить, тем более любить...
   Мне сон принес лихой азарт засады...
   Я позже знал - меня им не убить...
   Нам не простят наивность философий,
   И не поймут, и хрен с ним, у войны...
   Бача, мне не понять гражданский кофе...
   "ЗА РОДИНУ!!!"...и капля тишины...
 
 
   ****
 
 
   Сашке Рыжкову. Кофе по-афгански.
 
 
   ...а мы с тобою просто пили кофе
   под звездами, что ярче трассеров...
   там кипень облаков и то по крохам...
   а радости - сто сорок коробов...
   а мы с тобою просто пили кофе...
   и не было колонн, ночных засад...
   случалось, загорали мы неплохо
   в тени дворцов, под нежностью наяд...
   а в основном, мы просто пили кофе...
   излетом донимали "мухи" нас,
   от кофеина мы едва не сдохли -
   он рвал сердца, как траки рвал фугас...
   но мы с тобою просто пили кофе...
   и ждали писем, вскрытых в основном...
   кто их вскрывал - душманы или блохи?
   мы ничего не ведали о том...
   ведь мы с тобою просто пили кофе,
   когда после засад, да на допрос...
   и особист, как академик Йоффе,
   за атомы тянул нас на донос...
   а мы с тобою просто пили кофе...
   мы "чарльз" не признавали за угар...
   ты высказал мне все безмолвным вздохом:
   про свой Саланг, Газни и Кандагар...
   бронежилет, расстрелянный на строфы-
   "ошибкой" окантован роковой...
   давай, бача, по Третьему...и кофе...
   мы пить его приучены войной...
 
 
   ****
 
 
   Сергею Карасю. Одномолчане.
 
 
   "Почему молчишь? Морозы? Нас тоже до...стали. Обещают, суки, до 37 ночью.
   Серьёзно, по хате хожу в унтах - плюс восемь!"- из письма.
   (Сергей К. - живая легенда, настоящий герой,
   автор и исполнитель "народных" песен, хороший человек).
 
   "Почему молчу? Ты прав. Морозы."-
   Легче оправданья не найти...
 
 
   Два фрагмента из афганской прозы:
   Я - строка. Два тома толстых - ты...
 
 
   Есть о чем кричать. Слышней - молчанье.
   Сердцу не придумали беруш.
   Все мы с той поры однополчане.
   Есть у нас и крестный - Гиндукуш.
 
 
   Мы - антитела и антитезы.
   Отторженцы мира и войны.
   Наглухо промерзшие протезы.
   Отчеств не имевшие сыны.
 
 
   Что же до письма...пишу, Серега,
   Вон их целый ворох на душе...
   В череде мутаций интердолга
   Фраз "недострелённое" клише.
 
 
   Снегу намело. Дела. Работа.
   Быт спокойный все не пристает.
   Память словно пуля на излете -
   Ранит, а до смерти не убьет.
 
 
   Так вот и молчим. Одномолчане.
   Выскажемся - зряшно - не поймут.
   Вот уже морозы полегчали.
   Выживем, бача... по одному.
 
 
   ****
 
 
   Бомжу-защитнику Родины, умершему от переохлаждения.
   Пока он искал еду, люк, в котором пережидал зиму, заварили.
 
 
   Площадка футбольная как промокашка,
   Поодаль - дыра прямо в землю - люк.
   Дыра - это дверь. Там живет дядя Сашка.
   Уже и не бомж - просто жизненный глюк.
   Откуда он тут, из какого исчадья?
   Контужен в афгане. Потом бизнесмен.
   Теперь он для школьников леший и дядя,
   Подмена понятий, подмена подмен.
   О подвигах Сашки написано в прозе,
   Что много геройского сделал в горах,
   Теперь вот в дыре. Пережить бы морозы.
   И душу излить под бутылку в стихах.
   Рад: где-то надыбал осьмушку батона -
   На сутки запас - дяде Сашке и вшам.
   Калачик судьбы на подстилке картонной
   С надеждой в кармане, что скоро весна...
   Он умер. Едва не дожив до рассвета.
   Так хочется жить!?- он у неба просил.
   Но занят был Бог. Строил планы на лето.
   И слушал о дятлах доклад би-би-си...
 
 
   ****
 
 
   Как прекрасен этот мир.
 
 
 
   Мир, тот самый, что ни в сказке сказать,
   Ни пером описать на бумаге,
   Где по праздникам ветер устал развевать
   Наши ало-кровавые стяги,
   Где в психушках упорно лечили мозги
   Тем, кто выбился из-под шаблона,
   Где собрания - кучи словесной лузги...
   Мир, катящийся вниз с уклона,
   Разве мало тебе было Красной стены?
   Мало рук, из земли торчащих,
   Необъявленной не хватало войны,
   Запах трупов забылся смердящий?
   Вот Кремлевские стены...их красный кирпич...
   Сколько крови ушло на замесы?
   А скольких еще нам придется постричь
   Необъявленных и неизвестных?
   1985
 
 
   **
 
 
   Расставанье неистово.
   Расстояние - смерть.
   Верность - сила нечистая.
   Как могильная твердь.
   Взлет посмертный - даровано.
   Под ковчегом вода.
   Возвратившимся вороном
   Память будет всегда.
   Были жесты красивые -
   Спуск предсмертный - шедевр.
   Будем жить. Будем. Сильные.
   Жизнь сильнее манер.
 
 
   **
 
 
   Там небо ниже
   На три тысячи шагов.
   Там звезды ближе
   Облаков.
   А у ручья
   Остался след
   Моей ноги,
   Оторванной войной...
   Потом решили,что ничья-
   Победы нет...
   Зной.
   Бред.
   Панджшерский снег ночной пурги...
   И на рассвете жизни-вдруг-ни зги.
   Отравы бы.
   Куда девать мне сапоги
   Правые?...
   Потом убили Рохлина.
   Жена.
   Вроде бы.
   Уж лучше б там-на Ургуне-
   Война...
   Плохо мне.
   Родина!
   **
 
 
   ...вопрос решен...и мы уже не там...
   ...наш вид давно пошел на вымирание...
   ...потертое клеймо на нас - "афган"...
 
 
   ...салам, по совместительству дехканин!...
   ...не помнишь?...мне б такое позабыть...
 
 
   ...закусываю яблоком моченым
   граненый до сивушестости быт...
   и сам дивлюсь живучести печенок...
 
 
   ...но более - живучести химер...
   ...какое там - "знай выпитому меру"...
   ...мы родом из пустой эпохи мер...
   ...потомки чистых опытов Пастера...
   ...засунуться бы в колбу и молчать...
   ...но колбы извели...оскомий мыслей...
   ...дехканин, а по-нашему "бача",
   ...ты в памяти до пика нервных систул...
   ...но радуюсь, когда увижу взгляд,
   ...который мне паролем бьет по роже:
   в нем счастья свет увиденных Плеяд
   в предутренней росе на длани Божьей...
   и пафосность уместна тут вполне -
   оставшихся живыми после боя...
 
 
   дехканин, ты не помнишь о войне...
   и правильно, родной, ведь Бог - с тобою...
 
 
   а я пока до веры не дожил...
   мне б рядом оказаться на Дороге...
 
 
   и Дух отдать, пусть веки Бога дрогнут...
   ведь он со мной в Чистилище служил...
 
 
   ***
 
 
   Агдам. Учебка.
 
 
  Еще не записали нам в билетах,
  Что станция конечная "Афган",
  Еще под дым гражданской сигареты
  Мы пьем в Баку на пристани "Агдам".
  И кажется далеким и безвестным
  Забытый картой Атласа Теджен,
  И все еще безоблачно и честно,
  И чист листок "На дальнем рубеже"...
  Тогда еще не знали "или-или",
  Как много пены вынесет прибой...
  С наивной беззаветностью дружили,
  И были мы гражданскою гурьбой.
  Потом мы станем самым лучшим взводом...
  Потом придется стенкой постоять -
  Напали в умывальнике уроды,
  Но поняли, кто "аз есмь", а кто "ять".
  Иголками исколотые пальцы, -
  Не просто пришивать впервой погон...
  Пока же как гражданские скитальцы
  Мы грузимся в плацкартный наш вагон.
  Понятно назначенье верхних полок,
  Но нам хмельным и бравым не до сна,
  И у Сереги средь вокзальных елок
  С шалавой продолжается весна,
  А мы еще щенки или салаги,-
  Повизгиваем томным стонам в такт,
  Любовь с войной - и обе в полушаге,-
  От нас полу солдат - полу дворняг...
  Куда нам до дедов, что соль всю съели,
  А пули неразборчивы к чинам,
  Эх, нам бы подрасти - мы б поумнели,
  Но некогда вчерашним пацанам
  Задуматься,- и строем на Присягу,
  Которую нарушить - лучше смерть.
  И верность своей Родине и Стягу,
  И честь отдавши, сохраняли Честь.
  А снились нам пломбиры и девчонки,
  И елки привокзальные, и пни...
  Чего греха, случалось, и ручонки
  Не только автомат ввергали в "пли"...
  И много слухов о каком-то броме,-
  Неясно, то ли в чае, то ль в борще,-
  Проблемы, видно, были там в химпроме,
  Но бром на нас не действовал "ваще"...
  И первая армейская помывка,
  Где мыла в бане взводу - два куска,
  Мы брили шерсть внизу и на загривке,
  Чтоб к телу насекомых не пускать...
  Ну, что еще? Ага, про автоматы...
  Разборка "на слепую" - семь секунд.
  Но это все потом...
   - Агдам ****атый!
   - Оставь, Серега, в банке мне хлебнуть...
 
 
   ***
 
 
  Казалось бы, все буднично и просто:
  Троллейбус. Лето. Едем на войну.
  Пустая остановка у погоста*,
  Грузись, салаги, вход по-одному.
  Безмолвие в троллейбусном салоне,
  Бесплатно едем. Зайцами. Ништяк.
   - А ну-ка, призывник лихой в законе,
  На счастье передай судьбе пятак!-
  Смеется в микрофон водитель старый,
  А действует, смеемся мы в ответ,
  И пятаки удачи мечем карме,-
  Пускай нас проведет путем без бед...
  Конечная. Вокзал. Прощай, мой город,
  Два года не увидимся с тобой.
  Билетик бесшабашенности. Дорог.
  А счастье не скупается гурьбой.
  Но верится, что есть они - приметы,-
  И хочется, чтоб нам всегда везло...
  Зеленым семафор прощально светит,
  Мы едем на войну судьбе на зло...
 
 
  * Остановка троллейбуса находилась у входа на старое кладбище.
 
 
 
   ***
 
 
  Не всем везло. Аукалось. Срывалось.
  Вернувшимся не спится до сих пор.
  Два года. Для кого-то это малость.
  Забыт "Агдам". И не хмелит кагор.
  Разламываем Третьим память в крохи,
  Упавших поминаем, а живых
  Колбасят так "достоинства" эпохи,
  Как-будто горя - тоже за троих.
 
 
  ***
 
 
  Но нам тогдашним послешколярам,
  Недостудентам, недоповзрослевшим,
  Еще не понимавшим, что "вчера"
  Уже не будет,- "завтра" же кромешно,-
  Никто не втолковал, что все прошло,
  "Сегодня" - перевал времяраздельный,
  И это - вовсе не кошмарный сон,
  А жизнь и смерть. В натуре. Неподдельно...
 
 
  ***
 
 
  Весь взвод блестит, как медный котелок -
  Начищен, отутюжен, брит и стрижен...
  И "Взвод..."- встречает, трижды вбив в песок
  Гражданский шаг,- аж небо вздрогнет трижды...
  Колючка удавила...впереди
  Панджшерских гор сухое наважденье...
  Эх, там глоток колючки хоть один -
  Какое наслажденье!...
  Давись, курсант, давись по полной тут,
  Доволен будь, что тяжело в ученье...
  Даст Бог, тебя в награду не убьют...
  Гремит набатом наше поколенье.
  Эх, солнце! Ты по цвету - медный таз,
  Два года будешь жечь мою макушку...
  Пока же мы твердим солдатский сказ
  Про наш Теджен, и про Мары и Кушку...
  Греми, курсант, война не для разинь,
  Греми, чтоб разминуться с пулей
  В каком-нибудь ущелье под Газни,
  В какой-нибудь зеленке под Кабулом,
  В какой-нибудь гардезской стороне,
  В каких-то камышах под Кандагаром...
  Греми, курсант, зачтется на войне
  Три к одному, ведь жизнь одна не даром...
 
 
 
 
  ***
  Если хочешь, обязательно случится,
  Если веришь, обязательно поймешь,
  Не шагнув за край гнезда, не станешь птицей,
  Степень святости имеет только ложь.
  А когда увидишь истину над небом,
  Не спеши ее обманом обозвать,
  С этой верой расцветает ветка вербы,
  Подоконник твой приняв за благодать.
  Вот когда увидишь слезы исполати,
  И услышишь злой карающего смех,
  Ты задумаешься о грядущей плате
  За грехи, за правду, за успех.
  И звездой упав, и вещей вскрикнув птицей,
  Ты за правду примешь истинную ложь.
  Если веришь, обязательно случится,
  Если хочешь, обязательно поймешь...
 
 
 
 
  ***
 
 
  Наряд по кухне звали дискотекой...
  Посудомой, картошка, миски, чай.
  У хлебореза жёг фонарь с подтеком:
  Нарвался парень, значит, получай.
  Гурьбой и батьку бить сподручней вдвое,
  А тут отстои общества - стройбат...
  Их гонор звиздюлями удостоен
  От ставропольских полуказачат.
  Все поняли, что с этим третьим взводом
  Шутить не стоит, просто не поймут...
  Полусолдаты мы, полууроды,
  Крепчаем, даже если нас ебут.
  Не дрогнули ни разу. Перед строем
  Никто ни разу не был зачмырен.
  Посылок - три. Но их едят не трое,-
  На общий стол, где каждый обделён.
  Вот так вот по крупице собирали
  Мы соль и пот в свой медный котелок,
  Мы плакали в минуту расставаний,
  Когда нас отправляли на Восток.
 
 
 
   ****
 
 
   В два раза старше.
 
 
   Поверь мне, двадцать лет спустя
   Еще сильнее стонут раны,
   Еще стервознее шипят
   Осколки смерти окаянной,
   Еще щемящей вспоминать
   Последние слова комбата:
   "Сынки, у каждого есть мать,
   Вернитесь к ней, прошу, солдаты!"-
   Еще тревожнее рассвет
   В зарницах хлещущих бессонниц,
   Еще отчаянней ответ,
   Еще бездонней мера скорби.
   Поверь мне, хочется найти
   Свой миг в минуте той молчанья,
   Чтоб грех убийства искупить
   На тяжком вздохе покаянья.
   Суровость личного суда
   Страшнее зверства самосуда:
   Когда пророк ты и Пилат,
   И Петр, и Павел, и Иуда...
   Поверь мне, двадцать лет спустя
   Вина все четче сознается,
   Себя простить не удается,
   Пусть хоть убитые простят...
 
 
   ****
 
 
   Право на слово.
 
 
   Он слово брал, что в облике звезды
   Старалось не сорваться с небосвода.
   Падение - немножечко свобода,
   Во вздохе, в полу крике от беды,
   Безмолвно заговаривал испуг,
   Глазами изгоняя взоры страха,
   От холода скрывая под рубаху,
   Без пафоса и позы - просто...вдруг.
   Не трогал крыльев слова-мотылька,
   Чтоб чуда не сорвать - мечты, полета,
   Того, что отделяет жизнь от плоти,
   Того, что бьется жилкой у виска...
   Он чашку брал, и терпкий аромат
   Расплескивал по кухне запах чая,
   А там - за стенкой - сонная Даная
   Божественней богини во сто крат,
   И надо это слово отыскать,
   Что спрятали в толпе безмолвных боги,
   Чтоб видеть небо, смотрят не под ноги,
   И нет прочнее замков из песка...
   Смеялись вслед хранители причин,
   Кривлялись слуги и рабыни следствий,
   И желчь из чрева кардиналов лести
   Текла как воск с оплавленной свечи...
   Всегда искал и вкладывал в слова
   Рожденье, смерть, и звездные паденья,
   Он так и жил, спасаясь от прозренья,
   Что с неба пала вовсе не звезда...
   И не было предтечи в тех словах,
   Что выжившие в память говорили...
   Души величья не сдержать могиле...
   "За мной, в атаку!"- эхом в небесах.
   Молчали мы, спасенные рывком,
   И ангелы молчали за погостом...
   Мы Сашку помянули третьим тостом.
   Безмолвно. Честно. Горечи глотком.
   Он слово брал. Он слово находил.
   Эх, знать бы наперед, он одолжил бы...
   Как много говорящих, но один
   Прошепчет слово так, что стынут жилы..
 
 
   ****
 
 
   Небог.
 
 
   *
 
 
   ...а я живу не по Христу...
   мой путь давно уже расхристан...
   не знаю я, как строят пристань...
   и как на пристани той ждут...
   а я давно забыл уют...
   в его привычном измеренье...
   мениски стерты, и колени
   болят от этого...вот тут...
   не иглы боли - что мне боль...
   я демонство избрал судьбою...
   и если слышу :"Бог с тобою..."-
   о толстокожье словно моль,
   слова те призрачные бьются...
   но чаще...мне вослед смеются...
   полночный демон - просто ноль...
   когда смыкаются пространства,
   когда не выстонать себя...
   эх, жаль, что жил не по Христу...
   уже, наверное, не пустят...
   и позади - до эха - пусто...
   и впереди...
   что, Бог
   судья?...
 
 
   **
 
 
   а я живу не по Христу...
   в изгнанье диком - рядом с вами...
   споткнетесь об меня - я камень,
   из голых жил, из голых струн...
   от камня - твердь, от тверди - суть,
   ударить словом - бросить камень,
   но слову больно - слово с нами,
   и боль стекает по кресту...
   да, я живу не по Христу...
   когда ходил над облаками,
   до солнца доставал руками,
   и с неба собирал росу...
   я звезды жменями кидал
   на исполнение желаний,
   и вопреки несчастной карме
   любовь мне говорила "да"...
   была война - я убивал,
   убитых всех считал врагами,
   но совесть хлещет не словами -
   убийцу не спасут слова...
   клеймо такое не смывают,
   года не вылечат греха,
   я слово Божье не узнаю,
   предав до крика петуха...
   найдутся новые слова,
   и вновь предам за оправданье,
   и вся невинность станет данью,
   и злым пророчеством молва...
   и слово за слово сойдет,
   и в бой пойдет на слово слово.
   и это будет так не ново,
   и слово - каждому свое...
 
 
   да, я живу не по Христу...
   голодный дух не справит тризну...
   а от греха, что назван жизнью,
   разит бессмертьем за версту...
 
 
   и вдаль по призрачной канве
   на грани бытия и смерти...
 
 
   родная мать вослед окрестит.
   и вспомню я, что человек...
 
 
   **
 
 
   (по мотивам "Мастера и Маргариты" Булгакова)
 
 
   Левий Матвей:
 
 
   Мне сорок лет.
   Свидетель.
   Соучастник.
   В тоске есть мудрость,
   Что тогда тоска?
   Хотелось изменить все то, что в Божьей власти,
   Но каждому дано несение креста.
   Пройти свой бренный путь,
   Ни разу не согнувшись,
   Не сможет человек.
   Столовому ножу
   Не стать стилетом душ - он режет хлеб - не души,
   А хлеб привык давно к горячему рожну.
   И если гул затих, я выйду на подмостки,-
   И свету расскажу, и станет верить свет...
   И вырвется душа, и тленом станут доски...
   И выведет рука на небе:
   "Смерти нет!"
   И вечные слова останутся на небе,
   И буду в каждый дом посредством слова вхож,
   И будет человек заботиться о хлебе,
   И будет возвращен на кухню смертный нож.
 
 
   **
 
 
   ...а кроме свиста, дерущего душу, предательски вспоминается
   толстый ствол хвойного дерева, скорей всего это был кедр (горы на Алихейле
   покрыты кедровником), за который меня толкнул с криком:"Куда лезешь, пацан,
   пригнись!"- какой-то среднестатистический дембель...это было в декабре
   84-го...мой первый счастливый случай...
   а еще был конец апреля 86-го...кишлак...
   с виду абсолютно безопасный...до такой степени
   безопасный, что мы фраернулись провести занятия по обучению
   молодняка...яблоневый цветущий сад...
   на краю сада что-то типа сторожки...из нее
   выскакивают несколько духов...со мной двое новоиспеченных разведчиков...что
   делать?...конечно, погоня...отстреливаются...
   и "эти", конечно, свистят...вдруг сад
   резко обрывается...мы вылетаем как из облака из этого
   цветущего яблоневого сада на обрывистый берег горной
   речки...в воде в десяти шагах стоит дух со вскинутым автоматом...тут уж я
   ору:"Ложись"- и как-то успеваю, падая, толкать пацанов и одновременно
   стрелять...очередь духа прошла выше...
   кто-то из нас в него попал...через три дня
   я был в Ташкенте...еще через три - дома...
   конечно, все не так...но приходя в кабинет полковника
   и на рынок в мясной ряд к
   рубщику мяса...я говорю "салам, бача!"-
   пароль остался прежним...а через неделю:
   ...страшное слово "Афганец"?...толпа вывалила с дискотеки...валит по
   улице...вдруг несется с ревом Нива и лоб в лоб врезается в
   жигуленка...переворачивается на крышу...
   в Ниве пьяная компания...из приоткрытого
   окошка льется шампанское...в жигуленке - мужик, откинулся...на заднем сиденье
   двое детей...дети плачут, но живы...мужик без признаков
   жизни...паника...визги...и шок...толпа крепчает...
   пробираюсь в центр...я знаю,
   что надо делать...возглас моей девчонки:
   "Пропустите его, он в Афгане служил!"- и
   толпа отступила...и можно было работать...искусственное дыхание рот в
   рот...массаж сердца...когда приехала скорая,
   мужик снова жил...и слава Богу...
   гожи мы еще, бача...а зубами скрипеть потом будем...надо жить!...
 
 
   ***
 
 
   За-са-да!
 
 
  И огоньками папирос
  Тебя проводит в ночь пехота,
  И вздохи вслед, и взгляды вскользь,
  Молчит незаданный вопрос:
  "Куда уходишь, разведрота?..."
 
 
  И черный абрис кишлака,
  Необитаемость дувалов,
  И крик истошный ишака,
  И шорохи...Их тут не мало.
  И зелень звезд в ночной прицел,
  И цепь крадущихся душманов,
  И бой короткий. Тряпки тел,
  И путь обратный тех, кто цел.
  И слов опять как жизни мало.
 
 
  А может быть - наоборот.
  И чью-то грудь порвет на вылет.
  Иль чью-то ногу оторвет
  Вдруг пасть растоптанная мины.
  Осколки отправляя в лёт.
  А вслед - стенанья тех, кто живы,
  И как подачка - жизнь скотины,
  Того, кто к Родине придет,
  Чтоб жизнь успеть начать сначала...
  Чтобы понять, что выжить - мало.
 
 
  Они выходят из ночей,
  Их свистом гонят вслед тушканы...
  А как же, спросите, дуканы,
  Пайса, бакшиш, ковров елей...
  О том не спрашивают вслух,
  Но как прекрасна эта зависть!
  А то, что вдруг в живых остались,
  Так то судьба - одна из двух.
 
 
  И не везло им - факт - ни разу.
  Везенье - вера дураков.
  Друг другу лики мажут сажей
  Со стенок адовых котлов...
 
 
  "Разведка - в цикле потаскух -
  Сегодня - нас, а завтра мы - их...
  За столько лет мы не отмылись
  От тех ночей, от бед и прух,
  А нам примет закон не писан,
  Уходит тот, кто был готов."-
 
 
  И улыбается со смыслом
  Разведчик Ваня Иванов.
 
 
   **
 
 
   Не выпить чаши.
 
 
   ...не выпить чаши, не проливши свет...
   ...себя судить - нет повода закланьям...
   ...фатальных сцен создатель...но эстет...
   ...ведь всякий случай в сущности фатален...
   ...оружие в твоих руках как щит...
   ...но грозен щит пришедшему с оружьем...
   ...и даже тень твоя порой кричит...
   ...но и молчит, когда тому быть нужно...
   ...не выдай естество свое...молчи...
   ...все сущее - твое предназначенье...
   ...от желчи - желчь...но кровь живых крушин -
   живая краска...кисть - в руках знамений...
   ...не выпить ночи, не проливши свет...
 
 
   *
 
 
   ...есть общее у звезд и в крике птиц -
   ...угаданная суть и недоступность...
   ...сбиваешь ноги, слепнешь от страниц,
   сгораешь, постигая эту мудрость...
   ...и твой огонь...он тоже отражен...
   ...в былом...и так прозрачны вехи...
   ...что их не замечая нарожон
   ...спешат и успевают на потеху...
   ...ночное небо, и седой ковыль...
   ...и тропы, уходящие в известность...
   ...бескрайнее в коротком слове "быль"...
   ...и в каждом миге замкнутая вечность...
   ...есть общее у слов и в крике птиц...
 
 
   *
 
 
   ...лишенный бремени не может не летать...
   ...глядящий ниц, не думает о небе...
   ...ребенка не гнетут его лета...
   ...а старец не изюмин ищет в хлебе...
   ...но чист и притягателен ручей...
   ...покуда скор и нет ему преграды...
   ...шуты страшнее верных палачей...
   ...увечье достается им в награду...
   ...за будущие шутки, хлесткий смех...
   ...но суть шута - веревка господина...
   ...длина ее - и подвиги, и грех...
   ...смирение и страх - все в ней, единой...
   ...лишенный бремени не сможет и летать...
 
 
   *
 
 
   ...
   не выпить чаши, не проливши свет...
   но выпитая чаша дарит вечность...
   ...
   обеими руками держит смерть
   бутылочку, в которой жизни млечность...
   не выпить жизни, не познавши смерть...
   ...
   есть общее у звезд и в крике птиц...
   такая же внезапность, мимолетность...
   ...
   давая шанс, играет с каждым блиц,
   но знает этих блицев безысходность...
   есть смерть у звезд и в каждом крике птиц...
   ...
   лишенный бремени не сможет и летать...
   пред правдой смерти меркнет даже мудрость...
   ...
   но слово вымолвили жесткие уста...
   и умершее сердце встрепенулось...
 
 
   **
   ****
 
 
 
   Духу, не убившему меня.
 
 
 
   ...неочарованный я странник,
   Мне странность этой жизни не постичь...
   Киота нет в дому, и пуст подрамник,
   Подранок детства, а кошусь на дичь...
   Все жизни бестолковщину смакую,
   И выдаю раскаянье за спич...
   Но женщину люблю давно такую,
   Что дай вам Бог ступней ее достичь...
   Я не умру, разгадывая цвет,-
   Мне отдан свет, его беру в дорогу...
   В себя вбираю мир свой понемногу,
   Схожу на рынок и куплю рассвет...
   Его мне завернет духанщик бойкий,
   В "бакшиш"* звездой одарит - постулат...
   И будет день. Разменянный на строки,
   Упавшие как звезды наугад...
   И не простит духанщику жена
   Скупой подарок, что отдали руки...
   Он мог убить дурного пацана,
   И деньги все истратить на базуку...
   Из той базуки - все мечты в шрапнель...
   И не было бы песен в день тот ранний...
   Спасибо, дуст** , спасибо за апрель...
   Я ландыши люблю, а не герани...
 
 
   *бакшиш - подарок.
   **дуст - друг.
 
 
   **
 
 
   Пьяный экспромт.
 
 
   Сегодня вновь то самое июля...
   Так лег "эрэс": вам - быть, а мне - остаться...
   Опять банален, просто : "С Богом, братцы..."-
   И вы в ответ, как прежде : "Дура - пуля"...
 
 
   **
 
 
   **
 
   Яблоки из рая.
 
 
   Сгину в дали такие... Там острые молнии-камни
   Пеленают, чтоб неба не ранить, в себя облака...
   Изумрудное небо там ближе, где яблони рая
   Вскормят сладким нектаром не змея - пока червяка...
   Осыпаются с яблонь снежинки ранимых соцветий,
   Слезы маленькой Евы - искрится трава на заре.
   Там, не ведая горя, смеются счастливые дети,
   И завидуют боги безгрешностью той детворе...
   И роса на траве превращается в яркие звезды,
   Выбирают они для Давида святую звезду...
   И не ведает море времен ожиданья погоды,
   Или поисков счастья - там счастье лежит на виду...
   Там не надо спешить и опаздывать тоже не надо,
   Что полезней - позднее придется решить-не решить...
   Сводит скулы оскомина яблок из райского сада,
   И тоскует по радуге краска из крови крушин...
   А пока еще долго слезинки спросонья и смеха
   Отражать будут солнце и радуг, и рек маскарад,
   И не кружатся головы, земли и сад от успехов,
   И не требуют боги ни жертв, ни молитв, ни наград...
   Не настало еще время строгих постов и диеты...
   И не видно распятий на нежной девичьей груди...
   Еще зелены яблоки, зелены райские дети...
   Мне бы кокон найти, чтобы змея в зачатье убить...
   А потом я вернусь в этот день, что пропитан цинизмом,
   Буду тоже циничен и грешен, не зная вины,
   Чтобы бредить любовью, мечтою и суприматизмом,
   И загадывать звезды любимым во тьме тишины...
   И на рынке иль в маркете, фрукты к столу выбирая,
   Буду принят за ineka с дальней остывшей звезды,
   Когда вымолвлю громко я:"Взвесьте мне яблок из рая,
   Мне сегодня нужны для иллюзии счастья плоды..."
 
 
   **
 
 
   Мой Бег
 
 
   Впервые.
   Без раскачек и разминок.
   Без троганья слегой следов грядущих.
   Бегу тропой неведомой.
   Заминок
   не терпит график.
   Впереди бегущий
   Оглядки не простит.
   Прогляда тоже.
   За недогляд потерями плати!-
   Не из кармана
   и совсем не гроши...
   До судорог,
   до "Господи, прости!..."
   Заминка -
   для чужой души заимка.
   По насту шрам:
   "Ты больше не чужой"...
   Былого тень на глянце фотоснимка...
   Знать, зря секли нас розги над межой...
   Иссечь до памяти,
   до "должно так" старались...
   Но бег и бег -
   он хлопьями,
   как снег...
   Поблескиваньем шрамов оставались следы полозьев...
   А с утра -
   в побег...
   Хранит Господь,
   пока еще побеги не топтаны -
   отавою бегу...
   Слегка скрипят уключины,
   телеги,
   но зубы стиснув,
   в голос ни гугу...
   Росу сдирая с постаревших кочек,
   мой бег,
   безутренний,
   кромешен, но лучист...
   И иней-соль вдрызг выцветших сорочек...
   И поиск белых клавиш...
   Пианист,
   Скатившийся с Ла-Скала до тапера -
   как грешный юз с Арбата до Тверской...
   Мой бег - не чес купца иль гастролера
   и не трусца интрижки отпускной...
   Закатов нет ,
   и кончились рассветы...
   Красоты съежились до малых длин теней...
   И не хватает духу на ответы
   и на отстрел слабеющих коней...
   И залпом соль,
   и медленно текилу...
   Неверно...
   Но мне надо удивить
   Себя...
   И тех коней...
   И рву я жилы...
   Впервые...
   Все впервые - и не ныть!
   Мой бег вдруг прорастает первоцветьем,
   пощечиною яркою зиме,
   Капелью восхищенных междометий,
   чарующим узором макраме,
   Геранью,
   припозднившейся не кстати на голом подоконнике надежд,
   Повязками
   на тоненьких запястьях спасенных,-
   не деталями одежд...
   Шиповник* -
   это в прошлой жизни роза,
   в его цветах есть капелька меня,-
   Там я бежал,
   и в сердце шип занозой -
   цветок на фоне вечного огня...
   Впервые.
   Без антрактов.
   С эпилогом.
   Пролог забыт.
   Но не забыт Афган...
   Он просто свят.
   И ты его не трогай.
   Он - самая саднящая из ран...
   Там горы.
   Высоко.
   Зато там легче на радугу запрыгнуть и мечтать...
   И подставлять для ярких красок плечи...
   И все, что невозможно подставлять...
   Пока бегу по радуге...
   Что завтра?
   И завтра в бег отправлюсь я с утра...
   Не Цезарь я.
   И ты не Клеопатра...
   Но легионы звезд кричат:"Ура!"...
   Сжечь корабли и выстоять...
   Побеги
   побед грядущих полелеять всласть...
   Эй, ведьма!
   Подари мне обереги,
   не силы берегущие, не власть...
   Любовь моя запятнаннее солнца,-
   доверишься,
   и враз испепелит...
   Я видел звезды днем со дна колодца,
   вот потому не страшен мне зенит...
   Но бег, он бег...
   Опять без остановки я завтра к новым звездам улечу...
   Пусть кандалы твои элитной ковки,
   я их сниму легко,
   коль захочу...
   Раз не хочу пока,
   дождемся утра...Я леший твой!
   Эй, ведьма, берегись!...
   Мой бег -
   не этикет,
   не Кама Сутра...
   Мой марафон
   с простым названьем -
   жизнь...
 
   *Цветок шиповника - символ Афганистана.
 
   ****
 
 
   Жоре. Соседу по тумбочке учебки.
 
 
   Список военнослужащих, погибших
   при исполнении интернационального долга
   в республике Афганистан,
   по Ставропольскому краю
 
 
 
   ...99. Слюсарев Георгий Алексеевич Мл.
   сержант 01.05.1965г. 31.05.1985г. Предгорный РВК...
 
 
   Последние слова: "Товарищ капитан!
   Гранаты для подствольника! Держите!..."-
   и пуля дшк под сердце...пополам -
   я дальше в суету, ты - к солнцу, что в зените...
   Так судьбы разошлись. Придумали: "излом",
  "синдром" и "послекриз...",- придумавших уймите, -
  не мажьте слово жизнь казенным языком,
  не славьте слово смерть, их молча помяните.
  Их - вырвавшихся ввысь, их - вставших во весь рост,
  их - кто не пожелал остаться...Шаг в бессмертье...
  Последний майский день. Дорожка за погост.
  Мы вместе. Вместе нам и жить и верить...Верьте...
 
 
   ****
 
 
 
   Афганские корявости.
 
 
 
   Вспоминаю эти листочки из блокнота санинструкторского -
  желтоватые осьмушки бумаги, на которых химическим карандашом
  надо было писать информацию о раненом или убитом, о времени наложения жгута...
   Когда наступал вечер, наслаждением было присесть в сторонке,
  прислониться спиной к теплым камням...Посмотреть на горы.
  Выстирать взором небо от кровавой зари. Хватит крови,
  хватит на сегодня подвигов. Пришло время стихов.
  И вместо положенных надписей о времени ранения и смерти,
  химический карандаш записывал стихи.
  Стихи, рожденные в горах, я их люблю особой любовью.
  Вместо справочников и библиотеки - шепот звезд и ветра...
  Стихи, те, что написаны там в горах, выжили не все.
  Точнее сказать, их вообще в живых не осталось...
  кое-что удалось восстановить по памяти...
  может, кому будут интересны эти крохи. Они наивны и корявы.
  Дороги не литературной ценностью, а как кусочек юности.
 
 
   Без редакции.
 
 
   ***
 
 
   Взять смерть себе...
 
 
   Этот стих помогал мне настроить себя на выполнение
   служебных обязанностей санинструктора.
  Не всегда они были приятными. Но нужно было работать.
 
 
   Вы за делами забывать уж стали,
   Что где-то тут живет еще война,
   Неся разлуки, скорбные печали,-
   Трофейный груз - убитых имена...
   Поди попробуй умереть не глупо,-
   Любая смерть ведь в сущности глупа...
   Но с чьей-то смертью вал стал неприступным,
   Другой же умер, вправду, как шакал.
   Мечтает каждый поскорей вернуться
   На Родину...увидеть мать, отца...
   Но вот огонь. Сплошной - не шевельнуться
   И от земли не оторвать лица,
   А надо все ж идти. Да, что там, "надо!"-
   Ведь гибнут на глазах твои друзья.
   И ты шагаешь прямо в пламя ада,
   Ты знаешь, что иначе жить нельзя.
   Ты знаешь, чтоб друзья не умирали,
   Тут путь один, и выбора не жди.
   И ты становишься вдруг вылитым из стали
   И сам себе даешь приказ: "Иди!"-
   И в смерть вступаешь. Нет, не верь, неправда!
   Ты остаешься в вечности живым.
   Чтоб стать бессмертным, многого не надо:
   Взять смерть себе, а жизнь отдать другим...
 
 
   Такая незамысловатая психотерапия помогала мне оставаться человеком.
   Во всяком случае, так я считал тогда. А быть человеком - это не ссать,
  как бы туго не пришлось, не ссать, когда подорвался молодой,
  посланный с остановившегося БТР-а за панджшерской водицей.
  Из остатка голени культю сбинтовываю после наложения жгута
   и промедольной инекции, а он плачет...воет как щенок, потерявшийся в траве.
  Не от боли воет. А причитает:
   - Мне же только восемнадцать...как я буду без ноги... Почему я?
 
 
   Может, и взял грех тогда я на душу, но мне его из шока надо было вывести,
   пусть и такой ценой, за которую он меня, наверное, до сих пор ненавидит.
   Врезал я ему, врезал приговаривая:
   - Не хрен было с брони слазить, чего теперь воешь,
   ногу не вернешь...- и переключил я его, скрипнул он зубами,
   стал меня поносить, мол, жестокий я, а ему надо к матери любым вернуться,
  хоть и без ноги...А мне этого и надо было, а то, глядишь,
  под шумок дострелиться вздумает, а так бороться начал,
  значит, живет и по сей день...
   И улетел мой желтенький листочек со стихом в Баграм,
  а там, наверное, и в Кабул. Жгут хорошо удалось приладить,
  чтоб и кровь остановилась, и ногу не высоко оттяпали,
  тяпали-то, скорей всего выше жгута...
 
 
   А вот еще листочек...
   Костя Самостров. Голубоглазый блондин из Чернигова.
  Замок второго взвода. Прошел все с ротой.
  Ни одного выхода не пропустил, будь то колонна,
  засада, реализация или операция. А тут что-то щелкнуло у него:
  "Дохтур, я все, не могу, отмажь меня..."- делать нечего,
  повел его в санчасть, капитан-терапевт после осмотра
  отвел меня по-дружески в сторону:
   - Что случилось, он же здоров.
   - Сломался морально. Просится остаться на броне.
   - Косарь?
   - Нет, наоборот, боевой сержант. Выдохся.
   - Ну, смотри, больше не приводи...
   Дал ему терапевт справку о шумах в сердце,
  а у кого их нет. Но ротный был новенький, не разобрался,
  оставил Костю на броне...
   Отдубасили мы тот этап на Алихейле, вернулись на броню...
  идем...встречает нас броня...я по обычаю отстаю в замыкающие...
   - Все?- спрашивает Костя.
   - Все до единого,- так повелось, значит, все вернулись здоровыми...
   Обнялись, тут механики собрались, шушукаются.
  Бражка должна была за неделю вызреть.
   - Ну, щас ужин организуем, я заслал молодых на пхд,
  да и у нас есть кое-что...
   - Костя, я сейчас, пойду скину все, да умыться надо.
   - Давай, там рдв полные припасены.
   - Спасибо, Костя, шаришь...
   Отойти-то я только успел шагов на пять. Шелест.
  Почему я упал именно в эти камни, я не отвечу и сейчас,
  падая, подумал: "Это не мина!"- короткий свист и взрыв.
  Вжался в камни. Осколки слышал. Вскочил. И к месту взрыва.
  А там семеро. Рс попал вгущу. Два замкомвзвода мертвы.
  Один вобрал в себя осколки перед смертью, сколько смог.
  И Костя. Обезглавлен...
 
 
   ***
 
 
   Под Черниговом белые росы
   Выпадают, сгибая траву.
   Велики в это время укосы,
   Слышишь, косы звенят на лугу...
   В этом звоне отточенной стали,
   За зарею зовущем вдаль,
   Мне слышны и аккорды гитары,
   И щемящая сердце печаль.
   Пой, гитара, но только без фальши!-
   Мне дешевых не надо услуг.
   Вспоминаю, как день вчерашний,
   Как погиб самый лучший мой друг.
   Что ж вы, струны, дрожите как трусы,
   Хоть и страшно, не надо дрожать...
   Был он добрым парнишкой безусым.
   Где-то плачет седая мать...
   С ним друзьями в пехоте мы были...
   Предо мной как виденье стоят
   И его глаза голубые,
   И стальной реактивный снаряд.
   Будь ты проклят навеки, подлый,
   Смерть принесший холодный снаряд,
   Ну, зачем же ты взял себе в моду
   Убивать самых лучших ребят?!
   И никто меня больше не спросит:
   "Как дела? Хочешь дам покурить?"-
   Под Черниговом белые росы
   Будут травы, как слезы, лить...
 
   Может, не надо было отмазывать тогда Костю? Как знать...
   Улетел еще один листочек с моими корявостями в Чернигов вместе с Костей...
 
 
   ****
 
 
   Стихоплетство. процесс.
 
 
   Я корчусь. Черный весь. Под лампой белою.
   А боль сиюминутная пытает.
   Не знаю сам, что мыслю и что делаю...
   И стоном предает предел гортани...
 
 
   Я кончусь. Мало сил. Пространство целое,
   И струны-сухожилия стихают...
   Не мыслю сам, что знаю и что делаю
   На грани между жизнью и стихами...
 
 
   Я кормщик. Соль и пот. Заря несмелая.
   Как влага тучи гробит и питает...
   Не внять, что мыслю, знаю... и что делаю,
   Стих пеленая белыми листами...
 
 
   От корки. Всем загубленным рождениям...
   Незрячесть эту жизнь не украшает...
   Не спрашивайте, знаю ли, что делаю:
   В ответе польза ждет вас небольшая...
 
 
   До корки. Спазм распятья диафрагменный...
   Зарю и небо в соль окрасил белую...
   Я создал, то, что не подвластно пламени...
   Но не отвечу на вопрос: Что делаешь?...
 
 
   **
 
 
   Крадусь по шорохам. Маячит впереди.
   Не нахожу причины для рожденья.
   И суету сует беру в кредит
   Противоядием ночных предубеждений.
   Ампельный перемет с вершин луны,
   Покачиваясь в такт людских признаний,
   Приму за луч. А тень ночной сосны,
   Залогом исполнения желаний.
   За столько сказов - прожитый расстриг -
   От матерных до образцов эстетства,
   Себя как лиргероя не постиг,
   И не нашел ему ни образа, ни места...
   И столько лиц по сказам разбросав,
   Остался без единого - живого...
   Все строил храмы под чужой устав,
   А в свой - ни камня, ни огня, ни слова...
   И вот крадусь...
 
 
   **
 
 
   Там нетронутый памяти след...
   Расколдуем чужие следы?...
   Нам с тобою прощения нет,
   Что вернулись мы с этой войны...
   Нас послали в подледье...снег,
   Что не тает на трупах друзей...
   Мы повинны с тобою за всех...
   Лозунг прост:"Хочешь выжить - убей!"
   Я другой, да и ты стал другим...
   Вот красиво пытаемся петь...
   До сих пор ненавижу я гимн -
   Он в спецназе игрался на смерть...
   И Саланг, и Газни...все шаги
   С чьей-то смертью совпали след в след...
   Белый голубь...Саланг...Херувим...
   Нашу боль тут воспримут за бред...
 
 
   **
 
 
   Немым сидеть и пялиться в себя,
   Найти пытаясь на изнанке строчку,
   С которой зачиналась вся земля,
   Одетая в небесную сорочку...
 
 
   Найти очаг, на нем пустой котел -
   За бездну лет все вычерпаны смыслы...
   Концом карандаша метнуть в костер
   Полслова... пригоревший соус мысли
   Скоблить всю ночь со стенок бытия...
   Пытать у вдохновенья тайну специй...
   Вторую половину слова Я
   Услышать в звукоряде рваных терций...
   И Януса скопировать, и знать,
   Что это лишь изнанка... На примерке
   Сжигать во всем повинную тетрадь -
   Наличьем меха так повинны нерпы...
   И в пепле слов вдруг искорку найти,
   Разжечь рассвет из черных мертвых углей...
   И слово взять, с которым по пути...
   И взять себя к нему - хозяином и в слуги...
 
 
   ****
 
 
 
   Блокнот небритого санинструктора.
 
 
   О чем мечтают люди вдали от дома? Не знаю.
  Мечтатель способен угадывать и определять будущее.
  До будущего надо дожить, дождаться прихода этого будущего.
  Мечтатель не умеет ждать. Заразившись своей мечтой,
  он хочет приблизить будущее.
  В этот момент ему нипочем все объективные причины
  невозможности осуществления своей мечты,
  ему хочется дожить до воплощения своей мечты.
  Я не умею читать чужие мысли. Когда-то Лев Толстой проронил,
  что все мысли о смерти нужны для жизни. Никто и не спорит.
  Но так ли уж часто мечтают о смерти?
  Другой мудрец утверждал, что объективная
  мысль обязана быть ироничной. Вполне возможно.
  А от иронии до шутки - рукой подать.
  Я знаю, о чем шутят солдаты, когда собираются вечером в палатке.
  Уже закончился ужин. Еще есть время перед поверкой.
  Наступило время газет и писем домой, пришивания подворотничков,
  песен "Каскада" и прочей задушевности, появлявшейся в месте
   обитания молодых людей, которым посчастливилось получить
  бесплатную путевку в одно из самых экзотических мест земного шара,
  где все кроме шуток...
 
 
   *
 
 
   Кроме шуток, все кроме шуток,
   Тут в далекой стране азиатской,
   Кроме шуток тут днем и ночью
   Пули, жадные, ищут кровь.
   Кроме шуток, все кроме шуток,
   В нашей жизни жестокой солдатской.
   Кроме шуток, ведь если попали,
   Все равно - смерть - хоть в глаз, хоть в бровь.
   А в газетах потом напишут:
   "Ах, какой же был славный он парень..."-
   Военком выдаст маме награду,
   Словно есть утешение в ней.
   Кроме шуток скрипят протезы,
   Словно ржавые петли на ставнях,
   Кроме шуток что стали ногами
   У безусых еще парней.
   Кроме шуток, все кроме шуток,
   Наша жизнь ведь шутить не умеет,
   Ей война не дает улыбнуться,
   С наслажденьем стегает больней.
   Кроме шуток тут раньше срока
   У мальчишек виски седеют.
   Кроме шуток тут плачут солдаты
   На могилах убитых друзей.
   Кроме шуток, все кроме шуток...
 
 
   *
 
 
   Настырный маленький тайфунчик, очень похожий на джина
   из сказок детства, беспечно ворвался в расположение разведроты.
  Поиграв листвой топольков, метнув жменю песка в загорелое
  лицо дневального, попытался сорванец пробежать через палатку.
  Раздвинул полог на входе, пролетел через тамбур,
  по пути поиграв с котелками, стоявшими на полках,
  сколоченных из досок от ящиков для снарядов,
  по обе стороны тамбура. Затрепетали брезентовые шторки на окнах,
  звякнуло или гукнуло в трубах двух буржуек,
  бесполезных в жаркое лето, но спасительных источниках тепла в зиму.
  Тут на высоте две тысячи семьсот метров выше моря легкий морозец
  представлялся порой могучим дедом морозом в компании с ветерком
  откуда-нибудь со стороны гардезской...
  Но не будем отвлекаться от шустрого шалунишки.
  А где же он? Слабо оказалось. Не хватило силенок.
  Не добравшись до пожарного выхода,
  успел выскочить в окно и посеменил в сторону палаток второго батальона.
  И восстановилась серая знойная тишина.
  О чем тут можно мечтать и думать?...
 
 
   *
 
 
   Облака белоснежными хлопьями
   Расплескались в небесной сини.
   Луг покрылся душистыми копнами
   На родной стороне в России.
   Там каким-то душевным теплом
   Переполнены травы и воздух,
   Там за мазаным желтым углом
   Примостился теленок на отдых.
   Милый сердцу родной уголок.
   Там я рос и ума набирался...
   На побывку хотя б на денек...
   Крик "Тревога!" в палатке раздался...
   Значит, где-то беда случилась.
   Мы на помощь умчимся опять.
   За все то, что мне только что снилось,
   Нам придется еще воевать...
 
 
   *
 
 
   Хороший праздник - Новый год. Время отсчета и надежд.
   Кто-то отмерил крестиками еще один месяц службы.
  Кто-то так и не дождался открытки из дома...
  А на доске с наглядной агитацией разведроты
  появилась стенгазета с незатейливым стишком...
 
 
   *
 
 
   Каждый год имеет расписание
   Дней удачи, грусти и любви,
   Дней, когда исполнятся желания,
   Самые заветные твои...
   Дни бегут, не терпят опоздания,
   Твердо веря, что всему свой срок.
   Встречи срок и дата расставания
   Затерялись средь столбцов и строк...
   Жизнь подходит к станции печали.
   Знать бы наперед, сколько стоим.
   Проводник ушел, пожав плечами,
   И купе захлопнулось за ним.
   Наконец-то тронулись. Перроном,
   Шлепая по лужам наших слез,
   Кто-то гнался за своим вагоном,
   Но отстал. И снова стук колес.
   График не нарушили, а все же
   На душе остался горький след:
   Тот, отставший, счастье ищет тоже,
   Я же его бросил среди бед...
   За окном мелькают судьбы, лица,
   Полустанки чувств, страстей, мечты...
   Каждый выйти на своем стремится.
   Я на станции любви схожу. А ты?...
 
 
   *
 
 
   А в январе надо снова собираться на операцию.
  Теперь какой-то Искаполь.
   Что там потерял или забыл среднестатистический парень
   из Ставропольской глубинки, выросший на домашнем молоке,
  любивший поваляться в высокой траве на склонах предгорий,
  с которых собирает земля ессентукский нарзан?
  Ничего он там не забывал и не терял.
  И как настроиться на нужный лад,
  чтобы не очень фатально было настроение,
  чтоб хотелось лезть в горы, чтоб не осрамиться,
  если придется туго? Помогал аутотренинг...
 
 
   *
 
 
   Мы спокойны пока - не впервой нам в десант.
   Впереди еще где-то потеха...
   А пока нет запалов в груди у гранат,
   И желает "броня" нам успеха.
   Зубы месят раствор - это пыль со слюной.
   Рот как будто бетономешалка.
   А вчера написали мы в письмах домой,
   Что тепло тут и даже жарко...
   А сегодня - десант. Что ж, не нам тут решать,
   Не базар ведь, и мы не судачим.
   Эти мысли нам будут лишь только мешать
   Выполнять боевую задачу...
   Прилетели удачно, не сбили нас влет.
   Вы - шакалы теперь, а мы - волки!
   И запал душу в клочья гранатную рвет,
   Чтобы рвали шакалов осколки...
   Трех гранат мне не нужно секунды считать,
   Ну, а если придется вдруг туго,
   Я четвертую буду с собою взрывать,
   Подпустивши поближе паскуду.
   И когда подоспеют, чуть-чуть опоздав,
   Молча будут разглядывать груды.
   Мое сердце средь клочьев чужих опознав,
   Все поймут, как я жил в те секунды...
   И рассказами будут других ублажать,
   И орден пришлют моей маме...
   А ведь как не хотелось мне пальцы разжать,
   Как хотелось мне жить вместе с вами...
   Я еще столько смог бы вам, люди, сказать...
   Но шакалы уж рядом маячат.
   Мысли прочь, они будут мне только мешать
   Выполнять боевую задачу...
   Свои пальцы разжал я другою рукой.
   Той, которая к сердцу поближе,
   Сухо щелкнул запал, и секунды рекой,
   Их четыре, одна другой жиже...
   Мысль мелькнула: " Еще ведь не поздно бросать,"-
   Только сердце решило иначе :
   " Мысли прочь, они будут тебе лишь мешать
   Выполнять боевую задачу!"...
   Вспомнят хлопцы о том, что любил я мечтать.
   И стихи сочинять тем паче...
   Эти мысли уже будут им помогать
   Выполнять боевую задачу...
 
 
   *
 
 
   Вернемся к мечтам. Прикоснемся к ним,
  но не будем забывать ни на мгновение,
  что мечтать не вредно, если при этом не забывать,
  что мечта - это всего лишь мечта...
  В ночь загадывания желаний, в ночь мечты,
  в ночь надежды верится, что мир мечты вечен. И тогда...
 
 
   *
 
 
   Подарите мне, птицы, великое чувство полета,
   Чтобы смог я над собственным чванством и грязью взлететь,
   Чтобы жизнь моя значила в мире вот этом хоть что-то,
   Чтобы мог без оглядки я думать, и спорить, и петь.
 
 
   Подарите мне, травы, единство с родимой землею,
   Чтобы смог я воздать за возможность волшебную - жить.
   Познакомь мое сердце, чужбина, с щемящей тоскою,
   Чтобы выбрало сердце, что нужно на свете любить.
 
 
   Подари мне, костер, дым романтики, сказок и свойство
   Собирать наши взгляды магнитом дрожащих огней.
   Подари мне, весна, то знакомое всем беспокойство,
   Что приходит к нам с криком летящих домой журавлей.
 
 
   Подари мне, ручей, чистоту и живительность влаги,
   Не позволь мне предательством душу свою замутить.
   Подари же мне, солнце, немного тепла и отваги,
   Чтобы в холод и в сумрак сумел я и греть и светить.
 
 
   Подари мне, рассвет, трезвость мыслей и радость от чувства
   Возвращения к жизни реальной из липкого сна...
 
 
   Пусть ромашки укроют истерзанный пулями бруствер,
   И не будет сегодня убийств, не начнется война...
 
 
   Я подарков себе заказал уже целую гору,
   Только жить не дает мне спокойно наивный вопрос:
   Чтобы хлеб оценить, надо выжить в голодную пору?
   Ну, а как же постигнуть всю цену и горечь всю слез?
   Чтобы жизнь оценить, обязательно надо быть битым?
   Чтобы войны проклясть, должен каждый пройти сквозь войну?
 
 
   Ну, а как же с небитыми быть?
   Кто всю жизнь прожил сытым?
   Значит, это не жизнь? Или, все-таки, жизнь?...
   Не пойму...
 
 
   *
 
 
   Искаполь. Январь. Война. Горы. Снег. Пробираемся по хребту.
  Умные люди нарекли это траверсом, а нам кажется,
  что это никому не нужный казус. Казус жизни.
  И казусы на каждом шагу. Вот попросили артиллерию повесить люстру,
  чтобы легче было карабкаться по этой каменной щетине.
  Сейчас, сейчас, будет вам светло...
  Гулко ухнуло что-то в нескольких метрах ниже,
  сноп искр, шелест осколков камней.
  Замерли, затаились разведчики, как ящерицы, на камне...
  Что это? Гранатомет? Безоткатка?...
  Звук, похожий на катящуюся по камням кастрюлю,
  помогает с ответом - это болванка осветительного снаряда...
  Казус, что попала прямо в нашу воробьиную стаю,
  а еще говорят, что из пушки не стреляют по этим птицам.
  Казус, что никого не задела эта болванка...
  Так и доелозили мы до цели, пора и спать...
  Тут еще один казус мысли...
  Вдруг в мозгу уставшего тела слагаются стихи,
  да не о чем-нибудь, а о детстве...
  А вокруг - Снег, Горы, Война, Январь, Искаполь...
 
 
   *
 
 
   Отелила Зорька первого тельца.
   Радости коровьей не было конца.
   Лаской захлебнувшись, все же неумело
   Так его лизала, кажется, бы съела.
   Первый голос сына робкий услыхала,
   Радостно взревела, даже заскакала.
   Обливалось сердце у хозяйки кровью,
   Заразившись этой Зорькиной любовью,
   И теленка долго в клеть не забирала:
   - Пусть еще потешится, знаю ведь, рожала,-
   Зорьку все хвалила,- Славная коровка!-
   И сынишку гладила нежно по головке...
 
 
   *
 
 
   Блокнот этот я купил в полковом магазине,
  потратив на покупку свои кровные чеки.
   В него я записывал стихи, сочиненные вечерами в горах.
  В расположении почему-то не писалось, наверное,
  из-за наличия огромного количества прозы вокруг.
  Если блокнот перевернуть и открыть "с конца"-
  с последней странички, то там можно было отыскать адреса ребят,
  которые служили со мной. На титульном листке
  кто-то нарисовал санинструкторскую сумку и автомат, -
  все это на фоне гор, а венчала все надпись ОКСВА 84-86.
  От предложения выколоть мне все это на моем плече я отказался -
  с детства зарубил совет отца - не делать татуировок.
   Этот блокнот у меня конфисковал безвестный особист
  при проверке содержимого дембельского дипломата.
  Больше не забрали ничего. Может, стихи ему мои понравились?
  Тешу себя этой мыслью. Где он сейчас этот бывший капитан?
  Мой отец тоже был капитаном в отставке.
  Из-за контузии, полученной в Румынии, отец был комиссован
  во время хрущевского сокращения армии,
  оставшись без пенсии. Я не помню,
  чтобы он хоть раз изобразил пафос типа
  вставания со стаканом за столом и провозглашения
  какого-нибудь доблестного тоста.
  Отец бывал душой компании, дружеские застолья были нередки...
  но как-то вот честь офицерскую соблюдал он повседневно,
  даже в мелочах, но никак не за пьяным занятием.
  Не пафосно это было, а обычно...
  Привет тебе, капитан-особист из моего сегодня!
  В каждом ли из нас сидят гены Понтия Пилата?...
   А начинался блокнотик со стиха-предисловия...
 
 
   О солдатском пути, непростом.
   Что прошел я вдали от России
   С этой сумкой, что с красным крестом,
   Под расплавленной жаркой синью;
   О друзьях, что служили со мной,
   Мы делили все радости, грезы;
   О горах, что вставали стеной,
   И встречали нас пулями грозно;
   О тоске по далекой родной стороне,
   Где нас ждали любимые люди,
   Их любовь была допингом в трудностях мне,
   Мое сердце о них не забудет;
   И о том, как ходили на смерть,
   Презирая дурные приметы...
   Все, что стоит прославить, воспеть,
   Ты отыщешь, друг, в книжечке этой...
 
 
   ***
 
 
   Мысли о смерти...
 
 
   *
 
 
   Я перечитываю памяти страницы...
   До рези больно.
   Не глазам. Болит в груди.
   Суметь бы приказать войне не сниться
   Во всех тех снах, что будут впереди.
   Опять закладкой в книге той отмечен
   Абзац, где выведен шиповника цветок*.
   В абзаце том узнал я радость встречи,
   Услышал, как стучится кровь в висок.
   Дыра в бронежелете - след от смерти
   Без всяких слов все сразу объяснит...
 
 
   Война пройдет, и буду я в ответе
   За всех друзей, кто ранен и убит...
   *Цветок шиповника - символ Афганистана.
 
 
   ***
 
 
   Мысли о песнях.
 
 
   *
 
 
   Родились эти песни не в тихой уютной квартире,
   Не за чашечкой кофе в веселом и светлом кафе,
   Родились они в пекле, в стреляющем, огненном мире,
   Родились на чужой - нашей кровью политой - земле.
   Я узнаю их в мраке эстрадного воя и гвальта,
   Изолентой идей не замотаны чувства, слова,
   Оголенною правдой, как током бьют, режут, как скальпель.
   И по коже мурашки бегут, их услышу едва...
 
 
   ***
 
 
   Мысли о дружбе.
 
 
   Если друг - это другой я, то можно иногда и поговорить при встрече...
 
 
 
 
   *
 
 
   Ты помнишь, Сережа, служили мы славно...
   Тебя уважали, ценили меня.
   Как часто с тобой, забывая о главном,
   Себя мы бросали в гущу огня.
   Ты помнишь, дружище, как мы молодыми
   В войну угодили, как будто под лед.
   А помнишь, в какие "дела" мы ходили,
   Как трудно подняться с командой "Вперед!"
   Но мы, стиснув зубы и боль, поднимались.
   И если в кого-то ударил свинец,
   К нему мы на помощь мгновенно бросались,
   Стараясь продлить стук пробитых сердец.
   Ты помнишь, Серега, афганские были,
   Засады и горы, и пламень, и лед,
   А вспомни, с какими людьми мы служили,
   Какой замечательный это народ...
   Ты помнишь, Сережа, как мы постигали
   Ту суть, что предел - далеко не предел,
   Как наши ребята его раздвигали,
   Свой дух закаляя в кузнице "дел"...
   Как Славик скучал по жене и дочурке,
   Я, знаешь, завидовал даже ему,
   Когда он склонялся над нашей печуркой
   И улыбался о чем-то огню...
   А Жора...Какой же был славный он парень.
   Да, Серый, его невзлюбила судьба.
   Он стольких друзей жить на свете оставил
   И столько смертей взял тогда на себя...
   Ты помнишь, Серега, как мы помогали
   Друг другу. Делили последний сухпай.
   А вспомни, какие стихи мы слагали
   За миг до того как...
   Да что там! Давай!...
   И выпьем мы спирта тогда по стакану,
   Такой уж, ребята, солдатский закон,
   Мы выпьем за все: за удачи и раны,
   За то, что со мною там рядом был он.
   Ты помнишь, Сережа...Да разве забудешь...
   В аду мы уже побывали с тобой.
   А в рай? Но ты тоже ведь рая не любишь,
   Где лишь ангелочки порхают гурьбой.
   Нет, мы не святые, мы много скосили,
   Кого АКМ-ом, кого и ножом...
   Нам рая не надо, нам лучше в Россию...
   За Родину ад тыщу раз мы пройдем...
 
 
   ***
 
 
   Как-то раз остановил меня Каплин вопросом:
   - Сержант, а почему Вы не бриты?
   - Я не бреюсь еще, товарищ капитан...
   - Пора, сынок, уже пора начинать...
   Через некоторое время батальон шел по горной тропе на Панджшере.
  Вдруг сзади раздался взрыв. Ротного вызвал по связи комбат,
  после короткого разговора с комбатом командир кивнул мне:
   - Нужна твоя помощь, только осторожно, мины...
   Я сбросил вещмешок, и отправился назад по тропе к месту взрыва.
  Бойцы слегка сторонились, чтобы пропустить меня,
  но не сойти с тропы, опасаясь новых подрывов.
   Подорвался офицер зеленых, который был придан батальону
  в неизвестном мне качестве .
   Возле него копошились трое афганцев,
  пытались неумело собрать воедино детали шприца,
  мне подали ампулы с морфием,- оказалось, в их аптечке
  морфий полагался в качестве обезболивающего средства...
  Комбат уже вызвал вертушку для эвакуации раненого афганца и нашего парня,
  которому достались осколки от мины. Я посчитал,
  что не стоит в этакой антисанитарии использовать
  многоразовый шприц из афганской аптечки,
  поэтому быстро вколол офицеру зеленых пару шприц-тюбиков промедола,
  сформировал культю... вытирая руки, вдруг столкнулся взглядом
   с начальником штаба батальона...
   - Привет, медик, ну, что, бриться начал?...
 
 
   **
 
 
   Очерствевшие души глодала война,
   Звериная злоба нам взгляды пьянила.
   Никто не узнал бы во мне пацана,
   Которого в армию мать проводила.
   Мысль, что сейчас ты в чужом перекрестье
   Идешь, стоишь, ползешь, иль дышишь
   Нагрянет, бывало, коварная бестья...
   Страшно тогда, ничего не попишешь...
   И словно волчонок, шныряешь глазами,
   И слух напрягаешь, и мышцы в комок.
   Не правы те были, что как-то сказали,
   Что я человека убить бы не смог.
   Не буду я спорить, высоких моралей
   Я тоже покорный и верный слуга,
   И в противоборстве жизни и стали
   Стрелял не в людей - я стрелял во врага...
   Мне помнятся трупы. Не тех на Панджшере,
   Которых свалить мне помог автомат.
   А вспухшие ноги поверх БТРа,
   И взгляд немигающий наших ребят.
   И это виденье порою нагрянет
   Среди дискотеки, в мельканье огней,
   И что-то не так на душе моей станет,
   И я ухожу. Пусть простит дискжоккей...
 
 
   *
 
 
   Мысли о жизни, мысли о любви...
 
 
   *
 
 
   Я знаю, что работа на пару с суетой,
   Что времени на все в стандартных сутках мало.
   И, может, кто-то крикнет:"Довольно же! Постой!
   Подумай о себе, ведь ты же так устала!..."
   Я молча и без слез сегодня прилечу,
   Найду тебя в толпе снующих активистов
   И просто украду. К чертям все, я хочу
   Побыть хотя бы миг любимым террористом.
   И пусть тогда работа на пару с суетой,
   И времени часы, которых в сутках мало,
   Простят меня за этот неумный непокой.
   Что делать, я такой. Ты о таком мечтала?...
 
 
   *
 
 
   Слышишь, в мире падающих звезд
   Ради исполнения желаний,
   Не спугни моих простых признаний,
   Не развей моих наивных грез.
   В этом мире переменчив ветер.
   У кормушки рык хозяйских псов.
   И все меньше, меньше добрых слов.
   И все больше злобы, мести, желчи.
   Нам с тобою в этом мире жить,
   Где венцом Любви стали аборты,
   И под стон натруженной аорты
   Предстоит учиться нам любить...
 
 
   *
 
 
   Генри Шоу утверждал, что опыт увеличивает нашу мудрость,
  но не уменьшает нашей глупости...
  Я не стал увеличивать мудрость сочиненных тогда стихов,
  а имел глупость восстановить кое-что по памяти. Не мне судить,
  прав ли я, поступив именно так, а не иначе...
 
 
   Промокну свою боль подорожником,
   Жажду жизни росой утолю...
   Хоть зову сам себя я безбожником,
   Хоть на крест - приучили - плюю,
   Хоть наук постигаю законы,
   Хоть наивности древних смеюсь,
   Но в глаза, что глядят с иконы,
   Заглянуть я порою боюсь...
   Это все не от лишней скромности,
   Не в угоду себе и другим,
   Не боюсь я своей безбожности,-
   Я безверьем горжусь своим.
   Слышу стоны, но славлю законы,
   Сам не знаю за что, но борюсь.
   А в глаза, что глядят с иконы,
   Заглянуть все сильнее боюсь...
   Весь простеган идеей красной,
   Словно плащ или спальный матрац :
   Комсомол. Партсобрание. Гласность.
   Эшафот. Смерть. Прозренье. Парнас.
   Медь и золото. Корни и крона.
   Тройка. Матушка. Родина. Русь...
   Что ж в глаза, что глядят с иконы,
   Заглянуть я все больше боюсь...
   Промокну свою боль подорожником.
   На народ мой похож его лист :
   Истоптали, но не был наложником,
   Весь в пыли, но душою чист...
   Только вот не убавилось стона,
   Только вот не иссякла грусть...
   Знать, не зря я в глаза иконы
   Заглянуть все сильнее боюсь...
 
 
   *
   это были (стихи - 84-86гг.)
 
 
 
 
  гугольное
 
 
  За прогресс не боги отвечают,
  Но достигли зримых мы высот.
  Я вчера скачал два снимка к чаю,
  Если Гугл, конечно, мне не врет.
  Высветили в рожу монитором -
  Долгота - шесть цифер...широта...
  И пейзаж, и место, на котором
  Полк мой был. И были два поста.
  Через них, как нитка сквозь иголку
  Колея приметная вела...
  Глянул,- сразу в жар...- Ведь это ж...ёлки...
  Как погост родимого села.
  Тут вот...нет, вот здесь была палатка...
  Чуть поодаль - модуль...баня...штаб...
  А вот тут коптер мою парадку
  От войны хранил для русских баб...
  Ну, а за постами - начиналось...
  То пальнут душманы, то рванут...
  Бесполезно мять мозолем жалость,
  Если заарканен на войну.
  Черное пятно. Тут, братцы, уголь
  Сгружен был. Не назовешь углем
  Черную породу. Слали други.
  Матерились. Злились. Но живем.
  Пялюсь в этот снимочек от гугла,
  А перед глазами словно въявь
  Непереиначенная юность
  Фильмами и книгами без глав.
  И не заморгать, не закрестить их,-
  Ведь палили духи там - по нам...
  И за злость вы, боги, нас простите,-
  Злы не мы. Нас вызлила война.
 
 
 
 
 
 
   ****
 
 
   Сон "583-й".
 
 
   Мне не спалось опять. Тревожно,
   Хоть за окном и тишина...
   Мне вдруг представилось возможным
   Забыть, что кончилась война.
   Забыть тот свист, дерущий душу,
   Из прошлого...Подранков - влет...
   Тогда был смел, теперь вот трушу,
   Хоть знаю точно: не убьет...
 
 
   Сжигаю выцветшие снимки -
   Бумага-память не горит...
 
 
   С убитым другом я в обнимку,
   Наш БТР "пять-восемь-три"...
 
 
   Светает. Пепел. Головешки.
   Пургою яблоневый цвет...
   Пора тебе. Лети без спешки.
   На небе встретимся. Привет...
 
 
   ****
 
 
   Дедовщина. грани.
 
 
   Годы соскребли лишай обиды.
   Боль души не камень - зарастет.
   С возрастом иначе всё мы видим,-
   Радость и несчастья - всё в зачет.
   Здравствуй, дембель. Это я - салага.
   Помнишь душу, битую тобой?
   А кишлак Салар, типчак Самдага,
   И моей тельняшки спешный крой
   На бинты...
   Никто тогда не плакал.
   В чем же ты винишь себя теперь...
   Ты в Кабул, а я в твоем бушлате
   Душу свою спрятал...
   Верь, не верь.
   После той колонны - отшептало:
   Ни один кулак не посягнул...
   Может, кулаки мочить устали
   Душу неприкрытую мою...
   Или твой бушлат прикрыл как бронник,
   Мне тогда все было невдомек...
   Вдруг письмо:
   "Ты брат мне - однокровник...
   Сбереги же душу, паренек..."
   Было и потом, да...всяко было.
   Было и похлеще, чем тот бой.
   Но у смерти не хватило силы
   Душу прихватить мою с собой.
   Встретились сегодня. Здравствуй, Сашка!
   Я тебе как брату нынче рад.
   Помнишь, как сменял ты на тельняшку
   Свой могучий дембельский бушлат.
   Греет ли тебя моя тельняшка,
   Сколько лет, поди сносил давно...
   Ничего мне не ответил Сашка,
   Только слезы вытер рукавом.
   Плакал Сашка, раненый в Афгане,
   Правды пролился на нас ушат:
   Как же беспощадно метко ранит
   Прошлого избитая душа...
 
 
 
   ****
 
 
 
   Трасса Газни-Кабул-Газни.
 
 
   От Газни до самого Кабула.
   В километрах - 176.
   Что ж ты так, родная, изогнулась,
   Что ж ты так неласкова, как месть...
   На тебя ступили не врагами,
   Есть приказ - солдату выполнять,
   Что ж ты у подбитых "Ураганов"
   Смерть приберегала для меня...
   Ладно, не срослось у смерти что-то:
   Вовремя саперы помогли,
   И мою оранжевую квоту
   Вынули на свет из-под земли...
   Ладно, промахнули мимо пули,
   Ладно, не заклинил автомат...
   - Ты какого хрена под Сурпулем
   Оказался, Родины солдат?-
   На немой вопрос твой не отвечу,
   Нас свела нечистая с тобой...
   И тебя фугасами калечат,
   И терзает душу твою бой.
   На меня не злись: по перевалам
   Лиха я успел хватить с лихвой,
   Кажется, что души наши стали
   Братскою обветренной душой.
   Юность на войне, чего же гаже?
   Смерть до первой бабы - смерть судьбе...
   Не заесть такие судьбы кашей,
   Гретою на выхлопной трубе...
   Гибну я уже не подо Ржевом,
   Ты меня ведешь не на Смоленск,
   Заросли совсем не львиным зевом
   Склоны, распростертые окрест.
   Поворот. Со скал палят. Засада.
   Выдюжим, родимая, опять.
   Выводи меня из-под Мухманда,
   Мне уже наскучило стрелять.
   Жмусь щенком, приученным к убийствам,
   На твою щебенку как на грудь.
   Кто же мою душеньку отчистит,
   Кто же мне прикажет: "Все забудь!"
   Как забыть твои чужие горы,
   Повороты, взрывы, кровь и боль...
   Дни и ночи превращались в горе
   Этой необъявленной войной.
   Распалился - он не мог иначе -
   Выплюнул всю злость КПВТ...
   Выполненье боевой задачи
   Сродни быть распятым на кресте...
   И распнут нас позже разговоры,
   Все плевки культями соберем...
   А пока пусть лязгают затворы,
   И цевье пусть пахнет имбирем...
   Схлынул бой. Проехали. Дувалы
   Позади остались догорать...
   Значит, завтра все начнем сначала -
   В путь обратный надо нам с утра...
   До Газни от самого Кабула
   В километрах - 176.
   Что ж ты так, родная, изогнулась,
   Что ж ты так неласкова, как месть...
 
 
 
   ****
 
 
   о вреде курения
 
 
   То эхо перекатное войны
   Доносится сквозь годы до сознанья
   То в облике геройства, то вины,
   То гордостью, то мерой покаянья.
   И стынешь ты, застигнутый врасплох
   Как выстрелом нещадным из засады...
   Не хлеб растет - сплошной чертополох,
   А нужен хлеб. Чтоб выжить - не в награду.
   И кажется далекая война
   Нечетким фотоснимком черно-белым,
   А маленький фрагмент цветного сна -
   Несбыточным ростком, шажком несмелым
   В мечту нерукотворную твою,
   Что выцвела давно от ожиданья...
   - Бессонница?
   - Нет, прошлое курю...
   Затяжка. Сигарета без названья.
 
 
   ****
 
 
   Тополиная тень.
 
 
   Я не знаю, кто придумал высаживать топольки
   вдоль дорожек палаточного городка. Как заботливо поливали их,
   как берегли. Каково им теперь...У меня на родине тоже растут тополя...
 
 
   Тополиная тень длинна,
   Ей до неба легко достать...
   Мне сегодня подсветит луна,
   Да и звезд распростерлась гать...
   Не крадусь - я спокойно иду
   В высоту по знакомой тропе.
   Знаю, встретит меня мой друг
   У ворот, что зовут "кпп".
   Он покажет мне ангельский полк,
   Он расскажет про их Устав...
   Полк невинных, отдавших долг,
   Полк пятнадцати тысяч слав,
   Полк пятнадцати тысяч бед,
   Самых верных из Божьих слуг...
   Я пришел.
   - Эй, бача, привет!
   - Заходи, не стесняйся, друг...
   Узнаешь, это Саня-сержант,
   Это ротный, а это комбат,
   А вот это звеном летят
   Вертолетчики на Герат,
   А вот это саперов взвод
   Расколдовывает кариатид,
   Вот пехота - смешной народ -
   Умирает, а все ж летит...-
   Я иду сквозь картинок строй,
   Лица-лики, иконы душ...
   И пейзажи - гора за горой,
   И оплавленный Гиндукуш...
   - Ну, а ты? Как живется там?-
   Не отвечу я, промолчу...
   Просто всё, как задуть свечу...
   Тополиная тень. Афган.
 
 
 
   ***
 
 
   Останемся-вернемся?
 
 
   Давай останемся, браток,
   И пусть шагают мимо годы,
   Ведь нам с тобой не от природы
   Назначен расставанья срок.
   Еще бы пожили...
   Весной,
   Забрав из штаба документы,
   Раздав салагам сигареты,
   Домой отправимся. Домой!
   Получку выдаст нам Ташкент,
   Пойдем гулять, достанем водки,
   Мы выжили в афганской лодке,
   И кто нам скажет: "Водки нет!"?
   И кто нам скажет: "Жизнь не та!"?
   "Никто не ждал, а вы вернулись,"-
   Про порох спросят и про пули...
   Представь, а мы остались там.
   Представь, что мы остались там...
   Ну, что глядишь, бача, с укором...
   Терпи, вертушка будет скоро...
   Я жив. А ты умрешь от ран...
   Давай останемся, браток!...
 
 
 
   ***
 
 
   наив.
 
 
   Услышь меня. Откликнись. Отзовись.
   Сквозь время. Сквозь бессмысленность пространства.
   Оттуда, что зовем мы словом "высь",
   Оттуда, что стабильней постоянства.
   Ответь на мой наивнейший вопрос,
   Что чувствовал тогда за два мгновенья
   Мальчишкой из эпохи ранних рос -
   Разменной жизнью грязных преступлений?
   Я честно продублирую ответ.
   Услышат. Передумают. Отставят.
   Ты станешь самым первым в череде
   Воскресших в той войне в Афганистане...
 
 
 
   ***
 
 
   Детям ветеранов.
 
 
   Не пройдет и трех лет, как появишься ты.
   На заре. Утро - суть для рождений.
   Ты впервые увидишь рассвет и цветы,
   Ты мой сын. Ты мое продолженье.
   В закавыченных запахах, в свете от звезд,
   На бескрайней ладони вселенной
   Захохочут зарницы раскатами гроз,
   Вырываясь из божьего плена.
   На нетронутых лужах распишется дождь,
   Шумом листьев ответит дубрава.
   Ты еще к той поре ничего не живешь,
   Ты еще накануне начала...
   Накануне звезды, накануне мечты,
   Накануне свершений и славы.
   Появившись на свет, вдруг расплачешься ты
   Накануне вопросов о главном...
   Повителью слова под шлепки повитух,
   На десерт - сладко-слезная радость...
   Ты еще не Икар, ты еще не пастух,
   Но тебе счастье жизни досталось.
   Ну, а я как всегда, - пол судьбы за коня,
   И вторую полтину в закланье,-
   Вдруг "спасибо" скажу не убившим тебя,
   Промахнувшись в меня... там - в Афгане...
 
 
 
   ***
 
 
   Наше?
 
 
   Белое...черное...наше...афганское...общее?
   Кто кому и зачем задает безответный вопрос?
   Как краснуху из банки достаем это общее тощее,
   И бессилен к синдрому эпохи густой купорос.
   Не дается леченью, забвенью, лекарству "за давностью",
   Не пускает в раскраску, где радуги мост,
   Нам бы в радость цветов, а не в черное-черное с гадостью,
   Нам бы белого малость хотя бы в субботу и в Пост.
   Если даже войне не противна та редкость братания,
   Для чего же тогда столько черного прячем в запас,
   Или мирная жизнь нашим душам как степь для скитания,
   Или общее наше уже не очистить от нас...
 
 
 
 
   ***
 
 
  Дни - как белые бланки выдал Бог в подотчет.
  Ночи - черные галки - недолет-перелет...
  Рота чистых мальчишек в небеса утечет,
  Их страна моя спишет, им замену пришлет.
  Смерть как повод для водки,
  жизнь как плата за честь...
  Сводки - словно обертки -
  ни запить, ни заесть...
 
 
 
   ****
 
 
   Неюбилейное.
 
 
   Ты слышишь, Серега, опять о наградах заспорил народ...
   Ты думал тогда, вырывая чеку у последней гранаты,
   Какую награду за это начислят тебе как солдату?
   Какою медалькой оценят твой подвиг, исход...
   Смотри, как ровняют тебя с кашеваром бывалым,
   С полковником бравым, чинушей из штаба...БЗ?
   Смотри, самострельщик выходит за нею устало,
   Объехав тебя на удачливой этой стезе...
   Эх, лучше б я помер тогда у суглинистой стенки дувала...
   Мне б не было стыдно сейчас за поступки людей.
   Как времени много на спор о каких-то медалях...
   Четыре секунды до взрыва...Простить нас успей...
 
 
 
 
   ** **
 
 
   Вдовье.
 
 
 
   Полосну взглядом по небу,
   Жилы вытяну в просинь...
   Пожалейте хоть кто-нибудь,
   Позовите на кости...
   Одиночество вывою
   Под березовым капом
   Родилась вот красивою,
   Да влюбилась в солдата...
   Он чужбины не выстоял,
   Стал там пушечным мясом...
   Позовите, я чистая,
   Да от горя нет спасу...
   Да нет зова по-доброму:
   - Дашь, так милости просим...-
   На все Божие стороны
   Беспросветная осень...
 
 
   **
 
 
   **
 
 
   Вырвалось.
 
 
   Я святого не трогал.
   Я все о контуженных.
   Обмороженных и простуженых.
   О неверящих в Бога.
   Снами ночью разбуженных.
   Тех, кто с нами,
   Но сдюженный
   Интердолгом...
   Жора Слюсарев, парень-рубаха,
   Был убит наповал...
   Впрочем, после Чечни,Карабаха -
   Этот Русиповал -
   Это мелочь, пустяк.
   Мир, где правит "ништяк"
   Этот бал.
   И забились мышами
   Теплокровными,
   Чтобы выжить,
   Поголовно мы.
   Верный знак -
   Вырождаемся,
   Русичи!-
   Мышки гамми...
   Гумилев - служит в армии -
   Под расстрел...
   А теперешний умный пострел
   Юбкой маминой
   Заслониться успел...
   Русь, мы чьи?...
   Он ведет свою речь об абстракции...
   Сам себя он подверг уж кастрации...
   Пусть девицы его ублажают.
   Но кастраты кастратов рождают.
   Не от суммы хвостатиков в семени,
   Но от Рода.
   И от Племени.
   От солдатами ставших пахарей,
   Лучников,Ратиборов...
   Знахари
   Не в чести.
   Но все правят и правят.
   И лукавят,лукавят,лукавят...
   Безысходность?
   У собаки - кость.
   А у нас?
   Ни кости,ни ума про запас...
   Хлыщет нефть из Российской аорты.
   И аборты...
 
 
   **
   ** ***
 
 
   Труба.(Минометчик)
 
 
 
   Сашка - богач. Отвалили сполна
   Воину за заслуги.
   Не до слюнтяйства - война как война.
   Сашка - из-под Калуги.
   Он и не хнычет. Расчет как расчет,
   Сашке не до вопросов,
   Нужен в горах его миномет -
   "Поднос" у духов под носом.
   Вот и несет он, сдыхая, плиту...
   Жар - даже кости ломит,
   Сашку не сломят. На высоту
   Он доползет и в коме.
   Надо. И пусть нет во фляге на пот,
   Сгустками кровь в аорте,
   Он не умеет летать - ползет,
   Ношей согбенный чертик.
   И не до ангелов, и не до крыл,
   Адово - все по штату...
   Сколько же не человечьих сил
   Выдано Сашке по блату?
   Он бы и умер давно, но дойдет...
   Выживет, знай "афганца"!
   Знают. И выдадут. Под расчет.
   Чеками. Девять двадцать...
 
 
   ***
 
 
   Осень в Газни.
 
 
   Посмотрите, как осень на старый Газни наступает,
   Неприкаянным ветром сдувая листву с молодых тополей.
   Здесь есть осень, но осень в Газни совершенно другая,
   Не похожа на ту, что друзья называют своей.
   Не похожа на осень в Луганске, в Ростове и в Омске,
   Не похожа на питерский тихий осенний музей...
   Тут в Газни даже летом висят на деревьях обноски
   Тех нарядов весны, что друзья называют своей.
   Здесь по цвету холмы каждый хочет сравнить с пахлавою,
   Только вкус у холмов много горше и посолоней,
   Каждый день из осенних спешит оказаться судьбою,
   И убить ту мечту, что друзья называют своей.
   Посмотрите, как осень на старый Газни наступает,
   Неприкаянным ветром сдувая листву с молодых тополей.
   Здесь есть осень, но осень в Газни совершенно другая,
   Не похожа на ту, что друзья называют своей...
 
 
 
 
   ***
 
 
   Куда мы уходим из прошлого, брат,-
   Из сладкого "Помнишь?", из вечных "Однажды..."-
   Затяжно: "Оставишь...", - бредем наугад,
   Порой забывая: не вечны мы - каждый...
   Черствея,- осколки и те устают
   Противиться черствости этой...наружу
   Спешат убежать в этот адский уют,
   Способный настигнуть беспамятством душу...
   Куда мы уходим от жажды густой,
   Дерущей наждачкой и глотку, и нёбо...
   И держим безмолвно редеющий строй,
   Боясь навредить честно сказанным словом...
   И пули уже вылетают из глаз,
   Как гильзы ненужные, бывшие болью...
   Что даже содомы и те через раз
   С оглядкой на нас рассыпаются в поле...
   То поле с тобой мы уже перешли,
   Уходим "оттуда", но словно "обратно"...
   Мы путаем кровь с соком спелых крушин,
   И нам уже ложь так приятно понятна...
   Куда мы уходим, оставив себя,
   С собой прихватив двух небитых заменой...
   Куда мы уходим из прошлого, брат,
   Не бегство ли это по бросовым ценам?...
 
 
 
   ***
 
 
 
   **Пароль остался прежним.
 
 
   Кто день, кто год, кто несколько мгновений...
   Потом - гражданка, тихий мирный быт...
   Кто в новый круг обид и преступлений,
   Кто просто умер, кто-то был убит,
   Кто выстрадал жилье, а кто - построил,
   Кто холост, кто женился, кто любил,
   Кто сына еле-еле, кто-то - тройню...
   Кто все решил, а кто-то - "not to be"...
   Кто выучился, кто-то нет - и в том проблема,
   А кто-то все решает без проблем,
   Кому-то не дано решить дилемму,
   Как надо быть, чтоб счастье было всем,
   А кто-то заморочек не приемлет,-
   Любой вопрос он рубит сгоряча...
   Но каждый чует всех мурашек телом
   В ответ на оклик, как пароль: "Бача!"
   Пусть кто-то год, кто - несколько мгновений...
   Не в этом мера. И не в этом счет...
   Какой-то сдвиг. Не в головах, так в генах...
   К хорошему? Плюю через плечо...
 
 
  ***
 
 
 
 
   Спят солдаты, им снится гражданка,
  В снах солдатских все бабы дают...
  Голенище овито портянкой -
  Вот такая романтика тут.
  Будят смену дневальных. Спросонья
  Те не могут одеться никак...
  Мандавошки набились в кальсоны -
  Не берет ни Устав, ни кулак.
  Истопник прикорнул у буржуйки,
  Прикоснется к железу - ожог...
  Хлеб, сгущенка и чай - что за слюнки...
  Воздух пахнет промокшей кирзой...
  Мне сегодня приснилась палатка,-
  По прошествии стольких-то лет,-
  Видно, чай был тот крепким и сладким,
  Раз цепляет как гвоздь...в голове.
 
 
   ***
 
 
   "Сказать по правде, в прошлом наш Афган.
   Подумай, оглядись: скандалим, делим...
   И слов метет обидная пурга,
   И каждое из слов поглубже целит,
   И на фига все это, на фига?
   Забыли мы себя и наш Афган,
   Мы предали и память, и былое,
   Сорвавши ризу, врем пред аналоем,
   И крестимся не по стигматам ран,
   А крестим ся наотмашь...На фига?
   Мы, став такими, предали Афган.
   И опустев, по прошлому ступаем,
   И целим себе в спину...На фига?"-
   Кричит во сне безногий мальчуган,
   В едином теле - Авель, Бог и Каин...
 
 
   ***
 
 
   Антоновками славятся сады ВДНХ...
   Гуляют словно зайцы детишки по траве...
   Им невдомек, чем помнится июньская Руха,
   И сколько звезд сорвалось с небес на Анаве...
   Мне помнится, все помнится, неведомо зачем,
   Антоновки Панджшерские и под Газни ручей...
 
 
 
   Березками любуется воронежский лужок,
   Под Рамонью душевная природа у реки...
   А солнце над Сурпулем как огненный кружок,
   И как под Кандагаром каналы глубоки...
   Мне помнится, все помнится, неведомо зачем
   Дуканщики кабульские с глазами басмачей...
 
 
 
   Камнями серо-красными пленяет Кисловодск,
   Нарзаном упиваются форели и стрижи...
   А скалы Искаполя оплавлены как воск,
   И ветер на Саланге тоннели сторожит...
   Мне помнится, все помнится, неведомо зачем
   Палатка, что хранила надежней кирпичей...
 
 
 
   На лыжников любуется Эрцог и Сафруджу,
   И воздух гор мгновенно вытряхивает хмель...
   Но финиками славен затерзанный Ургун,
   А Юрка пусть расскажет, чем славен Алихейль...
   Мне помнится, все помнится, неведомо зачем,
   Наколка, недобитая, у Борьки на плече...
 
 
 
   А как мы устремлялись к единой из Россий...
   Нет силы, что заставит нас такое позабыть...
   Лишь четче пробивается тепло твое сквозь стынь,
   Подснежником на корке суглинистой судьбы...
   Ведь помнится, все помнится, и ведомо зачем,-
   Как первый пост...у сердца...печать на сургуче...
 
 
 
   Дуканщики кабульские с глазами басмачей...
 
 
 
   Палатка, что хранила надежней кирпичей...
 
 
 
   Наколка, недобитая, у Борьки на плече...
 
 
 
   Антоновки Панджшерские и под Газни ручей...
 
 
   ***
 
 
   Бронник.
 
 
   Я выгорел, в дырах, но все еще носок,-
   Душой отражаю зло.
   И пусть я на вид лепесток-недоносок,
   Во мне целых семь кило.
   А зло беспрестанно повсюду летает,
   Принявши осколков лик,
   Но жив человек от края до края
   Моих броневых пластин.
   Ловлю я и пули, хоть мне неохота,-
   Великий поэт - АК:
   На многих из нас, спасавших пехоту,
   Есть его пуль строка.
   По этой строке отличают бывалых
   В зеленом жилетном строю...
   А мне до замены осталось мало -
   Лишь выжить в последнем бою...
   Вот снова удар, и звенит до блевоты
   Душа - о металл металл...
   Подумают, пуля была на излете...
   Я умер...живи, пацан!
 
 
   ****
 
 
 
   84-86
 
 
 
   Как крохи собирают по скатерке,
   Я в памяти события ищу...
   Мной на подкладке вытравлен был хлоркой
   Двух юных дат отчаянный прищур.
   Как будто время прятал впрок и в "нычку",
   Теперь - верни, теперь - поди, достань...
   Вспять - двадцать пять, сопит он, стиснув спичку,
   Теперешний афганский ветеран.
   Пронзить бы кипу лет навылет взором,
   Подшиву белой ниткой прикусить,
   Вдохнуть тот миг, пропахший белым хлором,
   И Костю - замкомвзвода - воскресить...
   Сопение над первой цифрой - "восемь"...
   Неровной вышла циферка - скривил,-
   Славна была в тот год златая осень
   С оттенком броским Спаса на крови...
   В подвале медсанчасти много хлора -
   Весь пол усыпан. Хлорка словно снег.
   А на снегу - убитые. Их трое.
   Им больше не поможет оберег...
   Вторая цифра поровней - "четыре"...
   Предтеча мест у черта на рогах,-
   Мы в те места известные сходили,
   Хотя нас и не звал туда аллах,
   А мы о том аллаха не просили...
   Восьмерка - третья цифра - тот же хлор.
   "Восьмеркой" вертолет мы окрестили,
   Но это, Брат, отдельный разговор...
   И шесть. В последней цифре много яда -
   "Шестерка", "сука", "дьявол"...зло и месть...
   Иудством испытанье после ада,
   Чтоб правильно понять, что значит честь...
 
 
 
   От спичек коробок и горстка хлорки,
   Огрызком спички росчерк по судьбе...
   Две крохи-даты с жизненной скатерки...
   Испытано. Афганом. На себе.
 
 
   ********
 
 
 
   У той войны разряда неизвестных
   Иконы нет, штандарты неясны.
   Запрет на дневники, запрет на песни,
   Смогли бы, выдали запреты и на сны.
   Из времени нечетких фотографий
   Из общества скривленных амальгам
   В период густобровых эпитафий,
   Докладов, что читались по слогам,
   Из степени высокой несвободы,
   Из поминок у цинковой реки...
 
 
 
   Мы все оттуда...
   Кто тропой, кто бродом,
   Кто ангелом, кто пеплом на виски,
   Кто скромною дисбатовской отсидкой
   Доплачивал Отечеству долги,
   Кто счеты свел, а кто сорвал попытку
   Рвануть за ту черту, где нет ни зги...
   Кто попросту не вышел из кумара,
   Кто ломку мирной жизни не сломил...
   Мы все остались там, под Кандагаром,
   На грани нашей дембельской весны...
   Тот парень в самой присной гимнастерке
   На старой фотографии с войны
   Не пустит нас ни в угол, где иконки,
   Ни в будущее.
   Точка.
   Без вины.
 
 
   ************
 
 
   За камнем. ***
 
 
 
 
   Не царапай мою щеку, божия букашка!
   Мне сейчас не до тебя, не ко времени,
   Видишь, даже автомат раскален до плашки,
   И посвистывает смерть рядом с теменем.
   Не заигрывай со мною, небо синеоко,
   Не до игрищ-переглядок, не до ладушек,
   Вон о камень, что у локтя, пули в цокот,
   Весь поранили, поди, нежный камушек...
   Нежным камушек зову этот я по праву ,-
   Ведь за камушком за этим сам изнежился,
   Кабы жгут,- перетянуть ногу праву,-
   Отступилась бы тогда мигом нежить вся...
   Ты, травинушка, склонися не за ветром вешним,
   А за выдохом моим обессиленным,
   Пусть першит, пусть ковыряет в горле грубой пешней
   Этот воздух...стон души...сотворенный жилами...
   Мне бы силы от земли, не дает - чужая вся,
   Мне б росинку от травы - до остей иссохшая...
   Мне бы облачко, да тень мертвеца пугается...
   Лишь букашке нужен стал вполовину сдохший я...
   Не царапай мою щеку, божия букашка!
   Час не ровен, раздавлю тебя пальцами...
   Слышу: -Вроде бы живой, родился в рубашке...-
   Жизнь пришла. Прошу, возьми постояльцем... А?...
 
 
 
 
   *******
 
 
 
   Вспоминаю снег на Искаполе...
   Хлопьев мокрых белый-белый вал.
   Снег в горах с особой силой волен
   Перевалы превращать в завал.
   Ни пути, ни зги, ни скромной метки,-
   Небо опустилось, все слилось...
   Нет природе дела до разведки,
   Вымокшей, как брошенная кость...
   - Видимости - ноль. Не видно цели.
   Переждать бы этот снеговал...
   - Лейтенант, вы что там офуели,
   Час на все...Вперед! На перевал...
 
 
 
   Вышли мы не все из тьмы-метели -
   Кости-недоглодки той войны.
   Мясом обрастаем. офуели...
   Снег на Искаполе студит сны...
   Бродит поколенье охуевших
   В поисках приюта для души...
   Нет в пехоте места для непеших,
   Не было людей - "карандаши"...
   Скольких превращение в "трехсотых"
   Вывело в герои той войны...
   Выжившим - дошедшим - в виде льготы:
   Горькое прощение вины...
   Горше - только боль солдатской доли,
   Солью погоняло - "ветеран"...
   Вспоминаю снег на Искаполе,
   Белый бинт на выжженном. Афган.
 
 
   *******
 
 
 
   Не знамо кто, не знамо где,-
   В какой неведомо сторонке,
   Был найден в дальней борозде
   В простой холщовой рубашонке...
   И не понятно до сих пор,
   Что сберегло его от смерти
   Среди чужих далеких гор
   На нашей маленькой планете...
   И не рассказано всего,
   И столько много позабыто,
   Что тот, кто так хранит его,
   Наверно, счастлив там - в зените...
   А жизнь бежит за кругом круг
   Вослед всему земному шару,
   И небо бьется на ветру
   Лоскутиком рубахи старой...
 
 
   **
 
 
 
   И в сущности, какая разница,
   Где позабыто это поле...
   На карту боя клеток рабица
   Легла согласно божьей воле...
 
 
   **
 
 
 
   Теперь настало время для
   Такой простой солдатской саги
   Про те далекие поля,
   Про те глубокие овраги...
   Идут они...идут...идут...
   Уходят невозвратно в дали,
   Помянут тот солдатский труд
   Негромким звоном их медалей...
   Войны безвестной ветеран,
   Войны без шансов и открытий,
   И солью в боль смертей и ран
   Клеймо на жизнь: "Не победитель!"...
   Уйдут...а нам понять успеть
   Небес терзания простые:
   В числе распятых на кресте
   Нет победителей...Святые...
 
 
   **
 
 
 
   И в сущности, какая разница,
   Кому достанется рубаха...
   Километровка... клеток рабица...
   Квадраты...цели...поле...плаха...
 
 
   ******
 
 
 
   "Каждый раз в феврале я вспоминаю как жрал кишмиш в Афгане".
   Из разговора.
 
 
 
   Сорок третий февраль как две капли похож на тридцатый...
   Феврали-близнецы, расскажите чуть-чуть о себе...
   Рассказали...
   И вышло: разнятся погоды и даты,
   Неизменна лишь тайна заветных "т.п." и "т.д."
 
 
 
   Сорок три февраля - школяры, футболисты, солдаты,
   Пять студентов...семь в радости, двадцать четыре в труде...
   Держат строй и равненье, разнятся доходы и траты,
   Неизменен лишь дебет бесценных "т.п." и "т.д."
   Выпадает один - невзначай из шеренги поддетый,
   Выдается как штык, и захочешь, да не утаишь:
   Девятнадцатый - наглый - он в горник песчаный одетый,
   Поедает с особым цинизмом афганский кишмиш.
   Ну, ни взять и ни дать - отщепенец судьбы конопатый,
   Мог бы мирно крутые задачки решать с "А и Б...",
   Но, поди ж ты, зудело плечо по ремню автомата,
   По священному долгу кому-то, по "т.п." и конечно, "т.д."...
   Сорок третий февраль помнит каждого в этой шеренге,-
   Он по званью готов за любого из них отвечать...
   Кто-то вышел не так, а другие достойны легенды...
   Может, это о них так молчит, догорая, свеча...
   Сколько в этом молчанье таится о трехе в дисбате,-
   Арестанское счастье довеском сиротской беде,-
   Сколько этих молчаний настояно в бывшем солдате
   На афганской закваске, сдобренной "т.п." и "т.д."...
   Молча жрали отборный кишмиш, запивая изысканным кофе,
   Молча кару несли с несмываемым званьем "синдром"...
   Лишь кричали следы вдоль тропинок, ведущих к голгофам,
   Голосами родных, награжденных венком похорон...
 
 
 
   Помолчал.
   За окном отсвет рос в наступающей рани,
   И по росам в рассвет как когда-то по горной тропе,
   Уходил тот родной кишмишовый романтик-афганец,
   Унося в рюкзаке все, что нажил: "т.д." и "т.п."...
 
 
   ******
 
 
   Бабочка.
 
 
 
   Вечер небрежно сбросил пиджак...
   Лацкан с канвою...
   и там, где платок -
   Бабочка...желтые крылья дрожат...
   Синим узор - вдоль крыла завиток...
   Восемь соцветий-созвездий влекут
   Дрожь нерешительных крыл...
   Тут при утюжке прижженный лоскут,
   Там - кто-то нервно курил...
   Падали звезды иль пепел с сигар...
   Все недолет-перелет...
   Свет...этот горький любовный угар...
   Ласковый терпкий гнет...
   Шепот сверчков и тамтамы шагов
   Будят ее...ей пора...
   Розовым фетром "Мерло" обшлагов
   Тонко пьянит до утра...
   Снятся соцветья акаций и звезд...
   Ходики врут в полутакт...
   Сны, полуявь и реальность - внахлёст...
   Поводом для катаракт...
   Тьмы водопады...звезд битый хрусталь...
   Смешивает закат...
   Нежная бабочка...мне ее жаль...
   Скрежетом старых лат
   Будит ее старый рыцарь ночной...
   Сон ее крепок, как лист...
   Воин был пьян и нашел свой покой...
   Свесилась грубая кисть...
   Ну, а она...трепет ветра и крыл...
   Выдаст - еще жива...
   Свесилась к ней сенбернарья брыль,
   Слюни росы раскидав...
   Не испугалась ...устала...и спит,
   Светом окутана в желть,
   Лунная бабочка...новый мой скит...
   Жить, словно вновь умереть...
   Желтое солнца Афгана забыть,
   Сколько же надо лет...
   Желтые блики на тельце судьбы...
   Места живого нет...
 
 
   ******
 
 
 
   Когда б не век, в котором я в солдатах,
   Когда б России не досталось войн...
 
 
 
   Но весь февраль в таких трагичных датах,
   И даже май...
 
 
 
   Мне б в век любовных дойн...
 
 
 
   Вы мимо слов моих проходите беспечно,
   От чувств поспешно прячетесь в слова.
   В платок заката кутаете плечи
   И взглядом звезд касаетесь едва...
   Туман фатой - укроетесь под аркой
   И молитесь, чтоб кончился рассвет.
   А мне дарить Вам хочется подарки
   Под небом, на котором места нет
   Таким вот неприкаянным к покою,-
   Созвездья как границы государств -
   От Вас я покровительства не скрою
   Того, кто обещал, что не продаст.
   Ведь Вы такая ветреная в мае,
   И так Вам эта ветреность идет...
   Почто ж в иное время Вы другая,
   Зачем же Вы иная целый год...
   Случается, калашными рядами
   Щетина словно страз дождя блестит,
   И с хрюканьем склоняется над Вами
   Свинья свиньей от рыла до копыт...
   А Вы ему киваете. Все чинно:
   Он нужен Вам, наверное, как муж...
   Он нужен Вам за то, что он мужчина,
   Хоть с рылом, да за то во многом дюж...
   Сегодня Вы одна и одинока,
   Во взгляде Вашем майская гроза...
   Как будто май явился раньше срока,
   Чтоб Вам о чем-то майском рассказать,
   Зачем же Вы проходите беспечно,
   Зачем же Вам укрытия платок,
   Ведь нам двоим так близок этот вечер,
   Как близок не бывает локоток...
 
 
 
   Когда б не век, в котором быть убитым...
   Где ты, герой - услышанный солдат?...
   Откройте памятник в честь гнезд уже не свитых...
   Я выпью за любое наугад...
 
 
   ******
 
 
 
   "Кручу, верчу, ваяю оригами - Мне сделать оригами не вопрос!" (М. Кошкош)
 
 
   Его зарыли в шар земной... С. Орлов.
 
 
   На станции звон колокольчика - это к дороге.
   Устала примета - теперь не звонят поездам.
   Года, словно стансы стихов,- и не жди эпилога,
   И к какому из жанров относятся эти года?
   Камень памяти - влет, боль от камня - кругами.
   Что ж так мало просветов в заборе трагедий и драм?
   Мишка-друг осмеял увлеченье мое оригами,
   А они как надежда, летящая к светлым годам...
   Звезды списками дат собираются верой в созвездья,
   Нам так надо успеть не забыть всех погибших друзей...
   Ведь чем дальше, тем больше тот шар под ногами грузнеет,
   Продолжая катиться, подставившись под "круазе"...
 
 
   ******
 
 
   НВП.
 
 
   Строиться!
   Выкрик приводит в движение
   Девочек в фартучках, мальчиков в брючках...
   Просто урок. НВП.
   Поражение Вирусом бойни.
   Поклассно. Поштучно...
   Скучно без музыки.
   Медленно, вежливо
   Повод находит для упражнений.
   И приступает...
   Ржа в наслажденье.
   По расписанью - война и сольфеджио.
   В классе соседнем собрала художников -
   Пусть распоются - заброшены кисти,
   Всем автоматы,- и ярость под кожицу,-
   Нотная грамота бесовых истин...
   Истин, которых не стоит доказывать,
   Сила нужна, а умишко не нужен...
   Хватит на многих инъекций безжалостных.
   Громче кричат пусть...
   Аллегро...и глубже...
   Жила стальная, сила басовая...
   Плохо-не плохо - затерто - эпоха.
   Сталью привычней холсты разрисовывать -
   Пулею в Брейгеля, трассером в Босха...
   Траком по Шуберту,
   танком по Моцарту,
   Выстрел контрольный - для верности - в Баха...
   Рваным металлом с размаху, да пО сердцу,
   Жизнь посылая на плаху и на х..
   Мозг превращая в паштет резонансом,
   Сутью закон утверждая безбожный,
   Лики калеча кайлом декаданса,
   Дрожью заходится, медною дрожью...
   Медь - этикет, антуражная охра,
   В тон куполам - дань изменчивой моде...
   Слабо надеюсь: промазали в Босха,
   Бах еще дышит...
   Мы выжили...
   вроде...
 
 
 
   ***********
 
 
 
   "Бача, хватит штопать худую никчемную память...
   ведь солнце все светит, и блесны полощет ручей...
   зачем же ты мечешь в себя эти острые камни,
   и глину все месишь сожженных давно кирпичей...
   Кому твой багаж этот нужен - ни ноши, ни рожи,
   Послушать тебя, Вини Пух был десантник-герой,
   Зачем ты всю жизнь в те неполных два года скукожил,
   Очнись! И живи! Жизнь одна и не будет другой..."
   "Белое...черное...наше...афганское...общее?
   Кто кому и зачем задает безответный вопрос?
   Как краснуху из банки достаем это общее тощее,
   И бессилен к синдрому эпохи густой купорос.
   Не дается леченью, забвенью, лекарству "за давностью",
   Не пускает в раскраску, где радуги мост,
   Нам бы в радость цветов, а не в черное-черное с гадостью,
   Нам бы белого малость хотя бы в субботу и в Пост.
   Если даже войне не противна та редкость братания,
   Для чего же тогда столько черного прячем в запас,
   Или мирная жизнь нашим душам как степь для скитания,
   Или общее наше уже не очистить от нас..."
 
 
 
   *******
 
 
   "В своей войне я победил...
   Прошел и выжил...
   Больше - в многоточьях..."
   "Вдогонку дням не строю эшафот.
   Что было - есть, и не переиначить.
   Пью зелье пузырьков, танцующих гавот,
   За павших, за живых...и за удачу!"
 
 
 
   "Ветер с дерев собирает оброк,
   Им остается голь,
   Двинские волны текут как сок,
   Опохмеляя Гольм,-
   Остров, что помнит мейнгартский костел,
   Где он теперь, монах...
   Слышишь ли ты, как трещит костер
   Твой дожигая прах?
   Гартвиг, конечно же, был не прав,-
   Ты не по чину стар
   И не успеешь построить храм
   До наступленья татар...
   Счастье твое в недостроенном дне,
   Стыд не успел настать.
   Ветер утих.
   А на двинском дне
   Тьма и не видно креста..."-
 
 
 
   "Давний Боян, твою запись понять
   Мне дано-не дано...
   Только она, словно крепкая гать
   Пасть не дает на дно..."
 
 
 
   "Во времена недавние большие
   Мой чин был не вассал, но сюзерен,
   И давшие фуа всегда спешили
   Впасть в почесть преклонением колен.
   Мне много рыцаришек однощитных
   Платили дань вассальскую свою,
   А я им гарантировал защиту
   И в светской жизни, и в лихом бою.
   Был верный конь силен и беспримерен,
   Ах, как же я искусно фехтовал,
   Мое копье всегда разило цели,
   И враг был жалок, битый наповал.
   Мой сокол был быстрее стрел летящих,-
   Добычею охота так славна...
   И плавал я быстрее рыб изящных,
   И в шашки бил противников сполна..."
   "За это все труверы, трубадуры
   Прославили тебя в своих стихах,
   А ты попал во власть красивой дуры,
   И вот пасешь овец в ее лугах..."
   "Замолкни, недостойнейщий лгунишка!
   Как смеешь ты о даме так...Она..."-
   Прервался крик...Предсмертная одышка...
   Погас костер...и мрак...и тишина...
 
 
   *************
 
 
   Он сидел за столом.
   Один.
   Пьяный демон.
   Принесший весть.
   Говорил...говорил...говорил,
   Осеняясь, плевал на крест.
   Поднимая последний тост,
   Подливал, Говорил и пил...
   Пьяный ангел. Жесток и прост.
   В ночь диктует слова свои:
 
 
   "Я святого не трогал.
   Я все о контуженных.
   Обмороженных и простуженых.
   О неверящих в Бога.
   Снами ночью разбуженных.
   Тех, кто с нами, Но сдюженный
   Интердолгом...
   Жора Слюсарев, парень-рубаха,
   Был убит наповал...
   Впрочем, после Чечни,Карабаха -
   Этот Русиповал -
   Это мелочь, пустяк.
   Мир, где правит "ништяк"
   Этот бал.
   И забились мышами
   Теплокровными,
   Чтобы выжить,
   Поголовно мы.
   Верный знак -
   Вырождаемся, Русичи!-
   Мышки гамми...
   Гумилев - служит в армии -
   Под расстрел...
   А теперешний умный пострел
   Юбкой маминой
   Заслониться успел...
   Русь, мы чьи?...
   Он ведет свою речь об абстракции...
   Сам себя он подверг уж кастрации...
   Пусть девицы его ублажают.
   Но кастраты кастратов рождают.
   Не от суммы хвостатиков в семени,
   Но от Рода.
   И от Племени.
   От солдатами ставших пахарей,
   Лучников,Ратиборов...
   Знахари
   Не в чести.
   Но все правят и правят.
   И лукавят,лукавят,лукавят...
   Безысходность?
   У собаки - кость.
   А у нас?
   Ни кости,ни ума про запас...
   Хлыщет нефть из Российской аорты.
   И аборты..."-
   Небо кроет рассвет...
   Бирюза...
   Все ли, демон, ты мне сказал?...
 
 
   *******
 
 
  "За ВДВ!"- сноп сонетных строп.
 
  Поэма, написанная в форме сплетения двух венков сонетов.
  Мадригалы разместил в конце.
 
 
 
 
 
   Ну, где мне на них раздобыть утонченность сонетов?...
  Застенчивый свет не нашел в себе силы,
  дерзнувшей столпившийся мрак отпугнуть.
  Мой взгляд пробивает стекло и ищет не свечи эстетов,
  а слово, способное вспомнить десантника сущую суть.
  А жизнь - то заплыв, то запой, то сплошная вендетта,
  не то чтобы сука, но тоже с лихвой еще та.
  Но я начинаю плести катренные стропы сонетов.
  Ведь в каждом бессмертье души десантная есть высота...
 
 
   1.
 
 
   Мы из времени Лет. Мы из цикла поступков и снов.
   Унесенные ветром в прогнозы людской суеты.
   Нас безвестный синоптик отправил на поиск углов
   В коих нет непогоды, а есть лишь сезон красоты.
 
 
   В этом лете из Лет исполняли мы роль лепестков,
   Нам казалось, что мы в этой роли просты и честны,
   Только зрителей нет в чистом небе; без туч и снегов
   Позабыты давно все предчувствия скорой весны.
 
 
   А синоптик, тоскуя, вознесся в этюдность мазков.
   Вдруг поверил, что судьбы в прогнозах погодно просты.
   Расписал авансцену под поле погибших цветов,
   И зачем-то заставил сажать неживые кресты...
 
 
   А когда повелел лепесткам погружение в стынь,
   Мы бежали сюда из этюда людской пустоты.
 
 
   **
 
 
   "Парашют изобрел Леонардо да Винчи.
   Окрылил на полет сына старый Дедал."-
   О героях известных мальчишка читал,
   А не пошлую дрянь со словечками с "кичи".
 
 
   На значок "ГТО" нормативы сдавал,
   Был к себе беспощадно - до гнева - придирчив -
   И твердил, словно Павка*: "Живем однова..."-
   По Рахметову**спал, его принцип талдычил...
 
 
   Он так искренне принял обман про Афган,
   Рапортами начальству столы устилал,
   Пер бесхитростно, смело, порою по бычьи,-
   Не рисуясь геройством,- привычно, обычно...
 
 
   О таких вот, как он, и звучали слова:
   "Человеком десантника мать родила."
 
 
   * Павка Корчагин - герой произведения "Как закалялась сталь"
   ** Рахметов - герой произведения "Что делать?"
 
 
   2.
 
 
   Мы бежали сюда из этюда людской пустоты.
   Мы искали не лето,- хотя бы какой-нибудь кров
   Был пределом наивным такой лепестковой мечты,
   Что уверовать в слово нам стало по-детски легко.
 
 
   Да, по-детски мы шли за конфетой посулов простых,
   И бежали на звон так зазывно звенящих голов,
   И прощали обман, принимая удары под дых
   За издержку игры с забиваньем счастливых голов.
 
 
   А потом в уголке рассказал нам один "афгустИн"
   И еще показал с примененьем волшебных очков,
   То, о чем нам молчали при людях помимо крестин
   С самых первых шагов, с самых ранних ранимых годов...
 
 
   Мы не листья, мы люди из рода наивных людин...
   Мы из сказок страны, в коих любим одних дураков.
 
 
   **
 
 
   "Человеком десантника мать родила.
   Будь ты воин, рабочий, бродяга, опричник...
   Бей по морде, под дых или в колокола...
   Человечность - венец: дел, религий, привычек -
 
 
   Рубикон-апогей твоего естества.
   В ней вся правда твоя - твое дно и величье,
   В ней сначала ты - Бог и Его же паства.
   А потом уже - звания, звездочки, лычки...
 
 
   Человек - это гвардия Бога и личность.
   Воин - сын. Ему матерью стала страна.
   На защиту он встал, когда Мать позвала..."-
 
 
   Инвалид. Мысли вслух у пустого стола.
   Календарь. Месяц август. И циферка "два".
 
 
   Рождеством ВДВ день в историю ввинчен.
 
 
   3.
 
 
   Мы из сказок страны, в коих любим одних дураков.
   Мы решили, что нам непременно должно повезти,
   И мы свищем в надежде на слух сиво-бурых коньков,
   И все тянем соски у волчиц, у которых мастит.
 
 
   Ищем долго того, кто вредил и солил молоко,
   И не верим, что соль в молоке - это кровь во плоти.
   И везем от коров , что пасутся от нас далеко,
   А оно прокисает и портится в долгом пути.
 
 
   Но мы кормим пропавшим своих дочерей и сынов,
   Просто надо нам чем-нибудь наших потомков кормить,
   Ну, а крови отведав, легко перейти на вино,
   Ну, а в пьяном угаре легко и о предках забыть...
 
 
   Очень призрачен век на Руси куполов золотых,
   Потому, что и сами мы жертвы своей простоты.
 
 
   **
 
 
   Рождеством ВДВ день в историю ввинчен.
   Под Воронежем с неба был брошен десант -
   Все поэты апостольской группу ту кличут,
   Ведь их было по счету двенадцать солдат.***
 
 
   С самолета прыжок, а не с райских куличек,
   Парашюты как нимбы, родное "ура!"...
   И таким аппетитным случился тот "блинчик",
   Что в него вся порода десанта пошла.
 
 
   Им, прошедшим муштру с догорающей спичкой,
   Им, крушащим кирпич головой пополам.
   Им, чья честь от рожденья до смерти цела,
 
 
   Вы задайте вопрос и послушайте лично,
   Может, станет для мудрости вашей добычей,
 
 
   Что ответит десант на вопрос: "Как дела?"
 
 
   ***По данным других источников их было десять человек.
 
 
   4.
 
 
   Потому, что и сами мы жертвы своей простоты,
   Мы не любим пророков, казня их по-царски легко,
   Не прощаем поэтам высокую цену "Клико"...
   Забывая проверить себя: где цари, и где ты?..
 
 
   Ведь Указы ценны не бумагой и не берестой,
   А поймать тяжелее всегда, чем потом отпустить.
   А казнить все же легче, чем миловать; птаху в горсти
   Ценим больше, чем лебедя в чистой дали голубой.
 
 
   Быть самими собой - то не мудрость, а все-таки стиль,
   И когда проплывем этим стилем сто верст (или миль?),
   Встретит нас Ярославна иль бабка любви Изергиль,
   И понравится ль нам любованье самими собой...
 
 
   К пункта А впополаме добраться геройски смогли
   Мы из песни тоски, из рассказов с песочной строкой.
 
 
   **
 
 
   Что ответит десант на вопрос "Как дела?"
   - Данте скажем одно, а его Беатриче
   Ни к чему знать о правде войны гуталинчик -
   Напоем ей о птичках - какая война...
 
 
   С Беатриче бы нам совершить променад,
   Что так моден в Крыму первозвонных цикад,
   Или с Борхесом выпить сливовой наливки,
   Закусив послевкусьем стиха наугад...
 
 
   Но нам выпало жить. Не когда-то, а нынче.
   И не наша вина, что какой-то монах
   Раскопал эту запись в своих письменах,
 
 
   Как ребенок под праздник в носочке гостинчик,
   И осталась она, и живет в пух и прах:
   "Да! Никто, кроме нас!"- суть десантника в кличе.
 
 
   ***
 
 
   Двух сонетных венков перекрещены стропы -
  так случается часто во время прыжка.
  Жизнь опасней прыжка. Завершается - жопой.
  Не виновен поэт в сей горчинке стишка...
 
 
   ***
 
 
   5.
 
 
   "Да! Никто, кроме нас!"- суть десантника в кличе.
   А жилья не дают, и жена понесла...
   А свояк-коммерсант всё зовет в "безграничность"-
   У него в смысле денег нормальны дела...
 
 
   Вот и тесть вечерами канючит, привычно
   Предлагая отведать дежурный стопарь.
   Честь и жажда наживы сражаются в клинче.
   И спасает тебя, что спасало и встарь:
 
 
   Ты - солдат ВДВ, ты - Отчизны защитник -
   И огромной столицы, и простого села...
   Ты об этом мечтал, когда был мал-мала...
 
 
   И ты выбрал свой путь как тропу от калитки,
   Потому что услышал святое сквозь гвалт:
   "Да! Никто кроме нас!"- Русь на подвиг звала.
 
 
   **
 
 
   Мы из песни тоски, из рассказов с песочной строкой.
   А из песни не пробуй - не вытащишь - слово иль стих,
   Только время и лечит, вгоняя в подкорку покой,
   А стремление жить превращает в мечту-травести.
 
 
   И мы быстро бежим, утопая то в бой, то в застой,
   Спорно, будем ли дальше, и стоит ли дальше идти?
   Снова словно в дурмане нейтральной ползем полосой,
   Снова игры всерьез то в наивных, то в буйных детин.
 
 
   Что оставим немного потомкам - мечту докурить?
   Иль цепочкою генов подарим надежду-пятак под пятой?
   А наркотики рабства с них смоем живою водой?
   Или пусть на "трубе" ожидают пункт Б до зари?
 
 
   Так пришли мы к потомкам с щепоткой остатков в горсти
   Наркотических грез, что сжигали обратно мосты...
 
 
   ***
 
 
   6.
 
 
   "Да! Никто кроме нас!"- Русь на подвиг звала.
   Выходили на бой, вопрошая: " А вы - чьи?"-
   И смыкали ряды, отвечая не зычно:
   "Ратибор, Коловрат...Тверь, Рязань, Кострома..."
 
 
   Хоронили в полях... Едут к нам. Умирать,-
   Знать, такая у русского люда привычка.
   Или тут по-особому "пухом земля".
   Или духом людским русский грунт так напичкан.
 
 
   Ну, а тот, кто на "Сент-Женевьев-де-Буа"?
   Может, был через меру к Руси восприимчив?
   Или там на траве не такие дрова?
 
 
   Мы об этом с тобою узнаем едва.
 
 
   Ведь "Так было, так есть и так будет всегда!"****
 
 
   "Да! Никто, кроме нас!"- свят десантный обычай.
 
 
   ****строка из текста Гимна России.
 
 
   **
 
 
   Наркотических грез, что сжигали обратно мосты,
   Мы пытались забыть, выходя из холодной войны.
   Но нас били нещадно словами, травили молвой.
   И мы стали ломать хоть какой-то, а все-таки строй.
 
 
   И когда на обломках убитой своей же страны
   Обознались в виновных и в сути ничейной вины,
   Вот тогда подхватили тот вирус, что звался тоской,
   И нас стали впускать в иноземный и вечный постой...
 
 
   Там мы стали как-будто сильны и безмерно вольны,
   Только с видом на жизнь, но без жизни еще таковой.
   Со свободой смеяться над бывшей своею Москвой -
 
 
   Иммиграция душ во все стороны новой волны...
   А потом с ностальгией мы брошенных помним родных,
   Мы из племени тех, кто в наколке над левой рукой.
 
 
   ***
 
 
   7.
 
 
   "Да! Никто, кроме нас!"- свят десантный обычай?
   Не страна, а станок по распилке бабла...
   Ксюши, Клабы, флакончик духов "Нина Ричи"
   И Указы, где пользы вестимо - "бла-бла..."
 
 
   Так неужто десантнику люба опричня,
   Так неужто за эти "бла-бла" воевать,
   За сынков, за гламур и продажность-публичность,
   За широкую лапу с табличкой "Нас - рать!"?
 
 
   Эту рать не берет ни война, ни хула,
   Эта рать прячет взятки в трусы и под лифчик,
   Носит "Bosco" и ложь соразмерных количеств...
 
 
   Силиконовый строй экс-бандитских величеств...
   Мгла и мгла...мглаимгла...мглаимгламглаимгла...
   "Да! Никто, кроме нас!"- за Добро против Зла?
 
 
   **
 
 
   Мы из племени тех, кто в наколке над левой рукой
   Застолбил себе право шагнуть на высокий карниз,
   И без страха взлететь, но взлетая, обрушиться вниз,
   Сожалея, что жил раньше времени лет так на сто...
 
 
   Мы толкали судьбу, куда Анну отправил Толстой,
   Мы любили страну, но не знали, что звали страной.
   А когда узнавали? Да только когда напились...
   А когда побеждали? На кой нам победы дались...
 
 
   Испокон мы молились, чтоб Бог нам авансом простил
   Наше вечное рвение в некую смутную высь,
   А в ответе звучало: сначала проспись и молись...
 
 
   На что каждый молился и спал, но проспаться забыл,
   Да с язычеством в сердце, и с верой, но без головы
 
 
   Попытался создать своей карме надежный посыл...
 
 
   ***
 
 
   8.
 
 
   "Да! Никто, кроме нас!"- за Добро против Зла.
   Так Маргелов учил. Страх отвагою высечь,
   Невозможного нет. Быть сильнее врага
   Мастерством, а не цифрой неумных-сопливых.
 
 
   Ему верили парни. Не ради петличек
   По-отцовски он сына на подвиг послал.
   Даже воздух - молочный, небесный и птичий -
   Становился таким, как сказал Генерал..
 
 
   И, казалось, весь свет, что давно половинчат,
   Не посмеет назвать нас "империей тла",
   Потому что зерно - это колос с утра.
 
 
   Наш десантник был миру всему идеал...
   А потом был грачевский блицкриг...На хера?
 
 
   Прославляли десант не застольные спичи.
 
 
   **
 
 
   Попытался создать своей карме надежный посыл,
   Вырывал справедливость из уст осужденья канвы,
   Забывал, что кричащие громче, не факт, что правы,
   Уважал в правосудье фортуну, плевал на весы...
 
 
   Бился с властью, как бьется о стену гудкаво горох,
   На костре не готовил зирвак, а хотел сразу плов,
   Хоть "Малиновку" пел, не любил никогда "Верасы",
   И рубился за правду-за матку, косою косил...
 
 
   И тебя находил в кабаке дед Кащей-Хлестаков,
   Он тебя избавлял от тебе незнакомых трудов,
   А ты верил ему и последним, что было, платил...
 
 
   И тем самым ряды пополнял "дорогих" простаков,
   Коих в наших глубинных краях посчитать - гой еси...
   Мы не авторы, нет, - лиргерои, - удел наш таков.
 
 
   ***
 
 
   9.
 
 
   Прославляли десант не застольные спичи.
   Наша новая суть далеко не нова:
   Мы бросаем своих уже сотнями тысяч...
   Новодел слова "русский" так стар: плевела...
 
 
   Поле боя избрали для грязненьких стычек,
   И раскрыть паращют успеваем едва,
   Распознав в поле боя России кулички...
   Нет в имерии сердца - сплошные края.
 
 
   И в традиции лишь по Трубе идентичность,
   Человечности нет средь запасов сырья,
   А без этого русский - уже и не личность,-
 
 
   И язык свой успели давно изговнять...
   Оттого ли в разгар награждений публичных
   Эти люди в беретах скупы на слова?
 
 
   **
 
 
   Мы не авторы, нет, - лиргерои, - удел наш таков.
   Выговаривать, рвать, затянуть - и потуже - винты,
   И все гайки с железных дорог - на добычу плотвы,
   А составы людские - с откосов дурацких дорог...
 
 
   Сам себя... Чей народ так бы смог? А вот мой уже смог...
   Натурально: в цветмет провода...Током ёбнет? - Понты...
   Нет красивше, чем пеплом упасть со столба, с высоты...
   А соломки постлать? - Не пойдет - разворован весь стог...
 
 
   Километр никогда не сравнится с великой верстой,
   Только дать бы ума - километру - от этой версты...
   Да плотва не клюет, видно, гаек накрыло волной,
 
 
   Ну, а вместо винта забивают по шляпку костыль,
   А душа, как и прежде, метнется терзаться собой.
   Крепостные мы - факт, и надежно поджали хвосты.
 
 
   ***
 
 
   Друг на друга - про нас...Брат на брата...Что далее, Боже?...
  А в ответ мне молчание с якобы райских небес...
  Слышу, Бог не был русским...И это на правду похоже.
  Что Он продал Россию, и правит тут душами бес...
  Помолясь, выхожу я из храма опять на дорогу,
  как бы ни было там - наверху,- всё равно
   НАДО ЖИТЬ! Ведь отходчива Русь...Зла не держим, поможем и Богу,
  ведь Он тоже, поди, в восемнадцать Отчизне служил...
 
 
   ***
 
 
   10.
 
 
   Крепостные мы - факт, и надежно поджали хвосты.
   Мы приписаны к улице цепью не наших грехов,
   Мы прикованы к адресу, где не встречают волхвов,
   И давно наплевали на искренность даже в Посты...
 
 
   Мы гордимся, что смуту смогли утаить от дворцов,
   И что слово есть слово, а дальше - трава не расти,
   И прочтенье закона зависит от стен, потолков,
   И тем паче от пачки, что в нашем кармане хрустит.
 
 
   Все мы вышли из бортников, те из дремучих лесов...
   Знать,оттуда обычай: закон мы должны подсластить,
   Но стекает тот мед без утайки с бесстыдных усов,
 
 
   А закона утеряна скромная крепкая нить,
   Что должна позволять нам совсем не по-дикому жить...
   Догоняем прогресс на телеге забытых веков.
 
 
   **
 
 
   Эти люди в беретах скупы на слова.
 
 
   Пусть и мимо уходят дары и наличность,
   Пусть данайская правда качает права,
   Пусть не танки - дрезины, шаланды и брички,
 
 
   Пусть снегами забвенья укрыт перевал,
   Пусть сдают их поротно почти что публично,
   Пусть их судят всё те же, кто их же сдавал,
   Пусть казнят их жестоко почти что по Линчу,
 
 
   Пусть не ласкова к ним и небес синева,
   Пусть девчонка не ждет, а с одним из зевак,
   Пусть Фортуны капризной характерец сбивчив,
 
 
   Пусть им песнь не поют ни Ротару, ни Кинчев,
   Пусть молчат, раз умеют молчать, жернова...
 
 
   Пусть легенды по праву слагает молва.
 
 
   ***
 
 
   11.
 
 
   Догоняем прогресс на телеге забытых веков,
   Догоняло давно поджидает табличка "Утиль",
   Нам внушили, что сало должно называться бекон,
   Но забыли внушить, что со свежим не вяжется гниль.
 
 
   Нас позвали туда, где нам нечем козырное крыть,
   И вручили, чтоб руки занять, в двух пакетах поп-корн,
   И ловили китов, ну, а нам оставляли лишь криль,
   И ссылались всегда на не читанный нами закон...
 
 
   А потом свора приставов ринулась в наш монастырь,
   И пыталась забрать, что мы сами украсть не смогли,
   Мироточили лики со сводов, слепленных из глин,
 
 
   Мы ведь тоже из глины, нас тоже когда-то слепил,
   Тот, о Ком мы мечтаем, Кто может нас позже простить...
   Лоскутами мечты все латаем пустые холсты.
 
 
   **
 
 
   Пусть легенды по праву слагает молва.
   Как сжимали за ручки наборные финки,
   Как хлебали из финской забористой крынки,
   Как сочились стыдом, выходя из котла,
 
 
   Как за "гвардией" шли по тылам - не на рынки,
   Как на смерть восходили, горланя "Калинку",
   Как десантская кровушка с неба текла,
   Как ловили их клены, и ель, и ветла,
 
 
   Как их резал хирург на столе без простынки,
   Как их резал на подлость гебешник-****инка,
   Как прощала им жизнь, как ждала у тропинки,
 
 
   Пусть и резали порезом горло врага...
   Пусть им утро сулила вечерняя мгла,
   Пусть не ангелы - кровью крапят купола.
 
 
   ***
 
 
   12.
 
 
   Лоскутами мечты все латаем пустые холсты.
   А могли расписать и вплести постулатно латынь,
   Да внахлест иероглифов гладью в сто тысяч стежков
   Про равнины и горы, про реки в канве бережков...
 
 
   А потом и истории тысячу строк подпустить,
   Про веселье и смуту на всей превеликой Руси,
   Не забыть про героев, которых прославил Батый,
   Не забыть рассказать про славян: Ржев, и Брест, и Хатынь...
 
 
   Сколько братьев славянских на войнах сложило голов,
   А теперь превратить нас желают в скотов и врагов.
   Никому не нужны без России хоть сто Украин,
 
 
   Никому без России не нужен абхаз иль грузин,
   Но опять мы увязли в раздора проклятой грязи...
   Не горжусь я уловом таких вот безрадостных слов.
 
 
   **
 
 
   Пусть не ангелы - кровью крапят купола.
   Им в раю приготовлен греховности вычет,
   Но хочу я молить у калитки Петра:*****
   "Дай им яблок отведать!" - суют нашатырчик...
 
 
   Говорят мне, что с ними не умер едва,
   Когда смертным свинцом нас душман поливал...
   Я вернусь к ним, ведь я не обидчив,
   И мы вспомним тогда, что за пуп - Анава.
 
 
   И споем про Афган популярный мотивчик.
   А потом мы покинем тот сладостный рай,
   И пойдем залихватски по адским тылам,
 
 
   И загоним чертей с их кострами в фонтан,-
   За фашистов, за духов, за геев, за чичей...
   Бой - не место для слабых слюнтявых приличий...)))
 
 
   *****Говорят, Петр стоит у врат Рая.
 
 
 
   ***
 
 
   13.
 
 
   Не горжусь я уловом таких вот безрадостных слов,
   Мне нужны торжества, но не праздник дебильный сурков,
   Мне не надо индеек и самых изысканных вин,
   Мне бы Спас тот понять, что у нас лишь всегда на крови.
 
 
   Мне бы вырвать чужое, и вырастить наше, своё,
   Потому что я - русский, и в этом все счастье моё.
   Это Пушкин, Михайло, Суворов, Левша, Ушаков,-
   Их мне чествовать должно - не дурно смердящих зверьков.
 
 
   Так поверьте ж в Россию, ведь время России пришло...
   И я в пафосе этом, признаюсь, нисколько не нов,
   Пусть же будет, Читатель, в судьбе твоей все хорошо!
 
 
   Ну, а если смеешься, мол, снова на дурня нашло,
   И тогда не обижусь: всего-то - смеется - делов...
   Плох тот горе-рыбак, что не верит в грядущий улов..
 
 
   **
 
 
   Бой - не место для слабых слюнтявых приличий.
   Вон как нано частицы усиленно ищут,
   Без которой, наверно, не мыслим Грааль,
   Тоже вроде бы бой. Но какая мораль?
 
 
   Бой за место, за сан, за работу, за пищу...
   В суете незаметно приходит февраль...
   Вспоминают Афган, и живых, и погибших.
   И тоскливо, и гадко, и прошлого жаль...
 
 
   Бой! Где ясно с врагом. Хочешь выжить - ударь.
   Жизни чаша боями и миром полна,
   Умный - это не значит силен и задирчив...
 
 
   Но "Вставай!"- всей стране говорила Она,
   И к призыву такому ты был восприимчив...
   Побеждать, ведь Отчизна - всему голова...
 
 
   ***
 
 
   14.
 
 
   Плох тот горе-рыбак, что не верит в грядущий улов...
   На побывку в распутье лихое грядущих стихов,
   Я прошу без упреков серьезных меня отпустить,
   Ведь я искренен был на корявом сонетном пути...
 
 
   Если ж чем-то обидел, простите поэта легко,
   Лукоморье - не сказка, а сказочный берег морской,
   Там на привязи много таких вот, как inek, котов,
   Но не каждый из них на сонетный поступок рискнет,
 
 
   Если ж будут такие, Дай Бог им удачи в пути...
   Доплетаю, сонет, отпусти меня в жизнь, отпусти...
   Я из племени Рифмы, из стаи голодных стрелков...
 
 
   Мои стрелы - стихи, я за каждый ответить готов.
   Не спешите в меня вбить тот кол критиканства осин...
   Мы из времени Лет. Мы из цикла поступков и снов.
 
 
   **
 
 
   Побеждать, ведь Отчизна - всему голова...
   Я наскучил, наверно, тебе, старина?
   Так закажем повторно холодной графинчик!
   Наше право, его заслужили сполна.
 
 
   Эй, Россия! Кавказ, Ленинград и Москва,
   И Саранск(!), и Чита, Пермский край и Бердичев...
   Пацаны! День десанта отметим! Давай!
   Наливай, наливай, наливайналивай...
 
 
   Знаем, в чем наша сила, и стать, и горды чем...
   И гуляют седые в беретах - братва,
   Что служила в воздушно-десантных войсках.
 
 
   Ведь сегодня для них этот праздник-мечта,
   И для них - персонально и в средних веках -
   Парашют изобрел Леонардо да Винчи.
 
 
   ***
 
 
   Мадригалы.
 
 
   Мы из времени Лет. Мы из цикла поступков и снов.
   Мы бежали сюда из этюда людской пустоты.
   Мы из сказок страны, в коих любим одних дураков.
   Потому, что и сами мы жертвы своей простоты.
 
 
   Мы из песни тоски, из рассказов с песочной строкой.
   Наркотических грез, что сжигали обратно мосты.
   Мы из племени тех, кто в наколке над левой рукой
   Попытался создать своей карме надежный посыл.
 
 
   Мы не авторы, нет, - лиргерои, - удел наш таков.
   Крепостные мы - факт, и надежно поджали хвосты.
   Догоняем прогресс на телеге забытых веков,
   Лоскутами мечты все латаем пустые холсты.
 
 
   Не горжусь я уловом таких вот безрадостных слов,
   Плох тот горе-рыбак, что не верит в грядущий улов...
 
 
   **
 
 
   Парашют изобрел Леонардо да Винчи.
   Человеком десантника мать родила.
   Рождеством ВДВ день в историю ввинчен.
   Что ответит десант на вопрос "Как дела?"
 
 
   "Да! Никто, кроме нас!"- суть десантника в кличе.
   "Да! Никто, кроме нас!"- Русь на подвиг звала.
   "Да! Никто, кроме нас!"- свят десантный обычай.
   "Да! Никто, кроме нас!"- за Добро против Зла.
 
 
   Прославляли десант не застольные спичи.
   Эти люди в беретах скупы на слова.
   Пусть легенды по праву слагает молва.
 
 
   Пусть не ангелы - кровью крапят купола.
   Бой - не место для слабых слюнтявых приличий.
   Побеждать, ведь Отчизна - всему голова...
 
 
  ******
 
 
  Глина.
 
 
 
  Люди одетые - это живые.
  Эти - нагие - остывшие трупы.
  В белом - медсестры - бойцы хирургии.
  Между живых и нагих. Боль - доступна.
 
 
  Время богато паллиативом...
 
 
  Времени не было. Боль - под завязку...
 
 
  Режут одетых.
  Те, что нагие,
  Больше не верят в загробную сказку:
  Их больше нет.
  Речитативом
  Гонят из них дух и душу на небо...
  Тех, что одеты, пилами пилят,-
  Судьбы крошатся чертям на потребу.
  Реинкарнация? Нет, хирургия -
  Адовы муки спасения жизней...
  Им не завидуют те, что нагие.
  Мертвым живые завидуют присно.
  Богу завидуют люди в халатах -
  Им бы забаву слеплений из глины...
  В зависти этой не виноваты
  Эти медсестры военной годины.
 
 
  Люди стреляют, люди калечат,
  Люди кричат от обиды и боли...
 
 
  Гнетом все это на хрупкие плечи...
 
 
  Нет на земле человечнее доли.
 
 
  Доли больнее нет, чем человечья.
  Боги простили б, когда б они были,-
  Только нужна ли нагим эта вечность...
  Если уже человечность остыла?
 
 
 
  Время богами паллиативно,
  Времени мало на жизнь, человече.
  Помним пещеры, Афины и Фивы...
 
 
  Мир не киты держат,- хрупкие плечи...
 
 
  ***********
 
 
  Белая кость.
 
 
  Мы сидим у окна, за которым холодным, дождливым
  Наказаньем за что-то карают людей небеса...
  Так давно я не спал, обстоятельства несправедливо
  В беспробудство скитаний ввергали меня ото сна...
 
 
  Принеси же мне сон, как кувшинчик парного, хозяйка...
  в нем тот запах из детства с краюхи несдобной судьбы...
  я вдохну этот сон и укроюсь небесной изнанкой...
  и смахну поцелуем слова с твоей сладкой губы...
  принеси же мне сон, новоявленный, сладостный, жаркий...
  пусть он будет с мечтою одной неземной высоты, -
  мне дарила судьба очень редко такие подарки, -
  там чужбинное "Вы" превращается в близкое "ты"...
  с этим "ты" я усну сразу в нежное теплое счастье...
  возвращенью меня, пробужденью меня не спеши...
  те ночные дожди - это прошлого злое ненастье...
  эти чистые сны - воскрешенье бродячей души...
 
 
  Мы сидим у окна, за которым сменяя друг друга,
  С того самого вечера много чего пронеслось...
  Мне опять не понять, это сон или новая вьюга
  К испытанью зовет пресловутую белую кость...
 
 
  ***********
 
 
  Октябрина.
 
 
  До пятнышка, до листика знакомо,
  Но каждый раз терзает и знобит.
  Природа словно выгнанный из дома
  Беспечный беззащитный сибарит
  Каким-то неизвестным потрясеньем.
  Собраться и одеться не успев,
  Сверкает наготою. И в стесненье
  Надеется на счастье как на блеф...
  Взгляд из окна. Там осень. Под копирку
  Из года в год. Палитра октября.
  Как пьяный, ясень - ветки врастопырку...
  Столбы...столбы...как вехи, строго в ряд.
  Никто бы не завидовал успеху,
  Что выпал и застал судьбу врасплох,
  А взгляд готов и к горестям, и к смеху,
  Не холодно ему и не тепло...
  А где же стыд? Сквозь обнаженья к звездам
  Летит простой - не похотливый - взгляд...
  Идти нет сил, а возвращаться поздно,-
  Такой вот философский листопад...
  Вернул бы взгляд, да прошлое морозно -
  Как вспомнишь, словно плетью, холодком...
  И что за хрень нам вводится подкожно
  И гнет сильнее с каждым октябрем...
 
 
  **************
  Лист.
 
 
  У дачных листьев судьбы очень схожи,
  По осени горим мы на кострах
  Сгребают нас в денек весьма погожий
  На небеса науськивая страх...
 
 
  Моя судьба легка и тороплива.
  О ней так много писано в стихах -
  На смерть мою их выплеснет приливом -
  Поэты тоже пишут второпях.
  Меня сожгут в числе таких и прочих,
  О нас не скажут гордо: "Не горят..."-
  Трещат костры с бессильем многоточий,
  Вдоль улочек раскиданные в ряд.
  Нам больно. Пожираемые жаром
  Живое выдыхаем в небеса,
  А кто-то, вверх подброшенный пиаром,
  Стремится вознестись на небо сам.
  Зажатые периметрами соток
  Мечтаем о безмерности лесов...
  Наотмашь бьют нас спазмы наших глоток,
  Больнее нет невысказанных слов.
  Горят костры, в них много нынче листьев,
  Удачен год, весна была красна,
  Но снова осень. Пламя губит присно
  Все лучшее. И с легкостью листа...
  *************
 
 
  Экспромт друзьям на день разведчика.
 
 
 
  Спорит лето с холодом до драки,
  Нам с похмелья это ни по чем.
  Мы решили ехать в Лаго-наки,
  Чтобы день отметить горячо.
  День разведки - это вам не чача,
  Чачей запиваем мы шашлык.
  Кто в засаде ночку отышачил,
  Тот судьбу попробовал на клык.
 
 
  Вспоминаем, словно все сегодня:
  Вечером в засаду или в рейд,
  Ноченька с душманами нас сводит,
  Припасая сложностей ?up grade?...
  Днем бывает тоже не до смеха,
  Ми восьмой винтами пробурчит
  Что-то там про счастье и успехи,-
  Слышали б слова те басмачи...
 
 
  Дневка, караван, лиса-удача,
  Сумерки - начало всех начал,
  Нас они от глаз душманских спрячут,
  Лишь бы ПБС не подкачал.
  Высидим, дорвавшись до охоты,
  Жарко в этих драках трассерам...
  С завистью глядит на нас пехота -
  Спит разведка крепко по утрам.
 
 
  Слышали мы как в ночи кромешной
  Мельница кукует у ручья...
  Враг согласен на ничью, конечно,
  Только на хрен нам его ничья!
  Впереди в бою и на параде,
  Только за победу до конца!
  Честь разведки - это не награды,
  Нам важней не потерять лица!
 
 
  Мы сидим, а небо сыплет звезды...
  Чача и крепка и горяча.
  "С Днем разведки!"- рано или поздно
  Будет счастье и тебе, Бача!
 
 
  ******
 
 
  Ноша пешки.
 
 
   Еще не проблевавшись от великой,
   Попойку смерти новую нашли...
   Вечерня, где все члены, а не лики,
   Решала судьбы жителей земли.
   Шарбат Гулла*, ты с глиняным кувшином
   Дорожкой семенила от ручья,
   Не ведая, что русские мужчины
   Придут с войной, и будет им ничья.
   А я тогда кизиловою клюшкой
   Играл в хоккей с друзьями на катке...
   А смерть варила жизнь в кровавой юшке,
   Смакуя боль людей на языке.
   Пятнадцать тысяч, если верить сводкам,
   С попойки той обратно не пришли...
   А двести тысяч смыть пытались водкой
   Синдром, что впился в поры их души.
   Нескладна, некрасива и безбожна
   Была для всех афганская война...
   И до сих пор понять мне невозможно
   Была ли в этом и моя вина,
   И кто я: оккупант иль потерпевший,
   И пью за что под Третий тост сто грамм...
   Не много ли взвалил на плечи пешки
   Большой державы маленький Афган...
 
 
 
   * 12-летняя афганская девочка -
  знаменитая фотография Стива Маккьюри (Steve McCurry),
  сделанная им в лагере беженцев на афганско-пакистанской границе.
  Советские вертолеты разрушили деревню юной беженки,
  вся ее семья погибла, и, прежде чем попасть в лагерь,
  девочка проделала двухнедельный путь в горах.
  После публикации в июне 1985 года
  эта фотография становится иконой National Geographic.
  С тех пор этот образ где только не использовался -
  от татуировок до ковриков, что превратило фотографию
  в одно из наиболее растиражированных фото в мире.
 
 
   **************
 
 
  Камни памяти.
 
 
  Погода - снёнкам благодать,
  И мне бы лечь на дно...
  Но память сукой как всегда
  Рвет памяти рядно.
  И вьет веревку из пеньки,
  Да грубых лоскутов,
  И мне насмешливо: "Прикинь..."-
  И эхом вдруг: "За что?"...
 
 
  Мне память с шеи не сорвать,
  Веревкой - на кашпо.
  Еще сложней собрать в слова
  Ответ на крик: "За что?"
  За что, за что, за что, за что?-
  Из женских глоток боль,
  Их души-окна...траур штор...
  Нам - выжившим - с тобой.
  Их - этих окон - черный крест,
  Нести - не донести...
  Пятнадцать тысяч неневест,
  Хотят меня простить.
  Пятнадцать тысяч матерей,
  В мгновенье постарев,
  Глядят из черноты дверей
  На спины сыновей.
  Им - пережившим сыновей -
  Не будет хорошо.
  Их даже ангела свирель
  Минором бьет: "За что?!"...
  Зачем, прилюдно им божась,
  Я вру: "Они живут..."-
  Во след им кинув комьев грязь,
  Себе я льготу жду?
  Ужель на память наплевав,
  Решили: не грешно...
  Не превращаются в слова
  Три камня: "Ни за что..."
  Мне легче кару понести,
  Шагнув обратно в ад,
  Чем, комом правду сжав в горсти,
  Ответить однова...
 
 
  ******
 
 
  Рядно.
 
 
  Погода - снёнкам благодать,
  И мне бы лечь на дно...
  Но память сукой как всегда
  Рвет памяти рядно.
  И вьет веревку из пеньки,
  Да грубых лоскутов,
  И мне насмешливо: "Прикинь..."-
  И эхом вдруг: "За что?"...
 
 
  Мне память с шеи не сорвать,
  Веревкой - на кашпо.
  Еще сложней собрать в слова
  Ответ на крик: "За что?"
  За что, за что, за что, за что?-
  Из женских глоток боль,
  Их души-окна...траур штор...
  Нам - выжившим - с тобой.
  Их - этих окон - черный крест,
  Нести - не донести...
  Пятнадцать тысяч неневест,
  Хотят меня простить.
  Пятнадцать тысяч матерей,
  В мгновенье постарев,
  Глядят из черноты дверей
  На спины сыновей.
  Им - пережившим сыновей -
  Не будет хорошо.
  Их даже ангела свирель
  Минором бьет: "За что?!"...
  Зачем, прилюдно им божась,
  Я вру: "Они живут..."-
  Во след им кинув комьев грязь,
  Себе я льготу жду?
  Ужель на память наплевав,
  Решили: не грешно...
  Не превращаются в слова
  Три камня: "Ни за что..."
  Мне легче кару понести,
  Шагнув обратно в ад,
  Чем, комом правду сжав в горсти,
  Ответить однова...
 
 
  ******
 
 
  Короче - длиннее...
 
 
  "спит мягкий знак, и слово "жизн" - короче,
  но, как и прежде, слово "смерт" - длинней."
  (А. Кабанов)
 
 
 
  "Начните верить..."- фразой в переписке
  Меня сегодня даже не убить.
  И время вычистило весь песок газнийский
  С зубов при помощи щетины на "to bee..."
  Не барствую, но здраво различаю
  Средь прочего "не барские" дела...
  Но горный воздух вкуса молочая,
  Но мрак кяриза в сводах анфилад,
  Но выстрелов раскатистое эхо,
  Но взрыва в подзатылье острый лом,
  Но мудрость поражений и успехов,
  Но доля мужика - "сад-сына-дом"...
 
 
  "Начните помнить..."- реплика забытых
  Меня повторно в реку не влечет.
  Ведь даже из разбитого корыта
  Вода пусть худо-бедно, но течет...
  Не пьянствую, но воду распознаю,
  Разбавившую честное вино...
  Но вкус солярки в каше из сухпая,
  Но фляжки запах пополам с бедой,
  Но смачное до искренности слово,
  Но гильзы медальонное нутро,
  Нет бывших, я не верю и в готовых,-
  Есть мужество держащих жизни строй...
 
 
  А слабость - как картавящего слово,-
  Но смысла - ни добавить, ни стереть:
  Короткий век, и жить давно не ново,
  Живу и помню. Укорачивая смерть...
 
 
  ************
 
 
  Блинчики.
 
 
  Мне бы ту картошечку в мундире,
  Мне бы эти блинчики теперь...
  Накрепко бы отсидеть в сортире,
  Не стремясь прикрыть плотнее дверь...
  К вороту прижать подшивой нитку,
  Плотненько - стежок не разглядеть.
  Выразить "признательность" напитку,
  С рецептурой кемела в судьбе.
  Зачерпнуть бы из котла "параши",
  Маслица цилиндрик - на хлебец...
  Разрядить бы в небушко калашник,
  Крякнув для порядка про ****ец.
  Ваксой натерев и пастогоем
  Нужные блестящие места...
  День побыть до дембеля в героях...
  Красота, скажите ж, красота!
 
 
  А потом домашними борщами
  Вкус параши на зубах забить...
 
 
  С кем-нибудь помериться мощами...
  И до смерти Родину любить...
 
 
  **************
 
 
  Афган.
 
 
  Вниз лицом лежит Афганистан.
  В пыль и дым разметаны дувалы...
  Память, добиваешь, перестань!
  От войны во мне и так немало...
  Сгорбленные ветки у реки,
  Вены, словно вскрытые арыки...
  Погаси, рассудку вопреки,-
  Прошлого всплывающие блики...
  Стоны так пронзительно тихи,
  Значит, мой товарищ умирает...
  Господи, прости ему грехи,
  Дай ему хотя бы пядь от рая...
 
 
  Память забирается в стихи,
  И они во тьме ночной сгорают...
 
 
  Вниз лицом лежит Афганистан,
  Мы идем тропой мемориальной...
  Лики, имена...Здесь неспроста
  Звон колоколов и звон медалей...
  Руки воздевают дерева,-
  Вера у молящихся святая...
  Здесь не произносятся слова,
  Здесь лишь человечность обитает...
  Слышится дыхание и плач,
  Доблесть своих лучших поминает...
  Господи, прощение назначь,
  Дай им подышать в тени у рая...
 
 
  Память, ты спаситель и палач,
  Я тобой казнюсь и выживаю...
 
 
  ********
 
 
  Невский экспресс.
 
 
  Все меньше переулочков Арбата;
  Заброшенных полей не перейти;
  Все проще спеть все песни про комбата,
  Трудней батяню в армии найти.
  И ладанку все меньше ощущают,
  Входя в похмелье, как в молельный дом,
  И хорошо, что зимы не крепчают,
  Но плохо, что иного мы не ждем.
  Все ищем верный путь и не находим,
  А сани едут вниз и не везут...
  И вся страна при бате, но в народе
  Другого батей истинным зовут.
  И думаем, что вырвались из смуты,
  Раз празднуем по поводу того,-
  На деле не прожили и минуты
  Без смутного поветрия мозгов.
  А после нас нам будет просто поздно
  Понять, что задержалась Русь в пути:
  Там - Грозный-царь, тут - горный город Грозный...
  На небе - Бог, как нас ему простить?
  И мучают нас прежние вопросы,-
  Ответы обещают лишь в раю...
  Лежу я в том вагоне под откосом,
  И ангелов, и смерть не признаю...
 
 
  ********
 
 
  Солдаты.
 
 
  Мы так мирно живем, уповая на близкое чудо,
  А потом нас с тобой белый голубь повестки найдет,
  И мы выпадем в грязь, и сыграют нам медные трубы,
  И настанет война и отменит она наперед
  Все, что знали с тобой, а потом - то, что мы и не знали,
  На остатки судьбы ей, как видно, давно наплевать,
  Ну, а мы устоим в перекрестье вранья и морали,
  Чтобы задним умом в свою юность швырнуть плевела.
  И поймем мы, Бача, что-то исконное, человечье...
  Но труднее всего нам с тобою друг друга понять...
  Белый голубь летит, и война продолжается вечно,
  И то близкое чудо минует тебя и меня...
  По глотку - и в покой, нам помогут осколки гранаты,
  Что осталась последней в одной уцелевшей руке...
  Это просто война, и на этой войне мы - солдаты,
  Пусть играет труба там, куда мы уйдем налегке...
 
 
  ******
 
 
  безрыбье. сонет.
 
 
  Мы из времени Лет. Мы из цикла поступков и снов.
  Мы бежали сюда из этюда людской пустоты.
  Мы из сказок страны, в коих любим одних дураков.
  Потому что и сами мы жертвы своей простоты.
 
 
  Мы из песни тоски, из рассказов с песочной строкой.
  Наркотических грез, что сжигали обратно мосты.
  Мы из племени тех, кто в наколке над левой рукой
  Попытался создать своей карме надежный посыл.
 
 
  Мы не авторы, нет, - лиргерои, - удел наш таков.
  Крепостные мы - факт, и надежно поджали хвосты.
  Догоняем прогресс на телеге забытых веков,
  Лоскутами мечты все латаем пустые холсты.
 
 
  Не горжусь я уловом таких вот безрадостных слов,
  Плох тот горе-рыбак, что не верит в грядущий улов...
 
 
  ************
 
 
  Декабрь пройдет, и кончится январь,-
  Банально, как из ран кровотеченье...
  На завтрак кофе и сырок "Янтарь".
  И джем клубничный слоем на печенье.
 
 
  Туманит. За окном ни зги пятном.
  Прогноз грозит дождями в понедельник.
  И так весь месяц небо под рядном.
  Пора переходить на зимний тельник.
 
 
  С погодой и с футболом не везет.
  Надежда на закон про сохраненье:
  "Убудет там, откуда вор сопрет,-
  Прибудет..."- в этом толика сомнений.
 
 
  Достаточно прорех в системе мер:
  Во вторник царь решил свалить в премьеры,
  Окончен бал, сегодня ведь четверг,
  А дождь и бал - у них одни манеры.
 
 
  Я не грущу, мне хочется рыдать,
  Но траур был устроен в понедельник,
  Хотя давно уставшим от дождя
  Действительность и траур безраздельны.
 
 
  Дадут опять декаду выходных,-
  Безвылазность нужна лихой попойке.
  Прибыть туда, где каждый первый вдрызг,-
  То место так похоже на помойку...
 
 
  Давно пора менять систему мер...
  Чтоб дождь так дождь, леченье так леченье.
  Чтоб царь так царь, ну, а премьер - премьер...
  Банально же...Как джем с кровотеченьем...
 
 
  *********
 
 
  Шапито.
 
 
  Шары, салюты, елка...Шапито...
  Подарки, апельсины, Дед Мороз...
  Порой вернуться хочется до слез,
  Туда, где о войне не знал никто.
 
 
  От мирных грез два шага до войны,
  А кто послал, я выяснить не смог,
  Мне выставили долг, и без вины
  Отправили в Афган за парой строк.
 
 
  Портянку и сапог нашла нога,
  До синих вен сжимая кулаки,
  В "учебке" представлял я свой Афган
  Апострофом неведомой строки.
 
 
  Апострофы в рассказах о боях,
  Апострофы в заметках из газет...
  Я ваксой замалевывал свой страх
  До глянца на морщинистой кирзе.
 
 
  В ночи и Ашхабад всегда красив,
  Я видел ту красу через брезент,-
  Мы ехали как в банке иваси,
  А сумрак заметал за нами след.
 
 
  А утро нас лишило наших грез,-
  Смотрели вниз, открыв глаза и рты,
  Как сам Кабул неумолимо рос
  И падал к нам с бездонной высоты.
 
 
  И мы к нему, вернее,- самолет...
  А к нам война, в глаза пуская пыль...
  Мы к ней свалились,словно мумиё,-
  Отстрелом от действительности - в быль.
 
 
  А дальше - пересыльное гнильё,
  Сравнимое с вокзальной бомжотнёй -
  С претензией на будто бы жильё,
  Соседствуя с как-будто бы войной.
 
 
  Там много, кто служил, и в орденах,
  Я знаю, возвратился "из войны".
  Салют вам, пусть уважит вас Аллах,
  А я не уважаю. Без вины.
 
 
  Отвлекся, но достойны. За значки
  Успели все достоинство продать.
  Отродье пересыльное - рачки -
  В обличье тоже вроде бы солдат.
 
 
  Ну, вот и нам подали вертолет -
  Коровой его кто-то обозвал -
  "Куда? В Газни? Ну, вешайся, народ,"-
  Нам в спину пересыльщик пожелал.
 
 
  Летели долго. Кто-то заскулил,
  Мол, слышал, что сбивают всех "коров",
  И я просил у матушки-земли,
  Чтоб сразу смерть, без долгих докторов.
 
 
  Газнийский "космодром" нас не встречал-
  Смеркалось, да и фиг ли толку в нас:
  "Две сотни необстрелянных "галчат"
  Взамен бойцов, уволенных в запас.
  Не шарят, не секут,- дерьмо дерьмом,
  И как с такими дальше воевать..."-
  А мы сопели громко да молчком
  В ответ на те обидные слова.
 
 
  Потом, когда везли "Уралом" в полк -
  Семнадцать километров - без дорог,
  Всяк, много говорящий даже, смолк
  И сжал все то, что раньше сжать не мог.
 
 
  Потом стрельба. Стрелял КПВТ.
  Кто нам о том тогда растолковал?
  Да, я пригнуться так тогда успел,
  Что шапку обронила голова...
 
 
  Мне было страшно. Честно признаюсь.
  Теперь смешно всё это вспоминать...
  Раздразнишь память, и она как гусь
  Начнет тебя из прошлого щипать.
 
 
  Вот. Как-то вспомнилось. Опять под Новый год.
  Гибридом - совпаденье и напасть.
  Играют без конца в войну и го -
  Сударство - гуттаперчевая власть.
  И спорим - веха, праздник или...что?
  Под магией греха и круглых дат
  Философ умирает, но солдат
  Вернется на минуточку туда...
 
 
  Шары, салюты, елка...Шапито...
 
 
  ******
 
 
   В страну, что с намоленных пор
   Не выдавит слова прощения,
   Ты шел, не добитый вупор,
   Без права на возвращение.
   Где суть поделили давно
   На власть и заветное - 'родина',
   Где патриотизм и говно
   Не ценят, поскольку много их.
   Ты вышел, солдат страны,
   Что стал без вины оккупантом...
   Ты стал ветераном войны,
   Забытой страной аккуратно.
   Мы ищем погибших живых,
   Их память страны убила,-
   Страна, что не помнит своих, -
   Воистину страшная сила.
   Их рвали, сметая следы
   С песка как улики скупые.
   Так вышло: с войны до беды
   Мы стали стране неродными.
   Но ты свой закончил поход,
   Ты выжил и вышел. Живи же!
   Смотри, это твой небосвод,
   Он с каждой секундой все ближе...
 
 
  ********
 
 
   Бьется в тесной печурке огонь...
   (из песни).
 
 
 
   Для пехоты и 'краснуха' - шпроты,-
   Зампотыл закладке не главред,-
   Хлеборезу тоже жить охота,
   А пехоте права жизни нет.
   Модулей не видела пехота -
   Тумбочка, кровать и табурет;
   Хорошо, коль ранит на излете,-
   Койка в один ярус - кабинет!
   Радости не дарит расширенье:
   'Цинк' вам не жилплощадь -
   Тесный гроб.
   Запахи солдатства. Не сирени.
   Ни один 'Шанель' их не забьет...
 
 
 
   В честь погибших убраны кровати,
   Чем богаты - почестей 'уют'...
   Пару дней - и почестей тех хватит -
   Нет в пехоте выходцев из знати,-
   А кроватям новеньких пришлют...
 
 
 
   Мало мы наслушались 'Каскада',-
   Трудно утаить магнитофон:
   Ушаков - майор с 'особым' взглядом -
   Налетал на 'Шарпы' как грифон.
 
 
 
   Рассказать еще или не надо?
   Бьется все в печурке огонек...
 
 
 
   Я бы спел вам, детки, из 'Каскада',
   Только вот желанья что-то ёк...
 
 
  ****************************
 
 
  пехота
 
 
  Откуда знать мне, спросишь, о пехоте?
  Забыл бы, да забыться не дают:
  То выстрелит мениск, то нервом хлопнет,
  Да так, что лучше встретиться в раю.
 
 
  Кому сказать, да слов не наберется,-
  В горячей фляге больше нет воды...
  Пехота - след. Во мне он остается...
  Жить можно. Если б не было войны.
 
 
  В горах, где турбулентность, вертолеты
  Махнули нам бессильными винтами:
  "Мы выдохлись, а вы...а вы - дойдете...
  Пехота - это сами...сами...сами..."
 
 
  Сквозь грохот боя танки рокотали:
  "Нельзя туда нам - бьют гранатометы!
  Сожгут броню, а вы...а вы - дойдете...
  Пехота - это сами...сами...сами..."
 
 
  Изыски - назовут мотострелками -
  "Филологов-штабистов" ***та -
  Пехота есть пехота. Простота
  Названия - солдатскими сердцами,
 
 
  И выдохом: "Все...наша высота..."-
  Пехота - это сами...сами...сами...
 
 
  ***
 
 
  Новогодний экспромт.
 
 
  Тут должно быть фото, где Вы все валяетесь пьяными под елкой.
  Представьте себе...
 
 
 
 
 
 
 
  Даже если меня (непечатное слово)
  Эти странности жизни и суть бытия,
  Окопавшихся - Вас - С Новым Истинным Годом!
  Будьте здравы и будьте! Всего Вам, Друзья!
 
 
  Даже если (опять не печатно) Муратов
  Замахнется на всё, табуреткой грозя,
  Вы его успокойте стихом аккуратно,
  Будьте к Скверу добрей! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  Если Юра Беридзе - о нем лишь печатно -
  Скажет тост по чеченски, не надо стрелять:
  Его слово сильней, чем стрельба автомата,
  Будьте чище, светлей! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  Если все-таки Грог всех оденет русалок -
  Ведь зима на дворе, темы нет замерзать -
  Упадет легкой тьмой раздобревший Можаров,
  Будем легче, честней! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  Если спрыгнет в окоп бородатый Плеханов,
  Штык-ножом "Альманаха" наш бруствер пронзя,
  Помашите над ним держаком-опахалом,
  Он такой же как мы! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  Если Супермордвин - в просторечье Семенов -
  В ночь под святки притащит роман "ДоНельзя",-
  Вы роман полистайте, ведь пишет достойно,
  Он же новенький (кхм)...С Новым Членом, Друзья!
 
 
  Чу, в степенной ночи чья-то косточка скрипнет -
  Не спешите о том половицы считать...
  Может, это в тот миг к нам пожалует Скрипник,
  Я б хотел - без балды - "Смерть в рассрочку" читать...
 
 
  "Шелкопрядов винить не тебе, человече!
  Созиданье - у них, у тебя - путь из войн..."-
  Это Карцев прошел. "Путь" его - уже - вечен...
  Мне бы, Саша, пройти хоть пол шага с тобой...
 
 
  Если хочешь баллад, будь поближе ты к деду,-
  Лишь в его блиндаже ты балладу найдешь,
  А не хочешь баллад - обращайся к мамеду,
  Только знай, тот мамед далеко не Кошкош...
 
 
  Я однажды прочел - дело было средь буден -
  Троекратную правду - как храм без гвоздя
  Эту правду срубил суперзодчий Прокудин...
  Я хочу стать таким! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  Если Толя Гончар сцену строит под тюбик,-
  Значит, базу возьмем и изловим язя...
  Так воспеть глухарей и порошу...Эх, Любо!
  Раз писать - до седла! Словно шашкой казак...
  (Я отвлекся? Ок, с Новым Годом, Друзья!)
 
 
  Осипенко сказал: "НикитА - не Никиша!"-
  Как от реза до "л"...И Париж - не Рязань...
  Я бы эти "Записки..." поставил в ту нишу
  Вместо статуй святых, что взорвал талибан...
 
 
  "Мародера" читали? Тогда вы в тип-топе:
  Там - инструкция выжить и жить до конца.
  Слово скажет Беркем - сфинктер сжался европы...
  Как Окопке не слыть у такого Бойца...
 
 
  У Загорцева есть еще столько в запасе
  На любую из букв (или цифр) "Городов...",
  Что любому "Матросу..."доподлинно ясно,
  С кем последний окоп поделить я готов...
 
 
  На Окопке уже очень много Талантов,-
  Всех экспромтом накрыть мне не хватит "груздя",
  Если я Вас обидел, въебите мне...матом (контекстная реклама "ЗабВО" Сквера),-
  Все Вы дороги мне! С Новым Годом, Друзья!
 
 
  ************
 
 
  Имени 15 февраля.
 
 
  Мы пришли к Нему вместе по красной дуге -
  Это молнии памяти гнали нас в спины,
  Райский сад отцветал. В лепестковой пурге
  Трудно враз различить лик, лицо и личину...
 
 
  Я был скован, неловок, сомнений мешок
  Мне мешал. Я смущался всего без причины.
  А напарник был весел, как майский денек,
  Он не думал про лик, и лицо, и личину...
 
 
  Я молчал, мне никак не давался ответ
  На вопрос о возможных грехах, покаянье...
  А напарник вошел в дверь с табличкой "Тот свет."
  И исчез, не сказав ничего на прощанье...
 
 
  Я остался один. Ни позвать, ни спросить...
  А позвать и спросить появилось желанье...
  Кроме русского знал я немецкий, фарси...
  Но душе не сказав ничего на прощанье,
 
 
  Я ушел, унося, все, что прожил, с собой.
  Я готов с этим всем и в закат, и в пучину...
  И расслышал во след Его фразу: "Не бой...-
  ся - в тебе твои лик, и лицо, и личина..."
 
 
  ************
 
 
 
  "Афган всё реже снится мне во сне.
  Со мною вымрет память, так случится.
  Тогда напишут "правду о войне"
  Историк, писарь и подобные им лица.
 
 
  И будет в правде той огромный толк,
  Одобрит этот толк вся заграница...
  Прочтет пацан и скажет:"Держат полк
  Историк, писарь и подобные им лица..."-
 
 
  И складностью солдатскую судьбу
  Штабисты хладнокровно отрихтуют,
  Учтут и спрос, и времени табу...
  А тот, кто помнит правду, ни гугу,-
  Не веря в правду лубяную...
 
 
  Куплю гвоздик и водки пузырек,
  Приду к мемориалу поклониться
  Всем, кто держал взаправду честь и полк -
  Святым героям, ликам их и лицам...
 
 
  А тем, кто хоть однажды запятнал
  Свою судьбу крысятиной штабною,
  Я кол срублю из вечного креста,
  Что тащат те, кто рядом был со мною,-
  Имею право, данное войною,-
  Мне верит Бог, и это неспроста..."-
 
 
  И вот к нему уж тянутся уста
  Того, кто предал Бога той весною...
 
 
  ********
 
 
  И за шкирку мороз, и за шкурку...
  Моисей, два часа не пройдешь,
  Может, ну его...слепим снегурку,
  Да взъядрим индевелую вошь?!...
  Магдалин-то, гляди, вдоль дороги,-
  Без любви двух шагов не пройдешь,
  Может, ну его...мы ж не убоги...
  Повезет, если вывезет вошь...
  Стынь подмышку, да из носу вьюшка,
  Бьет, а вроде-с-нежна и мягка,
  Няня, что там у Саши про кружку?...
  Чтоб о вшах не писала рука.
  Бунтовать? Разбиваться в лепешку?...
  Вон их сколько лепех на пути...
  Или это коров по дорожке
  К полынье прогоняли - попить...
  След, гляди...Столько лет не ходили
  По излучине той бурлаки...
  Ни души...Только русские мили...
  И три брата...И всё им с руки...
  Что твои сорок лет...Сороками
  Как шагами исхожена Русь...
  Брат на брата...Морозные камни
  Тянут шею, и радость, и грусть...
  А за шкирку - мороз...Над церквями
  Стынут лестницы в небо - кресты...
  - Моисей, ты пойдешь вместе с нами?...-
  Не ответит...и след уж простыл...
  **********
  Осколок.
 
  Это фото я выслал жене
   накануне нелегкого боя...
  Надпись: "...память..."- и подписи нет -
  Я домой не писал о войне, не хотелось жену беспокоить...
 
  Я, наверное, очень не прав.
  Но готов понести наказанье.
  Моя дочь, даже взрослою став,
  Не узнала, что был я в Афгане.
  Ни к чему. Без того ей в весну.
  Сколько тем есть помимо военных.
  Пусть живет, не встречая войну
  Ни в одной из известных вселенных.
  Пусть останутся черной дырой
  Для неё те два года афганских...
 
  Без меня - не рассыпался строй,
  Без меня - не убавилось братства,
  Без меня - не прибавилось льгот,
  Без меня - год за три - и не старше...
 
  Жаль вот только, что кто-то умрет
  Из ребят, в том бою пострадавших,
  И ещё не родят дочерей,
  И ещё не посадят деревьев...
 
  "Папа, знаешь, а дядя Андрей
   Мне сказал, что ты просто старлей,
   И в Афгане убит на Панджшере...
   Это правда?"-
 
   в ответ тишина...
   Мой ответ не поймать эхолотом...
   Я бы морду набил идиоту...
   Эх, Андрей...а ещё старшина...
 
   Поскорей бы вернулась жена -
   Забрала бы у дочери фото...
  *************
 
 
 
  Из копытца не пей,- в доброй сказке не зря говорится...
  Но мы в поисках истин болото под боком нашли,
  И лакали взахлеб ту водицу из бездны копытца
  Вплоть до ранних седин, до зазубрин рубцов и морщин...
  Я пришел в Божий храм, свою память принес к аналою,-
  Попрошу перечесть манускрипт не придуманных глав,
  Пусть подскажет ответ, пусть мне тайну былого раскроет
  И кому задолжали мы право дожить лет до ста...
  Пацаны-пацаны...В восемнадцать - не дети...Пехота!
  Убиенны за что, не могу тридцать лет разобрать...
  И к чему этот спор: "Двадцать первый иль все же двухсотый?"-
  Павший смертью в бою, но оставивший горе на мать...
  И таких матерей - даже свечи от цифры той стынут,
  А прибавить еще груз трагедий из жизни калек...
  А потом - друг на друга с войной...
 
  Бог не любит Россию,
  Раз избрал её местом убийства себя на земле...
  Друг на друга - про нас...Брат на брата...Что далее, Боже?...
  А в ответ мне молчание с якобы райских небес...
  Слышу, Бог не был русским...И это на правду похоже,
  Что Он продал Россию, и правит тут душами бес...
 
  Помолясь, выхожу я из храма опять на дорогу,
  Как бы ни было там - наверху,- всё равно
  НАДО ЖИТЬ!
  Ведь отходчива Русь...Зла не держим, поможем и Богу,
  Ведь Он тоже, поди, в восемнадцать Отчизне служил...
 
  **********
 
  Всяк стремится попасть в аристотели -
  Будто мудрость - не тождество слову...
 
  Слышу окрик: "Предатели...бросили..."-
  Нам постреливать в спину готовы.
 
  А еще голосят: "Оккупанты вы!"-
  Прямо в души словечек гвозди...
 
  Бьют контрольными: "Ваши спиваются!"-
  Добивают нас даже в морге...
 
  А я жив! И пока не каюсь!
  И Афган вспоминаю гордо!
 
  И сегодня - "За НАШУ память!"-
  Подниму с чистым сердцем горечь.
 
  Наше право - война за нами,
  Без фиаско и без виктории...
 
  Мы останемся пацанами
  Не объявленных войн истории...
 
  За нашу память, Бача!
 
  ***************
 
  "Линяет память. С тембрами эпохи
  Кто только в неё яду не вольёт:
  Герои, самозванцы, скоморохи,
  Бизоны, крысы, суслики и блохи,
  Три волка, тигр, и в массе - шакальё...
  К чему читать "правдивые" рассказы?
  Зачем афганцу - мне - паллиатив?
  Соляру бензовозами - "спецназы"
  Сдавали оптом в "кооператив"?...
  Зачем же ты, бача, под пули лазал?...
  Нет в памяти ответа, хоть убей!
  Там - в Чамкани - мы жрали голубей,
  И с мясом съели честь свою и славу,
  И быдлом называют нас по праву -
  Мы столько грязи носим на себе,
  И страх, что обратится грязь словами,
  В нас горьким кляпом душит те слова.
  За столько лет мы поняли едва,
  Что хода нет, что клеткой нам "е-2"...
  Мы пешки, хоть и мним себя слонами..."-
 
  На кухне...на рыбалке...у костра...
  Я слушаю тебя, мой брат-бача...
  И крышу мне срывает не моча,
  А горечь, что по-прежнему остра...
 
  Ты только...это...помни: "между нами..."
 
  ****************
 
  Что сегодня ждёт голь пехотную?
  И чего ей бояться сильней -
  Грязь людскую иль грязь подноготную
  (Кто из грязи подлей, что честней?),
  Или духовских мин завывание,
  Выворачивающее нутро,-
  На кого в этот раз?- не манною -
  Черным градом на пеший строй...
  Или пот вперемешку с пеклом,-
  С этим точно не будет проблем,-
  Где ж ты, счастьем стреляющий сектор,
  Вот бы им враз подставиться всем...
  Но взбугрив желваками скулы,
  Прохрипит лейтенант: "Вперед!"-
  И пехота, сопя и сутулясь,
  Пешим шагом за ним пойдёт...
  Ну, а там - что кому от судьбины,
  Им на карму давно наплевать:
  Кто боится стреляющих в спину,
  Тот не крикнет в атаке "ура!"...
  **************
 
  От весенних проталин взгляд берёт далеко,
  Не увидеть деталей, их домыслить легко.
  Санинструкторский опыт на детали богат,
  Память выхватит скопом не спасенных ребят.
  И не спрячешь за фразой сам себя: "всё,что мог..."-
  Нестерильной повязкой наградил меня Бог.
  Не просили запомнить, не просили спасти...
  Тяжеленные комья...ношу не в горсти...
  Не просили, зачем же на душе непокой?
  И чего же с надеждой ищет взгляд далеко?...
  **************
 
  Я забегу к тебе на чай?-
  Причин отказа не расслышу,-
  В кармане как бы невзначай
  Я принесу пригоршню вишен.
  В другом кармане - домино,
  Забьем в честь матери козлиной.
  И хоть одни мы в доме, но
  Прикрой глаза, сомкни гардины...
  Мы сок вишневый будем пить,
  Дразнясь то косточкой, то вздохом,
  И пусть сто символов у "пи"
  Откроет кто-то в ту эпоху,
  А мы заляпаемся вдрызг
  И от друг друга ошалевши,
  Вдруг вспомним чай на дне зари,
  Он нам понравится, конечно.
  И будем рады мы за "пи"-
  Еще бы столько цифр надыбать!
  А домино попросит жить,
  И не заблеет, словно рыба...
  *********
 
  Если кончится день недоделанных дел,
  Чем займусь я с утра, неужели бездельем?
  Ведь я жил как умел, а не так как хотел
  (Неуместна досада, как накипь в купели).
 
  Если кончится ночь недописанных строк,
  Чем наполню я мрак неземного молчанья?
  Не написано впрок, что сказал, то и смог
  (Многоточье - итог, ну, а слово - вначале).
 
  Если кончится жизнь недочитанных книг,
  Чем покажется смерть, чей дебют неизбежен?
  Так зачем этот день, если жизнь - только миг,
  И зачем эта ночь, ведь рассвет уже брезжит...
  *********8
  Поколение войны.
 
 
  Никому ничего не должны,
   Почему же всё время
  Их становится меньше,
   И всё реже мы помним о них,
  То ругая какую-то жизнь,
   Что нас долбит проблемами в темя,
  То с обидой на решку,
   Что с орлиной усмешкой
  Каждодневно шпыряет под дых.
 
 
  Им досталось: успеть
   испытать по-житейски и кровно,
  Не кляня никого,-
   На проклятье не дали им прав,-
  Как обыденна смерть
   под Смоленском, под Брестом, под Ровно...
  На миру городов,
   но обильней - без слов и крестов
  В неизвестности пойменных трав.
 
 
  Незаметно уходят они,
   на салюты не тратятся дети...
  Может, так и должно
   уходить поколенье войны:
  Ничего не просить,
   потому что никто не ответит
  Под двуглавым орлом,
   укрываясь сукном
  Нашей общей российской души?...
 
  **
 
  Я стараюсь забыть об афганском своем ветеранстве.
  Ведь всё чаще и чаще его признают за изъян.
  Нет в трофеях ни денег, ни пяди чужого пространства,
  Так на кой же тогда мы ходили с войной на Афган...
 
  Я пытаюсь застить просветленье того пониманья.
  То надену парадку, то орден сочту за обман...
  Нет покоя душе от таких ветеранских метаний.
  А всего-то два года. Коварная флешка - Афган.
 
  Я стараюсь забыть, а она разжигает как пламя,
  Я стараюсь залить и глотаю с тоской алкоголь.
  Но чем больше тушу, тем сильней разгорается память,
  И чем больше лечу, тем безудержней прошлого боль.
  **************
  На Лете.
 
 
  Не рыбачить приду в час Спасения к берегу Леты,
  Стать собою в тот миг страх не сможет уже запретить.
  Жизнь-апокриф моя не пополнит собою заветов,
  А с лукавыми мне вряд ли станет и там по пути...
 
  Кто мы? - крикну, ответа, как было не раз, не услышу.
  И пойду вопрошать о виновных и правду искать.
  И латать горбылем безвозвратно снесенную крышу,
  Натыкаясь на мудрость волны, что смывает дворцы из песка...
 
 
  "Страшный Суд - не зачет по мотивам истории судеб,-
  Мне так кажется всуе, под солнцем, и даже впотьмах,-
  На скрижали плевал с их пустым лицемерием букв,
  Что вцарапал в суглинок какой-то безумный монах.
 
  Ведь убил и украл.
  Убивал для того, чтобы выжить,
  Воровал для спасенья от голода малых детей.
  Наживая при этом чахотку, мозоли и грыжу
  И десяток болезней различных пород и мастей.
 
  Ведь ни дня не прожил без шизы сотворенья кумиров,
  Скольким верил из них, и за каждым я сколько-то шел.
  Ведь, случалось, бежал и скитался без родины миром,
  Сохраняя надежду, что кончится всё хорошо.
 
  Ведь бросался на женскую плоть, погоняем желаньем,
  В этой похоти был я сравним с ненасытным скотом,
  Зло насиловал женщин, меня распаляли стенанья...
  А свое покаянье о том оставлял на потом.
 
  Ведь гласил о богах, сквернословил и в Бога и в душу,
  Предавал свою мать, отрекался легко от отца,
  Клеветою на брата еще один пунктик нарушил,
  И теперь я готов быть рабом у любого льстеца..."
 
  На измятом листке эта надпись оставлена Лете,
  По теченью реки наш кораблик забвенья плывет.
  Я напился воды и хотел на посланье ответить,
  Да споткнулся о подпись, гласящую: "Русский народ."
 
  ************
  Майскими короткими ночами...
 
  А мне снится пустыня в облаках цвета беж,
  А мне видится небо всё в абрисах гор...
 
  Это память штурмует забвенья рубеж,
  А война не уходит из снов до сих пор.
 
  Мне так много уже удалось позабыть
  До-и-после афганских событий и дней...
 
  Но "восьмерки" десантом набили зобы
  И полощутся в небе с Афганом на дне...-
 
  Это страшная память и бездна войны,
  Это я так фатален в одном из зобов...
 
  Чем распишет судьба этот холст синевы -
  Ведь на каждый из жанров сценарий готов...
 
  Вот уже припасен брызгожалый восторг:
  Дескать, как облажался наш гордый Некрас -
 
  Нет зобов у вертушек, так как же он мог
  Таким ляпом украсить свой тощий рассказ.
 
  Не поспоришь, а надо ль? - У вещей судьбы
  Наяву - не заснешь, не проснешься - уснув...
 
  Червяку наплевать, где у птичек зобы,
  Но он помнит прекрасно карающий клюв.
 
  Гнусным воем, дерущим по голой душе,
  Меня будит болванка со смертью внутри...
 
  И я выживу снова, как-будто кощей,
  Для того, чтобы завтра в засаду идти...
 
  Да, не сон, а подстава - теперь вот Кощей...
  Жду разящих подначек с яйцом на игле,
 
  Стих как сон - несуразность в порядке вещей,
  А от критики стану на строчку добрей...
 
 
  Словно в царстве теней белым светит луна,
  И я слышу: "Сдавайся!"- мне духи кричат...
 
  Так сквозь годы меня догоняет война,
  Или я в свое прошлое канул опять,
 
  Где хрипящая жажда и адова пыль,
  Где легко умереть, а вот выжить - трудней...
 
  Это память в атаке, а я рядом с ней,
  Это длинная жизнь и короткая быль...
  *********
 
  восточный вопрос. сонет.
 
  Как нет доверия у птиц к листве сухой и блеклой,
  Как веры нет у рыб немых для пересохших рек.
  Как видеть не хотят глаза сквозь окуляр бинокля
  Сухую и поблекшую чужой земли шагрень.
 
  Как не несет ноктюрн пустынь услады нежной слуху,
  Как не одарит вещим сном огонь упавших звезд.
  Как будущего нет стране, несущей зло разрухи
  Для глиняных домов людских и ласточкиных гнезд.
 
  Так волны каменных ручьев застыли в ожиданье,
  Им - ждавшим многие века - привычно жить и ждать.
 
  Тебе, несчастный шурави, не умереть от раны,
  Тебе, угрюмый командир, не знать побед в Афгане.
 
  Так ждут своей поры шагрень, кяризы и дехкане,
  Ну, а тебе, скажи, кафир, какая в том нужда?...
 
  *********
 
  Апрель 84.
  Совсем молодой, патлатый - чтоб были укрытыми уши.
  Букетик тюльпанов держит - куда-то несет цветы.
  Пробор на ветру разметан...он вел себя так непослушно,
  А рядом девчоночки стайкой, и все неземной красоты...
 
  Мы верили в девичьи слезы, и в шёпот: "Не здесь, не надо..."-
  И горы сломать спешили, расслышав скупое: "Да!",-
  И крохи степух делили меж водкою и лимонадом,
  А время текло неслышно сквозь вечность - водой вода...
 
  Тогда еще пели мы песни о бравых таких комсомольцах,
  А после искали аккорды от песен "Машин" и "Битлов"...
  И мячики ловко швыряли "крюком" в баскетбольные кольца,
  И пили Агдам на ступеньках у ног пионерки с веслом.
 
  Потом получили повестки со словом-приказом: "Явиться..."-
  Потом состригали проборы, смеясь задушевным смешком...
  Хоть фото слегка пожелтело, но стали отчетливей лица,
  Как лики святых проступают сквозь время в киотах икон...
 
  И пахло то время младое таким черно-белым апрелем,
  Что хочется снова и снова вдыхать тот прекрасный елей...
  И как же хотелось нам верить, что мы еще много успеем,
  И как же хотелось успеть нам, чтоб верилось втрое сильней.
 
  Август 84.
  Курсант худосочный учебки, как чмошный незнайка в панаме,
  Не знает, что святость Присяги - совсем не хухры и мухры.
  Он пишет по нескольку писем девчонке, и другу, и маме...
  А снимок стеснительно выцвел до цвета дымка от махры.
 
  Позерство в пейзаже и форме, улыбка от уха до уха,
  Но честной ребячьей тоскою предательски брызжут глаза.
  Ему бы винтовку и чайник - сошел бы точь-в-точь за Петруху,
  Что белое солнце в пустыне как сахар заначки лизал.
 
  Он бытом учебки изодран, но цепки следы от гражданки,
  И первый неношенный китель никак не подогнан к плечам,
  И колет как пальцы иголка, буравя глубокие ранки,
  И я уже вряд ли поверю, что это на снимке я сам...
 
  Декабрь 84.
  Какие-то бравые парни у серой армейской палатки,
  В руках - половина ружейки...привычный, видать антураж...
  И в третьем ряду - пол уха с подбитой, но гордой сопаткой,
  И в чем-то засаленно-грязном - душары газнийской типаж.
 
  Эй, кто вы, ребята, ребята...Не вспомнить уже мне фамилий,
  Осталось лишь желтое фото дрожащим листочком в руках...
  Вот этот ушел на дембель, а этого вскоре убили,
  А этот сгорел в каптерке...а этот погиб в горах...
 
  И режут афганские цыпки мою размягчевшую кожу,
  И стонет под ложечкой юность, как раненый просит воды...
  Опять я на снимке вышел самим на себя не похожим,
  И жаль, что фотографа Сашки пропали задаром труды.
 
  Эх, знать бы, умыл бы рожу, сапог бы натер гуталином,
  И чуб начесал покруче, чем Пресли или Брюс Ли...
  И вышел бы интерпарнем на фото весма смазливым,
  Таким бы и правнучата гордиться по праву смогли...
 
  А те, кто в панаме незнайки впервой в караул заступили,
  Кто тащится шлангом в учебке, считая режим за ад,
  Считайте уже денечки, как звезды считает филин...
  ****ец вам, я жду вас, духи, я буду вам очень рад!
 
  Май 85.
 
  Под кедрами Алихейля. Кто в тельнике, кто в "песочке"...
  Как-будто и всех делов-то поржать и пожрать сухпай.
  А кто это в тельнике борзо фотографу рожи корчит?
  Дык, это ж...поди ты...точно...
  Ну, вылитый Рэмбо мрачный...да ладно вам...это - я...
 
  А рядом со мною - ротный. Бывалый хмурной вояка.
  По горкам ходил без карты как видящий и святой.
  Узнать бы как жись сложилась - в порядке он или в бяке.
  Откликнись, старшой! Валера! Прием! Ты же был "Ботвой"!
 
  В ответ лишь сверчки да звезды...Нет связи...Быть может, поздно...
  Но думать о том себе я твержу: "Не моги! Не сметь!"-
  А спину терзает память мурашками как морозом,
  А мысли как многоточья за маленьким словом "смерть"...
 
  Май 86.
 
  Вот так и стояли - строем. А я выходил из палатки
  И вольным гражданским жестом сигарки им всем дарил.
  И вроде бы тот же китель. Но сколько военной повадки
  У тела, того же тела...
  И на погоне лычки. Их так же, как прежде, три...
 
  Собрал фотоснимки. Надо проверить как там в кроватке
  Сопит, набираясь силы, во сне моя младшая дочь...
  И знать ей пока что рано, как сладко служилось папке...
  Пусть снится ей добрая сказка...
   Какая хорошая ночь...
  ************
 
  Те года, как торфяники, тлеют и тлеют,
  Разгораясь внезапно, внезапно гасясь...
  Память держит меня над афганской купелью,
  В коей капля святого, а прочее - грязь.
 
  Ни забыть, ни отмыть. Захлестнуло петлёю,
  Жизнь по кругу, как в цирке - работа, семья...
  Но подспудно война мой покой беспокоит,
  Прорастая быльем из гремучих семян.
 
  Возвращался с войны, верил в жизнь без опаски,
  Оставалась-то малость мне - жить-поживать.
  Но не зря замыкались той малостью сказки,-
  Понял скоро, что жизнь пострашней, чем война.
 
  Говорят, что неделя - и справятся с гарью,
  Будет снова Россия свободно дышать.
 
  Среди выживших трав зацветает марьянник,
  Ядовитое семя посеять спеша...
 
  Может, это в аду полыхаем эпохой,
  Все - едино.
   Иначе в единой России - никак.
  А жара? Так и в ней не настолько нам плохо,
  Ведь от пара не слышно и мозга в костях...
 
  ***********8
 
  Дантес! Перестаньте играть в натурала!
   (Т. Бориневич - Эклога)
 
 
  По чину положено? Малости - в милость.
  Не я наклонятель, не я сослагатель,
  Попробую коршуном. Камнем не кину.
  Собой от себя. Палкой, ставшею гатью.
  Столетья, мгновенья...Пожар на болоте.
  Тушили-тушили. Иппон. Удушеньем.
  Дантес, вы же пидор, зачем же нам врете,
  Что можете женщин вводить в прегрешенье.
  Молва как и пуля - дурна. Черноречье
  Не может сулить белизны и крахмала.
  И эта история тоже с увечьем,
  Историй у нас без увечий так мало.
  Ключицу сломали врачи птице-тройке.
  Распутицу мерит премьер на "Калине".
  Куда там Радищеву.
  Думы помойки.
  Пропахнет весь Герцен дымком и бензином.
  Опять все смешалось в надвластном семействе,
  Гвардейцы младые в надрыве надулись.
  Дантес, это ваши? Романтика гейства...
  Кто им поставляет идейные пули?
  Разят неусыпно. Уже повсеместно.
  Поклоны "голгофам" - ага, в назиданье.
  Прогнать бы разок их нехимкинским лесом,
  Иль строем Единым послать...на заданье.
  Дантес, прикажите убрать эти пушки,
  Смешно наблюдать за вознею придворных.
  Раскройте глаза, перед вами не Пушкин,
  И он не гимнаст у сестер Гончаровых.
  Болота и степи, царевны-лягухи,
  Долой офицерство, не будет набора.
  Кадеты Чечни уж готовы по слухам*...
  А Север - кому?...Я спросить...Не с укором...
 
 
  * одно из военных училищ Ставрополя готовится
  принять кадетов из Чечни. (источник пожелал остаться неизвестным).
  ********
 
  Люди, рожденные для войны,
  Не вспоминают - воюют.
  Люди, вонзившие в землю штыки,
  Врете напропалую.
  Коршуны от сентиментальности мрут,
  Что же вы память как падаль клюете.
  Где ваша смерть, что красна на миру,
  Где ваш металл на излете?
  Ангельство ангельством. Вы ж - ссыкуны.
  Выжившие. Позерством
  Пыжитесь в ряд с не пришедшим с войны...
  Кость его тленную в рот вам,
  Чтобы не смели слова примерять
  Там, где не хочется жизни.
  Там, где нельзя уцелеть втихаря,
  Где трупный запах и слизни.
  Где от живущих укроет земля.
  Стыд не умерших над нами.
  Ах, как глазенки у пьяных горят,
  Ах, как блестят их медали.
  Люди, рожденные для войны,
  В бой - не к столу - от парада...
 
  Видно, мне совесть мою не отмыть,-
  Ведь чистоты мне ее и не надо.
  *****
 
  Место прописки - прочерк.
   (Е. Райзер)
 
 
 
  Город вышел ко мне, разогнав кашемировый сумрак,
  С гулким эхом протопав подошвой своих мостовых,
  За спиною висел горький опыт в обшарпанной урне,
  И мышиное небо стекало с седой головы.
  Как заплаты на бриджах зияла мозаика окон,
  Дом локтями углов опирался на воду реки...
  Обнищавшей дворянкой стыдилось былое барокко,
  Ускользала луна с величавой когда-то стрехи...
  А сутулость тоски, что приникла к плечу разговора,
  Не спешила признать в лихоманстве начало свое,
  Обжигая глаза, как крапива сквозь пальцы забора,
  Кто не ползал - неймет счастья воли, что дарит полет.
  Город молча впустил, не спросил, не прогнал, не приветил...
  Да и я не назвал о причине отсутствия суть,-
  Ведь известно давно о стихиях на этой планете,
  И о свойствах души жить стихийно, нутром и не вслух...
  Это доля людей - все валить на бесчинства погоды,-
  Их хлебами любви не накормишь, не хватит на всех.
  Кто-то гложет ломоть, ну, а кто-то и крох не находит.
  Одинока ладонь, что впускает обманчивый снег...
  Я чуть-чуть постоял, посмотрел на него, не мигая,-
  Вечер замер над нами, как будто ждал близких чудес,-
  Одинокий трамвай пробирался от рая до рая
  И ушел, не простившись, куда-то в свой рельсовый лес...
  Я пришел не один. Мои спутники - память и думы.
  В их котомках былое, как черствый не съеденный хлеб.
  А на шее - шнурок, на котором болтается пуля,
  В чье нутро уместилась записка отелю "Тот свет".
  Города нас не ждут, что им чьи-то скитанья и войны,
  Что им раны и судьбы вернувшихся тел и калек...
  Ведь любой из жильцов - в перспективе обычный покойник,
  Заскочивший пожить в освещенный огнями ночлег.
  Я остался. Живу. Мой хозяин меня не тревожит,
  Может, что-то поведал ему тот доверчивый взгляд,
  А быть может, мы будущим с ним беспросветно похожи,
  Раз смогли, попрощавшись, вернуться друг к другу назад.
  ********
 
  Надоело писать мне в анкетах
  Просто: "русский". Почти приговор.
  Я себя так стесняюсь при этом,
  Словно "русский" - синонимом к "вор".
 
  Как впотьмах зацепив паутину,
  Кривит носом таможенник зло...
 
  Как медведя, бьют в спину дробиной,
  Проверяя меня на излом
  Даже те, кого спас от содома,-
  Не простят мне добро до сих пор...
 
  Даже дома уже я не дома,
  То кацап я, то гиблый помор,
  То алкаш, то шельмец, то татарин,
  То - для пафоса - с кличкой "народ"...
  Меня даже мои государи
  Именуют то быдло, то сброд...
 
  И для самых далеких галактик,
  Чтоб не долго ломали мозги,
  Разрешили теперь без грамматик
  И язык мой оставить...
 
  Ни зги!-
  Не видать ни просвета, ни брода,
  Ни идеи, ни даже царя -
  В голове, -
 
  и плохая погода
  Воцарилась надолго не зря:
 
  Все ошибки исправит природа,
  Если ранее не допекут...
 
  Чу!- все громче в сердцах год от года:
  "Русский бунт...русский бунт...русский бунт..."
 
  *********
 
  Половина свидетелей вымерла
   из-за давности,
  Половина - молчит,
   антисептиком смочена данности,
  Двум третям всё понятно.
   Но треть ищет тех, кто "афганистей".
  От кого-то все ждут, как явленья Христа,
   благодарности.
  Но в афганской как в финской -
   калеки,
   покойники,
   гадости...
  Я б забыл,
   сжег, затер
   память с радостью,
  Мне бы только себя
   разыскать и вернуться из давности,
  Мне бы дольку тепла
   из костра, не залитого данностью,
  Мне бы нёбо обжечь
   тем чайком...
   нет его ведь афганистей,
  Мне б прижаться к броне,
   сохранившей меня,
   с благодарностью.
  Я бы смог объяснить вам,
   откуда:
   калеки,
   покойники,
   гадости...
  Титры колют сознанье как острые иглы:
  "Вся надежда - на параолимпийские игры..."
  *******
 
  А знаете, он тоже времен не выбирал.
  Ни кожи и ни рожи - совсем не идеал.
  И лиха не будил он, и пьяного не бил,
  Не сквернословил всуе: "to be or not to be..."
 
  Представьте, наградные себе он не писал,
  Не лез афгану в душу: "Бача, давай пайса!"
  Не торговал солярой, не пыхал сладкий чарз,
  И четвертак чекистке не всовывал за раз.
 
  Не гнал из самогона достаток и ништяк,
  Не пер через границу десятый "честный" шарп,
  Не прятал чеки в жопу, из роты не сбегал,
  Да и сейчас не врет он, как-будто "генерал".
 
  На праздники в партере теперь он не сидит,
  Не носит "юбилеек" с значками на груди.
  Не смотрит и не судит меня он свысока.
  А мог бы. С полным правом. Убит. Из ДШК.
 
  Отказником я не был - металл не имет ржу.
  От ветеранской каши живым не откажусь...
 
  А каково ему там...Мой голос вдруг затих...
  Ведь ветеранство в моде у якобы живых...
 
  ***********
 
  На взрыв в Пятигорске.
 
  Я ничего не ведал о чудодействии "смект",
  Я исшагал, избегал Кировский тот проспект.
  И не боялся бегать, и не молил судеб,
  И не мочил в сортире бывших своих коллег,
  Не обещал все визы в будущем поотменять,
  Я не боялся жизни, жизнь - это часть меня.
  Я исходил в Домбае тропы, испил ручьи,
  Там теперь все в заставах...Маски на лицах мужчин.
  Я не хочу свободы, выдайте мне застой,
  Ноги обую в кеды, и пробегусь тропой,
  Кину в рюкзак заначку - "Завтрак туриста", хлеб,
  Чая грузинского пачку - хватит с лихвой без бед.
  Это же было, братцы, с нами и с нашей страной...
  Я не хочу взрываться, выдайте мне проездной.
  Сяду в вагон, уеду в прошлое на постой...
  Русь...ВВП...Медведи...Выборы...Срок шестой...
  **********
 
  нетронутый вальс.
 
  Вертинский вертится в виниле, сверчком посажен на иглу,
  И две бутылочки мартини стоят нетронуты в углу...
  Мой век и я несовместимы, как сидиромы и винил:
  Не любят тут, как мы любили всесильем самых чистых сил.
  Там чаще утр гремят дуэли, рассветных дойн капель глуша,
  И пастушком свистит в свирели неприрученная душа.
  Там хлад огня и жар купели - и все для пяток душ босых...
  Как много там мы не успели в часы рождения росы.
  Прожив предчувствие рассвета, мы умирали в час попсы.
  И первый ландыш был приметой внезапно хлынувшей весны.
  И ставни фетовской рукою мы открывали, в синь спеша,
  И клином клин - не для покоя,- чтоб вслед икарам и в клешах...
  Там черно-белые экраны, любовь и голуби, кримплен,
  Вечнозеленые герани всем джунглям радостей взамен...
  А тут нет времени для грусти, нет даже яблок на снегу,
  И как киот, в котором пусто, свой век нетронутым живу.
  К нам надо прошлому вернуться, чтоб рассчитаться за долги,-
  Мы сами яблочком на блюдце себя ему отдать смогли.
  Но соткан век из перехлестов, и нам не перелицевать.
  Пластинка - пристань, память - остров. А жизнь - билет. А смерть - цена...
 
  *********
 
  Вот опять распогодилось, дышится радужно.
  Преходящее облако, бриз настроения.
  Бесшабашность моя не подходит для ратуш, но
  Я не буду менять ни погоду, ни мнение.
  Что до мнения, тут надо помнить о частностях:
  Может бриз и надуть, что возьмешь, парень ветреный,
  Посмотри, как он треплет надменный и важный стяг,
  И как нежно несет вдоль забора бумажку конфетную.
  И поди разберись, от какого всевышнего траверса
  Он в атаку бросается бродом незнамо-немерянным,
  И гадает гора: сколько выпил он ночью без закуси,
  И что пил. Оттого и заря так бледна...неуверенна...
  В захолустье мечты тянет меньше - матерость с пробором,
  Наступление мудрости тянет с явленьем себя,
  И тягучая жизнь, словно в сумерках взлет по приборам,
  Как количеством тянущих соизмерить давящих раба?
  Не умеем, а давим. Удавками стиснуты шеи,
  Не учились молиться, куда нам учиться давить.
  Вот и лезет и пахнет - не раб, а какое-то "г" через щели,
  И взывает к надежде и вере и даже...тьфу-тьфу...не меня...ко всеобщей - единой - любви...
 
  ********
 
 
   Завтра наступит сентябрь. С детства осталось послевкусие радости
  от встречи с одноклассниками. С юности остался привкус студенческой любви...
   Сентябри после миллениума оставляют горечь...
 
 
   11 СЕНТЯБРЯ
   Ночь. Калифорния. Из поднебесья
   К душам крадется вор...
   И не спасает новая песня...
   Кровь...Физраствор...
 
 
   Капельки белого в черное тело
   Падают звездами...Мох...
   Он зеленый... И нет ему дела,
   Видит ли Бог...
 
 
   Штрих перекрестья...Распятая жалость...
   Бабьему лету в подарок - шок...
   Спешно...Чтоб рана поглубже досталась...
   На посошок...
 
 
   Даже на небе...Следами оскалов
   Чудятся мне облака...
   Тысячи листьев опали...Мало?...
   Боевека...
 
 
   Боегода, тясячелетья...
   Геопозор...И боль...
   Ангел...стрела...Человек-перекрестье...
   Разумоноль...
 
 
   Изниспадались...Все? Осень, homo?...
   Парк. Ставрополье. Ночь...
   Я не боюсь темноты...Но дома
   Спит моя дочь...
   11.09.01.
 
 
 
 
   спортзал (Беслан)
 
 
   Беслан...это так далеко - рядом.
   Голеньких детишек выносят на невиновных руках.
   У этого солдата друга убили вчера.
   Банда.
   Баланда реплик.
   Ударами в дых.
   Впотьмах.
   "А ваши там есть? Нету? Ура..."-
   Если мы истребляем "завтра", то зачем было нужно "вчера".
   Беглым идет стрельба.
   Пока.
   Пристрелка.
   Потом найдется ущербный в зарплате...
   Выдаст бомбу.
   На время.
   В кредит.
   Все мы голенькие. Представьте
   Себя в этом душном спортзале.
   Вдыхаем смрад.
   Они рядом и улыбаются даже.
   Как там?
   Аллах?
   Богом себя прикрывают...детьми...
   Сильные...храбрые...
   Не наших нет
   Мы все в спортзале
   Сидим голенькими.
   Вдохнули?
   Тем, кто не успел, не повезло,
   Те, кто успел, не виновны.
   Агнцы и овны.
   Можно оставить все деньги за нефть,
   Можно жить с нарывом в паху,
   Можно лечить фурункул футболом,
   Можно вспомнить пикник с новым владельцем "Челси",
   Можно закрыться детьми как щитом...
   А можно мочить манекенов в сортире...
 
 
   Можно построить большой спортзал,
   Чтобы хватило места всем...голеньким...
   Беслан...это так далеко...
   А спортзалы есть в каждой школе.
 
 
   02.09.04. Затра наступит сентябрь...
 
 
  **
 
 
  Осень в Газни.
 
 
  Посмотрите, как осень на старый Газни наступает,
  Неприкаянным ветром сдувая листву с молодых тополей.
  Здесь есть осень, но осень в Газни совершенно другая,
  Не похожа на ту, что друзья называют своей.
  Не похожа на осень в Луганске, в Ростове и в Омске,
  Не похожа на питерский тихий осенний музей...
  Тут в Газни даже летом висят на деревьях обноски
  Тех нарядов весны, что друзья называют своей.
  Здесь по цвету холмы каждый хочет сравнить с пахлавою,
  Только вкус у холмов много горше и посолоней,
  Каждый день из осенних спешит оказаться судьбою,
  И убить ту мечту, что друзья называют своей.
  Посмотрите, как осень на старый Газни наступает,
  Неприкаянным ветром сдувая листву с молодых тополей.
  Здесь есть осень, но осень в Газни совершенно другая,
  Не похожа на ту, что друзья называют своей...
 
 
  ****
 
 
  Битва Масленицы и Поста.
 
 
   Не на подмостках, а прямо на площади,
   Мы разыграем спектакль... Итак,
   Там хоровод...на телеге без лошади
   В кости играют...тут пара бродяг
   Песню ворует... вот в поисках малости
   Молится нищенка... музыка, смех...
   Суть и причина - невинные шалости,
   Коих должно быть в достатке на всех...
   Кто-то хоронит...а кто-то хоронится,
   Разные кто-то, но площадь одна...
   Разные поводы к звону у звонницы...
   Даже в течение утра и дня...
   Перемешаем партер с мизансценою...
   Битву устроим Еды и Поста...
   Ставки... Листы с пожелтевшими ценами...
   Выигрыш полон, да касса пуста...
   И обязательно, грязное платьице -
   Все реквизит, никакой не намек...
   Солнце? Да пусть себе по небу катится...
   Верх Фаэтона росою промок?...
   Не было верха, не подняли...Изверги
   К казни готовятся, Йорик, не плачь...
   Через мгновения сменят их киборги,
   И не подарит минуту палач...
   Двое - семья, а бредут пилигримами
   Мимо и мимо...А карлик иль шут -
   Их поводырь днем с огнем...Белой глиною
   Видится им бесконечный их путь...
   Кругом гончарным земля им покажется,
   Верой податливой станут они...
   Выйдет в святые бывшая бражница,
   Ей бы сменять на хлеба трудодни...
   В крышах есть щели, и стены все слушают,
   Долго искать не пристало топор...
   Строки стихов стали злыми кликушами,
   Задолго свой сочинив приговор...
   Площадь...Артисты впадают в прострацию
   От предсказаний... Сценарий... Пора...
   Мельком в толпе замечаю Горацио...
   И умолкаю... Да будет игра...
 
 
   ///////\*
 
 
   Она:
   Белый свет на белый снег -
   А отражается радуга...
   Это не надолго - мартовский снэк:
   Боже, как это не надолго...
 
 
   Синих звезд на небо ковш -
   Пар облаками от каменки...
   Утро приходит, когда его ждешь,
   С запахом счастья от ладанки...
   Он:
   Быть устаем мы магами.
   Быть устаем мы гномами...
   Быть устаем мы многими...
   А как немного надо нам...
 
 
   Поводырь:
 
 
   Весна пришла! На все плевать!
   Капелью с высоты! И в темя!
   Весна! О чем еще писать!
   И где найти прекрасней тему!
   или банальней...
 
 
   Встреченный одноногий калека:
 
 
   Смотрю на небо...а оно чисто...
  даже зацепиться взгляду не за что...
  погуляю...беру с собою все, что осталось вкусного,
  вдруг кошка-бродяжка встретится - угощу...
  Мне очень хочется уйти цветком из снега...
  на паперти у жизни стать крестом...
  иль выпасть из звезды, что цветом Веги...
  нет, не сейчас - потом...потом...потом...
 
 
   Обыкновенный сумасшедший (или романтик):
 
 
   Когда у песни нет ни слов, ни музыки.
   А у дня с кровью вырваны зори.
   Когда звезды чернее неба.
   А у ветра болотный запах.
   Когда дождь в черно-белой шали -
   Это радуга в авангарде,
   Когда падают тени навзничь,
   Обессилев от тяжести солнца,
   А на них трехпудовые взгляды
   Весом взятым бросают зрачки,
   И от стона распятого звука
   Не укрыться под ласковость сна,
   Вот тогда и приходит весна,
   Чтобы песню зачать, а струнам -
   Дрожью бить эрогенные зоны,
   И экстаз с явным признаком садо
   Засияет звездою в колодце,
   И волна смоет трупный запах
   С каждой капельки чудо-дождя,
   Я - прохожий, умою руки,
   Мне по штату положено верить
   В неизбежность тепла и света,
   Колеровка - прикол для души...
   Это есть по соседству с жизнью...
   Это мы называем сказкой,
   И чем старше, тем больше верим,
   В чудо действия старых вин...
   Им приписываем рассветы,
   А закаты - без всякого спора -
   Зачисляем в случайность веры...
   И хотим, чтоб Венера ждала...
   А она укрывается на ночь
   В таракание темных гостиниц,
   От бесстыдных и алчущих взоров
   Неприкрытых желаний и слов...
   А когда начинаются утра,
   Она снова и снова выходит
   На балкон. Ей поет серенаду
   Редкий русский акын - соловей...
   И листва наполняется синью,
   А по небу все четче зелень -
   Отражение в отраженье
   Трав, листвы, не зеленых глаз,
   И конечно же конопушки -
   Им без носа на свете скучно,
   А усталому сердцу томно
   В переливах весенней любви...
   Нет весны - ее надо придумать,
   И поверить в ту юную сказку,
   Что зовется банально жизнью...
   А сама - лишь прологом в смерть.
 
 
   На горизонте появляется мираж.
  Что-то связанное с горами и рассветом, весной и радугой...
 
 
   Обыкновенный сумасшедший (или романтик):
 
 
   Рододендроны. Их в горах немного еще осталось.
   Размечтаюсь:
   Нарву букет, расправлю облака,
   И в брызги разметая ливень,
   По радуге скачусь...
 
 
   Поводырь:
 
 
   Букет рододендронов. Все не так.
   Могила альпиниста без иконы.
   И надпись ее почерком: "Дурак!
   Мне не нужны твои рододендроны..."
 
 
   Встреченный одноногий калека:
 
 
   О, шут глумливый тысячу раз прав...
   Любовь - лишь жалкий "чих!" от тех приправ,
   Что щедро просыпаются из женщин...
   Расти, умней, и становись серьезным,
   И хватит бредить верностью подзвездной...
   Она не для тебя...Простые вещи...
 
 
   Как долго их с тобой я постигал...
 
 
   Он:
   Платья судеб - из черных метелей...
   Белым - небо, а синим - снег...
   Вся палитра холодных пастелей...
   И короткий...коротенький век...
   Нижет стежки стежками...все ближе
   Вышний, вешний и просто чужой...
   Сучья брошенность ангела лижет,
   И секут нас опять над межой...
   Блажь сердечная - холод постелей...
   Лучше голод, чем сытый покой,
   Я крещен был в кровавой купели...
   Плох, хорош - не отвечу, - такой...
 
 
   Она:
   Лев, тигр, рысь...иль все же просто кошка...
   в колоде он то черт, то домовой...
   я ставлю с молоком парящим плошку
   и насаждаю нежность злу в привой...
 
 
   Бездарь Поэту:
 
 
   Эх, Андрей, кабы в светлой Америке
   Я бы смог тебя, друг мой понять...
   Мое сердце разбилось в истерике,
   И я б крикнул в бессилии :"Б...ь!!!"
 
 
   Но я тоже в России, в глубинке...
   Я не "новый", не "старый", не вор...
   Я - шарманщик на этой картинке...
   Рождество... Дети... Русский кагор...
 
 
   А у ног все снуют воробьишки, -
   Как не мерзнут босыми, дивлюсь...
   Это наши с тобою детишки...
   Это наша с тобою Русь...
 
 
   Она:
   Кем пришел ты ко мне? Тем беременным горем конем,
   Или тенью отца, что имеет, и память и имя...
   Мне послышался голос волшебный иль эхо о нем,
   Заметает рассвет эти сны, что настали и стали твоими...
 
 
   Художник-импотент:
   Мазки поспешные... наверно, неразличимые...почти.
   Был день. И выдался он скверным. Июль. Размытые пути.
   Добавить бы - под солнце - охры.
   А кобальта - на холст в разлив...
   Мы в тишине с тобой оглохли...
   Июль был. Время белых слив...
   Еще какие-то там ночи...
   И роды звуков... Спазма жуть.
   Молчать никто уже не хочет...
   Ну! Выдох! Ну, же! Кто-нибудь...
   Но океан был жалкой лужей в сравненьи с бездной чувства их,
   И не бывает кляпа туже, того, что слева... и под дых...
 
 
   Он:
   Росший со сказами, пестован сглазами,
   Певший без зависти, шедший по траверсу,
   Павший до завязи, сорванной привязью
   Не возгордившийся...и не родившийся...
 
 
   Певших и павших в могилы не мертвыми,
   Росших и шедших хоронят не павшими,
   Сорванных раньше - тропинками стертыми
   К морю выносят руками дрожащими...
 
 
   Певших и павших могилы под пашнями,
   Волны бегущие - гордость дрожащая...
   Сказы смакуют, что стали вчерашними,
   Их, не родившихся, завязь саднящая...
 
 
   Зависть над певшими, лава мертвящая,
   Траверсы крыты травою свинцовою...
   Я догоняю тебя уходящую,
   Певшую, павшую, гордую, новую...
 
 
 
   Прохожий:
   а на месте упавших деревьев вырастают младые побеги...
   а на месте упавших людей возлагают цветы и камни...
 
 
   Застывший:
 
 
   Песчинкою причастной к Океану
   Несложно быть...
   Заставить стихнуть Океан
   У ног своих -
   Вот доля избранных песчинок...
   Нет, ничего не могу поделать с откровением одной язычницы об Океане...
  Так мощно, в то же время нежно и неожиданно, неожиданно ,
  непредсказуемо точно рисуют две известных мне Женщины -
  Женя и Маша...Дай же им Бог!
 
 
   Спасибо. Застывший.
 
 
   Летописец, страдающий амнезией:
 
 
   Так было, когда? Не припомнить, и с кем...
 
 
   (Забыв, что лучшее, конечно, впереди...?, опускает занавес.
 
 
   Голос Копеляна:
 
 
   Загадай мне звезду, чтоб она стала сводницей взглядов,
   Ночь-кума пусть свихнется и купит любви и вина...
   Мне не жалко вечернего неба шелков и нарядов -
   Рву петельку и лучик, которым пришита к закату луна...
   Ожидает болящий да здравия даже до смерти, -
   Покупное вино хорошо, а любовь покупная - вода...
   Где не пахано, там и не сеяли издавна черти...
   Загадай мне звезду, так, чтоб сразу я не угадал...
   Было б счастье, а дни впереди... Только знать бы,
   Что звезда не упала, что счастье еще меня ждет там вдали...
   И тогда разобрал бы по бревнышку клетку-усадьбу,
   И пустил все шелка парусами на те корабли...
   Только знать бы, что конь ко двору и к добру там придется...
   Только судьбы как прутья нас гнут, не читая закон...
   Потому-то и звезды мы ищем на донце колодцев,
   Потому-то и ставим не все мы на жизненный кон...
   Утро. Небо сменило закат на рассветную чудо-обновку...
   Не до неба и не до земли нерешительно пала звезда...
   Я ж забыл о желанье, как видно, утратил сноровку,
   Постарел и ослеп... И наверно, уже навсегда...
   Как-то оно дальше будет...
 
 
 
  ***********
 
 
  несолдат.
 
 
  Мне некуда из памяти простой.
  Не вырос из неё, как ни старался.
  Я современник времени "Застой",
  И соучастник той войны афганской.
  Далек от службы, но моя война
  Излетом и в упор по мне шмаляет.
  Где та страна, которой ордена,
  Где тот Союз, которого медали?
  Где тот пацан, которому я Брат?
  Где тот рассвет, которого нет краше?
  Быть может, жизнь устала, как солдат,
  Пропавший, неизвестный, грешный, павший...
  Как тот солдат, годящийся в отцы,
  Вобравший пули и не ставший дедом,
  В тот день, что стал черней чем антрацит,
  А мог бы стать весенним днем Победы?
  Где тот мужик, мой предок, русский, наш,
  Француза поднимающий на дыбу,
  Ему б тогда мой старенький "калаш",
  Хотя и так мне за него не стыдно...
  И так до самых давних-давних пор.
  История моя с надежным тылом.
  И я, спустившись с тех панджшерских гор,
  Считал, в тот ряд-де тоже вышел рылом.
  А вот теперь, случается, в ночах,
  Быть может, оттого, что стал я старше,
  Мне жалко, что не я вон тот Бача,-
  Пропавший, неизвестный, грешный, павший...
   Не тот, кому, отмерив сигарет
  и сахара, и весь глоток из фляги,
  сказал Старшой, что больше-меньше нет,
  а ровно столько. И вздохнул. Бедняга.
   Ведь он-то знал судьбу наперечет.
  И не сменить. И не добавить истин.
  Но выжил я. Ведь чем не шутит черт.
  Ведь он, как Бог, похоже, тоже мистик.
 
 
  ***
 
 
  нетост.
 
 
  На праздничном банкете пьют не чай.
  Он выпил тоже, повод знатный - праздник.
  Вдруг голос: "Ну-ка, братец, отвечай,
  За что ты воевал, за правду разве?
  Ведь выяснилось позже: правды нет
  В той сумрачной войне в Афганистане,
  На кой же ветеран - такой - стране,
  За что ты ищешь дно в своем стакане?"-
  Ему бы выдать им зубовный скрип,
  Ему б зайтись в истерике известной,
  Ему бы просто выжать женский всхлип,-
  Зачлось бы...вправду ведь - оно уместно.
  А он вдруг засмеялся хорошо,
  И вытер кулаком у кромки глаза.
  Неспешно к микрофону подошел
  И пальцем постучал в него три раза.
  И молвил: "Воевал я там за то,
  Чтоб выжить и сегодня насладиться,
  Как дочь читает Агнию Барто
  О том, что зайке под дождем не спится..."
 
 
  ***
 
 
  невечность.
 
 
  Он, наверное, вечен,
  этот чертов Афган...
  То безмолвен, то шепчет,
  То стенает от ран.
  Изогнётся вопросом
  Жизнь - частица "всегда",
  В словаре эскимоса
  Снег - не просто вода,
  Ну, а сколько же смыслов
  У бесславной войны,-
  Нет невинных и чистых -
  Все грязны и грешны,
  Только павшим мальчишкам
  Отпускает грехи
  Их короткая стрижка,
  А не веры стрихнин,
  Их короткие жизни
  Не успели понять,-
  Ни тогда - зов Отчизны,
  Ни сегодня - меня.
  Ведь всего-то - остался
  Не убитым, живым,
  А сужу понапрасну
  О грехах без вины.
  Может, век быстротечен,
  Как Панджшера вода,
  Иссеченный картечью
  Он уходит туда,
  Где собрались собратья
  По афганской войне,-
  Век за веком,- проклятья,
  Что зачтутся втройне,
  А простому солдату
  Всё достанется в срок -
  Суп, приправленный матом -
  Вещмешок, котелок,
  Пара пряных портянок,
  Малость писем и снов,
  Про родной полустанок,
  Где родительский кров.
  Ведь солдат, а не Кесарь,
  Значит, сможешь, дойдешь,
  И получишь ты честный
  Свой не ломаный грош.
  И - бери-не стесняйся -
  Сколько влезет тоски,
  Назовут тебя мясом.
  Разорвет на куски
  Не разрывом так словом,
  Оброненным в висок,
  Состоянье "хреново".
  А восток как восток.
  Эту вечность Афгана,
  Унести б за погост,
  В белый пластик стакана
  Окунув Третий Тост.
 
 
  ***
 
 
  непарад.
 
 
  Бывают дни с клеймом нелепым "праздник".
  А этот день не праздник, а позор.
  Так не бежит нашкодивший проказник,
  Так не бежит, когда застали, вор.
  Так не бегут любовники и крысы,
  Так не бегут ни зайцы, ни песцы...
  Как мы бежали из войны без смысла,-
  Бегут так только воины, бойцы,
  Бежать так могут только генералы,
  Полковники, майоры, прапора,
  Солдаты, офицеры...- медь блистала,
  И музыка глушила нас с утра...
  И в гомоне встречающих - молчаньем
  Топтали мы так долго тот позор,
  Который не победой увенчали,
  А выводом, по сути, бегством... С гор
  Течет вода за временем вдогонку,
  И лишь дружка безвинная вдова
  Хранит зачем-то, дура, похоронку
  И верит, что герой он...Черта с два!
  Убит своими. Вечером. В палатке.
  Под баночку сгущенки и под чарз.
  Размашистым ударом "по сапатке",
  А после - в селезенку. На показ
  Бандитской беспредельной сучьей своре,
  Что чинно дембелями назвалась...
  Нет, я не сыплю правду ей на горе,
  Но я спрошу тебя, Бача, сейчас:
  За что мне этот праздник нужен? Если
  Не скурвился и не был награжден,
  И из меня не рвутся радость с песней,
  Салютовать не просится ружьё.
  Желаю одного - забыть. Но мука,
  Что памятью зовется, лишь больней...
  И каждый год я водкою и луком
  Пытаюсь упразднить один из дней.
  Кому на ум пришло в порядке бреда,
  И ринулись за ним тупой толпой
  Отпраздновать душманскую победу
  Над армией моей сороковой?...
  О, сколько их - нечестных эпитафий -
  В рядах могил кладбищенских стоят.
  Я не могу никак осилить кайфа
  В сём шутовстве набедренных тельнях.
  И вот уже читаю надпись: 'Фото.
  Элита вся геройского полка.'-
  И весь хозвзвод. И в надпись верит кто-то.
  И не отсохла писаря рука,
  Писавшего себе листы на орден,
  И жив еще тот бравый прокурор...
  Я помню все бессовестные морды,
  Мне память не отшибло до сих пор.
  Так что за праздник? Стану ль фарисеем?
  И в этот раз, увы, не зарекусь,
  Что не пойду, как водится,- 'со всеми',
  Чем так славна моя родная Русь...
 
 
  ***
 
 
  10 мая.
 
 
  Сегодня в наступившей тишине,
  Когда помпезности своё отголосили,
  Он помнит о великой той войне,-
  Окоп, что вырыт был в земле России.
  Когда еще не выжженной стерней
  Тянула стебли сочная отава,
  Шальной снаряд когтистой пятерней
  Вспорол дернину, словно для забавы.
  И жаворонки стихли невзначай,
  Внезапностью застигнутые в песне,
  И белой кровью брызнул молочай,
  И эхом отозвалось в перелеске...
  Лишь старый дуб о чем-то промолчал.
  А через час сюда пришли солдаты,
  И рыли молча, изредка шепча:
  'В одну воронку - дважды...'- аккуратно,
  Как будто бы жалели поле то,
  Ведь русское оно, своё, родное...
  О, сколько их меж Брестом и Москвой
  Клыки войны безжалостно вспороли...
  Он столько лет всё помнил, зарастал,
  Год от году всё больше понимая,
  Откуда цвет ведет свой краснотал,
  И дуба то глубокое молчанье...
  Сегодня в наступившей тишине
  Прислушаюсь, а вдруг они расскажут
  Мне что-то о великой той войне.
  И может, я смогу понять их даже...
  Ответить им я сразу не смогу,
  Ведь верные слова потом приходят,
  Отстану, запинаясь на ходу,
  Хоть не хромой, не косолапый вроде...
  А как души сермягу распахнуть,
  И веря, что одно помочь мне сможет,
  Уйду за ними...просто...на войну,
  Ведь так она на истину похожа.
  Ведь так она тебя распознает -
  До самого геройства, до душонки...
  И там не спрятать - каждому своё, -
  И слышит, не имея перепонок...
  А что же тут? Тут чином правит чин.
  И как окопчик, вырытый когда-то,
  Храню нутром без видимых причин
  Себя осколок - бывшего солдата...
 
 
  ***
 
 
  слишком.
 
 
  Эх, зачем же теперь как от водки несет
  В эту память войны, что тогда пригубили,
  Может, мы за всю жизнь не привыкли еще
  Понижать этот градус настойки могильной.
  Может, мне предстоит за погибших понять,
  Почему их тогда слишком рано убили,
  Я в угаре кричу: "Почему не меня?"-
  А трезвея, хочу, чтобы всё-таки мимо...
  Им, погибшим в бою, никогда не трезветь,
  Но зачем-то они в сны приходят упрямо,
  И зачем-то я с ними иду по войне,
  И зачем-то живу как-то слишком уж прямо.
  Вдруг однажды смогу - перепутаю сон
  С этой слишком рассудочной трезвою явью,-
  И уронят меня в тот же серый песок,
  Как роняли других слишком близко от рая.
  Я сегодня опять беспросветно напьюсь,
  До краев свою память войной наполняя,
  Нитевидной канвой вдруг проявится пульс
  Близ стигматов судьбы, куда гвозди вбивали...
  И когда на меня комья бросит земля,
  Я смогу без стыда этот градус осилить,
  И в угаре скажу: "Хорошо, что в меня...-
  И совсем протрезвев,- Хорошо, что не мимо..."
 
 
  ***
 
 
  вяще.
 
 
  От фарисейства не спасает нимб,
  Хоть век тверди о вере - не обрящешь.
  Мы все смелей о прошлом говорим,
  И все трусливей мним о настоящем.
  И нам никак с собой не разойтись,
  Зачем судьбе в напраслину пеняем
  Вдруг слово заклинаем: "Отзовись!"-
  И тут же слово подменяем лаем.
  Откуда нам бессилие дано
  Во времена безвыгодных признаний,
  Не потому ль, что выгодно оно,
  Как память о несбывшемся аркане.
  То жить не смеем, память волоча,
  То память топчем сапогами жизни,
  И материм болезнь, а с ней - врача,
  И гадов чтим, и почитаем слизней.
  А нам бы дождь, чтоб смыло все следы
  Ушатом с подоконника судьбины,
  А нам бы каплю талую беды,
  А нам бы море счастья, вер глубины.
  Но берегом вдоль русла вверх бредем
  И Русь-баржу к истокам смысла тянем.
  А смысла нет. На ощупь. Даже днем.
  И на огонь, что ближе всех, - ночами.
  И ввергнувшись опять в обман зари,
  В себя уходим от мирского вяще.
  И всё смелей о прошлом говорим,
  И все трусливей мним о настоящем...
 
 
  ***
 
 
  Не Буданов.
 
 
   ...И афганской пятою мой затылок достанут.
   На войне каждый - кровник? Значит, каждый - Буданов.
   Оловянный солдатик скособочен в походе,
   Пусть за всё и заплатит, не полезен он: в роде
   Нет бандитов и знати,- выжить нет перспектив.
   Не подлец, не предатель? Это всё - негатив.
   Гложет ржа. Не до Спаса. До зари нынче встану,
   Я теперь не Некрасов, я, похоже, Буданов?
   Обнесенный бюджетом, окруженный Фронтами.
   Значит, всё по сюжету, значит, скоро достанут.
   Ведь по логике этой, нет войны - КэТэО.
   Господа президенты, я в игре этой - кто?
   Не ответят - не барско. А ответят - обманут.
   Им-то что, что - Некрасов; надо будет,- Буданов...
   ...И афганской пятою мой затылок достанут...
   Может, крикнуть: "Доколе!"- или всё-таки рано?
   Это русская доля - на фронтах непрестанно.
   "А ля гер" поневоле...Стук. "Откройте, Буданов!"
   Не ко мне. Не поверю. Не страна - поле брани...
   Как понять, кто за дверью: Путин или Буданов?
   Я нормальный, поверьте, но в стране Лилипутов
   Трудно быть Гулливером,- не по росту, по сути...
 
 
 
   * * *
 
 
   Надо - надо?
 
 
   По сусекам скребет жизнь терпенье и силу.
   Надо-надо дожить, донести, доподнять...
   Распилили дотла мою веру в Россию,
   Надо-надо... Хотя б до скончания дня.
 
 
   А ведь верил. До жил, до венца беззаветья,
   До последнего вздоха, до капельки, но...
   Кто же выбил всё это, какой такой плетью?
   Надо-надо... Хотя б поквитаться с войной.
 
 
   Поквитаться за всё. Кто кого! Без соскоков!
   Проигравшему - смерть? Хуже - слабости срам.
   Если честно, то мы допридумали столько,
   Сколько выдать не смог нам за службу Афган.
 
 
   Загнобили себя мы зловонным синдромом,
   Согласились, что нас победила война?
   А ведь там-то мечталось: "Добраться б до дома,
   И тогда..."- что тогда? Дайте льготу? Эх, ма...
 
 
   Вместе с прожитым в быль уплывает надежда,
   Говорят, без неё больше нечего ждать,
   Вот и лица друзей вспоминаю всё реже...
   Надо-надо... Еще не пришли холода.
 
 
   Но не слышится песнь, а дорога туманна,
   Да не плавятся камни давнишних обид,
   И фатальность гнетёт, безысходность тиранит...
   "Надо-надо..."- чуть слышно трепещет в груди.
 
 
   И решаюсь на шаг, на поступок, на дело,
   Я - та точка опоры! Способен! Живу?
   Не пора ли зажить, как в Афгане хотелось?
   Надо-надо... Ведь я - человек. Наяву.
 
 
   В том разгаре метаний, свершений, поступков
   И других проявлений и черт бытия
   Не забыть бы прибрать холодеющий трупик
   Близкой детской судьбы, в коей папа есть - я.
 
 
   Не простить бы себя за упущенность выгод,
   Не успеть бы сменить в кабинете портрет...
   Опровергнув закон о рождении сына,
   О вишневых садах, о полетах комет,
 
 
   О последних следах на песке. Человека
   Так легко покарать и так сложно простить,
   Я обычный, зачем же косить под Сенеку,
   Мертвый камень Афгана сжимая в горсти?...
 
 
   * * *
 
 
   Пареная репа.
 
 
   Никто не должен никому.
   В долгах мы были долго.
   Обидно стало за страну.
   А кто-то верил в Бога.
   Мы признавались на миру.
   Всегда были готовы
   Есть кабачковую икру.
   А кто-то верил слову.
   Мы что-то строили всегда.
   Гнались, перегоняли.
   Росли сады и города.
   А кто-то был в печали.
   Мы были лучшими без врак.
   В хоккее и балете.
   И нам без Партии - никак.
   А кто-то верил в йетти.
   Слезам не верила Москва,
   И мы - вместе с Москвою.
   Найти, но всё-таки искать.
   А кто-то под сосною
   Сидел с гитарой на пеньке
   И напевал мотивчик
   О честном мальчике-совке,
   Который закадычный.
   Который вдруг почуял долг
   Горящим сердцем Данко,
   Да с этим долгом взял и слег
   В могилой ставшем танке.
   И как измерить нам в деньгах
   Потерю закадычных.
   Никто из них не олигарх...
 
 
   Ну, в общем, всё обычно.
 
 
   Никто не должен никому,
   Раз нет причины долга.
   Играют мальчики в войну.
   Осталось - ждать. Не долго.
 
 
 
   * * *
   Себе во след.
 
 
  1.
 
 
  Как нет доверия у птиц к листве сухой и блеклой
  В краю, который до сих пор угрюм, как злой абрек,
  В горах, где люди - камни скал - так ядом зла промокли,
  Что их уже не воскресить живой водой вовек,
 
 
  Где дети просят у отцов не солнца ласк, а тени,
  Где учат истину одну по прозвищу Коран,
  Где пленник - шанс, а не одно из грязных преступлений,
  Где больше женщины в чести ослица и баран,
 
 
  Чего ты хочешь от людей, нуждой склоненных к яду,
  Они не верили тебе, солдат чужих кровей,
 
 
  Они иного не хотят, им большего не надо,
  Нет жалости людской к словам тут ни в одном дворе,
 
 
  Как жизни нет в сухих словах отрывистой команды,
  Как веры нет у рыб немых для пересохших рек.
 
 
  2.
 
 
  Как веры нет у рыб немых для пересохших рек,
  Как загорается костер сигнальный на горе.
  Так начинается война, когда слова все смолкли,
  И разум светлый помутнел на небе и земле.
 
 
  И ласточка не вьет гнездо в разрушенном дувале,
  И долго не растет трава на взорванной тропе...
  Вмиг забывает человек о собственном начале,
  И ненавидит сам себя за то, что мягкотел.
 
 
  И выпадает хоронить друзей, ушедших в вечность,
  И наступает похорон слепая череда,
 
 
  И эта череда страшней, чем близкий визг картечи,
  И трудно слово воскресить, оно само - вода...
 
 
  Как хочет каждый костровой, чтобы дрова намокли,
  Как видеть не хотят глаза сквозь окуляр бинокля...
 
 
  3.
 
 
  Как видеть не хотят глаза сквозь окуляр бинокля!
  Там нет ни смысла, ни картин, сподобленных заре,
  Там рушится людская суть, изысканно-жестоко
  Задуманная Богом...Закрыть глаза скорей!
 
 
  Не видеть и не знать. Там женщины и дети.
  Там вдовы, старики...Не наши, не твои...
  Но нет людей чужих на маленькой планете,
  Ведь ночи всем равны, и всем открыты дни.
 
 
  Стреляющий в людей уже достоин ада,
  Стреляющий в детей, зачем тебе их день?
 
 
  Ты подвиг сочинишь, тебе дадут награду,
  Но грех тебе нести. Себе. Себя. В себе.
 
 
  Не выстрели. Оставь нетронутой. Посмей.
  Сухую и поблекшую чужой земли шагрень.
 
 
  4.
 
 
  Сухую и поблекшую чужой земли шагрень
  Увидишь ты потом, спустя пол жизни, старым.
  А рядом внук - в упор тебя струной гитарной "треньк!"-
  Контрольным - песней по словам-сюжету "Аватара"...
 
 
  И вывернет изнанку той войны
  на без того израненные нервы
  безногий друг - любитель старины,
  где был ты с ним и доблестным и верным
 
 
  стране, что доживала времена,
  надеты впопыхах не по размеру,-
  и выдохнешь ты фразу рифмой : "Нах..."-
  не в первый раз и даже не в сто первый...
 
 
  Тот выдох смачный не воздаст всей жизни за житуху,
  Как не несет ноктюрн пустынь услады нежной слуху.
 
 
  5.
 
 
  Как не несет ноктюрн пустынь услады нежной слуху,
  Так и покоя не таит вдаль вынесенный пост.
  Тропой войны - путь в никуда - не выйти из прорухи.
  А ты идти тут обречен на Кандагар иль Хост.
 
 
  С усмешкой смотрят на тебя гряды камней Гардеза,
  И ты не можешь обойти засаду и фугас,
  А за спиною пустотой страна плохих протезов,
  Но там же - в спину и в упор - ОсОт, начПО, приказ...
 
 
  Вершит афганская жара свой вековой намаз,
  Кишлак. Бачата с двух сторон. Протягивают чарз.
 
 
  Несчастна детская рука с наркотиком в шесть лет...
  Зачем военная тропа нужна твоей стране?...
 
 
  Несчастна глина, что была основой мирных гнезд,
  Как не одарит вещим сном огонь упавших звезд.
 
 
  6.
 
 
  Как не одарит вещим сном огонь упавших звезд.
  Погиб иль падаль, кто поймет в процессе жития.
  Не пяткой памяти - стихом избит сухой погост.
  А там и тут - война и мир... их двое...третий - я.
 
 
  Когда зеленый БТР в кишлак вползает старый,
  Ему, конечно, наплевать на быт и на шесты...
  А это - тоже - их - погост... Без сосен и чинары.
  И не сверстать мне мой устав под этот монастырь.
 
 
  И не срастается с броней всё то, чем жил доселе,
  И не заносится песком о доме мыслей ров...
  Как срок отсидки этот долг мы доблестно терпели,
  Как не заходит мышью жизнь в страну несметных сов...
 
 
  И доходила весть о том сквозь враки, пафос, слухи,
  Как будущего нет стране, несущей зло разрухи...
 
 
  7.
 
 
  Как нет доверия у птиц к листве сухой и блеклой,
  Как веры нет у рыб немых для пересохших рек.
  Как видеть не хотят глаза сквозь окуляр бинокля
  Сухую и поблекшую чужой земли шагрень.
 
 
  Как не несет ноктюрн пустынь услады нежной слуху,
  Как не одарит вещим сном огонь упавших звезд.
  Как будущего нет стране, несущей зло разрухи
  Для глиняных домов людских и ласточкиных гнезд.
 
 
  Так волны каменных ручьев застыли в ожиданьи,
  Им - ждавшим многие века - привычно жить и ждать.
 
 
  Тебе, несчастный шурави, не умереть от раны,
  Тебе, угрюмый командир, не знать побед в Афгане.
 
 
  Так ждут своей поры шагрень, кяризы и дехкане,
  Ну, а тебе, скажи, кафир, какая в том нужда?...
 
 
 
 
 
   * * *
 
 
   Тавтология жизни.
 
 
  Аннотация:
  ТАВТОЛОГИЯ, -и; ж. [от греч. tauto - то же самое и logos - слово]
   1. Повторение того же самого другими словами, не уточняющее смысла. 2. Лог.
  Суждение, в котором определяемый предмет определяется через самого себя.
 
 
  (см. аннотацию)
 
 
  Столько было возможных развитий судьбы,
  Даже вечный покой не был вычеркнут всуе.
  Страшный суд нам казался гуманней, чем быт,
  А война - только тем, что поют и рисуют.
  Подорожником ранки привыкли лечить,
  Промежутками встреч измеряли разлуку.
  Мы смеялись, увидев, как бьют кирпичи,
  Да гранату швыряют картошкою в лунку.
  Нам хотелось на бравых хоть чуть походить,
  Нам мечталось за сильных прошествовать строем,
  И равненье держать, и значки - на груди,
  И врагов побеждать, даже если их трое.
  Ковырялись в пыли беспокойных веков,
  Находили картинки как золото в рунах,
  А рабы уже строили Площадь Цветов,
  На которой сожгут потом глупого Бруно.
  А мы брали бастилий казенную стать,
  И носили кирпич в вавилонскую стену,
  Заблуждались, что "быть" - это хуже, чем "стать",
  И в ошибках своих чтили кнут повторений.
  Доигрались в солдатики. Знамо. Гордись
  Ты, родная земля! Скоро ль Родиной станешь?
  Ведь из многих возможных мы выбрали жизнь,
  И её сохранили в Чечне и в Афгане.
  А ты просишь ещё? Мы готовы, скажи!
  Только стань той, что помним мы словом Отчизна...
 
 
  Сам с собою на кухне толкую "за жизнь",
  Занавеской судьбы заслонившись от жизни.
 
 
  (см. аннотацию)
 
 
   * * *
 
 
   На балу.
 
 
   Нарядился б гусаром, да выправка, каюсь, не та,
   Аксельбанты не скроют морщин, что оставили годы.
   Вновь без фрака приду, облачившись в наряд по погоде -
   В голубую рубаху, что сшита из неба холста.
   Перелеском пройду по тропинке былого житья,
   Прямо в залу лугов, там, где звездные клевера свечи...
   Бал босых и влюбленных.. Свои обнаженные плечи
   От отчаянных взглядов прикроет закатом ветла.
   И никто не осудит, никто не поставит на вид
   Светлякам - за бестактность горящих в траве изумрудов,
   И веселым глазам не забытых еще незабудок,-
   Там, где паперть любви, неуместно понятие стыд...
   Насмотреться бы впрок мне на нежность ночного дождя,
   На беспечность росы, омывающей грешные ноги
   Первых встречных царей, и последних безвестных бродяг,-
   Всех дороги ведут, - не встречалось безгрешной дороги.
   И все меньше причин акварелить мне ту немоту
   Гомонящих, орущих, горланящих в царство и в душу,
   Но не смеющих таинства звуком случайным нарушить,
   Когда чудище-утро являет свою красоту...
   А кресало небес все роняет богатства ночи
   На потребу горящим в любовном аду беззаветном,
   И с песчаной луны опадают ампельные плети,-
   Колдовством обращенные в нежность земную лучи...
   И уже невозможно частичку себя не отдать
   На чистилище солнцем протянутой радужной длани...
   И не важно теперь, как звалась та шальная звезда,
   Что себя вознесла на костер исполненья желаний...
   Позабыты давно и луга, и причины причин
   Обвинений всех звезд и небес за ошибки в доставке...
   Солнце - дырка в отрезе лазурной небесной парчи
   Отмеряет года для статистики в жизненной справке...
 
 
   место прописки.
 
 
   Место прописки - прочерк.
   (Е. Райзер)
 
 
 
 
   Город вышел ко мне, разогнав кашемировый сумрак,
   С гулким эхом протопав подошвой своих мостовых,
   За спиною висел горький опыт в обшарпанной урне,
   И мышиное небо стекало с седой головы.
 
 
   Как заплаты на бриджах зияла мозаика окон,
   Дом локтями углов опирался на воду реки...
   Обнищавшей дворянкой стыдилось былое барокко,
   Ускользала луна с величавой когда-то стрехи...
 
 
   А сутулость тоски, что приникла к плечу разговора,
   Не спешила признать в лихоманстве начало свое,
   Обжигая глаза, как крапива сквозь пальцы забора,
   Кто не ползал - неймет счастья воли, что дарит полет.
 
 
  Город молча впустил, не спросил, не прогнал, не приветил...
  Да и я не назвал о причине отсутствия суть,-
  Ведь известно давно о стихиях на этой планете,
  И о свойствах души жить стихийно, нутром и не вслух...
 
 
   Это доля людей - все валить на бесчинства погоды,-
   Их хлебами любви не накормишь, не хватит на всех.
   Кто-то гложет ломоть, ну, а кто-то и крох не находит.
   Одинока ладонь, что впускает обманчивый снег...
 
 
   Я чуть-чуть постоял, посмотрел на него, не мигая,-
   Вечер замер над нами, как будто ждал близких чудес,-
   Одинокий трамвай пробирался от рая до рая
   И ушел, не простившись, куда-то в свой рельсовый лес...
 
 
  Я пришел не один. Мои спутники - память и думы.
  В их котомках былое, как черствый не съеденный хлеб.
  А на шее - шнурок, на котором болтается пуля,
  В чье нутро уместилась записка отелю "Тот свет".
 
 
   Города нас не ждут, что им чьи-то скитанья и войны,
   Что им раны и судьбы вернувшихся тел и калек...
   Ведь любой из жильцов - в перспективе обычный покойник,
   Заскочивший пожить в освещенный огнями ночлег.
 
 
  Я остался. Живу. Мой хозяин меня не тревожит,
  Может, что-то поведал ему тот доверчивый взгляд,
  А быть может, мы будущим с ним беспросветно похожи,
  Раз смогли, попрощавшись, вернуться друг к другу назад.
 
 
   красноречию.
 
 
   **
 
 
   я бы мог отозваться каким-нибудь...скажем, Викарием...и сойти
   из подвала на небо той лунной дорогой...ты ошиблась, глаза мои
   волчьи, а вовсе не карие...впрочем, быть нелюбимым - ведь это
   так много...я бы мог притвориться как Зевс и быком, и
   Калигулой...посмотри на зарю, разве грех воплощенья
   обманчивый?...видит око созвездий стада, позабытых на
   выгуле...только губы неймут слов забытых нежнейшие
   пальчики...я бы мог притвориться художником, судьбы
   рисующим...чтобы сочно внахлест, не жалея палитры и
   времени...на желанье любить всю способность и силу всю
   выхлещу...жаль, способность любить не привносится с волчьими
   генами...я б простил маргарит, но мы сами - ночные
   прохожие...придорожной травой норовим свои раны
   залечивать...это вовсе не вой, это звуки на души похожие...где
   так чувства сильны, что не имут уже красноречия...
 
 
   падушка.
 
 
  В сезон палатальных звуков
 
 
  (ПАЛАТАЛЬНЫЙ, -ая, -ое. [от лат. palatum - нёбо] Лингв.
  Произносимый с дополнительным подъёмом спинки языка к нёбу (о согласных звуках);
  смягчённый. П-ые звуки. )
 
 
  К падушке тропа заведет,
 
 
  (падушка - небольшая падь;
  1. ПАДЬ, -и; ж. узкая глубокая долина, ущелье в горах.)
 
 
  Где падубы сохнут в излуке,
 
 
  (ПАДУБ, -а; м.
  Вечнозелёный южный кустарник или небольшое дерево с колючими листьями
   и ядовитыми красными плодами; остролист.)
 
 
  И падевый зреет мед,
 
 
  (2. ПАДЬ, -и; ж. Пчел.
  Сладкая клейкая жидкость на листьях растений,
   представляющая собой выделения живущих на листьях насекомых.
  ПАДЕВЫЙ, -ая, -ое. ; Падевый мёд. Спец.
  Мёд, вырабатываемый пчёлами из пади (2.П.).)
 
 
  Лабазник приметой разлуки
 
 
  (2. ЛАБАЗНИК, -а; м.
  Луговое травянистое растение сем. розоцветных, с соцветиями душистых
   желтовато-белых или розоватых цветков; таволга.)
 
 
  Развесил соцветия роз,-
 
 
  Мирок в лабрадоровой лунке,
 
 
  (ЛАБРАДОР, -а; м. [англ. labrador].
  1.
   Минерал из группы полевых шпатов (употребляется как материал
  для ювелирных поделок и украшения зданий).
 
 
  Вселенная сказок и ос...
 
 
  По лаве в десяток дощечек
 
 
  (4. ЛАВА, -ы;
  ж. обычно мн.: лавы, лав. Нар.-разг.
  Пешеходный мосток (обычно без перил)
  через речку, топкое место.)
 
 
  Излуку судьбы перейду,
  Заслушаюсь праведной речью,
  Что льет проповедник падун...
  (ПАДУН, -а; м. В некоторых частях Сибири и европейской части России:
  название порога, водопада.)
 
 
  Падун - не монах, не отшельник,
  И речь его просто вода,
  Но слушают тальник и ельник,
 
 
  (ТАЛЬНИК, -а; м.
  1. Кустарниковая ива. Приземистый т. Заросли тальника. )
 
 
  И путник, забредший сюда...
  Убегавшись, ветер присядет
  Под ломкие ветки крушин,
  (КРУШИНА, -ы; ж.
  1. Небольшое лиственное дерево или кустарник с ломкими ветвями и
  чёрными несъедобными плодами, которые используются для получения красок.)
 
 
  Заката опустятся пряди
  На черный горельник души...
  (горельник - пожарище)
  И выспрь улетит жаворонок
  (Выспрь нареч. ввысь, в высоту, вышину,)
  Брать звезды с ладоней небес,
  И сумрак заблудшим теленком
  Войдет в этот призрачный лес...
  Запахнет чаберовым чаем,
  (ЧАБЕР, -бра; м. =Тимьян. )
  А в ветхой чабарне как раз,
  (ЧАБАРНЯ, -и; мн. род. -рен, дат. -рням; ж. Жилище чабана.)
  Как жизнь без конца и начала
  Продолжится вкрадчивый сказ...
  Судьба на арапа не ставит,
  Набавщик былого не врет,-
  То времени вечная замять
  Берет, не гнушаясь, свое...
 
 
   * * *
 
 
   плацкартное.
 
 
  нафталином присыпаны волосы,
  и усы, а еще борода...
  эту песенку хриплым голосом
  пропою вам на бис, господа...
  в этой песенке боль несусветная,
  незнакомая вовсе вам,
  вся обсосана как конфетина
  разговорами "про афган"
  Бита напрочь архивными картами -
  О победах никчемная ложь -
  Наша правда пехотно-плацкартная,
  Что мала как ядреная вошь.
  Но всосалась - до блёва, до зелени
  В зараженных войною мозгах,
  Ей до срока соваться не велено,
  Оттого вся в кустах, да в бегах.
  А потом, как нарыв, прорывается -
  И в погром, а всё чаще - в запой...
  Ищет центр смещения палица,
  тлеет бытом, хоть плачь, хоть пой.
 
 
  засопливитесь в томности памяти...
  а потом? - сладко плакать навзрыд?
  Друг, зачем издеваться...
  На паперти
  Неуместно понятие стыд...
 
 
   * * *
 
 
   Санитарное.
 
 
  Грех во грехе. Что есть война по сути.
  Покой для павших. Выжившим - больней.
  Жестоко. Искалечит. И отпустит.
  Молиться? Пальцев нет. И нет колен.
 
 
  Еще никто не плакал, только эхо
  Оплакивает выживших в бою...
  И в мыслях санитара-неумехи
  Вопит надсадно птица-гамаюн:
  "Откуда жизнь, ведь он так изувечен,
  За что еще цепляется в нем жизнь?-
  Но давит он носилками на плечи
  Двум санитарам, семенящим вниз...-
 
 
  Тот самый санитар. Спустя полгода.
  Опять был бой. И эхо плачет то ж.
  Но эху что. Оно ж ничто - природа,
  Для боли нет ни духа и ни кож...-
 
 
  С горы несут истерзанного взрывом,
  А в рай дорога, как известно, вверх.
  А он живет...Бесшумно, без надрыва.
  Летит по воздуху, как ангел или стерх.
  И пусть носилки. Но летит он, вижу.
  Ему нельзя черту переступить,
  Он расчленен почти, он обездвижен,
  Но жив, курилка! Господи, прости,
  Молю Тебя, оставь его в покое,
  Так жить - мученье, легче - умереть...
  А он живет. Не хочет он простое,
  Его несут по выжженной стерне.
  Потом - по каменистому уступу,
  По скалам раскаленным, по камням...
  Тут проще умереть, тут выжить - глупость...
  А он живет, не слушаясь меня.
  Так что ж, живи; раз так, то ты - сильнее,
  А мне-то что, мой дембель на носу...
  А жизнь твоя, так Бог, как видно, с нею..."-
 
 
  Носилок нет...Есть плечи...Донесу...
 
 
   * * *
 
 
   Тришка.
 
 
  Где-то там под Алихейлем есть гора в Афганистане,
  И пехоте надо срочно сесть на эту горку попой,
  Чтоб до Хоста протянулась нить колонны с пропитаньем...
  Как легко о том болтать нам, а пехоте - топать...топать...
  А пехота - кто? Солдаты. Что унес, то и досталось.
  Тришки, Гришки да Курбанов, Славик, Стасик, да Мехмед.
 
 
  Тришка тяжело шагает, ну, и чтоб прогнать усталость,
 
 
  Думу думает о главном - о красавице Москве...
  Там, где он не побывает, там, куда его не пустят,
  Рукоплески, Стяги, стяги...Вакханалия улыбок,
  Каждый счастлив, что обманут, секта пагубы по сути,
  Цвет единый красных стягов, брюк, сорочек, лиц и юбок,
  Музык, слов, стихов, заветов, галстуков, ремней, пилоток.
 
 
  И не слышно за бравадой немоты простого горя,
  Что приносится в конвертах - письма вместо похоронок.
  "...сын погиб при выполненьи..."- нивы...небо...выпь...просторы...
 
 
  Ну, а он идет, качаясь...Хрип дыханья вторит шагу.
  Раздраженно гаркнет камень, потревоженный ногою.
  Обреченно в губы плюнет каплею пустая фляга,
  И из глотки стон сорвется, как предвестник верный горя.
 
 
  Снова думою спасаясь, вспомнил Тришка о Наташке,
  Что живет и ждет (клянется) не в Москве, а в Краснодаре,
  Вот к кому вернуться надо. Чтоб в парадке и в тельняшке,
  Чтобы быть как Вася Теркин. При награде и в ударе.
  Что сегодня там танцуют: брейк, а может, хэви мэталл,
  Или АВВА зажигает на танцполе ритмы диско...
  Он без музыки станцует, лишь бы было все ответно,
  Он сумеет нежность вспомнить - чтоб ласкаться, а не тискать.
 
 
  Изможденный восхожденьем - до озноба жил на шее -
  Он идет тропой к бессмертью...Рядовой, а на голгофу.
  Предложи ему отречься - он умрет, а не посмеет.
  Покажи - и он ослепнет, расскажи - и он оглохнет.
  Словно правда - яд смертельный. Или грех великий в вере.
  Он - солдат своей эпохи, гладиатор "Эс-эс-эра".
 
 
  Высь святая ближе...ближе...камень в спину кинет скверну:
  "Это ты, немая немощь, хрип дыханья превозносишь?
  Или это быль Афгана канонадой песню ладит?-
  Чернь из танковых бушлатов выпускает душу вовсе,
  До февральского распадка долго длится чья-то осень,
  И на рубище заката не хватило неба глади,
  Чтоб о смерти не писалось слов на листике тетради,
  Чтоб о пулю не споткнулся тот, кому идти в засаду,
  Чтобы выжить смог он между немопадом с мощепадом...-
  И тогда, немая немощь, воплотишься кличкой "Нежить",
  Возвратиться не сумеешь, и остаться не решишься,
  И доказывать метнешься, что война не в зарубежье..."-
 
 
  А пока всё алихельно, как смола в кедровой шишке,
  И февральская замена далека и даже слишком,
 
 
  И хрипит на каждый шаг он, повторяя: "Где же...где же..."-
  И бушлат латает матом, грея задницей валежник...
 
 
  И стрельбою автоматной дразнит эхо: "Тррришшшккка...Трришшкка..."
  И опять идет, качаясь...Хрип дыханья вторит шагу.
 
 
  И ему дойти придется, ведь не может он иначе.
  Рядовому думать вредно, ведь поставлена задача.
 
 
  Вечность - пазл. Его он сложит из осколочков отваги.
 
 
  И раскинутся просторы для великой русской грусти.
  И его - немую немощь - из чужбины в дом не впустят.
 
 
   * * *
 
 
   Труба.
 
 
  Войны творятся. Их боготворят.
  Все на земле марсиане:
  От января до декабря
  Марсу поют осанну,-
  Кто в исступлении дернет курок,
  Кто на гашетку давит,-
  Небо всё в шрамах от трассеров
  В солнечном Афганистане.
  У минометчиков свой ритуал -
  Фаллос в посудной лавке -
  Миною харкнет как бык-натурал -
  Ждите свисток-болванку.
  Сашка у "фаллоса" верный слуга,
  Носит его на загривке.
  Фаллос как фаллос - трубою труба,
  Четверть от центнера с гиком.
  Всё ничего, но поди занеси
  Ту четвертушку в гору.
  Марсу осанна! Аз есмь, гой еси,
  Пяткой твою Терпсихору.
  Эй, там, штабные, вы Марса важней,
  Вам награждать по заслугам,
  Слышите, Сашка не в силах уже
  Ползать у фаллоса в слугах...
 
 
  Сашка - богач. Отвалили сполна
  Воину за заслуги.
  Не до слюнтяйства - война как война.
  Сашка - из-под Калуги.
  Он и не хнычет. Расчет как расчет,
  Сашке не до вопросов,
  Нужен в горах его миномет -
  "Поднос" у духов под носом.
  Вот и несет он, сдыхая, плиту...
  Жар - даже кости ломит,
  Сашку не сломят. На высоту
  Он доползет и в коме.
  Надо. И пусть нет во фляге на пот,
  Сгустками кровь в аорте,
  Он не умеет летать - ползет,
  Ношей согбенный чертик.
  И не до ангелов, и не до крыл,
  Адово - все по штату...
  Сколько же не человечьих сил
  Выдано Сашке по блату?
  Он бы и умер давно, но дойдет...
  Выживет, знай "афганца"!
 
 
  Знают. И выдадут. Под расчет.
  Чеками. Девять двадцать...
 
 
  По-замполитски спрошу у бойца:
  "Сань, ну, а как там Катя?"
  Не улыбнувшись, ответит пацан:
  "В условьях Афгана - покатит..."
 
 
   * * *
 
 
   Фляга.
 
 
  Заявятся мысли-бродяги -
  Не вытолкаешь до утра...
  Солдатская старая фляга
  Сорвала сегодня стоп-кран.
  Простецкая формами слишком,
  Со вмятинами по бокам,
  А сколько былого под крышкой,-
  Не вылить в граненый стакан.
  Картинка сменяет картинку,
  Бросая то в холод, то в зной.
  Какая ж ты, память, ****инка,-
  Синдромишь мой мирный покой.
  Вот ночь. Худосочный парнишка
  Чехол ей брезентовый шьет,
  И бирку с фамилией Тришкин...
  Исколоты пальцы - не в счет,
  Успеть, ведь на утро смотрины
  Назначены ей на плацу,
  Серьезные будут мужчины,-
  За то и не спится бойцу.
  Вот день. Изможденный горою
  Хрипит он себе же: "Не пить!"-
  И тут же команду "К бою!"-
  Разносит народ по цепи.
  В цевьё враз впиваются пальцы,
  И прячутся души за жизнь,-
  Они ведь у тел в постояльцах,
  Телам их до смерти возить.
  О фляге никто и не вспомнил,
  Пока не окончился бой.
  А камни заляпаны кровью,
  И души уносятся в зной.
  А парень, что стал солдатом,
  Пройдя этот яростный склон,
  Отпил два глотка горьковатых,
  Комок проглотив как стон.
  Теперь вот медаль "За Отвагу"
  Тряпицей былого протер,
  И выпил за старую флягу,
  Что рядом с душой до сих пор.
  Эх, мысли - шальные бродяги,
  Эх, душ недолет-перелет.
  А суть, что наполнила флягу,
  Спокойно мне жить не даёт...
  И крышу срывает под стрижкой,
  И грудь изнутри кто-то рвет,-
  Эх, inek, какой же ты Тришкин,
  Старпер уж, а всё за своё...
  Афгану все войны по фляге -
  Там бывших взрывают - урок.
  А наши - на новый срок.
  Такая вот выдалась шняга...
 
 
   * * *
  Дворик.
 
 
  Пахнет розмарином и дождем
  В дворике.
  Как будто из кармана
  Вынули что пряталось жеманно,
  Скрытое от глаз чужих кулем.
  Жменями черпали из куля,
  Сеяли налево и направо
  Радуясь, а вовсе не для славы,
  Семена. Их приняла земля.
  И весной, когда пошли дожди,
  Сорное выпалывали чисто
  Веря, что из почвы каменистой
  Вырастет, немного подожди.
  В солнце оборачивали день,
  Ветры отводили в переулки,
  Словно веру брали на поруки,
  Искорками гладя по воде.
  А вода известия несла,-
  Радости отсутствия и беды,-
  И косились с завистью соседи,
  Колкостям вселенной нет числа...
  Звуки доносились от толпы
  Галькою смешков, комками плача,-
  Так монетки топят на удачу
  В омутах душевной простоты..
  Кто-то там глобальное вершил,
  Кто-то мир кроил,деля на части,
  Ну, а кто-то в дворике на счастье
  Вырастил мне крылья для души.
  Мы устанем гнаться за вождем.
  И неся свой крест, и обессилев,
  Отдохну под звуки клавесина
  В счастье с розмарином и дождем..
 
 
   * * *
 
 
   Семечковое.
 
 
  - Осенью для семечковых само то,
  Ямку-да расширь...вот так-то, хватит,
  Корни береги, мой золотой...-
  Яблони в саду сажаем с батей.
  Я стараюсь следовать словам,
  Сказанным со смыслом непреложным:
  - Почки занялись, видать, к плодам...
  Эту срежь, она зовется ложной.-
  Годы потекли, и сад подрос,
  Я войной омылся, батя умер,-
  Жизнь как жизнь, а яблоки - ведром,
  Каждый год плодов родится уйма.
  Помню, мать писала мне в Афган,
  Ноги, мол, в тепле держи упорно,-
  С этим получалось не всегда.
  А вот что сберег, так это корни.
  Может, мне и дальше повезет,
  Раз война ни разу не убила...
  Дочка вон как яблоко грызет
  С яблони, что с батей посадили.
 
 
   * * *
 
 
   Перекур.
 
 
  Мы вышли из войны. Перекурить бы,
  А мы спешили в дали и дела,
  Пока-пока, и дальше в том же ритме,
  В который суть нагнула иль дала.
  Чем дальше в жизнь, тем больше романтизма,
  Я им лечился двадцать лет подряд.
  А ведь война имеет свойства призмы
  Высвечивать, кто чем в душе богат.
  Скажи, а разве меньше было грязи
  В той памяти, что дружит нас с тобой,-
  На каждого героя сколько мразей
  Туда было направлено страной,
  И если правы те, что говорили,
  Что лучших потеряли мы в бою,
  Так значит, кто вернулся? Или-или?
  Оставь затяжку, братка, докурю.
  К чему им память, наше возвращенье?
  А жизнь - к смертям, как лето к сентябрю.
 
 
  Иль память наша - пуля со смещеньем,
  Иль вся причина в том, что не курю?...
 
 
   * * *
 
 
   Клином клин?
 
 
  На мне не сошелся клин,
  Меня не убила война.
  И я не её акын,
  И сущность моя - не она.
  Как шулер заряженный кон
  Мне сдал те два года карт,
  Я мог пасовать легко,
  Да жизнью уперся. Фарт
  Случился помимо рун,
  Увлекшись игрой в дурака,
  Поверивши в мудрость пуль,
  Война просчиталась слегка.
  Потом я вернулся жить.
  А жизнь-то меня не ждала.
  И мне шулера не должны,
  А я им - по смерть сполна.
  И вот не стою за ценой,
  Известно, живем однова,
  Теперь упираюсь войной,
  Но так ненадежна война,
  Того и гляди предаст,
  И ангела с вестью пришлет,
  И выпаду вести в масть,
  Успев заказать "еще".
  На мне не сошелся клин,
  Три карты держу до сих пор:
  Война, смерть и пики-жизнь...
  И я. Среди них. Перебор.
 
 
   * * *
 
 
   Как в кино.
 
 
  А мне снится пустыня в облаках цвета беж,
  А мне видится небо всё в абрисах гор...
 
 
  Это память штурмует забвенья рубеж,
  А война не уходит из снов до сих пор.
 
 
  Мне так много уже удалось позабыть
  До-и-после афганских событий и дней...
 
 
  Там "восьмерки" десантом набили зобы
  И полощутся в небе с Афганом на дне...-
 
 
  Это - страшная память и бездна войны,
  Это - я так фатален в одном из зобов...
 
 
  Чем распишет судьба этот холст синевы -
  Ведь на каждый из жанров сценарий готов...
 
 
  Может, рухнет вертушка с пустой высоты,
  Как случалось не раз - не со мной...не со мной?
 
 
  Улыбаюсь. Ведь фото с могильной плиты
  Не должно унывать...как в кино...как в кино?
 
 
  Вот уже припасен брызгожалый восторг:
  Дескать, как облажался наш гордый Некрас -
 
 
  Нет зобов у вертушек, так как же он мог
  Таким ляпом украсить свой тощий рассказ.
 
 
  Не поспоришь, а надо ль? - У вещей судьбы
  Наяву - не заснешь, не проснешься - уснув...
 
 
  Червяку наплевать, где у птичек зобы,
  Но он помнит прекрасно карающий клюв.
 
 
  Гнусным воем, дерущим по голой душе,
  Меня будит болванка со смертью внутри...
 
 
  Но я выживу снова, как-будто Кощей,
  Для того, чтобы завтра в засаду идти...
 
 
  Да, не стих, а подстава - теперь вот Кощей...
  Жду разящих подначек с яйцом на игле,
 
 
  Стих как сон - несуразность в порядке вещей,
  А от критики стану на строчку добрей...
 
 
  А когда подвернется нормальный предлог
  Ощутить себя в мирной уютной тиши,
 
 
  Я сбегу из покоя. По ниточкам троп
  К самой подлой из тайн в чистом храме души.
 
 
  Словно в царстве теней белым светит луна,
  И я слышу: "Сдавайся!"- мне духи кричат...
 
 
  Так сквозь годы меня догоняет война,
  Или я в свое прошлое канул опять,
 
 
  Где хрипящая жажда и адова пыль,
  Где легко умереть, а вот выжить - трудней...
 
 
  Это память в атаке, а я рядом с ней,
  Это длинная жизнь и короткая быль...
 
 
  Заплутавшее солнце, найдись поскорей,
  Расколдуй эти путы давнишней войны.
 
 
  Просвистели и пули, и рак на горе,
  Как в кино?...Не со мной?...Без вины...Без вины?
 
 
   * * *
 
 
   Не верьте!
 
 
  Нас теребят вопросами: 'Что? Как там?'-
  Пытаясь вызнать правду о войне...
  И как ответить - правдой и без мата,-
  Чтоб поняли. Поверили. Вдвойне
  Трудней. И что такое правда,
  Ведь слово - это слово, а война
  Начавшись и закончившись парадом,
  Полна неправды, правда - не она.
  И я прошу, словам не надо верить,
  И в этом ветеранской нет вины,
  Ведь каждый - безвозвратная потеря,
  Не вынесшая правды из войны.
  Не верьте нам. Нам, вышедшим из боя,-
  Ни запахов, ни страхов...ничего,
  Что станет правдой чистой и простою,
  Чтоб не надуманность стекала из мозгов,
  Приняв черты подправленных под правду
  Тех запахов и страхов...только тех,
  Ведь им ни слав, ни почестей не надо,
  Они не претендуют на успех,
  Они и не парадны, и не праздны,
  Без звона в меднотелых орденах,
  Они ведь только те, но мы в них - разны,
  Кто в банде, кто в охране, кто монах,
  Кто мышью притаился, кто-то спился,-
  Во многих ипостасях наши есть...
  Не верьте нам. Поем не мы, а птицы,
  А птицам не доступны ложь и лесть.
  И мы без правды - словно графоманы,
  И мы без правды - славный Шендагар,
  Простите нас, мы просто ветераны,
  И безвозвратность наша - кара кар.
  И не взовьются соколы орлами,
  И не поможет страусу бетон.
  Слова всегда останутся словами,
  Не передав всей правды наших войн.
  А на войне есть запахи и страхи,
  И ложь, и подлость, кровь и пот, и вши.
  Не верьте нам. Мы вышли и дошли.
  И врем, страшась неверия как плахи.
  А если скажут: 'Поняли и верим...'-
  Теперь уже вскипит у нас нутро,
  Как будто мы зачислены в потери
  И убраны в забытый всеми схрон.
  Теперь уже признаний мы не примем,
  Ущербность снисхожденья уловив,
  Навылет метим, а стреляем мимо,
  Хоть каждый выстрел вроде бы правдив.
  Давно утихли праведные войны,
  И правда сдохла, нас опередив.
  И только память сукой беспокойной
  Вгрызается во что-то там - в груди.
  И на вопросы о войне: 'Что? Как там?'-
  Под скрип останков правды на зубах
  Молчат все чаще бывшие солдаты,
  Себя и правду превращая в прах.
 
 
   **
  Цепь жизней от войны и до войны -
  История вранья моей России.
  Не верьте нам. Совравшим, что дошли,-
  Нас войны на побывку отпустили.
  Зачем же, надрывая дух и дых,
  И тут мы тщетно нашу правду ищем,
  Иль мы себя забыли молодых,
  Иль ложь войны всей мирной правды чище...
  * * *
 
 
   Кем быть?
 
 
  Как было? Лет мне было восемнадцать.
  И теплые в то лето шли дожди.
  Я не просил меня с войны дождаться,
  Ведь я на пару лет лишь выходил
  Из прожитого детства, из "гражданки",
  От фантиков с дешевым эскимо,
  И от стихов, что в клетчатой тетрадке
  С конспектами смешались...Как давно
  Все это...Помогают только фото
  Вернуться в ту беспечность...Но война
  Была и скоротечной и жестокой,-
  Расстреливала молодость она.
  Убила хладнокровно. Без мучений
  Отправился я в райские места...
  Дождливым было лето. Есть сомненья -
  Не помню - каковой была весна...
  Избрала память крохи из мгновений,-
  Ко мне прилипли,- лишние другим,-
  Как с нами умирают наши тени,
  Так умер тот, который молодым
  Во мне до самой смерти оставался,
  К нему не приставала грязь войны,
  Ведь он, разгоряченный венским вальсом,
  Еще от мирной жизни не остыл,
  И как под лед в войну он провалился,
  Не мелкими шажками - с головой...
  Размыто: письма, фото, крики, лица,
  Потуги сохранить себя и строй.
  И где рубеж? Когда его убили?
  Я даже не заметил. На войне
  Расчет на "жив" и "мертв" - без "или-или",
  "Причина смерти"- лишнее вдвойне.
  Когда в вертушку гроб со мной грузили,
  Ворчал сержант, досадуя слегка,
  Что кончились в солдатском магазине
  Запасы бязи к подворотничкам,
  Пилоты материли турбулентность,
  И с воздухом мешали пыль винты,
  И всем в Союз вернуться не терпелось,
  Не сгинув тут в Афгане за алтын...
  Вот так и я на той войне не сгинул,
  Что гробом стал себе, так то не в счет.
  Второй пилот хрипел как от ангины:
  "Ну, с Богом! А не Он, так примет черт..."
  А я сидел в надраенной парадке,
  И незаметно было для ребят,
  Что с реквиемом в клетчатой тетрадке
  В себе везу убитого себя.
  И кем он был мне - предком или братом,
  Не враз помочь спохватится ответ.
  Ведь если не рождаются солдатом,
  То и юнца в живых уж больше нет.
  И что писать в письме иль в телеграмме -
  Погиб, убит, замучен на плацу?...
  Ведь что-то объяснить придется маме,
  Кого-то надо предъявить отцу...
  И следуя той логике неловкой,
  Себе ответить надо без прикрас,
  Кем выйду я из новой перековки
  С двусмысленным названием "в запас"...
  И показалось, нагло, даже слишком,
  Расталкивая встречных всех подряд,
  Сошел по трапу в прошлое мальчишка -
  Как тень моя... Иль это был солдат?
  Осталось - жить; не веруя в удачу,
  Ищу я их, как путник миражи,
  В той памяти, где эскимо - на сдачу,
  И где все лето плакали дожди...
 
 
   * * *
   Кирза.
 
 
  Еще тогда, в Афганистане,
  Он в кровь разбил все ноги жизни,
  И так надеялся, что после
  Его излечит мать. Земля
  Вздымалась, взрывом близким раня...
  И шрам блестит, как след за слизнем,-
  Он отпечаток этот носит,
  Местоименьем к слову "для".
 
 
  Теперь его как истукана,
  Обозревают перед тризной,
  И обозвав почетным гостем,
  Одарят, словно из куля
  Просыпав: "Слава ветерану!"-
  Царапнув душу, словно кирзой,
  Стандартным протокольным тостом,
  За жизнь и подвиги хваля.
 
 
  Словам навстречу он привстанет,
  И отсветом медали брызнет,
  И отзовутся пола доски,
  И фотокоры запалят
  Зарубцевавшиеся раны.
  Ну, а лекарств дороговизну
  Он объяснит легко и просто:
  Болезнь, увы, не излечима,
 
 
  Ведь мама-то - не дожила...
 
 
   * * *
 
 
   Привиделось.
  Будет ведь вечер, и дочь меня спросит:
  "Папа, а что ты узнал от войны?"-
  Вздрогнут иголки на ветках у сосен,
  В праведном звоне ночной тишины
  Всхлипнет неловкая ложка, о блюдце
  Губы запнутся, жасминовый чай
  Терпкость прольет и не даст улыбнуться,
  Словно наотмашь стегнет: "Отвечай..."
  Пальцы затискают тельце салфетки,
  Зубы до скрежета выдавят боль.
  В мыслях: я снова в засаде с разведкой,
  Или приметной пехотной тропой
  В гору ползу, озираясь на камни,
  Или бегу, отзываясь на крик:
  "Медика! Сзади подрыв, кто-то ранен..."-
 
 
  Весь подобрался, напрягшись в тот миг,
  Словно готовлюсь к прыжку. Из былого
  Хлынули кадры злосчастной войны.
  Как их в мозгу уместилось так много,
  Не разорвав на куски головы?...
  Вздрогнул. Глазами ищу, по скатерке,
  Словно по карте заветную цель...
  Ночь. За столом никогошеньки...Ёлки,
  Сколько ж часов я вот так просидел?
  Вон уже сумрак подернуло серым,
  Сам - как вернулся с обряда крестин...
 
 
  Дочь, не ответив, обидел, наверно...
  Плохо. Старею. Поймет ли? Простит?
 
 
   * * *
 
 
   Тронка.
  Печальной тронки звон в груди
  При каждом имени погибших.
  Юны ведь были как один.
  Кружит листочков пара, слипшись,
  И падает на габардин
  Газонных трав простую стрижку,
  Дождинок пью валокордин,
  Кляня погоду и одышку.
  Унес в бессмертие мальчишек
 
 
  День преждевременных седин.
 
 
  Прошло с тех пор так много лет,
  Что наши дети стали старше,
  Чем те, которых с нами нет,
  И страшно нам, а им не страшно.
  Чеканит шаг весны кадет.
  Листва на смену листьев павших,
  И небо талое - в воде.
  На обелисках списки павших,
  И что ни имя - наши... наши...
 
 
  И год как год. И день как день.
 
 
  И все слова минуту лишни...
 
 
  В февраль не отогреть седин.
  Взгляд стылый неба лижет крыши,
  А в тот февраль все как один
  Твердили:"Вышли...наши вышли..."-
  И генерал нас выводил
  Из самых прошлых в самых лишних -
  Вдоль обелисков молодых -
  Войну отведавших мальчишек.
 
 
  Послушай тронку...Тише...тише...
 
 
   * * *
 
 
   Поклонникам тишины.
 
 
  Мой стих тогда бы не читали.
  Нам всем, сидящим на гробах,
  Такого в бошки натолкали,
  Что ангелочки в воробьях
  Могли привидеться, но чтобы
  Задать вопрос: "Зачем гробы?"-
  Как самому себя угробить,
  Иль самому себя убить...
  Но вдруг наступит миг смертельный,
  И свят канун, что в пять минут
  Изобличит, кто был подделен,
  А кто был нем, но сутью крут.
  Ведь в каждом слове из библейских -
  Лишь форма, суть - слова...слова.
  В бою же, хочешь верь, нет - смейся,
  Не рулит телом голова.
  Пусть тыщу слов туда вбивали,
  Но если трус, ты будешь трус.
  Во всех нас поровну стреляли,
  Будь то Газни или Кундуз...
  И лишь теперь мы разделились
  На тех, кто выдюжил и смог,
  А кто-то перепрел как силос...
  Я не судья. На то есть Бог.
  Как эту истину простую
  Не воевавшим донести:
  В бою не смелый торжествует,
  А тот, кто выжил. Бог - простит.
  И при стечении народа,
  Не дашь соврать ты мне, Бача!
  Вещают громче всех уроды,
  А воины, увы, молчат.
  Словоблудливые тирады
  Так извратили суть войны,
  Что те, кто воевали вправду,
  Стыдятся шумности парадов
  И просят мирной тишины...
 
 
   * * *
 
 
   Ферзевый гамбит.
 
 
  Аннотация:
  Ферзевый гамбит - вариант начала партии, предусматривающий жертву ферзевой пешки...
 
 
  Большинство не воины - подранки.
  По иному быть и не могло.
  Сельские и те мотать портянки
  Не умели толком. Сапогом
  Растирали в кровь носки и пятки -
  Трудная наука - воевать.
  Мы её постичь сумеем вряд ли,
  Пешки мы с позиции е2.
  До ферзей едва кто дослужился,
  Рядовой - и званье, и судьба.
  Е4! - "взять и закрепиться!"-
  Бой не долог. В основном - ходьба...
  Уф, е5...Нет силы для восторга,
  "Первый, первый! Наша высота!
  Что? Вперед?- но там же нет дороги,-
  Понял, есть!"- едрит твою та-та...
  Чем весомей цель, тем больше пота,
  Крови - не считают. Есть! Е6!
  Что, герой? Пехота как пехота?
  Влезли там, где невозможно влезть.
  На е7? Приказывают? - Просят.
  Просят, значит, надо. И ползем.
  Это ж, блин, почти что к Богу в гости...
  Там поймем, кто пан, кто чернозем...
  Мат врагам, а нам одно - Победа!
  Не дошли. Е8 не по нам...
  На броню спускаемся. А следом -
  Наша слава. С кровью пополам.
  И опять позиция простая,
  Нам досталась точка на d2.
  Ждем. С е2 соседи выступают.
  Если что, мы рядышком, братва!
  Нет, в момент их выход отменили,
  Наш король сыграл иной дебют.
  В нем, мы знаем точно без идиллий,
  Нас на d4 всех убьют...
  Даже не сносили новых бот мы,
  Но зато посмертно наградят...
  Где ты, ферзь, что вышел из пехоты,
  Бога видели - не видели тебя...
 
 
   * * *
 
 
   булат.
  - Откуда лязг в горах?(Да ниоткуда,
  Главнее камня нет тут никого.)
  Броня ушла. Нет в вещмешках посуды...
  Чу, это "что-то" - что-то под ногой...
  - То кирзачи свой спор ведут с берцами,-
  Им спорить, как катиться вниз клубком,-
  Подковки, прикрепленные бойцами
  Набойками под каждым каблуком,-
  От них и лязг, и звон, и даже искры -
  Не диво: под ногами лазурит.
  Срываются на скрип, топча регистры,
  Тревожа души у бездушных плит.
  - О чем же спор? (Как водится, о главном),
  - О чем еще, кто больше чтит солдат,
  Кто не смердит, а запах веет плавно,
  Кто чист от пыли к смотру в аккурат,
  Кто пятки не сотрет и без портянок,
  Кто легче в марш-бросках на сорок игл,
  Кто давит черепах и злых медянок,
  И кто пригож к тому же и для игр...
  - А что им до того? Какая вакса
  Им в качестве наград перепадет?
  - Да им-то по фиг. Все равно ведь клацать,
  Так лучше лязгать в тему...
  - Взвод! Вперед!
 
 
  Привал глотком испит, опять ребята
  Уходят вверх, верша свой ратный труд...
 
 
  Уж столько лет прошло, а лязг булата
  Подковку памяти полощет на ветру...
 
 
   * * *
 
 
   Жизнь прожить...
 
 
  Нету ног и нету оправданий.
  Не на чем мне поле перейти.
  Жизнь прожить - помогут ли медали
  Поговорку ту перегрустить.
  Хватит ли у сердца экономий -
  Нету ног - и крови не качать;
  Может, потому-то меньше нормы
  У бюджета, да и у врача.
  Я боюсь вселенную разрушить
  Из своей безвыходной глуши:
  Я ж как детонатор - перекушен,
  Не могу вместить в себя души.
  Праведность подобных разрушений,
  Загодя войной закреплена:
  Помолился бы, да нет коленей,
  А молиться можно лишь сполна...
  В череде грехов и покаяний,
  Мне с самим собой не по пути:
  Нету ног и нету оправданий.
  Не на чем мне поле перейти.
  Было ли тогда в моих мечтаньях,
  И в шагах по полю среди мин,
  Хоть на пядь сомнений, что нечаянно
  Стану я как поле без земли.
 
 
   ***
 
 
  Как букашка, прильну я к богарной щеке.
  И земля
  Отзовется непрошенным мыслям.
  Россия
  Прячет шрамы окопов в степных ковылях,
  Словно грех, что еще не простили.
  Очень долго земле прививали войну,
  Лебедою забвенья лечили,
  Тут любую семью есть за что упрекнуть,
  Тут любая эпоха - причина.
  И от снадобей тех мы лишь горше и злей,
  И намоленных мест у нас мало.
  Нам бы прошлые войны забыть поскорей,
  Чтобы завтра начать всё сначала.
  Или правду мы помнить боимся сильней,
  Или нам не того навязали в миссию.
  Как букашка приколот я прошлым к России,
  И зачем-то мне будущность видится с ней.
  Почему-то не греет доверия шнапс,-
  Слишком много не сможет проститься.
  Через дырку "Потока" уносится газ,
  И мелеет на донце криницы...
 
 
   * * *
 
 
   Ответ терпилы (сонет)
 
 
   *
 
 
  семнадцать километров до Газни...
  а журавлю неделю лету до России...
  ..............................
  удачи все желали журавлю...
  кури, бача... спасибо, не курю...
  от свечки не прикуривают...
  поздно...
 
 
  1985
  (из стиша ineka "Поздно")
 
 
   *
 
 
  ...трудно признаться самому себе, что он тоже терпило.
  Пострадавший. Как все.
  ...ничуть не сомневаюсь.(Т.Р.)(из разговора).
 
 
   ***
   Терпила. Сонет.
 
 
  А под разгрузку набивался снег,
  И было холодно. И там я не был ранен.
  Домой уехал к маме по весне.
  И так хотел забыть я снег, что шел в Афгане.
 
 
  И жил как жил, берег не оберег,
  А то, что нажил - память и скитанья,
  Но не обрел спокойный я ночлег -
  Мне все мешал уснуть тот снег, что шел в Афгане.
 
 
  Кровь на снегу. Заметная для всех,
  Но есть прощенье в жесте Божьей длани,
  И почему-то зиму терпит стерх,
  И ей простил он всё - и снег, что шел в Афгане.
 
 
  Прощать должны частички бытия -
  И стерх, и снег, и вороги...и я.
 
 
   * * *
   Простите...
 
 
  Мы не дети давно, знаем цену работе и хлебу,
  Словно в пропасть сорвавшись, кричим в гробовой тишине,
  Ставший модным вопрос об Афгане: "Ты был или не был?"-
  Словно истина стала внезапно храниться в войне.
 
 
  Нам нет дела до тех, кем исписана глина скрижалей,
  Будто все мы оттуда мессии - и круче втройне,
  Словно всех прегрешений мы чудной тропой избежали,
  И осталось понять, кто из нас своим саном санней.
 
 
  И заметно сильней, чем светило в безоблачном небе.-
  Даже в свист перепелок закрались "святые" слова,
  И ромашки гадают теперь : "Этот был или не был..."-
  И ночами над мышью их ухает гулко сова...
 
 
  Но подспудно, в душе, ждет своей неизбежной победы
  Просто правда, гласящая, как не кричали бы мы:
  "Среди бывших, увы, больше тех, кто уж лучше бы не был,
  Хоть у тех, кого меньше, нет в этом ни капли вины."
 
 
  И когда Страшный Суд даст возможность сказать напоследок,
  Не задумаюсь, не усомнившись ни в чем ни на миг,
  Прокляну я вопрос об Афгане: "Ты был или не был?"-
  Вы меня хоть посмертно простите за то, Шурави...
 
 
   * * *
 
 
   Корыто.
  "Эх, письмом, братишка, рассмешил,
  Пишешь, перепутал все с корытом?
  Рыбка с бабкой тоже хороши -
  Деда заморочили - бандиты!
  Я себе подсумок новый сшил,
  Завтра выход, будем "куролеситься"-
  По горам полазим от души,
  Говорят, не меньше пары месяцев...
 
 
  А у нас не месяцы, а дни.
  Сто осталось, весь наш призыв лысый.
  Водку ты не пьешь, тогда пойди
  Лимонадом эту дату спрысни.
  Мой дружок серьезно залетел:
  Автомат профукал в прошлом месяце,
  Ну, и по душевной простоте
  Взял да в умывальнике повесился.
 
 
  Ротного тягают, напрягли
  Заодно и взводных с замполитом,-
  Вот такие, братка, пироги,
  Вот тебе и рыбка без корыта."-
  Рвет листок, на новом : " В чистоте
  Все у нас - казарма просто светится...
  Рыбке передай, пусть на хвосте
  Дембель принесет, ведь ей - безделица..."-
 
 
  Врал он в письмах. Слова о войне
  Не писал он брату - шито-крыто...
  Знать бы наперед: тому в Чечне
  Выпадет на святки быть убитым...
 
 
  * * *
 
 
   Ты и грязь.(сонет с хвостиком)
 
 
   Сонет.
 
 
  В пустыню жизни возвратясь
  Из необъявленной давильни,
  Ты вынес доблесть, но и грязь,-
  И много вынес - ты ведь сильный.
 
 
  Она так въелась, припеклась,
  Как на плече тату чернила.
  Ты превращался в ипостась,
  Она тобой руководила.
 
 
  Ты вырывался, грыз, борясь,
  Но только глубже вяз в трясину,
  Ты падал ниц или на спину,
 
 
  Она лишь чавкала, смеясь...
  Ты на тот свет пришел с повинной:
  Грязь вместо жизни удалась.
 
 
   Хвостик.
 
 
  А я бы мог быть первым среди первых,
  Глаголом жечь и будоражить нервы,
  И возрождать стихами душ консервы,
  И жалить зло добреющей минервой,
  И может, был бы я за то застрелен,
  Как истинный поэт Сергей Есенин,
  Своей рукой, в своей родной постели,
  Меня б как Пушкина свезти бы не успели
  Мои друзья - к моим врачам;
  Ко всем чертям
  Успею еле-еле...
  Всё потому, что Джима взгляд и лапу
  Я променял на Путина собаку...
 
 
   * * *
 
 
   Слепой дождь. (сонет)
 
 
  Казалось, мы дождем пришли на сушь бестравья,
  И с чистою водой мы в душах принесли
  Живительную суть лиманов и муравий
  Для твердой и пустой от засухи земли.
 
 
  Нам там - на небесах - казалось, что мы вправе.
  Но бурные ручьи со склонов потекли,
  Их не остановить, и в русла не направить,-
  Так дождь рождает сель внутри бездушных глин.
 
 
  Обрушились на жизнь потоком грязь и гравий,
  Мы падали, стремясь очистить гнев реки,
  Заметила река погибших нас едва ли,
 
 
  Как силы у дождя, мы тоже иссякали,
  И с ветром перемен, отчаявшись, ушли.
  И вновь, где пали мы, - лишь горы и пески.
 
 
   * * *
 
 
   Дембель с нами?
 
 
  Вернулись мы с войны не все.
  Что дальше?
  Курить, бухать и зимовать?
  Размазывать брехню по фальши?
  И верить в те свои слова.
  Портфолио: Дизайн смертей.
  Бакшиш судьбы. Халявы жажда.
  Чад капища.Мечты не те.
  Но мы отважны.
  Гремит безмолвная страна
  Сердцами. А когда-то.
  Ты соответствовал сполна
  Портфолио солдата.
  Там были вера в интердолг,
  Надежда-бедолага,
  Любовь к Отчизне. С нею Бог.
  А с Нею, с Ним - Присяга.
  И вот мы вышли, что теперь?
  Кукушка врет, а филин,
  Нахохлившись, молчит на дверь
  О том, что там забыли
  Надежду, Веру и Любовь,
  Присягу и Россию...
  И если прав, зачем нам Бог,
  Ведь мы и так бессильны?
  86-11гг.
 
 
 
   **
   Сонет.
 
 
  Умерив пыл пустых амбиций,
  Сейчас признаться нам пора,
  Что не смогли мы научиться
  В Афгане: жить и умирать.
 
 
  С досады можно материться,
  Вернувшимся из жарких стран.
  Мы люди, нам трудней, чем птицам,
  На свете: жить и умирать.
 
 
  Но нам пора определиться,-
  Не флюгера, чтоб чтить ветра.
 
 
  Укором нам погибших лица,
  Ведь им-то даже не напиться.
 
 
  И не придут они проститься,
  Когда мы станем умирать.
 
 
   * * *
 
 
  Харон - покойникам.
 
 
  Харон устал. Покойники не те.
  Вот раньше - сели смирненько и плыли.
  Поодаль - Ходорковский на кресте,-
  А наши - пилят мирно и без пыли.
  Гламур, олимпиада, пастораль...
  И нефть в цене,- садись писать эклогу
  О том, как насадив на вертикаль,
  Галерщики страну сплавляют к Богу.
  Рука тверда и крепкое весло,-
  Двойной ресурс,- надежна переправа.
  А что покойников убавилось число,
  Так это их покойницкое право.
  Ведь им не обещали воскрешать,
  Нам хватит и Чечни для воскрешений,
  А что на теле власти есть парша,
  Так мертвым это по фиг совершенно.
  С апломбом, с ритуалом довезем,-
  И высадим на месте назначенья,
  И станет только лучше чернозем,
  И станет лишь спокойнее теченье.
  Нет свисту - пусть уключины скрипят,
  Нет ветру - пусть жируют олигархи...
  И лодку не качайте вы, сопя,
  Покойники, зачем волненье праху...
 
 
   * * *
 
 
   Диагноз: синдром.
 
 
  Я как пойманный зверь по квартире мечусь,
  Об углы запинаясь, шарахаю мебель,
  Из меня сквозь виски вырывается пульс,
  И боится меня даже небо.
 
 
  Подоконник скрипит под моею стопой,
  Я кричу сквозь стекло убегающим тучам,
  Догоняет их взгляд той незримой тропой,
  Уводящей туда, где всё лучше.
 
 
  Кулаки расшибаю о стенную твердь,
  Из цветочных горшков рву зеленые стебли
  Боже, как я устал заточенье терпеть,-
  Мне война не беда, а потребность.
 
 
  Где, когда и зачем этот вирус ввели,
  Жаждой крови разбавив настой зверобоя,
  И теперь не могу я прожить без войны,
  И война лишь меня успокоит.
 
 
  Даже близким своим в том признаться боюсь,
  Вру, что я, возвратившись, здоров от былого.
  Зная точно, живым из войны не вернусь,
  Нет мне мира, и нет мне покоя.
 
 
 
 
   * * *
 
 
   подстроившимся "мастерам".
 
 
  К любому ****ству смог бы я пришить
  Тот свой Афган - хватило бы стигматов.
  На все стихи хватило бы вершин,
  И я бы полз - с терпеньем, аккуратно...
 
 
  Ты понял рано: раньше умирать
  Досталось лишь отъявленным героям.
  Умрут они - тут выдашь на гора
  Свой "истинный" стишок им перед строем.
 
 
  И по" херу, что кривится братва-
  Изданье непреложней всех заветов.
  А то, что ты далек от всех отваг,
  Так примешь ведь купюры и "валетом".
 
 
  Со временем никто не разберет,
  В чем разница в поэтах - был иль не был.
  А мненье тех, кто был - ваще не в счет:
  Ведь пушечное мясо не потребно.
 
 
  Рециклингу ли верить, - наросло
  Сословье очень правильных поэтов,
  Способных сочинить всё в унисон...
  Чем дальше в лес, тем дровосеки спетей...
 
 
  И вот уже все больше верим мы
  "Душевным" перепевкам их страданий.
  Но "правда" той - неписанной войны-
  Мне с каждым "словом" их всё странней...
  Странней...странней...
 
 
   * * *
  27.07.85г.
 
 
  Был день. Мы нарвались.
  Шли узкой ложбинкой,
  Подставились малость
  Макушкой и спинкой.
  Нас били, не жалясь,
  Сильней распаляясь
  От наших смертей,
  Без лишних затей.
 
 
  Мы пули ловили.
 
 
  И так некрасиво
  Мы падали навзничь
  И корчились криво,
  Рвались суетливо
  Из раненых тел,
  Впадавших в паралич
  От наших смертей,
  Без лишних затей.
 
 
  Они не спешили.
 
 
  На небе решили -
  Им всё разрешили -
  Оттуда видней...
  А мы не пожили,
  И мало грешили.
  И камни крошились
  От наших смертей
  Без лишних затей.
 
 
  Но мы не забыли.
 
 
  Мы в щели забились,
  Клыки обнажились -
  Попробуй добей -
  На, выкуси, сволочь!
  День вычерним в полночь -
  Нет света тебе
  От наших смертей
  Без лишних затей.
 
 
  К дувалу пробились.
 
 
  Не просим мы милость -
  Свое мы берем.
 
 
  У нас получилось.
  Мы в жизнь просочились -
  Теперь не умрем,-
  Оставив чертей
  Без наших смертей
  Без лишних затей.
 
 
  У нас получилось.
 
 
   * * *
 
 
   Снеговик.
 
 
  В углу двора - там, где сугроб,
  Мочой облитый
  Стоит себе снеговичок,
  Не знаменитый.
  В запарке вылеплен с утра,
  Что бодуново.
  Он без морковки, без ведра,-
  Не "упакован".
  А где-то улица. Бежит
  Народ куда-то:
  На целину, на рубежи -
  Не за зарплатой,
  А за туманом, за мечтой,
  За чистым небом,
  За чеснока простой зубок
  К краюхе хлеба.
  Да лишь бы не было войны,
  И будем живы.
  Ведь у такой большой страны
  Найдутся силы,
  Чтоб экономику поднять
  До цен колбасных,
  Ведь так нам сладок карбонат
  Под башней Спасской...
  А мимо жизнь людей течет,
  Но как и прежде
  Стоит себе снеговичок,
  Храня надежду.
  Он так и дальше там стоял,
  Совсем не тая.
  А недалече был Афган -
  Война пустая.
  И мимо с трауром несли
  Тот гроб закрытый,
  И не было в речах: "Прости,
  что ты убитый..."-
  А было: "Я не посылал..."-
  Умыты руки.
  И лед зубами все трещал:
  "Достали, суки..."-
  Не разглядел снеговичок
  Из-за надежды,
  Что время талое течет,
  А всё - как прежде.
  И снова улица шумит,
  Сугроб облитый,
  И русский снеговик стоит.
  Не знаменитый.
 
 
   * * *
 
 
   Шансы.
 
 
  Сегодня - ноль. Но густо так пуржит,
  Как будто мира смешивает краски,
  И даже туча вовсе без опаски
  На нижние заходит этажи,
  Снег кутерьмой. Какие виражи
  Слипаясь в ком, снежинки нарезают,
  Поземка мечется дорогой, словно заяц,
  Которому так хочется пожить.
  Предвыборных плакатов миражи
  Сквозь сумрак вдоль обочин проступают,
  Всем счастья - даже зайцу - обещают,-
  Всё около ноля. Как будто жизнь.
  А мне картинки память достает,
  Колоду их по-шулерски тасуя,
  (Когда она их только там рисует,
  Откуда в них все прошлое мое?)
 
 
  Афганский Искаполь. И тоже снег.
  Он лепит так, что нет ни гор, ни неба,
  И только разведрота быль и небыль
  На ощупь ищет, словно явь во сне.
  И ветер адский из-под лопастей
  Невидимой вертушки с ног сшибает,
  Мгновенно свитер-горник намокает
  И всё тепло уходит из костей.
  По рации от штаба нет вестей,-
  Куда идем, никто уже не знает,
  Лишь ротный, поминая всех чертей,
  Глядит сквозь видимость, что тоже нулевая.
  Но вывел же. Кто скажет,- всем на зло?
  И лишь разведчики, что шли, его оценят,
  На той афганской непредвзятой фене,
  С которой тоже там нам повезло.
  Летёх афганских нам не достает,
  Чтоб повести и довести до цели,
  Ведь пользы от штабных - опять "ноль целых",
  Ну, а метель никак не надстает.
  Не холод - ноль. А просто рубикон -
  Рубеж между несбыточным и прошлым.
  И всё замаскировано порошей,-
  И призрачно, и трудно, и легко.
  А я прошу, пусть вечно будет ноль,
  И сам своей же просьбе я не верю,
  Ведь нет, увы, ноля в графе "потери"...
  Афганский снег. Российский Искаполь.
 
 
   * * *
 
 
   После выстрела.
 
 
  Заминка вышла.
  Так внимательно смотрел
  Я на него в тот миг войны,
  Что приходила в мои сны,
  Что узнавала за меня
  того, кто был убит у пня
  Из бура.
  Я остался цел.
  И вот, устав от будних дел,
  Я сплю и вижу снова бой.
  Сон брызжет как из раны гной
  На чистый памяти листок.
  Ведь это я подставил бок,
  А он меня закрыл собой,
  И канул.
 
 
  Я теперь другой,-
  Не прячу под язык насвой,
  А прячу слово за губой,
  И выгоды хлещу отстой,
  Тая всю совесть под пятой...
  А может, это он унес
  Меня тогдашнего?- вопрос...
  И глядя в черноту окна,
  И гладя клавиши октав,
  И буквы поглощая глав,
  Повсюду я ношу тот Хост,
  Повсюду той картины холст,
  Он - вправду - смертью смерть поправ...
  И кто из нас двоих был прав:
  Один стать человеком смел.
  Ну, а второй - остался цел...
  И мукой жизни длится бой...
  Ответ не жизнь. Как вечность.
  Прост.
  Когда б ни выстрел, мне не знать.
  И не пришлось бы отвечать.
  А как сложиться у него
  Без выстрела того могло...
  Мне не узнать и не застать,-
  И нет покоя оттого.
 
 
   * * *
 
 
   навскидку.
 
 
  Доставал из-под развалин,
  И спасал из-под колес...
  И всегда на "трали-вали"
  Отзывался: "Не вопрос -
  Нам-то что, мы - воевали..."
 
 
  Дознаватели достали,
  Завтра снова на допрос...
  И опять: "Знакомы-знали"-
  Мял ответ: "Да не вопрос -
  Нам-то что, мы - воевали..."
 
 
  Телеграммы не застали
  Тех, кого любил до слез...
  Что ж вы, Нины-светы-гали?
  Скрипнул зуб: "Да не вопрос -
  Им-то что, не воевали..."
 
 
  А потом на перевале
  Фура юзом под откос...
  Не любили, не стреляли.
  "Может, зря повоевали?"-
  Колеи зиял вопрос...
 
 
  Я бы мог еще вначале
  Им ответить хуком в нос,
  Но сначала отпевали,
  Позже гроб я Сашкин нес,
  Мы же вместе воевали...
 
 
   * * *
 
 
   Декабрьская оттепель.
  Теплее воздух. С крыши сходит снег.
  Вслух причитает талая природа.
  Декабрь размечтался о весне,
  И впал в капель в преддверье Новогодья.
 
 
  И воробьи совсем как снегири
  Тенями по сугробам рассекают,
  Проталины какой только херни
  Ни презентуют желтыми краями.
 
 
  Но всё, что есть, глядит наверх - туда,
  Где синий буйвол сено жрет из стога,-
  Пытаясь по оттенкам угадать,
  Чего осталось ждать совсем не долго.
 
 
  Синоптиков прогнозам нет числа,
  Казалось бы, прими на веру слово,
  Но каждый норовит проверить сам,
  И всуе проверяет бестолково.
 
 
  А будет так, как будет, и никто
  Не сможет изменить и опровергнуть,
  Ведь стог один, а буйвол далеко,
  А Бог един - и крайний, и последний,
 
 
  И третий - Властелин. Тепло одет -
  За пазухой есть место для идилий.
  На первый-третий! Сам за всех людей -
  Три к одному. Не втиснуться меж ними...
 
 
  Ну, а зима транжирит свои дни,
  Теплом рожденье Сына приближая...
  Крестом пластают крылья воробьи,
  Частят. Наверно, в рай не успевают...
 
 
   * * *
 
 
   Печень.
 
 
  Аннотация:
  англ. liver - печёнка
 
 
  Не пейте память - не уйдет сквозь печень.
  Она - то даль, то в двух шагах ходьбы.
  Нагрянет - до утра не гаснет вечер,
  Как будто во всей жизни он один.
  Ядрена крепость - словом не разбавить,-
  Вот и течет беседа до утра.
  Смешенье жизней, помесь сна и яви,
  Подачка случая в ряду утрат.
  Чего ж неймется, тянет нас и тянет.
  Подсели на зависимость от встреч.
  А печень, гепатит пройдя в Афгане,
  Не может ни отвлечь, ни уберечь.
  Корежась ломкой по воспоминаньям,
  О печени ли заводить нам речь...
 
 
   * * *
 
 
  * * *
 
 
   * * *
 
 
   Причина.
 
 
  Мы остаемся, лучшие уходят.
  Устроить бы засаду у дороги
  И взять их в плен. И вынудить дожить.
  Наш мир бы стал намного благородней,
  Повыше бы взмывали в синь стрижи,
  А там, глядишь, и подобрели б боги,
  Ослабили усиленный режим
  Для всех, кто жил, живет, и кто вернулся,
  Для всех, кто оступился, кто взлетел,
  И всем на счастье чаще б бились блюдца,
  И не было бы дела красоте -
  Ведь мир спасен...
  В прогнозах непогода.
  И нет конца несчастьям на земле.
  Всё оттого, что лучшие уходят.
  А мы без них, живя, впадаем в тлен.
 
 
   * * *
 
 
  Четвергово-вторничное.
  Декабрь 2010. Четверг.
 
 
  Декабрь пройдет, и кончится январь,-
  Банально, как из ран кровотеченье...
  На завтрак кофе и сырок "Янтарь".
  И джем клубничный слоем на печенье.
 
 
  Туманит. За окном ни зги пятном.
  Прогноз грозит дождями в понедельник.
  И так весь месяц небо под рядном.
  Пора переходить на зимний тельник.
 
 
  С погодой и с футболом не везет.
  Надежда на закон про сохраненье:
  "Убудет там, откуда вор сопрет,-
  Прибудет..."- в этом толика сомнений.
 
 
  Достаточно прорех в системе мер:
  Во вторник царь решил свалить в премьеры,
  Окончен бал, сегодня ведь четверг,
  А дождь и бал - у них одни манеры.
 
 
  Я не грущу, мне хочется рыдать,
  Но траур был устроен в понедельник,
  Хотя давно уставшим от дождя
  Действительность и траур безраздельны.
 
 
  Дадут опять декаду выходных,-
  Безвылазность нужна лихой попойке.
  Прибыть туда, где каждый первый вдрызг,-
  То место так похоже на помойку...
 
 
  Давно пора менять систему мер...
  Чтоб дождь так дождь, леченье так леченье.
  Чтоб царь так царь, ну, а премьер - премьер...
  Банально же...Как джем с кровотеченьем...
 
 
   Декабрь 2011. Вторник.
 
 
  Декабрь настал. Наступит ли январь.
  Мне холодно от этих предпочтений,
  Когда царя на дыбу, словно встарь,-
  Не пользы для, а ради развлечений.
 
 
  У времени украли целый час,
  И нет теперь о лете сновидений,
  С утра во тьму день окунает нас,-
  Бегущих на работу привидений.
 
 
  С погодой и футболом повезло,
  Куда теперь нас вывезет везенье?
  Уж лучше б все дороги занесло,
  Чтоб в мыслях прекратилося броженье.
 
 
  По телеку всё та же пастораль,
  Что нет уж сил и красок на эклогу,
  Обратно в меч орала?
 
 
  На-
  ко,
  Валь-
  Ни
   кто один не выйдет на дорогу,
 
 
  О чем грустить, о чем еще рыдать,
  Жаль вторник - не четверг, а был бы повод
  Напиться русской водки навсегда,-
  Хотя, и в том нет проку никакого...
 
 
  Так в чем же смысл декабрьских деньков,
  Кому придется впору покаянье,
  Ведь даже в Пост Закон - для дураков,
  И их же жертвой Богу на закланье.
 
 
  Их души в чистом небе неглиже
  Сегодня притворились облаками.
  Тринадцатое. Вторник. Чай и джем.
  И вечность со своими пустяками.
 
 
  * * *
 
   в ощип.
 
   Битва Масленицы и Поста. часть 2.
 
 
  ***
 
 
   Там в падубах рыжий склон.
   Тропинка уходит к звездам,
   Романтики Пост-эпигон
   Не ведает метаморфозы.
   Ему ни к чему менять
   Лицо. Ведь скрывая маской
   Себя, не укрыть от себя,
   Признать себя - вот опаска.
 
 
   Идет и идет как год,
   Как прочих размеров время,
   Единый, как цель у когорт,
   И глуп, как младенца темя.
   Еще ни любви, ни смут,
   Еще ни росы, ни крови,
   А следом уже идут,
   И что-то упрятано в слове.
 
 
   И зерна немолотых вер,
   Не в силах просить пощады,
   А взгляд убегает вверх -
   Случайно,- мол, так и надо.
   И сказки бесцветных туч
   Дождем заливают жажду,
   И вот уже вверх растут,
   Испившие жизнь однажды.
 
 
   Испившим нельзя устать,
   И больше не знать покоя,
   Ведь им снизошло к устам
   Явление Бога - слово.
   Оно начинало встарь,
   Оно продолжало всуе,
   Удар! И оно же - дар,
   Казнит, прославляет, рисует.
 
 
   Оно создает и жжет,
   То миг, то уже бесконечно,
   А то, словно тяжкий гнет,
   Навалит себя на плечи.
 
 
   А склон - для тропы живет,
   И небо еще подпирает...
   Тропинкою Пост идет
   По краю окраины рая...
   Еще не сцепили персты,
   И так далеко разговенье,
   А там до святого: "Простить..."-
   Как вечность - одно, мгновенье.
 
 
   Идет. А за ним ковыль
   Вослед ему бьет поклоны,
   И лик с краткой кличкой Быль
   Глядит сквозь киот иконы...
 
 
   Слепец, которому и день кажется ночью:
 
 
   Вещунья-ночь главенствует над снами
   Доверчива, наивна, но темна.
   Подойник дня со свежими стихами
   Несет по небу бережно луна.
   И колется заветное хотенье,
   И хочется веленью вопреки.
   И в дрожи звезд такое нетерпенье,
   Что сил не хватит взять и запретить.
 
 
   Скульптор. Влюбленный в слепленное:
   О, слепление!
   Словно силки, воркованья. Слабой голубкой вязнешь.
   Крепкие бормотанья, стиснули крепче, чем руки...
   С чистыми каблучками выйдешь из терпкой грязи...
   Теплой зарею ранней встанешь из черной лунки...
 
 
   Я не мудрил, все помню: больно ребро ломали,
   Гром раздавался карой мыслям - видений смелость...
   Возглас поспел за чудом перед моими глазами:
   "Господи, ты получилась лучше, чем мне хотелось"...
 
 
  Город слепых не видит,
  Город не чтит чтецов,
  Молча сидит он сиднем,
  Смотрится днем в озерцо.
  Ночью взирает небо
  С выси на хлам огней,
  Небу не надо хлеба,
  Хлеб - господин людей.
 
 
   Небу - дороже воля.
   Небо всегда вольно,-
   Стыть или сыпать солью -
   Звезд для того полно.
   Всех загадать не смогут,
   Всех не отдать под суд,
   Путник, бери в дорогу
   Неба соленый пуд.
 
 
  Он не гниет, не тает,
  Вору его не красть,
  Небо не любит стая
  С пошлым названьем "власть".
  Ведь не издашь закона:
  "Скатерть свернуть и сдать!"-
  Небо - свободная зона,
  Там и свобода - звезда.
 
 
  Пост мой приходит в Город,
  Пост мой стучит в дома.
  Гулко вздыхает Холод -
  Городом правит Зима.
  Пост удивлен на это:
  Всюду стоит жара,
  Всюду господствует Лето,
  Город, очнись! Пора!
 
 
   Но заложило души,
   Слышать нельзя ушам,
   Тело привыкло кушать
   И растолстело. Срам
   Не прикрыть одеждой,
   Срам - повелитель душ.
   Пара - невежа с невеждой -
   Стала тандемом...Туш!
 
 
  Человек со следами от наручников на запястьях и на душе:
 
 
  Город вышел ко мне, разогнав кашемировый сумрак,
  С гулким эхом протопав подошвой своих мостовых,
  За спиною висел горький опыт в обшарпанной урне,
  И мышиное небо стекало с седой головы.
 
 
   Как заплаты на бриджах зияла мозаика окон,
   Дом локтями углов опирался на воду реки...
   Обнищавшей дворянкой стыдилось былое барокко,
   Ускользала луна с величавой когда-то стрехи...
 
 
  А сутулость тоски, что приникла к плечу разговора,
  Не спешила признать в лихоманстве начало свое,
  Обжигая глаза, как крапива сквозь пальцы забора,
  Кто не ползал - неймет счастья воли, что дарит полет.
 
 
   Город молча впустил, не спросил, не прогнал, не приветил...
   Да и я не назвал о причине отсутствия суть,-
   Ведь известно давно о стихиях на этой планете,
   И о свойствах души жить стихийно, нутром и не вслух...
 
 
  Это доля людей - все валить на бесчинства погоды,-
  Их хлебами любви не накормишь, не хватит на всех.
  Кто-то гложет ломоть, ну, а кто-то и крох не находит.
  Одинока ладонь, что впускает обманчивый снег...
 
 
   Я чуть-чуть постоял, посмотрел на него, не мигая,-
   Вечер замер над нами, как будто ждал близких чудес,-
   Одинокий трамвай пробирался от рая до рая
   И ушел, не простившись, куда-то в свой рельсовый лес...
 
 
  Я пришел не один. Мои спутники - память и думы.
  В их котомках былое, как черствый не съеденный хлеб.
  А на шее - шнурок, на котором болтается пуля,
  В чье нутро уместилась записка отелю "Тот свет".
 
 
   Города нас не ждут, что им чьи-то скитанья и войны,
   Что им раны и судьбы вернувшихся тел и калек...
   Ведь любой из жильцов - в перспективе обычный покойник,
   Заскочивший пожить в освещенный огнями ночлег.
 
 
  Я остался. Живу. Мой хозяин меня не тревожит,
  Может, что-то поведал ему тот доверчивый взгляд,
  А быть может, мы будущим с ним беспросветно похожи,
  Раз смогли, попрощавшись, вернуться друг к другу назад.
 
 
 
 
   Слепой летописец, страдающий глухотой, пишет лишь на заказ:
 
 
  Пост не впустили в Город,
  В Городе шел карнавал
  По убиенным. Скоро
  Грянет по павшим бал.
 
 
  Обыкновенный сумасшедший из первой части, который так и не поумнел:
 
 
   На ишаке гарцует Дед Пихто.
   Завидуют, ругают хамским тоном.
   А он совсем не Пост, но кто же, кто?-
   Поэт с хореем или баритоном.
   Он горд, что арендованный Пегас
   С огромными лиловыми глазами
   Прядает ухом, лишь заслышит джаз,
   И кайф находит в рифменном бальзаме.
   И больше всех он ценит ишака.
   И тешится наивными мечтами,
   Что въедет в Город...А через века
   О нем узнают все назаретяне...
 
 
  Наивный мальчуган, бредящий патриотизмом:
 
 
  Давай стихов - и не зовись поэтом!
  Ведь рифм как и патронов - не жалеть,
  Во все века поэту орден - плеть...
  И "песня лучшая его еще не спета"...
  За то, что жаб с прекрасным обвенчали,
  За тяжкий крест, что назван был стихом,
  Поэтом обзывали мы с грехом...
  Кого в конце...а кто - себя...вначале.
 
 
   Попутчик в плацкарте:
 
 
   А в Городе, что в Городе большом?
   Как там со словом? Много ли поэтов?
   Вы знаете об этом? Хорошо!
   Расскажете? Мне очень нужно это!
 
 
  Не пилигрим, но человек с ножом для резки хлеба:
 
 
  Мне сорок лет.
  Свидетель.
  Соучастник.
  В тоске есть мудрость,
  Что тогда тоска?
  Хотелось изменить все то, что в Божьей власти,
  Но каждому дано несение креста.
  Пройти свой бренный путь,
  Ни разу не согнувшись,
  Не сможет человек.
  Столовому ножу
  Не стать стилетом душ - он режет хлеб - не души,
  А хлеб привык давно к горячему рожну.
  И если гул затих, я выйду на подмостки,-
  И свету расскажу, и станет верить свет...
  И вырвется душа, и тленом станут доски...
  И выведет рука на небе:
  "Смерти нет!"
  И вечные слова останутся на небе,
  И буду в каждый дом посредством слова вхож,
  И будет человек заботиться о хлебе,
  И будет возвращен на кухню смертный нож.
 
 
   Слушатель почти случайный:
 
 
  Ну, что там, не томи, давай о том,
  что слышалось мне в каверзном вопросе,
  я сам из тех...иль стану им потом...
  рассказывайте, ну же...просим, просим...
 
 
  Непилигрим:
 
 
  Никто не застрахован от балов,
  Тем более - таких...
 
 
  (обводит взглядом вагон, собравшихся,
  недолго задерживает взор на колене Королевы)
 
 
  Я - поневоле.
  Мне нравится скитанье в тайнах слов,
  Где зиждется мгновенье на престоле,
  "Мгновенья раздают" - не тот посыл,
  Не тот всем светом правит на раздаче...
  Я видел, кто дает, кто полон сил,
  Он знает, что и с кем - и не иначе.
  Прописан этикет. Я слишком слаб
  Оспаривать причину вакханалий.
  Тут каждый господин и каждый раб,-
  Не истины - так, значит, гениталий.
  Мне искренность важней. Изгибы поз
  Не выправят греха до искупленья...
  Как искренни шипы терновых роз...
 
 
  (Обращаясь к Королеве):
 
 
  У Вас синяк от слова на колене...
 
 
  Королева, которая совсем не королева, но любит стихи:
 
 
  Вы правы...Но вниманье не ко мне,
  прошу не отвлекайтесь, ближе к сути...
  Я еду в Город, пусть не на осле,
  но верю, Город меня впустит...впустит...
  куда мне обратиться, что сказать...
  ведь я еще девчонка, но при этом
  (смущенно, опустивши дол глаза)
  я тоже стать хотела бы поэтом...
 
 
  Непилигрим...после некоторой паузы:
 
 
  История по прихоти врунов
  Причудливые выдает коленца.
  Есть судьбы у людей - нет у домов,
  Дома всегда зависят от владельцев.
  Владельцам же совсем не до домов.
 
 
  Приятное занятье - выбить льготы
  Владелец кто? Ответ всегда готов.
  А дому что ответить, спросят: "Кто ты?"
 
 
   Вчера еще читали из угла,-
   И слушали застывшие колонны,-
   Удачное из "Горя от ума"
   Раскинутой на всю софу матроне,
  А ныне - наступили времена.
  Раскиснуть впору всем гранитным плитам.
  И отдала усадьбу всю страна
  Гангрене под личиной МАССОЛИТА...
 
 
  Гул, галдеж, голоса, что различимы в гуле:
 
 
  Не может быть...и тут...и тут!... и тут?
  Мне тетушка иное говорила...
  Он не поэт, он гадостный вещун...
  А Город - чист!
  И в Озере нет ила!...
 
 
  Непилигрим, слыша, без улыбки, спокойным тоном...:
 
 
  Такое происходит повсеместно,
  И тетушка тут точно ни при чем.
 
 
  Там люди с пятками, уставшими от лестниц,
  Там ангел голый с остывающей свечой.
 
 
  Там ласковые взгляды первым встречным,
  Там дьявольские мысли на обед,
  Там лечатся рассолом огуречным,
  Там всуе поминают целый свет,
  Себя поставив во главу, конечно...
  Там нет поэтов. Это точно. Нет.
 
 
  Там очередь на бал.
 
 
  Дождаться трудно.
  Но большего не смеют и хотеть...
  Дождаться. Так везет однажды трутням:
  Дождался матку - можешь околеть.
 
 
  А очередь расписана. Морковка,
  Висящая пред взорами ослов.
  Холопы власти, клоуны от слов -
  Продавшие судьбу за хлеб с икоркой...
 
 
  **
 
 
  Уверенность в трактовке бытия -
   Рискованное чувство и занятье.
   В бессмертье превращается распятье,
   Отавой возрождается стерня.
   Искусом глашатайства обречен
   На главы в письменах воспоминаний,
   Да ангел нависает над плечом
   И шепчет исполнение желаний.
   О демонах не помнят в суете,
   Она как ряска - жизни гладь затянет,
   И каждый метит сесть в чужие сани...
   И сани, и желания - не те...
 
 
  К примеру, дело было...На щите
  Известие принес безумный ангел,
  Уверенный, что смыслит в передряге...
  А вести, а желанья-то - не те...
 
 
  Не ждали этой вести...Всяк у дел
  В исчадии и чре
  Wе МАССОЛИТА...
  (Как дьявольски прокравшийся пробел
  Отрезал это "Ве" от общепита).
  Предания о ведомстве скупы,
  Бывают и намеки горше правды...
  Собрались и клубятся словно гады
  В период размножения. Глупы,
  Несчастливы, безропотны, спесивы,
  И приторны, как сладость белой сливы,
  И злобны, как постельные клопы.
  Какое там "несение креста",
  Какое там "стремленье в тайны истин"...
  Напишут бред, и не отсохнут кисти,
  Да истина у каждого не та...
 
 
   Ор, заглушая рассказчика:
   А что же ты?!
   Как надобно писать?
   И где оно, то, правильное слово?
 
 
  Тут он исчез. Враз смолкли голоса...
  И звезды с неба сыпались половой.
 
 
  Кто чтец, не знаю, но люди слышали на прощанье:
 
 
  Коль скоро выпал час предписанному сроку,
  Я стану завещать свой опыт прошлых дней.
  Минуют вещий тлен мои простые строки,
  Как баловень судьбы пишу сейчас о ней.
  Раз выпало добру залог отмерить миром,
  И праведнику зла поручено вершить,
  Предстану мудрецом с бородкою сатира
  И ангелом души, и пятнышком парши.
  Что рукописью звать? Давно печатным словом
  Избаловали мир наследники иуд,
  Но рукопись себя, где "аз есмь" - бред изгоя,
  Изгоя из себя - на исповедь, на суд...
  Горят ли дневники - горят. Горит ли память?
  Не в том ли смысл смертей - сожжение судеб?
  Я молвил: "Смерти нет!"- как оказалось, рано,-
  То память о грехах лежала на одре...
  Ее пытался жечь, она все воскресала,-
  Видениями, в снах, саднила и звала.
  Где взять мне тот огонь, где мне достать кресала,
  Чтоб выжечь тем огнем в себе исчадье зла?
  А после окропить священною водою
  Отавы ради те остатки пепелищ,
  Но выгорит ли зло? Само...само собою...
  До зерен, что взошли истоком корневищ.
  И хватит ли огня? Потоки оправданий
  Погасят благовест, раскаянье зальют...
  Как люди любят смерть, как любят они рано...
  А надо просто жить...но это адский труд.
  Легко переступить, легко и оступиться,
  В самом себе себя убийцу оправдать...
  И с жаждою добра легко грехом напиться,-
  Так входит в судьбы душ мертвящая вода.
  А воды не горят. А рукописи тленны.
  Достигнут паритет давно добра и зла -
  За праведность добра заплачено Вселенной.
  С тех пор вся наша жизнь - зола...зола...зола...
  И рукопись горит. Мечтами о покое
  Займемся не спеша, когда сгорит свеча...
  В ладони соберу добро до самых толик
  И в рукопись его! Как прежде... сгоряча...
 
 
  ***
 
 
  Добро и зло. Быть третьим - на кресте.
   Всесилие бессильно - ипостаси.
  За слово, заслужившее плетей,
   Страдают гвозди, вбитые в запястья.
  Они впивались воле вопреки
   И здравому рассудку поколений...
  Огонь бессилен к пламени строки,
   Которое разжег талантом гений...
  Но фразу произносит эту зло...
   Ему-то ведом страх потусторонний,
  Где пробуются души на излом,
   Где смерть-судья с ладонями агоний...
  А может, это зло - уже герой
   Написанного нового романа?...
 
 
  И зло само себя своей рукой
  Спасает от сожжений непрестанно?
 
 
   А мастер - он умеет дописать,
   И злу для продолженья мастер нужен.
 
 
  А я лишь снял казненного с креста,
  И шеей ощутил удавку жизни туже...
 
 
  Проводница:
 
 
  Переделкино. Конечная...
 
 
   * * * * *
 
 
  Победа.
 
 
  Кому "повезло" в этой жизни хоть раз
  Безвестную брать высоту?
  Есть! - он не какой-то отъявленный "барс",
  Есть! - он не отборных кровей верхолаз,
  Есть! - он лишь пехота, совсем не спецназ.
  Склон - волос, и жизнь - на весу,
  Тут - локоть сойдет за версту,
  И подвиг тут равен броску.
 
 
  Нас небо рассудит. На склоне мы все -
  В горах тот, кто выше - тот царь.
  Щелк! - мы в перекрестье - висим на кресте,
  Щелк! - шансов поболе у тех, кто в хвосте...
  Челесты игра в голубой высоте.
  Во рту - сухость, горькая марь,
  Бьет в ноздри - смесь - пыльная гарь.
  Щелк! - пуля, по мне не ударь!
 
 
  Прозрение, дай мне тот миг угадать,
  Когда отвлечется стрелок,
  Чтоб тело рывком перебросить туда,
  Где камень укроет, да фляги вода
  Омоет язык. Коготь жажды в мозгах,-
  Расцепит ту хватку глоток...
  Вперед, там еще бугорок...
  Промазал мой враг - а я смог!
 
 
  Гу-га!-повезло, не везло так в мечтах,
  Гу-га! - жив, а враг - сражен.
  Я выполз, пусть камни скрипят на зубах.
  Я вынес на гору свой подленький страх.
  Сменился и царь в этих серых горах.
  Да!- выперли мы на рожон,
  Да!- будут рассказы для жен,
  Мы слышим, челеста, твой сладостный звон!
 
 
  Победа! Победа! Ура!
 
 
   * * *
 
 
   Скрытый.
 
 
  Короткий фильм - два года жизни,
  Сюжет - афганская война.
  Мне восемнадцать - сын Отчизны
  (Да-да, была такой страна).
 
 
  Альбом солдата - раскадровка,
  Случайность - смелый режиссер.
  Не реквизит, не постановка,-
  Импровизация средь гор
 
 
  На тему боя. Ради жизни.
  Всех кадров мне не сосчитать,
  Пускаю память в принтер мыслей,-
  И по живому прет печать...
 
 
  Как охра осени листочки,
  Желтит те кадры старина.
  На обороте нет ни строчки,
  Лишь крупный план: война, война...
 
 
  В минуту их двадцать четыре.
  Мелькают снимками войны...
  И вдруг уколом словно шило
  Какой-то кадр со стороны,
 
 
  Нет, показалось, быть не может...
  Очередной бежит виток,
  И снова чувствую я кожей
  Войны смертельный холодок.
 
 
  Вот бмп-шка крупным планом:
  Подрыв. Фугас. На фоне гор.
  Где это? Знамо где - в Афгане,-
  Как хитрый глаз мигнет курсор.
 
 
  А вот пятном на плащ-палатке
  Бьет камнем в лоб мне крупный план.
  Кровь, это кровь!- орет догадка,-
  Ноль двадцать первым стал пацан!...
 
 
  Вновь крупный план. Пленен предатель,-
  Угасший вид, и загнан взор.
  Ему б рвануть себя гранатой,
  А он не смог. Ждет приговор.
 
 
  А это - Знамя полковое.
  Полк по заслугам награжден.
  Эх, фото клевое какое!...
 
 
  А следом - траур, вынос ждем...
 
 
  И вновь укол! Каленым! Матом
  Мне не унять густую боль...
  Я говорю тому солдату -
  Себе: "Ты раной лечишь соль.
 
 
  А там иное нас лечило,
  Но было скрыто в череде
  Бесстыдства, ненависти, гнили...
  И выжили мы в той беде
 
 
  На зло войне. И то, что снято,
  Как уцелело, расскажи...
 
 
  И есть ли кадрик - двадцать пятый,
  В котором не война, а жизнь?..."
 
 
   * * *
 
 
  Длинный тост.
 
 
   ***
 
 
  То поиск смысла, то борьба со смертью,
  То трое в лодке, что ваялась для двоих,
  То рыбка сдохла, то порвались сети,
  То птичку жалко, что обкакала своих...
 
 
  И мыкаемся, прячась от неправды,
  А правда - тоже в нервах - ищет нас,
  При встрече с правдой - правде мы не рады,
  А кривда вдруг понравится анфас...
 
 
  Все люди. Кто же верит кривотолкам?
  Ведь сказки прививали нам мораль.
  Но из козлят растут одни лишь волки,
  Которым старых бабушек не жаль.
 
 
  Закрою дверь, свечу зажгу в светелке
  И буду ждать с надеждой до утра,
  Что в штопаный носок под хилой елкой
  Обронит кто-то толику Добра.
 
 
  Размножу я его черенкованьем,
  Раздам друзьям живые чубуки...
  Пришла пора нам исполнять желанья,
  Ведь мы же Дед Морозы, мужики!
 
 
  Достанет всем фантазии и лета,
  И снадобья для творческих грехов...
  В читательский носок огонь дуплетом!-
  Пусть грянет залп из прозы и стихов!
 
 
   ***
 
 
   Добро придет...Рвет крыши злобно ветер,
  Сулят обманы, стит глаза туман,
  Но есть другая сторона планеты,
  Что приютила по-людски землян.
 
 
  Они такие, даже растакие,
  Они грозят друг другу, и война
  Питается как кашалоты крилем,
  Довольная землянами сполна.
 
 
  В каком-то там межзвездном генотипе,
  Случился сдвиг, и выпал ген добра,
  И человек - себя уничтожитель,
  Стал доминантом ночью и с утра.
 
 
  И никакой мутацией случайной
  Из нас не выбить ген людского зла,
  Всех экстрасенсов не помогут чары,
  За ним - бездушия холодная зола.
 
 
  Но там, за горизонтом, надо верить,
  Есть те галапагосы, где с тех пор
  Остались те адамовы дозвери,
  В которых змей не выкрал ген "добро"...
 
 
  Снарядим стол, рассядемся все чинно,
  И в путь на нем отправимся туда.
  Ведь творчество - достойная причина,
  Как Слово: "Мне отмщенье...Аз воздам!"
 
 
   * * *
 
 
   как будто.
 
 
  Что "от ума до безумия"? - долго не думай - "война".
  Манна фонетики, схожая с клокотом сердца:
  "Вой!- И как пешней по черепу звучное,- На!"-
  Не допуская причин для рожденья трусливых инверсий.
  Не выбирая из ряда созвучий и казусов слов,
  Не ожидая начала начал и конечных прибытий,
  Прочно, как будто гвоздями к затылку прибито...
  Дьявольский хаш на крови и бульоне мозгов и мослов.
  Сказочник, что ты зациклился поедом чтенья былин,
  В них от былого - намеки, да скомканный лад.
  Были былинки сквозь каменность кривды росли,
  Да погорели порой выжиганья былого до тла.
  Сколько их было таких неприветливых пор,
  Сколько досталось изломов, рывков, перегибов.
  Хватит ли слов у любимца глухих Терпсихор,
  Хватит ли букв, чтоб бессмертьем пометить погибель.
  Нежность хватила ладонью недоданных ласк
  Вдоль по щеке, что подставил мой люд под удары.
  Издревле тут отдавали в солдаты задаром,
  Сея морковку, которой Всевышний воздаст
  За целованье руки, что грозит неминуемой карой.
  Рядом - внутри - до поры извержения ждут
  Рабья покорность и ярость бесплодного бунта.
  То и другое плодит беспросветность, нужду,
  В ранг божества возводя иллюзорность "как будто".
 
 
   * * *
 
 
   Из переписки со стихами.
 
 
  Из нас пытались сделать кашу.
  Созвучной кличкою Афган.
  Они из наших и не наших
  Клеймили всесоюзный жбан,
  В себя вместивший всех нас бывших,-
  Бывавших, выживших, доживших,
  Со съехавшей, - совсем без крыши,
  Куривших, колющихся, пивших,
  Слегка-нормально-вовсе лишних,
  Непроигравнепобедивших...
  А он - без Бога и без Кришны -
  Шагал на горку бытия,
  Плевался косточкой от вишни,
  Как жаль, что этот он - не я...
 
 
 
 
   ***
 
 
  Наг шалаш для ветров - пятистенка...
  И горячее сердце - камин...
  Дочка ползает на четвереньках...
  На тарелке от булочки тмин...
 
 
 
 
  ***
 
 
  И ты в работе...шьешь...гляжу тихонько
  На тень твою и нежно и легко...
  Звездой блестит в руке твоей иголка...
  И нитка мысль уводит далеко...
 
 
  За сени, где раз-два-три...пять ступеней...
  Щенок их покоряет тяжело...
  И яблоки, уставшие от лени,
  Роняет яблоня безгрешно поделом...
 
 
  ***
 
 
  Верит нитка руке...за иглою...
  Ты пошла, не спросивши, по чем...
  За исколотою рукою
  Я слежу...в желтый свет обличен,
  Что разбросан печальною лампой
  По углам лубяного жилья...
  Здесь назвался и мужем, и папой...
  Две былинки сухого былья...
 
 
 
 
  ***
 
 
  Где теперь те исколоты пальцы,
  Что губами я нежно лечил...
  Я и ты... Мы с тобой постояльцы,
  У любовной пригрелись печи...
  Столько зим горячо пролетело,
  Столько лет холодило нам ночь...
  Ты все шьешь...Ты дошить не успела,
  То, что я унести должен прочь...
 
 
  **
 
 
  А мне запомнились беседка и каштан,
  И кашек любопытствующие губы,
  И капелька желаний, как звезда -
  Упавшая - которой уж не будет.
 
 
  **
 
 
  И гитара звучала вкрадчиво.
  И звучит. Пусть расскажут струны
  Об Икаре. Остался юным.
  С дерзким небом во взгляде мальчика.
  Не упал он - парит над миром,
  Не упал - просто надо людям,
  Чтобы жил он в соседней квартире,
  Чтоб ходил на работу в будни...
  И соврать захотел Овидий,
  Но распяло аккордом пальцы:
  Кто-то должен парить над жизнью,
  И смеяться, и не срываться...
  Ты в Америке, я в Евразии...
  Ни оказии, ни истерики...
  Это солнце до слез мы сглазили.
  И все сняли с бессмертия метрики.
  Расстояния локтем мерили.
  Если слышали лай собачий,
  Отвечали оскалом зверя им -
  Не могли мы собакам иначе...
  Приходи, буду ждать у Озера,
  В волны строк поиграем взглядом,
  Я опять прогадаю с розами
  И опять ошибусь нарядом,
  Нас согреют песчинки жизни,
  Холм-верблюд на ходу укачает,
  Пусть слюною исходят слизни -
  Жизнь струится, собака лает...
 
 
  **
 
 
  Мне за право и дара не жаль,
  Мне дарами откупаться не лень.
  Если жалить умеешь - жаль,
  Если тля по натуре - тлей,
  Мне для дела не жалко жил,
  Мне пожитки не комкать в шкаф,
  Если знаешь, что значит "жил"
  Это странное слово "love"...
  Что же там - после этих "есль"?
  Если дар заложил, не узнать.
  Для кого причитания - песнь,
  А кому и тоска - благодать...
  А кому? Но страшит улов,
  Потому что придумана даль -
  Там за кромкой так много слов,
  О которых не слышал Даль.
  За кормой тяжелее вдох,
  А на выдох не хватит прав:
  Раз до первого вдоха не сдох,
  Значит права добился на "love"...
 
 
  ***
 
 
  Мне метель ангажировать впору -
  Вишь, как вальс этот кстати пришелся!
  Прочь из кухонь! Разметывать шторы,
  Да из кухонных шор в иноходцы...
  Да басами подхрипывать легких :
  Вальс грядет - раздвигай диафрагму!
  До чего же январь этот легкий,
  Даже небо не весит ни грамма...
  Это вальс, разве сможешь без стона,
  И метель не смогла, и вьюга.
  А Всевышний глядел с балкона,
  Как зима нас согрела друг другом...
 
 
  **
 
 
  Дровишек принести и обогреть
  Покрытые мокрицами все стены...
  Стесненье позабыто в декабре.
  Не сразу...постепенно...постепенно...
 
 
  *
 
 
  Постромками некняжьих оглобель
  Перетянем несбыточность сучью,
  Пахотой огородной к особе,
  Да со скрипом суставных уключин...
  А особа своя, да ближе
  Этой самой рубахи последней...
  И по сучьи сосульки лижем
  Под крестами под звоны к обедне,
  А с закатом опять за колядки,
  За гадания примемся дерзко...
  Игры в веру, как игры в прятки,
  Где не спрятаться за занавеской...
 
 
  ***
 
 
  Там вдали вызревает рислинг
  На чернила для сирых мэтров,
  Киснут мысли без поиска смысла,
  Поиск смысла - закваска к борьбе.
  Жить с волками учил нас Киплинг,
  Вдохновенье на донце Петри
  Растолку и под мудрость Каа
  Напишу что-нибудь тебе...
  Напишу, попрошу зачислить
  В поножовные списки поэтов,
  Там меня кто-нибудь зарежет
  Не пародией, так за то,
  Что чернил я не ведал кислых,
  Доставал для романтики чистой -
  А совсем не для честных правил -
  Дорогие чернила - Клико...
 
 
  *
 
 
  Яблоки, что красками пастели
  Выписаны были неглиже,
  Крылья им, они бы улетели,
  Если б не вернулись к нам уже.
  Яблоки. Не райские - простые.
  Яблоки раздора и любви.
  К Спасу - хмель, но Спас давно в России
  Бережно настоян на крови...
 
 
  ***
 
 
  Там даже птицы в небе не летали -
  Они боялись стингеров и зноя.
  Там шла война. И в общем, и в деталях.
  Где там? - В укреп-районах Искаполя.
 
 
  А в сводках ничего не написали.
  Обычным в те года было такое.
  Там смерть была - стальными мы не стали.
  На подступах к зимовкам Искаполя.
 
 
  Как сложится не ведали, не знали,-
  Вся будущность была потустороння...
  Спустились по отрогам Искаполя
  Мы лавой человечьих аномалий.
 
 
  И смотрим, улыбаясь виновато,
  Когда собой других побеспокоим,
  Быть может, дело в этом Искаполе,
  Что был у нас в судьбе когда-то...
 
 
 
 
  * * *
 
 
  нагуглил.
 
 
  За прогресс не боги отвечают,
  Но достигли зримых мы высот.
  Я вчера скачал два снимка к чаю,
  Если Гугл, конечно, мне не врет.
  Высветили в рожу монитором -
  Долгота - шесть цифер...широта...
  И пейзаж, и место, на котором
  Полк мой был. И были два поста.
  Через них, как нитка сквозь иголку
  Колея приметная вела...
  Глянул,- сразу в жар...- Ведь это ж...ёлки...
  Как погост родимого села.
  Тут вот...нет, вот здесь была палатка...
  Чуть поодаль - модуль...баня...штаб...
  А вот тут коптер мою парадку
  От войны хранил для русских баб...
  Ну, а за постами - начиналось...
  То пальнут душманы, то рванут...
  Бесполезно мять мозолем жалость,
  Если заарканен на войну.
  Черное пятно. Тут, братцы, уголь
  Сгружен был. Не назовешь углем
  Черную породу. Слали други.
  Матерились. Злились. Но живем.
  Пялюсь в этот снимочек от гугла,
  А перед глазами словно въявь
  Непереиначенная юность
  Фильмами и книгами без глав.
  И не заморгать, не закрестить их,-
  Ведь палили духи там - по нам...
  И за злость вы, боги, нас простите,-
  Злы не мы. Нас вызлила война.
 
 
  * * *
 
 
  Не чудеса с библейским антуражем.
 
 
  Всему всегда библейский антураж
  Не хочешь, а придашь рукой сознанья,
  И вдруг голгофой каждая гора
  Становится покорно в такт сказанью.
 
 
  Страною гор два путника бредут -
  Бача и Шурави - кафиры оба,
  Хоть оба в тех религиях ни в зуб,
  И в жизни никогда не знали брода...
 
 
  Пред ними холм, песчаником покрыт,
  Колючки выживают на безводье,
  И марево стекает на бугры,
  Не знающие вешних половодий.
 
 
  Я вспомню их в ту ночь под Рождество,
  Скитальцев и волхвов в едином теле.
  И что-то ёкнет, может, душ родство,
  А может, это чудо в самом деле...
 
 
 
 
  * * *
 
 
  Переход.
 
 
  Эпоха ль жизнь моя? Узнать не плохо.
  Задав для измерения масштаб,
  Я вдруг пойму, что все собрать до крохи
  Не сможет память - мелок нажит скарб.
 
 
  На перекрестке Нового Арбата
  С Арбатом, что теперь названьем стар,
  Я по своим делам спешил куда-то,
  Не помня вовсе город Кандагар.
  И что там вспомнить - были и забыли,
  Прошли мы, ни найдя - ни потеряв.
  А то, что трое наших - по могилам,
  Так это позже двух военных глав.
 
 
  Утешившись легко, мол, все там будем,
  Смахнули их мы с жизненных счетов,
  Поверх надгробий суету и будни -
  И саркофаг забвения готов.
 
 
  И я спешил, и многие спешили
  Плечом к плечу в подземный переход,
  Он глубже, чем забытые могилы
  Тех выходцев в святые из пехот.
 
 
  И мыслей этих было мне не надо,
  Куда важнее повседневный сюр,
  И вдруг: средь перехода - "Остров Ада"-
  Плакатик с горкой скомканных купюр.
 
 
  И словно из кяриза, переходом
  Нахлынула из прошлого война,-
  Я выпал из спешащего народа,-
  Меня зачем-то вспомнила она:
 
 
  Играет на гитаре в переходе
  Войны забытой жертва - инвалид.
  И полон переход родным народом,
  Да только песня - сирота, навзрыд.
  Ступени, урна, фантики, огрызки,
  От зноя - смрад, а при морозе - пар,
  Таблоиды с Киркоровым и Фриске,-
  А он поет про город Кандагар,
  Где с ним судьба простилась по-английски,
  Да спас на грех какой-то санитар,
  Чтоб дожил он до юмора про сиськи,
  И чтоб услышал Налича 'Гитар'.
 
 
  По-свойски подойти, окликнуть присно
  Мешают 'нету времени', 'дела'...
  Ах, как же от случайностей зависят
  Все эти наши бренные тела.
 
 
  Могла совсем иначе выйти встреча,
  И я б сидел, а мимо шел бы он.
  И мимо хлынуть, чуть ссутулив плечи,
  Ему б не помешал монеток звон...
  И он меня, конечно, "не заметил",
  И я его, конечно, не узнал...
  И прошагала б тень его, как йетти,
  Случайная, как город Кандагар...
 
 
  А где-то на неведомой планете
  Несет свой грех какой-то санитар.
 
 
  Зарыть бы на хер переходы эти.
  От зноя - смрад, а при морозе - пар...
 
 
  Легко решить, попробуй-ка исполнить,
  Когда шрапнелью по сердцу слова...
 
 
  Тот "Остров Ада" мал, совсем не поле,
  А перейти захочешь - черта с два...
 
 
  И сколько их - забытых - в переходах
  До сей поры не сдали рубежи.
 
 
  Никак на память не наступит мода,
  Как человечность не приходит в жизнь.
  Помехи. То успех, то лень, то кризис...
  А в переходе длится тот концерт.
  Как видно не прокопаны кяризы
  К отсутствию для совести оферт.
 
 
 
 
  * * *
 
 
  Просто.
 
 
  Этого я не забуду,
  Как не изобличай,
  Господи, как было трудно,
  Криком хотелось кричать.
 
 
  Нас ведь рождали люди,
  И за людей опять
  В головы, шеи, груди
  Людям я должен стрелять.
 
 
  Мы не булатной стали.
  Мягки у нас тела.
  Люди по нам стреляли.
  Если б они попали,
  Был бы не я, а прах.
 
 
  Тяжкие были будни,
  Войнам без них никак,
  Это себе мы люди,
  А для истории - шлак.
 
 
  Многое переломилось
  И преломилось в годах.
  В нынче мы все очутились...
  Знать бы о том тогда.
 
 
  Что предадут, обманут,
  И не вернуть назад,
  Все, за что мы в Афгане
  Были готовы в ад.
 
 
  Знать бы солдатскому люду,
  Что через тридцать лет
  "Тошно" добавится к "трудно"
  В жизни на этой земле.
 
 
  Жажда не имет сладу
  Вновь угодить туда,
  Где даже жить не надо,-
  Просто всё. Как война.
 
 
  * * *
 
 
  Помнишь, на Панджшере.
 
 
  Воротит от одних и тех же рож,
  Вот Петьку бы найти мне.
  В самом деле.
  А так, чуть выпьют, всё одно и то ж,
  С одной пластинки: 'Помнишь, на Панджшере...'
 
 
  Не надо пыжиться в рассказах о войне.
  Да, было дело, выжили. И точка.
  Кем стали мы? Ответ куда ценней,
  Чем памяти катить пустую бочку,
  Надуманностью полня по пути,
  В которую так сладко стало верить...
  Так запросто и кривду в дом впустить,
  Оставив в эйфории настежь двери,
  Поди потом с той смесью разберись -
  Свидетелей всё меньше, больше - пены,-
  Мутнеют божьи росы - год за три, -
  Мочою наполняясь постепенно.
  Гордиться глупо выссаностью слов.
  Легко поверив в искренность бодяги.
  На карту память время нанесло
  Пригладив боль и выровняв овраги.
  И надо ль пыжиться, раскопки те верша,
  Доказывать потомкам о прошедшем...
 
 
  Так и уйдем.
  Подвиньтесь, кореша,
  Всё больше тут нас, ну, а там - всё меньше.
 
 
  Сложнее во сто крат кроить "хэбэ",
  Чем знамя полковое боевое.
  Где столько верных слов найти тебе
  К рассказу о войне, Аника-воин?
 
 
  Наверстывать - как махи кулаком,
  Подчитывать - как брать себе чужое.
  Продать бы всё! Но сгину дураком,
  И сгину так легко, непринужденно.
 
 
  И встретит меня Петька у Ворот.
  Он шарит, потому всегда при деле.
  И водочки за встречу мне нальет,
  И выпив, скажет: 'Помнишь, на Панджшере...'
 
 
  Афганец ли то с пылью принесет,
  Иль что-то булькнет горечью по штофам...
  Но эхом нам достанутся за все
  Три слова всуе: "Помнишь, на Голгофе..."
 
 
  * * *
 
 
  Послепятое марта.
 
 
  Знаешь ли, мальчик, за этим стеклом
  нынче не зря морозы.
  Бедных синичек не кормит никто, -
  птичек кормить - не серьезно.
  Есть поважнее дела у людей -
  выборы, митинги...прорва.
  Нет, не страстей, не затей, не идей...
  Мозг ледниками скован.
  Крошек не имут, лишь стужу статей.
  С мерзлой бумаги гложут.
  Корка газетного льда - в простоте -
  кубики дрожи подкожно.
  Это не страх - это попросту лед.
  Водный излом ипостасей.
  Кубики страха в крови у людей.
  Ты же - пока прекрасен.
  Ты сохранил для синички тепло
  в семечке малой ладошкой.
  Ты же еще тех не знаешь слов,
  что так приятны кошке.
  Но у тебя есть в глазах тот свет,
  что от огня живого.
  Пусть потеряют посылку в Москве,
  выпадет пусть в дороге.
  Пусть ошибутся адресом...Пусть...
  Кубики льда не вечны.
  Видишь, проталины там на снегу?
  Это следы, конечно.
  Их протоптал сапогами дед
  к месту синичьей кормушки...
  Здорово, что почтальона нет. Иней висит прослушки.
  Знаешь ли, милый, откуда зима столько взяла мороза?
  Просто намедни решила страна - птичек кормить несерьезно...
 
 
  * * *
 
 
  век.
 
 
  Обмолвился дед: 'Половиной наград
  Обязан не мужеству - лютому страху,
  Мне в спину дышал пулеметный отряд,
  Мой подвиг был выбор: на крест иль на плаху...'
 
 
  Молчанье нарушил отец: 'Наугад
  Ты выбрал своё. Выжил, даже не ранен.
  Меня тоже выбор настиг- сам не рад -
  На горной тропинке в Афгане.
 
 
  Тогда на прицел взял нас духовский гад.
  И бил одиночными, шлепал прицельно.
  Сберечь пацанов - и высотку ту взять...
  Дышал бы нам в тыл пулеметный отряд,
  И совесть осталась бы целой...'-
 
 
  Казалось, их водка уже не берет.
  Бессмысленность тех покаяний
  Не сможет унять заградительный взвод.
 
 
  В песочнице эхо - войнушка идет:
  Играются Авель и Каин...
 
 
  * * *
 
 
  время
 
 
  Уже и обелиски старше тех,
  Кому остановили время жизни.
  Телами - вглубь, а душами - поверх.
  И ни один не смотрит с укоризной.
 
 
  А есть за что живущих укорить,
  Но смерть красна, жить на миру попробуй,
  Не смыть с небес росой ультрамарин,
  А всё ж рассветы истекают кровью.
 
 
  И Третий Тост. Поди, испей до дна -
  И дело не в питье, а в постиженье.
  Ведь даже тоста три, а жизнь - одна.
  И та всегда в предсмертном положенье.
 
 
  * * *
 
 
  Как в песне поется...
 
 
  - Ты помнишь Смоленщину, мама,
  В тот первый военный год,
  Когда вся страна вставала,
  Шла в бой, не за ради льгот?
  И песня, та самая, мама,
  Ну, вспомни, она звала,
  И ярость волной вскипала...
  - Не помню, была мала,
  Минуло всего пол года,
  Как я родилась на свет...
  Нас бабка твоя в огороде
  В канаве спасала... Нет...
  Не вспомнить... Тебе - на кой-то?
  - Да так...- промычу в ответ,
  Смолчав, что стишки для понта
  Про батю состряпал сосед,
  И мне захотелось тоже
  Сверкнуть неуемной строкой...
  Но как-то сомненье гложет,
  Что в праве я - вот такой...
  Ну, ладно б каким-нибудь "истом",
  А так - как бесправный скот -
  Был выслан деньком тем мглистым
  Плацкартом в Теджен-городок.
  Там наскоро чуть подковали -
  Чтоб тиснуть клеймо: "Готов!"
  И честно я пел: "Трали-вали"
  В числе мне подобных скотов.
  Я выл от халтуры "Каскада"-
  Так за душу песня брала...
  - Не помнишь... Ну, ладно, не надо,
  Прости, растревожил зазря...
  Эх, спеть бы, да и вприсядку.
  Но спрятать не смог от глаз
  Картинку: бачата...афганка...
  Как бабка моя как раз.
  Бежали они по канаве,
  И чей-то АК полоснул...
 
 
  Я петь разучился в Афгане
  Я песен бегу за версту...
  Вот так вот, нейдет, хоть тресни,-
  Зависит, видать, от войны,
  Раз мы поем старые песни,
  А новых сложить не смогли...
 
 
  * * *
 
 
  Баллада о снеге.
 
 
  Долго не был в горах, не случалось никак.
  Вот сегодня наведался к дивным.
  И увидел: по склонам идет снегопад
  Ненавязчивым путником зимним.
  Руку путнику подал, да вряд ли помог
  Добрести до приветливой сакли,-
  На ладонь уместился снежинок клубок,
  Миг - уже не снежинки, а капли.
 
 
  Миг еще и повсюду уже помело -
  От земли и до самого неба.
  И в пурге неприметен стал избранный склон,
  Вьюгой быль превращается в небыль.
  А еще через миг - всё опять улеглось,
  И раскинулись склоны картинно.
  И беспечное небо с землей стало врозь
  И ушло на свою половину.
 
 
  Где ни пиков мечетей, ни желтых крестов,
  Где лазурное счастье полета.
  Где ни догмы, ни веры - один лишь простор -
  Без оков и без прочих киотов.
  Потому-то туда так стремится душа,
  Ей-то в узницах быть надоело,
  Потому-то и звезды назад не спешат
  Ко грехам из небесной купели.
 
 
  Долго неба не слушал, в делах как впотьмах.
  Нынче ночь - для поступков красивых.
  Глаз не видит, но слышу. Как путник-монах
  Ищет путь ко мне вниз терпеливо.
  Вновь с открытой ладонью мой давешний жест
  Не помог проповеднику делом.
  Видно слишком тяжелым был праведный крест
  Что он нес по горам этим белым.
 
 
  Сам попробуй вот так же свой крест пронеси
  По границе у двух исполатей.
  В завываниях ветра то блажь: 'Гой еси...'
  То никчемная брань супостата.
  Так по грани идет этот чудо-народ
  Меж Европ, и Америк, и Азий...
  Если войны - нахрапом, а горести - вброд.
  До весны или прочих оказий...
 
 
  Рушит свод перемета бурлящий поток,
  Вырываясь к свиданию с небом,
  Вот тогда на роток не накинуть платок,
  Вот тогда былью рушится небыль.
  А пока в темноте только шорохов стон,
  Недомолвок и вздохов обрывки.
  И опять тишины беспросветный настой.
  И терпением русская пытка.
 
 
  Долго не было утра. В ущелье темно.
  Только слышно, как катится мимо
  То ли снег, то ли камень - на самое дно,
  Где ладонь моя ждет терпеливо.
  Снег ли ты или путник, приветит рука,-
  Воздух горный молчанием чистый...
 
 
  Снег и камни, и вместо небес облака.
  И тропа скоро станет тернистой...
 
 
  * * *
 
 
  Чай судьбы.
 
 
  Пакетики привить мне не сумели -
  Мне всё не так, ни вкуса, ни душка...
  Вот то был чай - на зимнем Алихейле -
  Из духовского драного мешка.
  В мешке от пуль моих остались дыры,-
  Война войной, а чай остался цел.
  Успел тот чай так листья растопырить,
  Как паучок - оптический прицел.
  А листья - что ладонь, и больше даже,
  Таких с тех пор не видел никогда,
  Такие листья рвут не на продажу,
  Такие листья рвет себе война.
  Иначе бы просыпалась заварка,
  Пока с врагом решали, кто кого...
  Пуштунка, а быть может, китаянка,
  Сняла с куста элитного его.
  И бережно в плетеную корзину,
  И после бережливо под навес,
  И там он вял. А я-то в ту годину
  Как раз из мира мирного исчез.
  И в списках нашей роты проявился -
  Боец-малец, душара-молодец...
  Ни разу вдоволь чаю не напился,
  Лишь пил узвар - колючка на воде...
 
 
  И вот мы встретились.
  На горке.
  Жали духи.
  Но выкусили.
 
 
  А потом был чай.
  Коричневоитакдушевногорек
  Он душу грел сквозь кружку сгоряча.
  Я пил взахлеб, сжигая губы, глотку,
  И было так кайфово и тепло...
  Потом - опять война. Прямой наводкой,
  И до костей морозило, пекло...
  Но повезло, я, выжив, к миру вышел,
  Мир ждал моих рассказов, я молчал,
  Быть может, в Алихейле горы выше,
  А может, весь тогда я выпил чай.
  Когда мне в чашку вновь кладут пакетик,
  Вдруг вспомнится душманский листовой,
  Тот истинный, хотя без этикеток.
  Мой чай судьбы. Заваренный войной.
 
 
  * * *
 
 
  Прослушка.
 
 
  - Ну, неужели тебе, Серега,
  Пятки не жжет тот афганский песок?
  Он же везде - на зубах, на дорогах,
  Тучей взлетит, только тронь колесом.
  Солнце печет, семенят и вараны -
  На сковородке песчаной - не жизнь.
  Водки прихватишь бутыль из дукана,
  Глядь, а на донце песчинка лежит.
  К ней - пару звездочек топишь -
  Обмывка.
  Тянешь зубами, а в горле першит...
  Только поспать соберешься урывком,
  Глядь, а песок колет веко как шип.
  Что, позабыл, да не верю, признайся,
  Помнят ведь, братка? Такое забыть...
 
 
  - Помню. Скакали по кочкам, как зайцы,
  Воздух горячий - песок без воды...
  Мне до сих пор, как привяжется жажда,
  Снится тот воздух песчаный тогда,
  Правда, всё реже. Мне чаще не надо.
  Лучше бы смыли ту жажду года...
 
 
  - Ну, признавайся, я весь в 'непонятках',
  Что ты темнишь, я же ясно спросил:
  ПОМНЯТ АФГАНСКИЙ ПЕСОК ТВОИ ПЯТКИ?
 
 
  - Нет. Мне отрезали ноги... Прости.
 
 
  * * *
 
 
  На смерть Комбата.
 
 
  Погиб комбат. Он грузом двести
  Отправлен будет в Волгоград.
  Был мужиком. И умер честно.
  Невольник Чести. И Солдат.
 
 
  И в то же время под Симбирском
  По воле жителей страны
  (Все 'за', не верите? Есть списки.)
  Бог базу НАТО обронил.
 
 
  'Народ и Армия едины!
  России счастье - наша цель!'-
  Погиб Комбат. Грядут годины.
  Все ищут суть. Она - в яйце?
 
 
  Начнут слагать за 'жили-были',
  О том, 'каким он парнем был'...
 
 
  'Пять километров одолжили
  Во имя мира...' - якобы...
 
 
  А он, схватив земли пригоршни,
  Спасал себя и пацанов...
  Ему же выжить было - горше...
 
 
  'А нам - давно уж всё равно.'
 
 
  Хоть бы осечка у гранаты,
  Но взрыв, и кончился урок...
 
 
  'Будь не комбатом, а с мандатом,-
  Вот суть яйца,- учись, сынок...'
 
 
  *
 
 
  'Ярослав и правнуки Всеслава!
  Преклоните стяги! Бросьте меч!
  Вы из древней выскочили славы,
  Коль решили честью пренебречь.
  Это вы раздорами и смутой
  К нам на Русь поганых завели,
  И с тех пор житья нам нет от лютой
  Половецкой проклятой земли!'*
 
 
  А вначале уступали пяди,
  А потом Комбаты полегли...
 
 
  'Твою мать!,- и эхом,- Христа ради!'-
  Два конца яйца родной земли...
 
 
  * Отрывок поэтического перевода 'Слова о полку Игореве' Н. Заболоцкого.
 
 
  * * *
 
 
  Сульфидная руда.
 
 
  Сульфидные руды - минеральные образования,
  состоящие из сернистых (сульфидов или колчеданов),
  а также селенистых, теллуристых, мышьяковистых и
  сурьмянистых соединений металлов.
 
 
  В заповедные страны, где заповедь гнёт
  Образ жизни до бублика веры,
  Ходит мир остальной. Непременно с огнем
  И металлом, пропитанным серой.
 
 
  Троп протоптаны реки, а высохших рек
  Много больше оставило время.
  Войско - тысячи. Все, как один,- имярек,
  Покоритель чужих поколений.
 
 
  В оправдание каждый сумеет сказать,
  В утешение всякий заплачет.
  Мир не видит, что стылые видят глаза
  Убиенных мальчишек удачи.
 
 
  Тех мальчишек, которым отцами не стать,-
  Пуще, горше безвестные войны,-
  Их сернистой рудой, не оплавленной в сталь,
  Похоронят под горькие корни.
 
 
  Терпкий пафос - порошей, а им бы - снега
  Поколений сугробами жизни.
  Даже выйти наружу не может руда,-
  Это могут базальты и слизни.
 
 
  Мертвым кладом лежит по могилам солдат,
  Соль, не ставшая мудростью белой...
 
 
  Антимоний народа - сульфидов беда.
  Глупость наших вождей оголтелых.
 
 
  По иронии или по блату судьбы
  Оказался в числе посвященных.
  Ощутил это таинство серной беды
  Человеческой кожей.
 
 
  Прощенный
  За какие заслуги, не знаю и сам,
  Возвратился.
  И жить бы. Но сера,
  Что осталась внутри, превратилась в напалм.
  Выжигает без жалости. Скверно.
 
 
  Ведь мечталось, что чище, сильнее, честней
  Мы становимся в адовом пекле...
  Грязь войны. Ветеран, перепачканный ей,
  Рвет с петель или сам лезет в петлю.
 
 
  Это сера. Всесильная сера войны.
  Заповедные старые страны.
  Ветеранский сульфид. Радикал седины.
  Колчедан, не добитый в Афгане.
 
 
  * * *
 
 
  Подслушанное эхо.
 
 
  В то воскресенье с веточкой вербы
  Шел я смиренно в храм.
  Слов многоточия жили под небом:
  Мудрость...наивность...срам...
 
 
  Я не хочу осуждать и коверкать,
  Время всему судья.
  Слов житие - недомолвки...обмерки...
  Люди и нелюди...я.
 
 
  Чистые платья...рванье и обноски...
  Все вдоль дороги в храм.
  Взгляды - как гвозди в запястья и доски -
  Молвлю и слышу - сам.
 
 
  Все торопились узнать благовестье
  Сквозь мириады слов...
  Доски...кресты...Жизни взгляд в перекрестье...
  Вечности ремесло.
 
 
  Продавец вербы:
 
 
  Пусть не торопится праведный Кормчий,
  Пишущий дней пастораль,
  Пусть будет больше в судьбе многоточий,
  Коих не будет мне жаль.
 
 
  Солнце так нежную кожицу корчит
  Сладкого чуда-плода,
  Сколько же неба и праведной горчи
  Моря впитала вода...
 
 
  Не пеленай горе в патоку строчек,
  Правду ты, Кормчий, пиши.
  Словом будь слово, и прочерком - прочерк.
 
 
  К вороху дней пусть возложит веночек
  Кто-то, вдруг ставший родным между прочим,
  Всех многоточий души...
 
 
  Гадалка у ворот:
 
 
  Пугает молчаливость многоточий.
  Попробуй допридумать чьи-то мысли -
  Окажешься ли с адекватным смыслом?
  Не обернутся ль точки кровоточьем
 
 
  Израненой души? Потом - вернувшись -
  Вдруг встретишь то, что ищешь, не находишь...
  Ведь души тоже иноходью ходят,
  И где-то все немножечко мы клуши
 
 
  В общеньи с душами...Прощаем так неточно,
  А бьём в мишень, что рядом с перикардом...
  И попаданью несказанно рады,
  А жизнь...она ведь в сущности листочна...
 
 
  И первый выстрел, что смолчал, священен!
  Звучать - еще не повод для молчаний...
  Но выскажись,- поймут молчанье точно.
 
 
   ***
 
 
  Эхо:
 
 
  многоточие мироточит...
  скажешь слово - и всё умрет...
  одиночеств безмолвье...ночи
  сладко стелющиеся...имбирем...
  кто-то с горя снимает пробу...
  кто-то ищет себя средь вер...
  многоточие - это много
  человека в системах мер...
  многоточия мироточат...
  их не высказать за глаза...
 
 
  воскрешенья ждут многоточья...
  как солдаты...но им нельзя...
 
 
  * * *
 
 
  Чистый четверг. План мероприятий. Сюр.
 
 
  Мальчишками в школе играли в пристенок.
  Звенели монеток кружки.
  На выигрыш в большую из переменок
  В буфете я ел пирожки.
 
 
  Никто никогда не посмел беспределить.
  Все знали и чтили закон.
  Мы выросли. Кто в батраках, кто при деле.
  Но коном остался кон.
 
 
  Вот только давно не осталось закона.
  А вместо него - беспредел.
  Края...округа...- беспросветная зона...
  Во всех, и во всем, и везде...
 
 
  Мальчишкой тогда я вставал на коленки,
  Я пальцы к монеткам тянул...
  За честность в игре нас не ставили к стенке -
  Меня...округа...страну...
 
 
  Все просто. Пусть все голодают. И сдохнут.
  Честь времени - новый концепт:
  Прах честных погрузим Харону на рохлю,
  И - в два отделенья - концерт...
 
 
  * * *
 
 
  скука разведчика.
 
 
  Что ни ночь, у нас засады сплошь,
  Некогда в чепке послушать сплетни,
  Что в Кабуле давеча был дождь,
  Теплый и грибной, веселый летний.
  Что часы в дуканы завезли -
  Корпус из небьющейся резины -
  Что какой-то чмырь на всех козлит,
  Что на склад картоху разгрузили,
  (Надо бы туда парней заслать,
  Пару сеток скинуть на каптерку),
  Что в пехоте лысым нет числа -
  В честь стодневки засверкали 'горки'.
  Что с проверкой снова прилетел
  Некий чин по прозвищу 'из штаба',
  И что зампотех по простоте
  Подхватил себе 'потех' от бабы.
  А у нас - все скушно. Что ни ночь
  Нудная засадная работа,
  Вот бы нам сюда кабульский дождь,-
  Было б рассказать разведке что-то...
 
 
  * * *
 
 
  Ошибся целью.
 
 
  Ветер рвал лепестки, убивая цветущий шиповник.
  Пыль клубилась, когда реактивными выдали залп...
 
 
  Матерился в сердцах на штабных седовласый полковник,
  Так, что даже значки осыпались с развешанных карт.
  Полевые погоны как плиты бетона - на плечи.
  Разрывала нутро барокамера злого греха.
  Так умеет война офицерские судьбы калечить,
  Преступленья творя для Судов, что в небесных верхах.
 
 
  Слишком мал был кишлак, чтобы выжить в аду артналета,
  На останках дувалов не плакали - были мертвы.
  А по склону горы поднимались, как будто пехота,
  То ли души тех мертвых, а может быть, духи войны,-
  Без свидетелей трудно вершить ритуал опознаний.
 
 
  Быть свидетелем - как с этим знанием век доживать?
  Ведь не выдержит жизнь стольких залпов сплошных покаяний...
 
 
  Ветер рвал лепестки. Называлось всё это - война.
 
 
  * * *
 
 
  Добровольный круп.
 
 
  Аннотация:
 
 
  КРУП, -а; м. [англ. croup] Мед. Острое с отёком,
  вызывающим удушье, воспаление гортани,
  а также некоторых других дыхательных органов.
  Истинный к. (при дифтерии). Ложный к.
  (форма ларингита, сопровождающаяся припадками удушья по ночам).
 
 
  Дуализм - это два монолога,
  Эмпиризмом согбенные в стих...
 
 
  Если есть во мне что-то от Бога,
  Пусть же Дъявол мне это простит,
  А поклонник спирали развитий
  Параллельностью будет убит.
 
 
  Задает мне вопросы наитие
  С высоты недоступных глубин.
 
 
  А погода сегодня солнечна,
  А раздумывать нынче лень.
 
 
  Месяц - сторожем, солнце - горничной...
  Мир - цветок, а познание - шмель.
 
 
  Есть зачин, значит, стих расстелется,
  За строкою придет строка...
 
 
  Дуализм - это просто безделица,
  Как и мысль в голове дурака...
 
 
  - Почему так красива природа?
  - Потому что она честна...
 
 
  Солнце пятится по небосводу,
  Словно шмель из ладоней цветка...
 
 
  - Желтой мышью, с рассветом флиртуя,
  Серый сыр в красных дырочках звезд
  Кто-то ест...
 
 
  Ужин с запахом туи...
 
 
  Ежедневный обряд : холокост -
  Всесожженье пред всевоскрешеньем,
  Как скандал со счастливым концом:
  День в закате сгорит совершенно
  И вернется безгрешным юнцом,
  Искупавшись в кадушке галактик...
 
 
  Жизни паузы...импульсы...нуль...
  Трассерами пронизанный ватник -
  Ватой звезды сквозь дырки от пуль...
 
 
  Снова импульс...и пропуски пауз...
  Бог не выдаст - найдется свинья...
  Ты растерян, но честен, Гаусс:
  Мы бессильны пред таинством дня...
 
 
  Пара пауз - тут светлое "вместе"...
  Виадук через паузы прост...
 
 
  И две капли вдруг розами мести
  Упадут на любовный погост...
 
 
  Чьи-то тени...но тоже парой
  Притаились за старой кошарой,
  Где уж агнца рожает овца...
  Где есть все для начала венца...
 
 
  - Почему ж так красива природа...
 
 
  - В стоге синем шуршанье мышей,
  Каждый вечер их гонят взашей
  За черту, что зовут горизонтом,
  А на деле - плетень и овин...
  Звездный путь, словно карта вин,
  Что под пробками бродят экспромтом...
  Аромат выдают за посыл...
 
 
  Сбились рельсы теорий-эклектик...
  Прорва дум, неоткрытых Америк,
  А укрытые синей соломой
  Чьи-то паузы бредят истомой,
  Принимая за паузы рай,
  За которым нет мира и бога...
  Эй, Харон, потихонечку трогай,
  Нам пора, задержались...Замай...
 
 
  Почему ж так красива природа?
 
 
  - Лунный свет серебрит лебеду
  То ли к радости, то ль на беду...
 
 
  Неужели и вправду чиста?
 
 
  - Мыши тихие ищут места,
  Где хлеба раздаются и песни,
  Ну, а крысы, скажу тебе честно,
  Это умные мыши - не ты...
 
 
  - Не постичь, видно, мне красоты...
  Поздно паузой бредить старой,
  Мало пауз мне выпало...мало...
 
 
  Когда звуки смышились в леса,
  Не поможет истерзанный Ницше
  Перегруженной тренингом мышце,
  Что синкопы весь век выдает,
  Бьет в набат - бьет и бьет...не поет...
  Так чего ж ее слушать, заразу,
  Предадимся любви и экстазу...
 
 
  А природа и правда честна...
  Пока живы любовь и весна...
 
 
  Опереться на край эпилога,
  Как на крышку - не гроба - стола...
 
 
  Всё, что было во мне от Бога,
  По весне красота унесла...
 
 
  * * *
 
 
  не выдаст - не съест?
 
 
  Утро. Я хочу взбодриться.
  Надо мной
  Перевернутая навзничь чашка.
  Отчего-то кофе голубой -
  Опошленный, но красивый цвет.
 
 
  Успеваю на бегу влюбиться.
 
 
  Солнца нет -
  На этом месте - бляшка -
  Закрывает дырку в ситце
  Головой.
  ОблачкО, как пенку с каппучино,
  Успевает месяц отхлебнуть,
  Чтоб уйти легко и беспричинно.
 
 
  Как-нибудь.
  Побриться...
  И уснуть...
 
 
  Тень начала дня дает отмашку,
  Пробегая росной лебедой.
  И уносит черную рубашку
  Вместе с ночью в чащу козодой...
 
 
  Я ж кормлю свиней, попутно каясь -
  Не в грехах - видениях ночных...
  Каждый день - как тех видений завязь
  На ветвях у мирной тишины.
 
 
  Мог бы стать жирующим привоем
  На подвое кряжистом войны...
 
 
  Поговорка душу беспокоит
  Злым соседством Бога и свиньи...
 
 
  * * *
 
 
  без...без...без...
 
 
  Мы в тех краях нашли такие земли...
  Ничто, кроме базальтов не растет.
  Клыки вершин, да глотки злых ущелий.
  Гладь неба - даже Бога образ стерт.
 
 
  Там давят, гнут солдатскую судьбину
  Болезни, издевательства, война...
  Но подвигом 'Навстречу годовщине...'
  Зовет отметить Родина-страна.
 
 
  За то, что был обучен и накормлен,
  Обут, одет, - всему был свой учет...
  И долг стране мы все считали нормой,
  Как будто нас на то попутал черт.
 
 
  Не с Богом, а с агиткой комсомола,
  Базальтовыми склонами мы шли,
  Ранений боль душили промедолом,
  И песнями глушили стон души.
 
 
  И вот теперь стоим и скорбным тостом
  Пытаемся погибших помянуть...
 
 
  А Бога - нет. И неба - та же простынь.
  И нет страны. За кои - на войну?...
 
 
  Да, я еще пока не четвертован,
  Но кровь моя - как масло для костров,-
  Нет Родины, нет крепости, нет дома,
  А всё, что есть, похоже на острог.
  В котором жить - так только по-амёбьи,
  В котором быть - так только подлецом,
  И прет наружу страх душой сквозь ребра,
  И дух от этого так пахнет говнецом.
  И трусость быть собой сочтут за мудрость,
  Не срам, а долг - предательства слова.
  В наш храм давно безбожие вернулось,
  А мы на то готовы наплевать.
  Нам абы жить. Нам абы перепало.
  А там, глядишь, все ироды помрут...
 
 
  И облака похожие на сало,
  Крик петуха под Пасху поутру...
 
 
  * * *
 
 
  Эклога рейда.
 
 
  Что я видел во время рейдов?
  Как спасалась от рейдов жизнь.
 
 
  Глина; меньше - стекла и меди...
  Гул молчания; редко - визг.
 
 
  Человек - это кара глине,
  Если заповедь нам не врет.
 
 
  Без людей нет и войн в помине
  За чужое и за своё.
 
 
  Пули взглядов. Без рикошета.
  По охапкам - детей и плач.
 
 
  Тишь - плохая для нас примета -
  Дал минуту войны палач:
 
 
  До - живые; но после - мясо...
  Нам Афина - вдова побед.
 
 
  Даже криком: 'Женой - согласна!'-
  Не дарует, берет себе...
 
 
  Будет много стрельбы - работа.
  Тех ли пули найдут - едва ль...
 
 
  Мясо сушится...пить охота...
  Пишет кистью войны пехота
  Виноградную пастораль.
 
 
  Глина стен бережет прохладу
  Грозди спелые сушат впрок,
 
 
  Перец, травы висят гирляндой,
  На полу спит муки мешок.
 
 
  Зреет сыр в бурдюке из марли,
  Пахнет домом, но дом чужой.
 
 
  И брезгливо советский парень
  Ковыряет курдюк ножом.
 
 
  Боем гробить пришла эклогу
  В этот тихий мирок война...
 
 
  А войны - даже капля - много,
  Слишком горестная она...
 
 
  Съесть бы сыра...у нас диета -
  Компоненты: вода, сухпай...
 
 
  Вредно думать сейчас об этом -
  Не зевай, братан, не зевай...
 
 
  Чист дувал. Но стрельба в соседнем -
  Затаились. Отхода ждем.
 
 
  Вот они. Тут и мы к обедне -
  Завалили. Лежат втроем.
 
 
  Первый пал на лозу, и будто
  Проросла сквозь него лоза...
 
 
  Хорошо, я с пустым желудком -
  Зла картинка, до рвоты зла...
 
 
  И тошнит извращеньем люто -
  Сам себя - человека в ублюдка -
  Превратил. Меткий выстрел...
  Круто?
  Чья же плачет за стенкой малютка?
 
 
  Вот и наши. Один украдкой
  Смежил веки - смотреть нельзя:
 
 
  Смерть любая вредна и гадка -
  Даже ротный отвел глаза...
 
 
  Подтянулась броня. Уходим.
  Чувства смешаны. Души - жаль...
 
 
  Всё, как было всегда. Сегодня.
 
 
  Человеческая природа.
  Виноградная пастораль.
 
 
  * * *
 
 
  Клеймо.
 
 
  Как крохи собирают по скатерке,
  Я в памяти события ищу...
  Мной на подкладке вытравлен был хлоркой
  Двух юных дат отчаянный прищур.
 
 
  Как будто время прятал впрок и в 'нычку',
  Теперь - верни, теперь - поди, достань...
  Вспять - двадцать пять, сопит он, стиснув спичку,
  Теперешний афганский ветеран.
  Пронзить бы кипу лет навылет взором,
  Подшиву белой ниткой прикусить,
  Вдохнуть тот миг, пропахший белым хлором,
  И Костю - замкомвзвода - воскресить...
  Сопение над первой цифрой - 'восемь'...
  Неровной вышла циферка - скривил,-
  Славна была в тот год златая осень
  С оттенком броским Спаса на крови...
  В подвале медсанчасти много хлора -
  Весь пол усыпан. Хлорка словно снег.
  А на снегу - убитые. Их трое.
  Им больше не поможет оберег...
  А я - еще не видевший душмана...
  А нужно бирки к трупам привязать.
  Вот циферка и вышла та с изъяном -
  Страх вперемешку с хлором лез в глаза...
 
 
  Вторая цифра поровней - 'четыре'...
  Предтеча мест у черта на рогах,-
  Мы в те места известные сходили,
  Хотя нас и не звал туда аллах...
 
 
  Во фляге не вода - раствор таблеток,
  Глоток горчащим хлором отдавал...
  Уже не за горой Панджшера лето,
  С привалами на духовских коврах.
  За те привалы дорого платили,-
  Господствуют высоты на войне...
  Кто дал нам впрок ту стойкость, силу тиглей
  Не стать золой в той адской стороне.
 
 
  А мы о том аллаха не просили..
 
 
  Восьмерка - третья цифра - тот же хлор.
  'Восьмеркой' вертолет мы окрестили,
  Но это, Брат, отдельный разговор...
 
 
  У каждого своя "хб-шка". Шкура.
  Клеймение - приказ и ритуал.
  Кому-то воевать - его натура,
  А кто-то в пекло временно попал.
  И как узнать, что вытравил Всевышний
  На кармовой подкладке у судьбы...
  На каждый день нам по два кинут лишних -
  Не знаем, где их смогут раздобыть.
 
 
  И шесть. В последней цифре много яда -
  'Шестерка', 'сука', 'дьявол'...зло и месть...
  Иудством испытанье после ада,
  Чтоб правильно понять, что значит честь...
 
 
  Вернулись мы, клейменные с изнанки,-
  Войны клеймо драло и жгло нутро.
 
 
  Вишь, сколько их - могилок ветеранских...
  Сомненья есть, повинен ли в том хлор...
 
 
  От спичек коробок и горстка хлорки,
  Огрызком спички росчерк по судьбе...
  Две крохи-даты с жизненной скатерки...
  Испытано. Афганом. На себе.
 
 
  * * *
 
 
  Летом первой чеченской.
 
 
  Я ехал тогда по служебным делам,
  Участок пути - федеральная трасса.
  Колонна машин очень медленно шла.
  И в спешке я клял их и матом ругался.
 
 
  Сплошная. Мигалки. И не обогнать.
  'Камазы', 'Уралы'. Брезент цвета хаки.
  Ну, как тут ни вспомнить и власть их, и мать.
  Ну, как тут во след им презреньем не харкнуть.
 
 
  А солнце нещадно - полуденно - жгло,
  И черным асфальтовым запахом пахло.
  И в мозг нетерпенье кололо иглой -
  Когда ж поворот, всё гори оно прахом.
 
 
  Проехать спокойно никак не дают,
  И на кой мне хрен эти ваши маневры,-
  И жажда на горле сжимала петлю,
  И кушать просила голодная прорва.
 
 
  И вот разрешили, иду на обгон,
  Тут встречная - втиснулся, еду в колонне.
  И видится мне запеченный бекон,
  И борщ, и горчичка на теплом батоне...
 
 
  И вдруг, словно Авеля горестный лик -
  Порывом отбросило полог. На лавках
  Сидели солдатики. Наши. Свои.
  И тот же оттенок на них - цвета хаки.
 
 
  И крайний просительно машет рукой -
  Так жестами курево просят мужчины.
  А я некурящий и мирный такой
  С рефлексами злобной голодной скотины...
 
 
  И нет под рукой ничего, чтоб отдать.
 
 
  Колонна везла их в Чечню. Навсегда.
 
 
  И стало мне стыдно. Ведь это война.
  Маршрут их окончится где-то под Грозным.
  С тех пор мою совесть та гложет вина.
  Трудней оттого, что и каяться - поздно...
 
 
  * * *
 
 
  "Свадьба" разведчиков.
 
 
  Аннотация:
 
 
  * Артель - позывной разведроты 191 ОМСП.
 
 
  ..и снежком припорошено.
 
 
  В клубе фильм о весне.
  Мы - в засаде. Непрошеный
  След пролег по стерне.
  Поскорей бы припудрила
  Нашу стежку зима.
  Тучи-брови нахмурила
  Злая теща - война.
  Что ни ночь женихаемся
  С её дочкой - судьбой.
  Та на вид бесприданница
  И торгует собой.
  Вот под утро нагрянула
  Вражья стая - сваты...
  Свежи трупы - в проталинах.
  Выдь, зима, замети.
 
 
  Маскхалаты промокшие
  Липнут к нашим рукам,-
  Как отавою скошенной
  Смерть идет по валкам,
  Остывающим.
   Крошево -
  Белым в красную згу...
 
 
  Выкупали недешево...
  Как забыть? Не могу.
 
 
  Не желали мы большего -
  Возвратиться бы всем -
  В ту "Артельную"* вотчину,
  Да проспать опохмел.
 
 
  И не впасть в то запойное
  Торжество слова "смерть"...
 
 
  Мы ж разведка - убойная -
  Как до свадьбы успеть
 
 
  Залечить, исповедаться,
  Подскажи, серафим!
 
 
  Сплошь седмица-метелица...
  И не сон, и не фильм.
 
 
  ...и снежком припорошено.
 
 
  * * *
 
 
  День за три. А ночь?
 
 
  ***
 
 
  Не врали советские календари.
  Тогда к ним закон подгадали,
  Который все дни перемножил на три,
  А вот о ночах не сказали.
  Зачтутся ли ночи разведке лихой,
  Помножат ли эти засады,
  В которых войны перепало с лихвой,
  В которых секунда - декада?
  В прицеле ночном зеленеет тепло -
  До выстрела жизнь доживает
  На черном - размытым нестойким пятном,
  А после - исходит родная.
  А как рикошетят от тел трассера -
  Увидишь, навряд ли забудешь,
  Хотя календарь зазывает: пора!-
  Из мирных обыденных будней...
  Но численник врет, он и сам новодел -
  Из нынешних 'видеть не видел'...
  И нам не видать перемноженных дней
  В ночные прицелы обиды...
 
 
  ***
 
 
  Крест накрест зашивали как вещдоки,
  Что прячут по архивам и мешкам,-
  Не вывезти их ломовым полоком -
  Без лишка их - на выворот кишкам.
  Мы мазали крестами дней тех лики,-
  Пытались и запомнить, и забыть,
  Мы до сих пор клянем афганским лыком
  И честь тех дней, и подлость, и гробы...
  Так окна забивают, покидая
  Дома, чтоб не вернуться никогда...
  Зачем же мы к прицелу припадаем
  И ищем их. И в их стремимся даль...
 
 
  ***
 
 
  В палатке условий - не слишком,
  Но есть "Огонька" разворот,
  На нем Календарь, и мальчишка
  Учет своей службе ведет.
  Что пройдено - крестик на память,
  О том, что осталось - вздох,
  Кто бросит в "учетчика" камень?
  Он летопись вел, как мог.
  Вот тут поменялись чернила,
  А тут - рана, госпиталь - сбой...
  Война фатализмом чертила,
  А он - на поправку да в бой.
  Но вспомнил опять календарик,
  И стал кропотливо "крестить"
  Под фото артистки Натальи
  "Отвагу" сжимая в горсти.
  Такая у парня примета...
  Так пусть календарик спасет,
  За смерть ведь никто не ответит,
  Так пусть хоть запомнится всё...
 
 
  * * *
 
 
  геометрия ветеранства.
 
 
  Прав Лобачевский, всё пересеклось,
  Обиды перечеркнуты забвеньем,-
  Как мясо, что избрало почвой кость,-
  На память нарастает постепенно.
  Степенно переходим мы в разряд
  Ответов на вопрос: "кто ваши деды?"-
  Все реже дожидаемся наяд,
  Назначивших свиданья на календы,
  А реки, пересохшие, всё ждут,
  Воронки тех подрывов сохраняя
  Как оспенные язвы на виду,
  Когда же лед забвения растает.
  Мы - из войны - и жизнь. Пересеклись.
  И время предлагает тост за цельность.
  И мы уже согласны. Только жизнь
  Зачем-то сохраняет параллельность...
 
 
  * * *
 
 
  стоит ли о ней?
 
 
  Мы все умрем, за сборами вся жизнь,
  И чаще, чем о снах и о погоде
  Словами прославляем миражи
  Миров, куда отправимся в исподнем.
 
 
  Не первыми умрем,- и после нас
  Умрут известные и чуждые нам люди,
  Зачем же выставляться на показ
  С банальной чередой пустых прелюдий.
 
 
  Запомнят ли, о том не стоит лгать,-
  Ведь память эту наживаем сами,
  Срам - у потомков вечно быть в долгах,
  Поскольку жизнь поддерживать устанем,
 
 
  И станет им пожизненно трудней...
  Так стоит ли о том, что так бесследно.
  Мы все умрем, но стоит ли о ней
  Молитвенно нам чавкать за обедом.
 
 
  * * *
 
 
  взводный той войны.
 
 
  Аннотация:
  Сергею Макиеву - легендарному взводному 1 разведвзвода разведроты 191 ОМСП.
 
 
  Просит юная жизнь: "О войне расскажи..."-
  Что достать мне в ответ из поношенной саквы?
 
 
  Вкус панджшерского боя с крупинками ржи
  У спасительной маленькой сакли.
 
 
  Началось всё внезапно. С окрестных вершин
  Нас не видели. Смерть ждала ближе.
  Ей навстречу мы буднично медленно шли...
  Тишина. И зенит неподвижен.
  Смерть скорее, чем звук, если выстрел в тебя.
  Падал Тихон, кричал слово "Мама!"
  И Норматов, и Юра... всех помню ребят...
  Воскресить...моей памяти мало.
  В исступлении духи кололи тела,
  Словно мало им смерти мгновенной,
  Словно что-то страшней им еще подавай
  Этой теплой буреющей пены...
  Я тогда командиром был. Проще простить,
  Чем прощения вымолить Бога...
 
 
  Знаешь, юная жизнь, о хорошем спроси,
  А войну в моем сердце не трогай...
 
 
  * * *
 
 
  Водилы.
 
 
  Все меньше их - как видно, жизнь не слишком
  Торопится с бессмертья снять табу.
  А тридцать лет назад с короткой стрижкой
  В солдатство обращенные мальчишки
  Колонны гнали к городу Кабул.
 
 
  Бравадой прикрывая страх, опаску,
  Названия советских городов
  Писали на табличках белой краской,
  Ища попутно взгляды земляков,
  Земляк-то в армии, как колесу запаска.
 
 
  На дверь кабины - грудь бронежилета
  С надеждою, что "если вдруг" - спасёт,
  Зеркальные очки - зимой и летом -
  На коих, чтоб фирмА была заметней,
  Есть пара иероглифов Басё.
 
 
  Участкам, "где случалось" - три сигнала,
  Как будто Третий тост, но за рулем.
  Смерть жгла, взрывала, пулей доставала,
  А им как будто было ни по чем
  Доехать, чтобы завтра в путь сначала.
 
 
  Ведь ясно - по войне и белой, чистой -
  Как совестью по мыслям и грехам,
  В тех надписях святые, братка, выси
  Таких простых и непреложных истин,
  Где Родина есть истина, и храм.
 
 
  Года колонной минули. Взрывая,
  Калеча, ослепляя и круша...
  Доехавшим - рогалик с чашкой чая...
  Мотором перегруженным взвывает
  Шоферская извечная душа.
 
 
  За тридцать лет и та война - как сказка:
  Их, выживших, не спросят, не поймут,
  Лишь в памяти не выгоревшей краской:
  "Луганск", "Ростов", "За Омск", "За Кострому"...
  И горько им. Понятно, почему...
 
 
  Им кажется и хочется навскидку
  Пальнуть себя в кабину давних дней,
  Махнув на смерть, как водится. С улыбкой
  По трассе, по афганскому суглинку
  Догнать колонну юности своей.
 
 
  * * *
 
 
  Не легло.
 
 
  В останках чеховского "сада"
  и в ликах горьковского "дна"
  меня частица - не в награду,
  а такова была страна.
  Она назначила повесу
  в герои давешних времен,
  и ту Наташу - не прынцессу -
  на паперть идеальных жен.
  И я зачитывался негой
  бурьяна бежиных лугов,
  и опалял "Горячим снегом"
  войну за честь родных снегов.
  И очарованный, как странник,
  я диктовал свои стихи
  Стожарам, что всегда так ранни,
  и зорям, что как суть тихи.
  И вдруг попал к пескам. Пустыня.
  И мне не шел на ум Хайям,
  когда глазницами пустыми
  меня разглядывал Афган.
  И я Болконского в кумиры
  не брал себе, когда с холма,
  не предлагая хлеба с миром,
  по мне вела огонь война.
  И серость, и жара пейзажей
  не вдохновляли на покой,
  и не было в газнийских кряжах
  ни капли сходства с Машуком.
  И я не смог ни восхититься,
  ни полюбить,ни победить,
  тоскуя по девчонкам в ситцах,
  страну с кяризами в груди.
  Где ляпис адский лазурита
  не украшал, а прожигал...
  Мы все оттуда - недобитки,
  такими сделал нас Афган.
  Хоть мне читали хакияты
  и предлагали сладкий чарз,
  но не легли душе солдата
  корана суры и намаз.
  Наверно, русскому не надо
  песчинок с неродной земли,
  раз кости чеховского "сада"
  на той войне не проросли...
 
 
  * * *
 
 
  Не утекло.
 
 
  Течение несет по перекатам,
  ведь к берегу однажды пристаем:
  рожденья берег, берег смерти - даты,
  а память нарекли вчерашним днем.
  Насмешкой оскорбляем день вчерашний,
  забыв о том, что наша память - мы,
  а без нее душа - пустая фляжка
  в остроге тела да на дне сумы.
  Как камню до песка, челну до щепок, -
  останки нас не имут и теней;
  рассказы врут, лишь память - правды слепок,
  в котором нас мгновенье на земле.
  До слуха достает из генотипа
  мелодия от предков. Правда ль в ней?
  Сомнений пьют уста густой напиток,
  и видит взор сполохи давних дней.
  То ужасом наполнен гром набата,
  то в праздничных сияньях неба стынь.
  И как понять те символы солдату,
  сошедшему с афганской высоты?
  Ведь может стать, что свижусь я когда-то
   с душманом, что стрелял в меня вчера,
  и он споет "сожгли родную хату",
  подставив "шурави" вместо "врага".
  А я запнусь о песенное слово,
  а он простит...У памяти в горсти
  смешалось столько, что тому Харону
   до берега грести-не разгрести...
 
 
  * * *
 
 
  Какая жизнь...
 
 
  Я с Понтием Пилатом не знаком,
  мы жили с ним по разным временам.
  И он не знал про комсомол, местком,
  научный атеизм и криминал.
  Мне говорят, что мучилась душа
  наместника - её сгубила власть,
  что он любил собак, что не спеша
  прощал убийц и тех, кто мог украсть.
  Но после обязательно он мыл
  и руки, и седло...а вот народ...
  но полно - не об этом нынче мы...
  об этом и без нас любой поймет...
  О чем же? Об источниках плохих,
  в которых при Пилате и всегда
  довольно похвалы и клеветы,
  и от того несвежая вода,
  в которой информацию найти
  не мог Пилат, и на исходе дня,
  не мог он беззаконье прекратить,
  и судьям, и сыскному попенять,
  ведь не было тогда знамений впрок,
  а как еще узнаешь, если те,
  кто правду говорить Пилату мог,
  давно уже распяты на кресте...
  Но полно! Не о них. Не всуе, друг...
  Печально, что уже две тыщи лет
  их смертному исполнилось одру,
  а сдвигов с информацией всё нет.
  Что будь Пилат сегодня на коне,
  но сведенья об обысках, судах,
  которые известны даже мне,
  он слишком поздно б слышал в "Новостях"...
  Ночь. Тихо у "Кофейни на паях".
  Без совести. Без истины. Как прах.
  Не Понтий. Не Пилат. И не монарх.
  С научным атеизмом на устах...
 
 
   ...такие и стихи...
 
 
  * * *
 
 
  неуместное.
 
 
  Ты откуда, маленький Моцарт?
  Тут же музыки нет. Война.
  Тут душманы - они же горцы...
  И уместнее тут стенать.
  А ему каково? Повсюду
  Слышит музыку, словно черт:
  Это камня там-там - к этюду,
  И ноктюрном вода течет;
  Цепенея, токкате боя
  Он внимает, не падший ниц,
  Словно с пулей игрой в ковбоя
  Очарован музыки Принц.
  Осеклась в полутакте скрипка -
  Выбил деку осколок влет -
  Дирижер не простит ошибки...
  Тише, глупый, война идет.
  А ему и аллегро мало,-
  Не хватает у жизни сил,
  Интермеццо начать сначала,-
  Жить он требует ультра-си...
  Высоту покорила рота,
  Отдыхают бойцы. Привал.
  Ариозо - не хрип - из глоток,
  Пусть едва различишь слова.
  Это здорово, юный Моцарт,
  Раз поют, значит, с ними жизнь!
  Их мечту не губи под солнцем -
  Смерти реквием отложи...
  Не дошла без потерь пехота,
  Всех война не пустила вдаль.
  И не хватит ни слов, ни нот нам,
  Впрочем, так на войне всегда...
 
 
  * * *
 
 
  Специальности геройской.
 
 
  Не тот ведь металлист, кто верит дорнам,
  Не верю слухам, слухи часто врут.
  Благодарю я писаря штабного
  За тот великий непосильный труд,
  Что вложен им в звенящие медали,
  В геройские свершения войны...
  Где были вы, когда они писали?
  Их вкладу в битвы нынче нет цены.
  Они и в ветеранские Советы
  Внесли тот стержень шариковый свой,
  Они сейчас в строю иных заметней,
  Ещё бы, каждый писарь суть герой.
  И ни стрелки, танкисты, ни саперы,
  Ни парни из разведки, ни спецназ
  Не смогут покорить Афгана горы,
  Без писаря, чей точен карандаш.
  Презренного им вынесено столько,
  Что жалко мне его и поделом...
  Не бейте писарей в лихой попойке,
  Они ж в труде и в праздник - за столом...
 
 
  * * *
 
 
  Вопросы есть...
 
 
  Зачем нам кажется, что все в войне
  крестились как в росе,
  что даже ландыши весной
  пропахли той сплошной войной,
  что вечно райская душа
  арканом выдирает вша из шва,
  а шрамом давних ран
  гордится старый ветеран,
  как мог быть гордым он тогда
  в послевоенные года.
  Зачем нам чудится, что бой
  случился с каждым, чередой
  живем у тех же мы болот,
  где гнус и гнусь, а жизнь идет
  по топи непролазной лет,
  а троп как не было всё нет,
  слегу нам неоткуда взять,
  поскольку всякому - нельзя.
  Зачем мы верим, что война
  нам столько лет была верна
  и, что важней, была нужна,
  а вишь, ни зги и ни рожна;
  что распогодится к утру,
  и боги с помощью припрут...
  помилуй, Сивка, хватит, тпру-у...
  Ни на погост, ни ко двору.
  И стали - вроде бы ни чьи -
  окурками "Охотничьих"
  все мысли из пустых ночей:
  зачем война ради ничьей?
  Когда грузили страшный груз
  был гимн печальнее, чем блюз,
  и был развален наш Союз
  не пушкой - немотою муз...
  Зачем же нынче нам опять
  среди врагов друзей искать,
  пытаясь угодить им в масть,
  за то лишь, что они де власть,
  не потому ли, что в пути
  мы не смогли себя найти?
  Не потому ль в стране моей
  так мало найденных путей,
  не потому ль из века в век -
  вопросы есть, ответов нет...
 
 
  * * *
 
 
  Апокрифический апостол?
 
 
  После дождя бежалось мне приятней,
  Вот только лужи, мысли да коты...
  Но этих можно обежать. На пятнах,
  Оставшихся от неба, тех картин,
  Что лужами зовутся принародно,
  Ни цвета - высыхает - ни души,
  РондО шагов, дыханье в ритме рОндо;
  А мысли - что ни идол, то фетиш.
  На встречу мне шел человек в фуфайке,
  Откуда он, не ведомо мне то,-
  Надел бы что-то с фэйком типа лайкры,-
  Привычней был бы даже конь в пальто.
  А тут такой. И норы пуль сквозь вату,
  Подчеркивая бредни о былом,
  Знакомом только бывшему солдату,
  Который откровенен за столом,
  С развязанным, беспечным после чарки,
  А может старой болью, языком.
 
 
  Стоял он под величественной аркой,
  Что радугой зовется над дождем:
 
 
  'И был погром. Багор багрянца вспарывал бугор...
  Штрихи бетона на кирпичной кладке...
  И тени...Все в истеричном припадке...
  'Довольно. Хватит,'- это мужики. 'Еще!'- твердили женщины в укор.
  И длился день. А в складках белой ночи таились крохи нежности. И вот
  Явилась в мир жестокость. И щадила. Лишь для любви нет повода щадить...
  По синеве разлитые белила не смыть. Ни ветру и ни времени. Фокстрот
  Деревья исполняли присно. Но кто-то все же целил в пианиста,
  И порывался, все забыв, убить. И чья-то тень как жертва альтруиста
  Скатилась с небосклона под забор. И стали пахнуть падалью картины,
  И засыпая, кисть роняла кисть. И токсикоз. А рыбаки на льдине
  Надлунившись, не верили в Весну. А мудрость не уменьшила страданья
  Сутулого распутника в беду во имя так немодного желанья
  Быть верным.
 
 
  Надо выпить и уснуть.
  Я так и сделал. После пробужденья я понял с горечью, что мне не стать другим.
  Да так вот и живу теперь поныне...А ты? Сегодня даже не прилег?...'
 
 
  Мне нечего ему было ответить. И я соврал. За что, не знаю сам...
 
 
  * * *
 
 
  Русь.
 
 
  НТВ сломалось. Снял тарелку.
  Нет в ней ничего - пора менять.
  Медиа - набор трусов неделька,
  да и те давно не для меня.
  Дилер словом греет, словно грелка:
  акция...каналов больше ста...
  Сомневаюсь, мне на кой тарелка,
  раз кастрюля с дыркой и пуста.
  Вот заменят старую кастрюлю,
  отвечаю дилеру, тогда...
  ну, а он мне, гад состроил дулю...
  Кажется, шеф-повар тут долбак.
  Думает не головой, а местом,
  эдак если далее пойдет,
  будут во всех окнах занавески,
  и по кляпу вставят в каждый рот.
  И к чему придем? Не намекнули,
  а сказали прямо: "Не ****и!"-
  и рубином звезды над кастрюлей
  освещали то, что впереди.
  Понимаю, что не в ресторане,
  но кафе-то Русь - не Беспредел.
  Или по горшкам, как те герани,
  и боярам - вспять - по бороде?...
 
 
  * * *
 
 
  Морошка.
 
 
  Каждый день тараканом висит,
  на ничейную веру нанизан.
  Ложь ли честной жарой апельсин
   льет с высот, затопляя карнизы.
  Верен солнечный цитрус какому вождю
  или он угождает богу,
  только вера, как ласточка - низко - к дождю,
  опадает лицом на дорогу.
  Вдоль дороги немного найдется крестов,
  толерантны все стали к пилатам, -
  поколение пепси и третьих тостов
  тащит день свой арканом к закату.
  Жизнерадостна ложь - здравствуй, первый-второй,
  до свидания, ангел Четвертый,
  слышишь, кто-то свистит под горой,
  обдолбившись кусочком пейота...
  Вроде веры. Но зодчим смолою в глаза.
  Прививая стабильность побегам.
  Под молчанием - души, как те образа,
  что горят под сугробами снега...
 
 
  * * *
 
 
  Очень быстро и буднично смирятся все
  с тем, что было вчера и казалось сегодня вне нормы.
  И забудут, что он мог совсем не висеть на кресте,
  что его воскрешенье - побольше, чем выход из комы.
  И наступят на пепел, в который вся вера ушла,
  не сумев совладать с фарисейством и трусостью паствы;
  и на хутор слетит изможденная ложью душа,
  чтобы там подождать, пока тела тут склеятся ласты.
  И случится банальность - забвенье диктатора-вша,
  разразится стабильность последом, наполненным гноем.
  С куполов позолота сползет, и проступит парша.
  И её не излечишь, с утра натерев пастой Гои...
 
 
  * * *
 
 
  Мы смеемся над прошлым всерьез, этот смех умножаем
  на забывчивость нашу и делим на то, что живем,
  мы смеемся над тем, что считали тогда урожаем,
  а сегодня его подчистую на сев отдаем.
  И сочтя все шаги, завернув все привольные мысли
  в истязанья улыбок, в обертки насмешливых фраз,
  продолжаем жевать по-коровьи клетчатку тех истин,
  что изжеваны предками были задолго до нас.
  Так за что же они наказали таким нас обманом,
  ведь мы просто хотели с рождения мудрыми стать,
  чтобы сразу идти, обходя потаённые ямы
   на пути от себя до такого простого Христа.
  Оказалось, нельзя умирать, прославляя погибель,
  оказалось, что жить - это значит влачиться и врать,
  а святое ютится от зла на каком- нибудь дальнем отшибе,
  но добраться туда никогда нам не хватит добра.
  Так и кончится смех, не добравшись до собственной сути,
  все мы точно умрем и воскреснуть возможности нет...
  Надо верить? Кому? И в кого? Кто он, если не Путин?
  Чем глупее вопрос, тем скорее найдется ответ...
 
 
  * * *
 
 
  Один из нас.
 
 
  Есть общее у каждого из нас,
  Всех страхом первобытным накрывает,
  И сам себе в тот миг он не указ.
  Один за всех. Обычный русский Ваня.
  Вся жизнь его - одна сплошная дрожь.
  И я грешу, ему желая в спину,
  Что лучше б он там сгинул ни за грош,
  Но выдюжив в военную годину,
  Дрожал сперва за льготы, за доппай,
  За службу, за детей и за квартиру,
  И вот когда всё это сколупал,
  Дрожит за то, что враз и всё отнимут.
  Зачем-то память кадры выдает,
  Каким он был парнишкою бесстрашным...
  Как врет закон, что каждому - своё,
  Ведь все мы стали узниками фальши.
  Есть общее, к понятиям привит,
  И чтит дуду, под визг которой пляшет.
  Живет в стране со Спасом на крови
  Под властью тех, чье место у параши.
 
 
  * * *
 
 
  Курить вредно
 
 
  "Вся жизнь, и в ней войны всего два года -
  отмечено закладками - Афган."-
  Такие обороты нынче в моде
  у тех, кто носит кличку "Ветеран".
  Я сам из тех. Есть в памяти заначка -
  газнийский суть пехотный табачок.
  Курнешь его - и на слезу без плача
  Одной затяжкой душу допечет.
  В мозгу - ЧС. И в крик. И нараспашку.
  А встретишь взглядом друга трезвый взгляд.
  И мысль окатит до мурашек: "Сашка!
  Ведь он без ног! А я... слюнтяй и гад..."-
  Ведь я могу культю и жгут умею,
  Но жизнью поменяться не могу -
  Не остановит вытекшее время
  Всех слов моих растрескавшийся жгут.
  И лоб уткнется сам в тельняшку друга,
  И пьешь уже, чтоб совесть так не жгла.
  Ведь у него вся жизнь - хоть вой белугой -
  Два шага... мина... взрыв... и боль... и мгла.
  Два шага - жизнь. Пред ней мои два года
  Мельчают до дефиса тела вши.
  И ломит грудь. Наверно, на погоду.
  Табак войны. Убойней анаши.
 
 
  * * *
 
 
  хорда нашего времени.
 
 
  ХОРДА, -ы; ж. [от греч. chord; - струна]
  1. Матем.
  Отрезок прямой, соединяющей две какие-л. точки кривой.
  2. Зоол.
  Первичная скелетная ось, упругий, эластичный тяж
   у хордовых животных и человека; спинная струна.
 
 
  Явиться в мир.
  И ждать, когда тебя запомнят.
  Как шоры шторы рвать
  С глазниц знакомых комнат.
  Наотмашь забывать.
  Бросать, как грязи комья.
  Не верить в благодать.
  И умереть нескромно -
  Вдруг.
  Вдруг будут вспоминать.
  Невольным быть.
  Мечтать, что вырвешься на волю.
  В обман манить и врать.
  В надежде, что не вскроют.
  Не верить. Выдавать.
  Сочувствовать не в горе.
  Как медь, терять слова.
  Просить назад их вскоре -
  Круг.
  Истина в миноре.
  Бояться жить.
  Не знать, сильнее - знать бояться.
  Еще страшней - сказать.
  Песчинка в глыбе сланца.
  Страшась, закрыв глаза,
  Чужою жизнью клясться.
  От страха ускользать.
  Приняв обличье старца.
  Мук
  Радости не знать.
 
 
  * * *
 
 
  Присно.
 
 
  С чем пришел ты, солдат, из войны, уцелев? Уцелев ли...
  Что узнал ты такого, чего не познал ты дотоле?
  Ведь стреляли в тебя, но ты выжил и не был застрелен,
  И что проку в тебе и за что ты вниманья достоин?
 
 
  Знаешь всё о войне? А довольно ли знаешь о жизни?
  Ведь войной не закончилась мука уставшей надежды.
  Посмотри, как прохладны пещеры у бывшей Отчизны.
  В них не сыщешь того, чем ты жил и надеялся прежде.
 
 
  Ты каликой идешь, примеряя неровные своды,
  По которым на ощупь крадутся шершавые тени.
  Тут забыли давно об излучинах вешней погоды,
  Заморочившись вдрызг в череде штормовых неврастений.
 
 
  Холодком пробежит осознание чуждости дома,
  И в останках костра нет намека,- всё тлен возвращенья,
  Незнакомо всё то, что по сути должно быть знакомо,
  Не прощает всё то, что по сути должно быть прощеньем.
 
 
  И в глазах зарябит, так, наверное, выглядит холод,
  Вензелями на сводах проступят виденья былого:
  Ты младенец, а рядом - ты снова, и вовсе не молод,
  И ты первого любишь, и так ненавидишь второго.
 
 
  И нахлынет война, что сладка своей искренней болью,
  Ведь она о тебе знает больше любого иного,
  И вкушаешь ты память о ней горьким хлебом и солью,
  И словам о войне веришь больше, чем верил бы в Бога.
 
 
  Не отпустит она - всею жизнью крепишь ты оковы -
  Ведь знакома тебе тем прощением памяти вящей.
  И молчишь ты о ней тем единственным праведным словом,
  Что смогло б стать спасеньем душе твоей, присно горящей.
 
 
  Оставайся, солдат. Этот дом для тебя. Нет другого.
  Уходя, уходи. Возвращаясь, забудь о причине.
  Список судеб, дарованных Русью солдату-мужчине,
  Есть на камне, что вечно лежит у разбитой дороги...
 
 
  * * *
 
 
  До и после.
 
 
  Отвоевано. Сурдинка. Надоесть
  Норовит - не тема, а рассказы.
  На войне? Солдату надо есть.
  Каждый день. Желательно, три раза.
  А еще солдату надо спать,-
  Где упал, присел иль прислонился,-
  В общем, жить; в режиме антиspa,
  Выживать в режиме антисмысла.
  Там еще - повсюду гниды, вши,-
  Средь двуногих тоже есть,- шакалы...
  Дембеля, чмыри и калаши.
  Горы, солнце, небо и дувалы.
  Вдоль дорог - останки от брони,
  Кекс бетонки, в нем изюм - фугасы,
  И стигмат кликухи "Шурави" -
  Это мы - страны боеприпасы.
  И попытка нами начинить
  Праздничный пирог Афганистана,-
  В общем, вдоволь всяческой херни
  В головах у личного состава.
  И оно никак не пропадет,-
  Рад бы каждый всё отдать таможне,-
  Мирными мы были. Это - до.
  Стать такими - после - невозможно.
 
 
  * * *
 
 
  * * *
 
 
  кому слава...
 
 
  Моё, что лучшим я зову, погребено под сонм реалий.
  Нагроможденья пустоты, перемещенья суеты...
  Все дальше мир от тех скрижалей,
  Где суть и помыслы чисты -
  Убили, врали и стяжали,-
  Надеялись, что Бог простит,
  За то молиться обожали,-
  Грехи + Вера = Травести?
  Из октябрят да в сан святых
  Вползти пытаемся ужами.
  И наши Крестные пути -
  Пустое капище пожарищ.
  И кто-то смотрит с Высоты -
  Не разобрать... Господь?... Товарищ?...
  Нас, переживших, времена настолько всех переломали,
  Что воскрешения едва ли
  Просить достойны я и ты.
  Хотя, бывало, из плиты
  Такие зерна прорастали!...
 
 
  * * *
 
 
  Отвлекись.
 
 
  Отвлекись от мирской суеты. Оглядись. Есть на свете
  Расцветающий ландыш и теплая добрая длань,
  И в разгуле стихий уголок есть для доброй приметы,
  Что в кромешном огне всё сгорает всего лишь дотла.
  О сегодняшнем дне завтра вспомнишь и скажешь: 'Намедни...'-
  И в словах воскресишь эту вроде бы трудную явь,
  Отвлекись от мирской суеты. Присмотрись. Не бесследна
  Эта скорая жизнь по сценарию скомканных прав.
  Не избавишь себя от сплошной круговерти сюжетов,
  Ведь по сути и смерть - самый частый и чистый сюжет,
  Отвлекись. Посмотри, как просты и похабно бюджетны
  Эти легкие драмы, в которых душа неглиже.
  Ты не просто артист, ты простой засидевшийся зритель,
  Для тебя не играет давно даже бедный статист,
  А ведь этой игрой он бы выйти посмел в знаменитость,
  Но не вышел. Остался собою. И занавес чист.
  Отвлекись. Перечти - всё до буквы последней - заветы.
  И пойми, почему нет в заветах пустых запятых.
  Стань свидетелем жизни на этой безвестной планете,
  Где нет места Суду, хоть в избытке давно понятых.
 
 
  * * *
 
 
  Уходит август.
 
 
  Не в силах лето отпустить, зазывно август тянет пальцы,
  Как перманентный Августин в костюме лиственном паяца.
  Сверчками звездочек свистит, шуршит в ночи небесным глянцем.
  Не отпустить и не простить. Но вечно время против старца.
  Предчувствия впадают в сплин, а отблескам протуберанцев
  В потугах Млечного пути, хоть небом стань, не разобраться.
 
 
  Уходит август. Неспроста отмечен добрым звездопадом.
  Челесты музыка проста - уходит август - так и надо.
 
 
  Но, видно, верить перестав, сентябрь близится протестный.
  Опять посыплется листва, похолодает повсеместно.
  Ознобом гадостным разит при каждой мысли о морозах,
  Но жив простудный паразит, а значит, прививаться поздно.
 
 
  Течет последнее тепло сквозь августа разъяты пальцы.
  Пора иль белкою в дупло, иль с крысами за крохи драться...
 
 
  * * *
 
 
  С Маяковским и "Каскадом".
  ...пускай нам
  общим памятником будет
  построенный
  в боях
  социализм
  В.Маяковский
 
 
  Пусть им вечным памятником станет
  Этой песни о войне мотив.
  (Из афганского "Каскада")
 
 
   Я не люблю афганские дороги,
   И горы в тех краях мне не милы.
   Там есть, что позабыть. И очень много
   Там есть, что вспомнить. Но из-под полы.
 
 
   Разменных мелочей (в народе - жизней)
   Потрачено и спущено с лихвой.
   Социализма престарелый кризис
   Лечили необъявленной войной.
 
 
   Красивые слова паллиативны.
   Но время зло срывает струпья ран.
   И память мне всё более противна,
   В том месте, где хранится в ней Афган.
 
 
  И хочется тот памятник разрушить,
  И кажется, что это будет впрок.
  Но как при этом не поранить души,
  Которыми оплачен тот оброк...
 
 
  И жизнь веду опять по бездорожью -
  С моей страной всегда мне по пути,
  И так же воскресить их невозможно,
  Как Бога попросить себя простить.
 
 
  * * *
 
 
  Не православные стерхи.
 
 
  На острове Ямале, что наш еще пока,
  Сидели стаей стерхи и ждали вожака.
  Искусственные стерхи не знали, что века
  Естественные стерхи не знали вожака.
  Они летали сами, рефлексам подчинясь,
  Естественным журавам не требовался князь,
  Искусственным он тоже совсем не комильфо,
  К тому же с дельтапланом в халате без пальто.
  Но ушлые ребята на остров пробрались
  И стерхам запретили самим стремиться ввысь.
  Птенцов назвали "Наши", а тех, кто крут бедром,
  Заставили поверить в единое ЕдРо.
  И всех Народным фронтом слегка объединив,
  Сказали: "Ждите, скоро вам явится Калиф!
  На час заскочит, сразу вы встаньте на крыло
  И к югу устремите тогда свое зело.
  Когда закончат съемку, катитесь кто куда,
  И будет всем вам счастье на многие года."-
  Не знаю, как случилось, и что там сорвалось,
  Но стерхи полетели не стаею, а врозь.
  Быть может, перепутал их с курами Калиф,
  Но стерхи не взлетели за ряженым в тот миг.
  Случилась незадача, и Чуров не помог.
  Не православным стерхам сам Бог, видать, не Бог...
 
 
  * * *
 
 
  Осенняя жизнь. Сонет.
 
 
  Эх, если бы осень роняла красу свою медленней, может,
  По-летнему б небо плескалось беспечно в росинках озер,
  Глядишь, там и люди, увидев такое, старели б чуть позже,
  Тогда бы и мама с отцом были рядом со мной до сих пор.
 
 
  Случись так, и не было б повода каяться, множить, итожить,
  Метаться, скитаться, терзаться, прощаться, писать приговор...
  Быть может, все бывшие, мне бы казались (о, Боже) моложе,
  И ниже казались балконы, и не был забором забор.
 
 
  Решишься представить такое, и сразу мурашки по коже,
  И разум с мечтами вступает в безудержный яростный спор.
 
 
  И этим становишься сам на осеннее счастье похожим:
  "Согласен, старею, но я-то на что-то ведь тоже пригожий..."-
 
 
  И фразу одышка венчает, как будто невинный укор.
  Красивая осень. Как сказка. Повязана правдой и ложью.
 
 
  * * *
 
 
  даты чего?
 
 
  Что ж, браво:
  Испокон стремясь любить,
  От ненависти все же не отрекся.
  На всяк вопрос твердил всегда: 'to be',-
  Открещиваясь этим от вопроса.
  И небо к пяткам Бога расстелив,
  Пророков отдавал на истязанья.
  Беспечно покидая край Земли,
  Не брал в расчет все стороны медали.
  И решкою удачу обозвав
  (За что она неверного любила?),
  Ты всуе пропускал десятки глав,
  Спеша в конец от сотворенья мира.
  Все шансы - на зеленое сукно,
  На брата ради мелочного эго.
  И прятался в зашоренность окон,
  Кляня за неудачи обереги.
  И даже по ту сторону травы,
  Под комьями, клеймеными лопатой,
  Ты вытряхнул как перхоть с головы
  Ничем не примечательные даты.
 
 
  * * *
 
 
  жить, умереть, выжить...
 
 
  Я видел смерть. В не сомкнутых глазах
  Своих друзей. Она была внезапна,-
  Ни отвратить, ни даже предсказать,-
  Искусство жить не требует таланта.
 
 
  Искусству жить довольно слова "я",
  Всё остальное - свора междометий,
  А жизнь - совсем не то, что говорят,-
  Ничтожней - только знания о смерти.
 
 
  Не воины они, а пацаны,
  Зло брошенные подлостью наотмашь.
  На свете персональной нет вины,
  Которую забвеньем не утопишь.
 
 
  Искусство выживать. Его познав,
  К самим себе уже не возвратиться.
  Там, где святые с ликами бродяг,
  Среди бродяг найдешь святые лица.
 
 
  А смерть живет в распахнутых глазах,
  В истерзанном осколками подвздошье...
  Она везде. Где жизни быть нельзя.
  Я видел смерть. Но в жизни смысла больше.
 
 
  * * *
 
 
  Жизнь едва.
 
 
  иду по краю..."
  Арсанова Янка.
 
 
  То ветер налетит, то жар подступит,
  Над осенью всё небо или в ней?
  В религии ищу останки сути,
  Она же, как чаинки, в глубине.
 
 
  иду по краю
  и хочу летать
  откуда гнет, и так бессильны крылья
  мой быт как ахиллесова пята
  захлестнутая тетивою были
  и хочется упасть
  не раз, не два
  а в пропасть, в бездну, что там глубже бездны?
  туда, где обессмыслены слова,
  туда, где даже чувства бесполезны
  оставлю лишь одно
  по кромке дня
  о, только б угадать его названье
  была любовь,- теперь лишь повод для
  обычной ненависти...
  строчка мирозданья...
 
 
  То солнце опалит, то холод студит,
  Я в пекле этой жизни иль над ней?
  Зачем-то надо знать, что все мы люди.
  Неужто крылья есть и у людей.
 
 
  А если нет, то для кого полеты,
  И для кого та проповедь в горах.
  И если суть от сути, плоть от плоти,
  То почему же наша жизнь - игра?
 
 
  Зачем же путь, когда на нем нет станций,
  Кому нужны об истине слова...
  Погрязшие в трясине имитаций
  Летать не могут, ползают едва.
 
 
  * * *
 
 
  Парез.
 
 
  Казалось, вот ввели закон,-
  И тьма неверия упала,
  Плотней зашторили окно,-
  И звук, и свет ушли в сукно.
  Душе спокойнее не стало.
 
 
  Уймут народ, как дрожь в руках.
  Уйдут слова в надежный подпол.
  Но клубни чести все в глазках,
  И ржа изъела щит и шомпол
  Во всех присутственных местах.
 
 
  Эквиваленту в дар. Вино,
  И хлеб. Но больше нет в насущном
  Того, что не хранит сукно,
  Не в силах запретить закон.
  Ведь смертно всё. Бессмертны души.
 
 
  Мы, разбазарив кровь земли,
  Найдем ли веру в той пустыне,
  О, лучезарный властелин,
  Прижизненно такой постылый?
  И срок не срок. И клин не клин.
 
 
  * * *
 
 
  Успею...
 
 
  Умыт в небесах, как лоскутик брезгливой тоски,-
  Насмешлив ко всем, даже к самой отъявленной сути,
  А хочется чувства как руки отправить в раскид,
  И землю обнять как лозины карающий прутик...
 
 
  И больно, и в радость от дара смешного пожить,
  Расхристанность юности в памяти колкой лелея,
  Да в теплой ладони понянчить колосики ржи...
  Как внуков своих...Все успею...успею...успею...
 
 
  Как струпья совет: промолчи, не спеши, пережди...-
  Он ласков, как червь, примостившийся сытно в желудке,
  Но небо зовет, шлет посыльных - снега и дожди,
  Там кто-то по-прежнему верит, что я не в ублюдках.
 
 
  Окажется так, что ветра опрокинут уют,
  И выдаст желание власть языком Саломеи...
  Пока же я слышу, как звезды по-птичьи поют,
  А значит, и вымолвить слово - своё - я посмею...успею...
 
 
  * * *
 
 
  Пластид.
 
 
  На нас взгляни, и ясно - недобитки:
  Во взглядах больше смысла, чем в телах.
  От нас небесным ангелам убытки -
  Ни в жизнь, ни в смерть. У грани. На паях
  И там, и там. И каково крылатым -
  Поди решись, какую весть нести,
  Ведь пазлы душ и те - тельца из латок,
  А комья тел - бесформенный пластид.
 
 
  * * *
 
 
  под перекрестьем или над...
  останемся одни со знаньем...
  что призван рай разрушить ад...
  и мы живем - пока в сознанье...
  а память - это тот же рай...
  там лишь хорошее хранится...
  а мы - не люди, и не птицы...
  хоть грань теши на лбу, хоть край...
  мы в перекрестье у врага...
  мы наступившие на мину...
  чья смерть длинна, а жизнь в бегах...
  кому друзья стреляют в спину...
  храним былое, как пластид...
  осколком метим в брюхо друга...
  нас не хватает на "прости"...
  под перекрестьем... в слугах.
 
 
  * * *
 
 
  Лучшим.
 
 
  У лучших есть плохое свойство -
  Уходят первыми от нас.
  Оставив нам одно геройство -
  Таскать наград иконостас.
 
 
  Давно устали от известий,
  Скорбим как будто на показ.
  Кто обозвал их "грузом двести"
  Ушедших в смерть, как в ночь спецназ?
 
 
  Мы, притаившись, хризантемно
  Цвести по осени хотим...
  А жизнь без них - иная тема,
  Как будто мясо без кости.
 
 
  * * *
 
 
  Безвременная птица.
 
 
  И отняты у слов уста,
  И отданы желаньям муки,
  И даже будущность пуста,
  В застенках холода разлуки.
  А надо бы стреножить день,
  И лаской чувств разрезать путы,
  И дерзостно забрать себе
  Щемяще-терпкие минуты,
  И выпростать из будней жизнь,
  И дать ей целый миг продлиться,
  И телу волю дать без виз
  Побыть безвременною птицей...
 
 
  *
  А время не наступит, но прижмет.
  Не грубо - до кишок, да с чувством смысла.
  И век не даст взаймы короткий год,
  Предъявит лишь излузганные числа...
  А что в них проку: номер на былье,
  Да абриса судьбы координата:
  То частное, то разность, то бином,
  Помноженный на клятву Гиппократа...
  А будущее таинством свербит
  Рассудок предсказателей досужих...
  И бредит словоблудством сибарит,
  Мгновеньем притчи сдабривая ужин.
 
 
  **
 
 
  А мой дружок из тех афганских лет
  Сидит в углу, где фразы-тени кружат
  Над сонмом тел, живущих на земле,
  Для коих он всё более не нужен.
  Ему бы вниз сойти с той высоты,
  Ему бы опуститься к ним - пониже...
  Наложен жгут. Стерильные бинты.
  Кошмары снов. И наяву - они же...
 
 
  * * *
 
 
  За сто дней до приказа...
 
 
  Приду к себе домой из двух годков бездомных.
  Вот лампа, что постарше, чем тетрадь.
  С щенячьей простотой, свет лижет подоконник,
  И стекол, спящих, вздрагивает гладь.
 
 
  Вдруг тихий сказ и стих - во сне галдит тетрадка,
  И цыкнет половицею в ответ
  Всю ночь баюкающий тени и загадки
  Морщинистый стареющий паркет.
 
 
  Посапывает плед, плечо отдав подушке,
  И та от наслажденья разомлев,
  Оглохла до утра на все четыре ушка,
  Ну, кто еще так счастлив на земле?
 
 
  Подглядывает свет сквозь тину паутины
  На тихое затмение углов,
  Контрастом шумных мест войны, откуда сгинул,-
  Живым остался, - просто повезло.
 
 
  А если не приду, нагрянет в дом кручина,
  И слезы в шаль, и холод на золе.
  И горе - на двоих. И женщина с мужчиной
  Добавятся к несчастным на земле.
 
 
  Осталось сто деньков из двух годков бездомных,-
  Занять бы сил, на "если" не гадать...
  Немного есть добра в простой солдатской доле:
  Простывшая душа, и неба гладь.
 
 
  * * *
 
 
  Гипнос на Панджшере.
 
 
  Лещ приклада, притихший, под чуткой рукой.
  Спит свободная смена наряда.
  Простынь - горная пыль вперемешку с песком -
  Плоский камень - постель. И не надо
  Им - уставшим и спящим - пока ничего,
  Спит солдатская удаль лихая.
  Прокаленное небо глядит битюгом,-
  Турбулентность у полдня плохая.
  Спит и права на взлет не желает душа,
  Вот бы время застыло на время,
  И солдаты смогли отдохнуть, не спеша,
  И Саланг отдохнул бы со всеми.
  Отдохнули бы фляжки, жгуты и бинты,
  Магазины, патроны и каски...
  И прохладой повеял бы дождь с высоты,
  Впрочем, это война, а не сказка.
  На панджшерских горах не поют соловьи,
  Местный хор - злые пули-певуньи.
  Тут у каждой вершины повадки свои
  Под расплавленной синью июля.
  И у каждой ложбинки есть память своя
  С эпизодами судеб солдатских.
  Заразительно, сладко, пронзительно спят
  Шурави на камнях азиатских.
  Притвориться и лгать не позволит война,
  Распознает и в лапы расхода,
  Потому и храпят, потому и слюна
  Для Морфея не портит погоды.
  Сохрани и спаси этот мирный покой
  Отдыхающей смены наряда...
  Тишина и возможность поспать час-другой,-
  Им иного сейчас и не надо.
  Всем глазливым - не сглазить, крести или сплюнь,-
  Попрошу, потому что и ныне
  Я тем праведным сном и тревожусь, и сплю
  На Панжшере с друзьями своими.
 
 
  * * *
 
 
  Реализация.
 
 
  На Панджшере бывали мы.
  Очень скудная фауна -
  Нет барашек и нет коров,
  Только камни со скалами,
  Да ущелья оскалами,
  А они не для наших зубов.
 
 
  Пусть давно не молочные,
  Но по-волчьи нам хочется
  Взять добычу. И по ветру нос.
  Мы войною испорчены,
  Наша молодость скорчена
  В двадцать лет сединой волос.
 
 
  В разведроту мы собраны,
  С той поры и особенны -
  Ротный - волк, мы его клыки.
  Маскхалаты изодраны,
  Но вползаем мы кобрами
  И в пещеры, и под кишлаки,-
 
 
  Где века, а где сызнова
  Всё изрыто кяризами,-
  Там и схроны, и даже склады.
  Подрывать - не зализывать,
  Глина смешана с брызгами
  Пресной крови, соленой воды...
 
 
  А броня оцепления
  Извелась в нетерпении:
  Ждет, когда же закончат "кроты",-
  И доносится пение -
  Это "Песня о Ленине" -
  Агитаторы мочат понты...
 
 
  А у нас тут заминочка:
  Прилетели к нам миночки,-
  Раздирает нам души их свист.
  Эх, поймаем ****иночку,
  Разорвем на картиночки,-
  Да простит нам тот гнев особист.
 
 
  Всё. Уходим. Закончили.
  Как мышей перепончатых
  Гоним духов, плененных, взашей.
  Есть бакшиш, между прочим. И
  Есть еще многоточия...
  Но об этом роток, брат, зашей.
 
 
  БМП-память жизнь мою
  Вверх солярною изгарью...
  До небес ближе, чем до беды.
  Вспоминать - не зализывать,
  Освящен был я брызгами
  Пресной крови, кяризной воды...
 
 
  * * *
 
 
   Схрон.
  Не стихи и не проза. И почерк в наклон:
  "Здравствуй, Таня. Не тайно, но вдруг. Изловчился с письмом.
  Я в наряде дежурным по роте. Мой друг - он дневалит.
  А снег так и валит.
  Представляю твоё любопытство, испуг:
  мол, откуда снега в этом южном Афгане.
   Если шкурой не чувствовать, не передашь
   это пекло июльское и морозы февральские,-
  у погоды "в Газнях"* свой - чужой - антураж,-
  грудь у долюшки впалая, и холмы, словно лацканы.
  У Сарде чем песочек не пляж...
  А на днях мы наведались в горы.
  Кавказские - очень наши в сравнении с этими.
  Камни, как глаза мертвецов.
  Холодят и глядят. Не мигнут.
   Девятнадцатилетие я встречал нынче тут.
  Без размаха - варенка с печеньем. И чай...
   По тебе я скучаю. На днях невзначай
  вдруг увидел во сне нашу улицу, дом.
  Бог не выдаст, до встречи с тобой доживем.
   Вот на том и закончу. Пиши. Буду ждать."-
  Подпись смазана, видно, попала вода. Или время афганских песков истекло.
  Или в почерке слишком солдатский наклон...
 
 
   * именно так - "в Газнях" тогда говорили шурави,
  хотя правильнее будет - "В Газни".
 
   ***
 
 
  Если хочешь узнать, как служилось тогда мне в Афгане,
  Не проси рассказать, я в ответ промолчу и замкнусь,
  Знаешь, в вере любой обязательно должен быть камень,
  Так и в каждой стране должен схрон быть, где спрятана Русь.
  Мы узнали тогда много тайн, что дотоле не знали,
  Мы увидели смерть, и вернулись с намереньем жить:
  "Если даже дехкане под бомбами строят дувалы,
  Мы обязаны дома свои возвести этажи."
  Возвратившись с войны, так хотели забыть и забыться
  В ощущении мира, свободы и вешней любви.
  Если в гнезда с небес возвращаются звезды и птицы,
  Не пора ли и нам возвратиться в себя, шурави?
  Попытались, но сердце двух душ примирить не сумело,
  Да и как им ужиться, ведь тело, как прежде, одно.
  Уголок для Руси мы в Афгане найти не сумели?
  Может, вновь не в ту степь мы тогда прорубали окно.
  Пережили с тех пор слишком много мы всяких событий,
  Но остался Афган в череде промелькнувших годин
  Слишком долгой войной, чтобы стать слишком быстро забытой,
  Ведь совсем не случайно там на три помножены дни.
 
   -
  Пожелтевший листок неразборчивым смыслом исписан,
  Ни прочесть, ни понять, оттого-то и судьбы в наклон.
  "Если даже в Афгане такие бездонные выси,
  То поди отыщи всё, что спрятано временем в схрон..."
 
 
   * * *
 
 
   Попутное чтиво.
 
 
  Читаю осень. Чудо-письмена:
  Корявый почерк, через строчку прочерк.
  Ошибок собрано сполна на времена,
  И многоточий много, да и прочих:
  Не названых, не встреченных, и не...-
   Довольно и коллизий для упрека,
  Как много дальнозоркости в окне,
  Как мало неба в лужах чернооких...
  Мне пишет осень. Полночно, навзрыд.
  Картинки дней пестры, непостоянны,
  Так беззастенчиво дымят листвы костры,
  Как чрева обезвоженных кальянов.
  Она не спит. Ей нервно по ночам.
  Вот-вот и разрыдается ветрами...
  Так могут только осени скучать,
  Самим себе словами души раня.
  Она давно рассудочна. Простит
  И холода, и снега отчужденье.
  Лишь осень верит в жменю пустоты,
  Дарованную солнцем в понедельник.
  Неделями над ней идут дожди,
  И тучи кармой "ждать и не дождаться".
  И путник волен пить валокордин
  И логику искать в названьях станций.
 
 
   * * *
 
 
   День бабьего лета.
 
 
  По жухлым неприветливым лугам
  День выйдет, распогодившийся, к людям.
  И пустит тени туч во все бега
  К явленью воскресения из буден.
  Отавы распрямлять от тяги рос,
  Как волосы разметывать дыханьем,
  В прудов ладошки сыпать серебро,
  И водку пить и пахнуть шашлыками,
  Изведывать, соскучившись, тепло,
  Прощать по-христиански глупость песни,
  Волшебным светом озарять дупло,
  И быть веселым - и легко, и честно.
  Настаивать на воздухе рябин
  Заливистое - смех и говорливость,
  И мудрость красть с тостующих седин,
  И больше грома слышать молчаливость.
  Окатывать надеждою простой,
  Смывая заскорузлость одиночеств,
  И верить в несгораемость мостов,
  И видеть свет в конце грядущей ночи.
  Ведь там уже весна и ледоход,
  И первые заливистые трели...
  Совсем не осень нам венчает год,
  А этот день предчувствия капели.
   * * *
 
 
   Хавчик.
 
 
  Память стала перепрелой кашей,
  А тогда казалось, не забыть
  Маринад огурчиков хрустящих,
  Кислым обжигающий зобы,
  Штык-ножом две дырки, и сгущенку
  По-телячьи сладостно тянуть,
  Вспоминая сразу и девчонку,
  И её нетронутую грудь.
  Забывая тягловые горы,
  Пыльные дороги и стрельбу...
  Хавчик - как улыбка Терпсихоры,
  Покоренье альп через губу.
  Так вот подрывается былое,
  Мыслью-детонатором - ба-бах!
  Цинк, освобожденный от патронов,-
  И казан, и чайник. На зубах
  Скрип и вкус той краски цвета хаки,-
  Для сухпая в качестве приправ,
  И "Sisi" оранжевые банки,-
 
 
  И плевать на службу и Устав...
 
 
  Мне бы ту картошечку в мундире,
  Мне бы эти блинчики теперь...
  Накрепко бы отсидеть в сортире,
  Не стремясь прикрыть плотнее дверь...
  К вороту прижать подшивой нитку,
  Плотненько - стежок не разглядеть.
  Выразить 'признательность' напитку,
  С рецептурой кемела в судьбе.
  Зачерпнуть бы из котла 'параши',
  Маслица цилиндрик - на хлебец...
  Разрядить бы в небушко калашник,
  Крякнув для порядка про ****ец.
  Ваксой натерев и пастогоем
  Нужные блестящие места...
  День побыть до дембеля в героях...
  Красота, скажите ж, красота!
 
 
  А потом домашними борщами
  Вкус параши на зубах забить...
 
 
  С кем-нибудь помериться мощами...
  И до смерти Родину любить...
 
 
  * * *
 
 
  Грязь.
 
 
  Кто о чем, а я скажу о грязи.
  Нет, не фигуральной, а простой.
  Ведь её в Афгане было - кладезь,
  Даже больше - раз примерно в сто.
  Будь ты кочегар, или в спецназе
  С автоматом шарил по горам,
  Ты не разминулся, парень, с грязью
  В той стране, где пыльные ветра.
  Грязи было много. Даже духи
  Донимали меньше шурави,
  Чем брюшного тифа и желтухи
  Грязи производные в крови.
  Кто познал поносы без фекалий,
  Печень, выпирающую в бок,
  Тот увидел желтыми белками
  Грязь, что на гражданке знать не мог.
  Той, что набивается под ногти,
  Можно было смело пренебречь,
  Вычищать её - лишь зубы портить -
  Не о маникюре нынче речь.
  Мы, солдаты, быстро там привыкли,
  К цыпкам на обветренных руках,
  Хочешь, мой, ну, а не хочешь,- выкинь,
  Но других не выдадут пока.
  Котелки, казалось бы, помыли,
  А она чернеет, словно скань,
  И не хватит у каптера мыла,
  И не соскоблить её пескам.
  Дождь пройдет, и станет меньше пыли,
  Грязи же добавится с лихвой,
  Смешиваясь с копотью и глиной,
  И со вшами дружит, и с блохой,-
  Вместе нападают. Чешешь брюхо?-
  Значит, расселила их во швах,-
  Смены нет белья? - терпи, братуха,
  До ближайшей бани дело швах.
  Что, прочел, и зуд прошел по коже?
  Значит, коже помнится Афган,
  Тот, что на геройство не похожий,
  Тот, что не забудешь никогда.
  Мы с тобой вернувшись из оказий
  Нашей не объявленной судьбы,
  Знаем: от парада и до грязи
  На войне - косая пядь ходьбы.
 
 
  * * *
 
 
  Мне повезло.
 
 
  Мне повезло, что я сейчас в строю,
  А многих нет, и многие не могут.
  Мне повезло, что я нашел свою
  И шел, не сбившись, со своей дороги.
  Мне повезло тогда не в первый раз,
  Когда мы с моей смертью разминулись,-
  Не подо мной рванул большой фугас,
  И где-то рядом суетились пули.
  Мне повезло дождаться вертолет -
  Убитых отправляя под обстрелом,
  И столько раз случался перелет,
  Что можно мне давно назваться смелым.
  Но был ведь страх. Как сумрак настает
  К исходу дня легко и регулярно,
  Вот так и страх пытался взять свое
  То дрожью пяток, то вестибулярно.
  И я горжусь не тем, что повезло,-
  За то несет ответственность всевышний,-
  А тем, что я всем трусостям на зло
  Из строя своего пока не вышел.
 
 
  * * *
 
 
  Декабрьская морось ветерана.
 
 
  Небо ситным дождем откликается на позывные,-
  Декабри зачастили бесснежными серыми днями.
  Бродит вирус смертей, хоть давно позади боевые,
  И всё меньше людей, коих можно окликнуть друзьями.
  Бледность кроет внахлест, выбивая эмоций оттенки,
  Обесцвеченным белым мертвят голоса телефонов.
  Я не знаю, что лучше: когда умирают в застенках,
  Или просто от водки в квартирах беднее притонов.
  И когда же с тропы мы с тобою, бача, разминулись,
  Ведь ходили след в след по горам и делились сухпаем,
  Может, тот суррогат, что хлебнули в афганскую юность,
  Мы разбавить хотим, только дозы бессмертной не знаем.
  Я вдыхаю туман зимних дней, что на осень похожи,
  Тороплюсь поскорей проскочить эти серые будни,
  Амальгама судеб превращает в обычных прохожих
  Даже тех, кому честно когда-то твердил: "Не забуду..."
  Небо смотрит во след всем дождям, что пропали по лужам,
  И досадливо портит погоды нам непостоянством...
  Вот и я не смогу оценить, что же всё-таки хуже:
  Быть убитым тогда, или жить между лужей и пьянством...
 
 
  * * *
 
 
  Горлопана - простить.
 
 
  Что такое война? На вопрос не ответишь, не спросишь,
  Потому что ты выжил, а тем, кто не смог, каково,
  А бывавшим не раз без вины на пристрастном допросе,
  А успевшим уйти, уже после, в петлю иль в окно...
 
 
  И когда ты в ответ, не готовясь, не прячась, не сучась,
  Преподносишь не видевшим грязь несусветной войны,
  Остаешься непонятым - правды несчастная участь,
  Ведь простые слова не имеют достойной цены.
 
 
  А иной подойдет к микрофонам и скажет красиво,
  Словно кистью срисует с полотен, помножит на сто,
  И его неприличная ложь обретет бесовскую, но силу,
  Что умеет пройти сквозь преграду нательных крестов.
 
 
  Сколько было обманутых душ - миллиарды вселенных...
  Фарисейство в чести у людей, так устроены мы.
  Что такое война? Это Бог пред людьми на коленях,
  Умоляющий их не желать продолженья войны.
 
 
  Вот и я не смогу - рассказать, убедить - даже Богу
  Не по силам такое, ведь правда у нас не в чести.
  Остается лишь верить, что царствие лжи не надолго,
  И что правда придет, или станут покрепче кресты...
 
 
  А того горлопана я все же намерен простить.
 
 
  * * *
 
 
  Первый тост.
 
 
  Много всякого было. Пекло и мело.
  Подступало и жилы студило.
  Вопрошало, прощало и шутку, и зло.
  И откуда брались только силы.
 
 
  От растраченных сил становились сильней,
  Отдавая, лишь крепче дружили.
  И не дуло холодным из стылых щелей,
  Или мы были, вправду, двужильны.
 
 
  Заповедных углов не осталось давно
  В незабытых заулках былого.
  Жаль, что многое стало уже всё равно,
  И досадно, что этого много.
 
 
  Знаю, ночь не виновна, что всё замело,
  Да помогут мне Бог и лопата...
  Первый снег убираю, как будто бельмо
  С роговицы под веком солдата.
 
 
  * * *
 
 
  я, мы...
 
 
  Все дефицитнее тепло. И обыски уже не странны.
  Зима и в душу, и в окно. А руки прячутся в карманы.
  И карму всяк не изберет. Нутро поближе, чем рубаха.
  Где раньше пахло имбирем, сегодня прочен запах страха.
  Не слышно голоса цикад, забиты мнения по щелям,
  Избыток праведных цитат снижает тем заветам цену.
  Все крепче в моду входит стынь. В духовности всё больше стретча.
  Не к Богу ходим в монастырь. А отоварить пропуск в вечность.
  И лицедеи не в чести. А жизнь абсурднее театра.
  Чем злее прошлое честим, тем меньше верим в чудо завтра.
  И декабристы, и вожди под стать просроченным конфетам...
  Всё по фиг, лишь бы пережить соседей до скончанья света.
  Ну, а народ...А что народ? Был, есть и будет - тризна жизни.
  Потомством на сто лет вперед увяз в своем патриотизме...
  Вмерзая в веру, он в купель ныряет, чтя Отца, и Сына,
  И Дух Святой...
  а после - в хмель... и в Матушки возносит зиму.
 
 
  * * *
 
 
  Затри тот день, что за три...
 
 
  *
  Дрожит рука, как листик на весу.
  Бегут глаза от взгляда до испуга.
  Он врет. Мне это слышно за версту,
  За горизонт, и даже - за округу...
 
 
  "Есть в ветеранстве место кутежу.
  Я там бывал, и значит, я правее,
  Однополчан в "Контакте" нахожу,
  Им братаном быть право я имею.
 
 
  Натаскиваю фото в свой альбом,
  Ловлю воспоминания и мысли.
  Ведь я два года там варил бульон,
  Следил, чтобы консервы не прокисли.
 
 
  И мне, и мне присвоили наград,
  Я выстрадал тот наградной. Афганей
  Не пожалел. И значит, на парад
  Я выйду весь в значках и при панаме.
 
 
  И жахну водки, крикнув Третий тост,
  И буду я серьезен и брутален.
  Ведь знаю я слова Панджшер и Хост,
  А многие тех слов и не слыхали.
 
 
  И с каждой нашей пьянкой бачевой,
  В придуманный свой миф всё больше верю.
  Я даже научился головой
  Склоняться в скорбный траур о потерях.
 
 
  Я столько много слышал о войне,
  Что стал я героическим мужчиной.
  И лишь кошмар является во сне,
  Как Страшный суд: меня разоблачили."
 
 
  Не дрейфь, братан. Варил ты клево суп.
  Твою парашу жрал я и не пукал...
  Заврут Афган, как правду унесут.
  И песню не споют, что в том порука.
 
 
  **
 
 
  Молчи! Затри тот день, что зА три. Мало слов.
  А те, что прозвучали - это враки.
  Сейчас не верится в количество ослов,
  Которое собрали мы для драки.
 
 
  Какую же страну в потерянных мы чтим?
  Она смогла из бывших, из расстрельных,-
  Поверь, других тогда и не было почти,-
  Набрать солдат для высей запредельных.
 
 
  Далось им выстоять, и выжить, и спастись,
  Презревшим плен и сладкие посулы,
  Домой вернуться. Отсидеть. И строить жизнь -
  И под святых 'ни в жись' не корчить скулы.
 
 
  А мы? Оттуда ли, оттуда ли, сыны?
  Не ведаем. Сегодня нам в засаду-
  Солдатам этой необъявленной войны,
  Простым ослам разведки неокладной.
 
 
  Заветно фото перед выходом. Так встарь
  Иконы рисовали с идиотов,-
  Под киноварь их кровью,- в окладе на алтарь
  Ведь все святые родом из пехоты.
 
 
  Молчи. Затри тот день, что зА три. Из мослов
  В котлах чертей не выдадим навара.
  Давай,- раз нет ни слова в гимне про ослов,-
  Споем негромко сами под гитару.
 
 
  ***
 
 
  Молчат и те, кто шел на тот рожон,
  Кто впитывал шрапнель от безоткаток,
  Кто снаряжал простреленный рожок,
  Кто мыл фильтра, чтоб был готов движок,
  Кто в пляске боя крыл отборным матом,
  Кто в горы больше нес для автомата,
  Чем для себя: патроны - не паек,
  Без них, случись чего, - и жизни 'ёк',
  В исходе боя - вся судьба солдата.
  Молчание - и вдоль, и поперек...
  Молчание - за доблесть ту расплата.
  И в трусости оно не виновато,
  И в трудностях оно почти что бог.
  Молчание не рушит потолок,
  Оно само - землянка в три наката,
  Которая спасала их когда-то...
  Оно и та записка, что в брелок.
  Оно - как эхо жизни. Так раскатно.
  Что памяти не тронет узелок.
 
 
  Кто кутал тело в саван плащпалатки,
  Кто вынести невыносимость смог,
  Я за того дам слово вам, ребятки...
  Когда к тому подыщется предлог.
 
 
  Молчание - последняя граната,
  Послеафганья жизненный пролог.
 
 
  * * *
 
 
  Выпускники.
 
 
  Там, куда не мечтают вернуться опять,
  Нам с тобой по два года пришлось воевать.
 
 
  Где тепло обжигает, и злобны ветра,
  Где в дорогу идут лишь с надеждой на трал.
 
 
  Там, где в средних веках задержались года,
  Прозябают в суглинистых снах города,
 
 
  А среди силуэтов сутулых дехкан -
  Желтый кузов "Тойоты" и хвост ишака.
 
 
  Где в холщовых дуканах найдется бакшиш,
  А дома не чураются плоскости крыш.
 
 
  Где в друзья набиваются с прозвищем "дуст",
  И хорош тот подсумок, который не пуст.
 
 
  Поспешаешь дополнить картинками ряд:
  Кровь, подрывы, обстрелы, коварство засад,
 
 
  Безрассудство порыва ответных "ковров",
  Уязвимость колонн, винтокрылых "коров",
 
 
  Неуклюжесть и цыпки солдат молодых,
  Воздух, полный до дна феромоном беды...
 
 
  Я как будто в отместку начну вспоминать:
  Письма с толикой слов о погоде и снах,
 
 
  Человечья тоска по далекой весне...
  Может, я говорю о другой стороне?
 
 
  Умирают сейчас ветераны от ран.
  Вспоминая как смерть. Школу жизни. Афган.
 
 
  * * *
 
 
  Те два года.
 
 
  Те два года пропахли афганским дымком,
  Расскажи мне о них ты своим языком,
  Не смолкая и не приплетая.
  Расскажи, как не смог рассказать об ином
  Ни бессонною ночью, ни праздничным днем.
  Я услышу. И правду узнаю.
 
 
  Те два года пропахли афганским стыдом,
  От него избавлялся ты долго с трудом,
  Забываясь и вновь вспоминая.
  Прогонял сквозняком, запивал коньяком,
  Вправо-влево пытаясь ползком и рывком.
  Не прощало и не отпускало.
 
 
  Те два года пропахли афганской бедой,
  Материнским распятьем над стылой плитой.
  Забирая и не возвращая.
  Страшной карой невинных. Бесславной войной.
  Среди тысяч смертей - нет причин ни одной.
  За такое вождей не прощают.
 
 
  Те два года пропахли солдатским трудом.
  Беспримерным геройством братвы молодой.
  И откуда берется всё? Тайна.
  Расскажи, как сложилось у них всё потом,
  Как воздала страна возвратившимся в дом...
 
 
  Голос канул твой в омут молчанья.
 
 
  Те два года пропахли. Не выветрить их.
  Ты прости, если что, этот каверзный стих.
  Я, Бача, тебя не упрекаю.
  Даже если ты мне не расскажешь о том,
  Я тебя так пойму, как не сможет никто,
  Если он не изведал Афгана...
 
 
  * * *
 
 
  Духу в альбом.
 
 
  Намедни в наряде по роте
  Дежурил всю ночь не спеша.
  И вот что во сне на излете
  Поведала парня душа
 
 
  (Он в сон провалился, как в омут,
  И спал по-младенчески - в хлам.
  Лицом - с них рисуют иконы,
  Умел бы, и я написал.
 
 
  В исподнем, укрыв одеялом
  Остатки худого тепла,
  Сынок - в материнской печали,
  Душок - в просторечии зла.
 
 
  Такими заполнили бреши:
  Убитых, ушедших домой
  Сменили душками поспешно,
  Чтоб мяса не рушился строй...
 
 
  Он спит, а война не дремлет,
  Он спит, а она идет.
  За них, я бы жрал и землю,
  Когда бы пошло в зачет.):
 
 
  *
 
 
  "Дух я, и моя душонка
  Ничего не стоит тут,
  Тут война, а не продленка,
  Не музей, не институт.
  Не поспишь, не похалявишь,
  Успевай, вертись, душа,
  Дембель слева, вспышка справа...
  Грифельком карандаша
  Пишешь истинную службу
  Сверх уставов прописных,
  Раз не в службу, значит, в дружбу,-
  Выживая до весны.
  Тащишь уголь на загривке,
  К калабахе шею мыль,
  Дух - и бурка, дух - и сивка,
  Дух - и швабра, и костыль..."-
 
 
  Я бы выписал награду
  Этой шарящей душе,
  Что в наряде без наряда,
  Словно бруствер у траншей -
  Бережет того солдата
  От стукачества и ран,
  Пусть живет и пусть когда-то
  Вспомнит старый ветеран,
  Как бывал он стойким духом,
  Но не падал никогда
  Он ни совестью, ни духом...
  Остальное - как вода,
  Пусть стечет с него, как с гуся,
  Что спасал не древний Рим,
  А спокойствие над Русью,
  И приятный отчий дым.
  Пусть до правнуков без фальши
  Та легенда как отчет,
  Что простые души наши
  Дедовщина не берет!
 
 
  Эх, как хочется, ребята,
  Повидаться нынче с ним...
 
 
  Были ведь у нас Солдаты,
  Трепетал пред ними мир...
 
 
  Может, старость с ветеранством
  Мне замылили глаза,
  Или в голове без царства
  Мироточат образа...
 
 
  Подниму бокал за духов,
  Пусть им в службе повезет,
  Если правда, а не слухи:
  Не чмыри мы, а народ...
 
 
 
 
  * * *
 
 
  Отражение: от кола до кайла.
 
 
  Мне еще суждено, прошагав по тропинкам заветов,
  Не найдя ничего, что сулили, и ждал я тайком,
  Отыскать в кучке тлена и праха ушедших столетий
  Позабытое зеркало русских с простым ободком.
 
 
  Посмотреться б в него, может станет немного понятней,
  Почему этот мир отчужден и не в силах принять
  Этих бортников леса, создавших дворцы и полати
  И на этих полатях родивших однажды меня..
  Перенявших у пчел беззаветную преданность улью,
  После стольких пожарищ любить научившихся дым,-
  Нараспашку душа - принимает обиды и пули,
  И не знает соседства со словом "чужой" у беды.
 
 
  Чужаков у них нет, из какого бы ни был он края,
  Лубяная изба - даже в сказках - найдет уголок.
  Все они - чужаки: их когда-то прогнали из рая,
  Чтоб обратно впустить только души - телам всем назло.
  Запотевшее зеркало в смраде -
 
 
  обиды и гнева,
 
 
  Безысходной тоски и неверия в правду и сны,
 
 
  Ощущения родины скотским понятием хлева,
 
 
  Беспощадной борьбы за объедки чужой колбасы,
 
 
  Неуемности жажды кого-то унизить хоть словом,
  Безымянности собственной памяти (доля жнивья),
  Обездушенных тел, приобретших характер половы,
  Безрассудности полымя в годы лихого огня,
 
 
  Непризнания собственных диких, уродских ошибок,
  Повторения их же, умноженных до степеней,-
 
 
  Исторический путь, состоящий из мора и сшибок.
  Разгляжу ли я Русь, что считаю пол века своей?
 
 
  А когда распознаю, не стану ли клясть амальгаму,
  Дескать всё исказила, кривым обратившись?...
 
 
  Кайлом!
 
 
  Разобью и втопчу эту родину в грязь сапогами,
  Да и сам упаду, ведь все силы угроблю на слом.
 
 
  * * *
 
 
  Пейзаж войны. Дувалы кишлака.
  Вершины гор, приметные, вдали.
  С их стороны - прицельно - ДШК;
  мы - по догадкам - в белый свет палим.
  Над головами гаркнуло... и - визг,
  комвзвода что-то крикнул про шрапнель.
  Мы наугад свою спасаем жизнь,
  укрывшись за безжизненность камней.
  Потом по крохам разум возвратив,
  по капле расточая сущий страх,
  в солдаты вырастаем, по пути
  забыв себя до мирного утра.
  И вот наш правый фланг уже кричит,
  что видел вспышку, и ориентир...
  И трассера как угли из пращи летят туда,
  где был недавно тир.
  Мы из мишеней вышли в снайпера,
  еще бы бог войны слегка помог,
  тогда бы можно даже "на ура!" подняться цепью...
  Боя эпилог:
  Базука... автоматы... дшк... -
  трофеи... трупы... наших нет - враги...
 
 
  Окраина. Война хранит пока.
  И скоро дембель. Что за ним? Ни зги...
 
 
  Я прилечу из давних тех боев,
  галактики времен прошив собой,
  себя настигну, и пойму без слов,
  что я не тот, что я уже другой.
  Не снайпер, не пехота, не солдат.
  Отход войны и мира - ветеран.
  Значков носитель, повод встреч и дат.
 
 
  Без боя.
  Мусор.
  Вынос по утрам.
 
 
  * * *
 
 
  Раненый БТР.
 
 
  Вариант 1.
 
 
  Когда моя броня была неуязвима,
  И краска не сошла до оспин рыжей ржи,
  Не бредил я судьбой скитальца-пилигрима,
  И призраком себя в то время я не жил.
  Мы были табуном. Таких, как я - пять дюжин.
  Мы рысью и в галоп носились тут и там -
  Где минимум дорог, и много троп верблюжьих -
  Топча земную твердь по прозвищу Афган.
  Где мало пастухов, где много мин и боли
  Упрятано в земле для ног и для колес,
  Монисто из причин для траурных застолий,
  И зло плодило зло, и злость рождала злость.
  В тот памятный мне день в Кабул вели колонну,
  А в ней обычный сброд: братва-наливники,
  Тентованная чернь несла кубы и тонны,
  Патроны и муку везли грузовики...
  Чихнув на этикет, дымили гарь Камазы,
  Мне так не довелось ни разу рвать нутро,
  Хотя я столько дыр по прихоти спецназа
  Изведал, подвозя их в пекло на "контрол".
  Случилось, как всегда, неистово и скоро:
  Фугаса пасть меня лишила колеса,
  И сразу с двух сторон на нас наслали горы
  Пираний из свинца, которым нет числа.
  Бойцам - не до меня: кто ранен, кто и хуже,
  Забрали всех - ушли, остался я один.
  С оторванной ступней, изранен и контужен,
  Катящийся в овраг по руслу талых глин.
  Вернулись ли за мной, мне это неизвестно,
  Тоску перестрадал и больше не грущу,
  Я выбрался тогда из той ложбины тесной,
  Тропинку разглядев сквозь триплексов прищур.
  Душманы, пастухи - никто меня не тронул,
  Боялись или так мне истово везло,
  Поныне колешу по призрачным законам -
  Стал призраком себя, имея в том резон.
  Сначала я искал свое родное стойло,
  Но в картах не силен, хоть их осталось две:
  Одна - СССР, теперь уже покойный,
  Вторая - целый Мир, что тоже не целей.
  Когда меня несло по топям Кандагара,
  Я встретил тени тех, кто без вести, парней,
  Они еще все там - их не тревожит старость -
  Красивы и чисты в той юности своей.
  А там, где врос Герат дувалами в суглинок,
  Кяризы роют в рай предатели-сыны.
  Позорная тропа судеб вильнула мимо -
  Теперь они до тла - без рода, без страны.
  Зеленый Чарикар. Здесь помнят о саперах.
  Я видел место их палаток и жилищ...
  Расспрашивал, и мне о них шептали горы,-
  О праведных кротах израненной земли.
  В Кабуле шурави в помине и в почете,
  Хотя минуло лет не мало с той поры,
  Но пальцы пастухов сильней сжимали четки,
  Когда о той войне просил их говорить.
  Я выстрадал Кундуз, там было ехать трудно,-
  От остовов машин меня бросало в дрожь.
  Сегодня в тех местах совсем не многолюдно,-
  Как видно, и у гор случается синдром.
  Ну, где же ты, Газни? Мечусь я непрестанно,
  Ищу...опять ищу... и вновь не нахожу.
  Подранок, призрак, быль и боль Афганистана.
  Бронею, нет,- душой...по кромке... по ножу.
  В знакомый поворот вхожу настороженно,
  А ну опять рванет, не вынесу, умру,
  Угробив экипаж. Убитых, обожженных
  Их вынесут к гробам пред строем поутру.
  И снова грянет гимн, хитом он стал посмертным,
  И снова строй сомкнут оставшиеся жить...
 
 
  Надсадно бью эфир: "Я на ходу...Не смейте
  Мой номер зачислять к разряду "Миражи"...
 
 
  * * *
 
 
  Ротному Валере Монахову (8мср)
 
 
  На Сурпуле, на Сурпуле мы крутили духам дули,
  Десантируясь с вертушек на хребты,
  Нам везло, и нас не брали ни осколки и ни пули,-
  На высоты мы спускались с высоты.
 
 
  Не подбили на подлете - это счастье для пехоты,
  Остальное мы осилим, не впервой,
  И восьмая чудо-рота занимала горки плотно,-
  Горло сектора сжимая под пятой.
 
 
  Ротный наш - старшой лейтеха - нам сказал, что всё неплохо,
  Поднимая нам уставший было дух,
  И мы с поднятым тем духом разгромили банду духов,
  Попытавшуюся высказаться вслух.
 
 
  Где ж теперь "старшой" Монахов, посылавший черта к Баху,
  Нам бы встретиться, ведь вспомнить есть о чем.
  А под вспомнить мы без страха опрокинули бы махом,
  Для порядку поплевав через плечо.
 
 
  Вот и фляжечка есть кстати, нам с тобой, надеюсь, хватит,
  А не хватит, так добавим "посошок",
  Запоем, и пусть подхватят боевые наши братья
  Из восьмой и из других газнийских рот.
 
 
  "Где ж ты, ротный? Эй, лейтеха! Отзовись... ведь "всё неплохо"...-
  Сколько лет я жду, надеясь на "прием",
  Вдруг доносится эфиром:"Нет его... Раздавлен миром...-
  Слишком легким оказался на подъем...
 
 
  * * *
 
 
  Он не ищет себя в кадрах хроник и не просит заслуженных льгот,
  Не маньяк он и не параноик, кровь младенцев он тоже не пьет.
  Не за ним снаряжают погони, не его превозносят на трон,
  Его лик не украсит икону, его жизнь не предскажет Таро.
  Ни планет и ни звезд его имя не коснется посмертно впотьмах,
  С него мерки и маску не снимут разбирающиеся в гробах.
  Не ищите его, не ищите, потому что он умер давно,
  И в небесном раю соцзащита за него попивает вино.
  Но вакантное место под солнцем он, похоже, прихватит с собой -
  Пока мир к нему вновь не вернется, чтоб душе обеспечить покой.
 
 
  * * *
 
 
  ...молились перед гибелью они
  в горящем, словно факел, БэТээРе.
  А может, не молились. Был ли прок
  в молитве той, когда на мушке люки?...
  И. Цырульников
 
 
  Мгновенье жизни - смерть. Поймешь её не сразу.
  Помянут и расскажут. Переврав,-
  Пусть не со зла. Но так устроен разум,
  Что просто отключается, устав
  Жить и присутствовать при зрелище подобном.
  Хотя потом не сможет позабыть,
  И будет помнить ясно и подробно,
  Как жизнь в тот миг желает дальше жить.
 
 
  Злорадно смерть живописует униженье
  Пред нею. Эта правда неспроста
  Живые души истязает жженьем,
  Намеренно живыми их застав.
 
 
  Тела спасаются. Без вкуса. Безобразно.
  Из глоток - вопли. Стоны. Плачи. Хрип.
  А души вечны. Но без прав на фразы.
  Как имена на лбах могильных плит.
 
 
  Но жизнь жива, покуда есть еще солдаты,
  Способные прикрыть и защитить.
  Они как души - вечностью распяты
  Для подвига у смерти на пути.
 
 
  * * *
 
 
  Я не спорю с виной, я и сам их виню,
  Этих мальчиков, в плен угодивших.
  Кто не верит в отаву, тот любит стерню,
  Свищут раки не по топорищу.
  Топорищем махнув, пуповину отсечь -
  В том ли суть избавленья от плена?
  Не почувствовав кожей, как свищет картечь,
  Глохнем к истине мы постепенно.
  Отчего-то за фетиш готовы платить
  Как за свежесть - не первую - жизни.
  Та - вторая несвежесть - зачем-то в чести,
  И зовется бессмертием присно.
  Если праведны мы, отчего не живем
  Соблюдением праведных истин?
  А ведь плен - испытанье живого жнивьем,
  Истязает, насилует, чистит...
  Не грешить бы, их плен осуждая, но сил
  Не хватает остаться безгрешным,
  Ведь былья во мне столько, что стон "гой еси!"-
  Представляется сказом потешным.
  Не привиты свободой. Левшами живем.
  Потакая забвенью прозренья.
  И не видим упорно свое естество,
  Закрепив слепоту в поколеньях.
  И тем самым опять себя в плен отдаю,
  И потомков на плен обрекаю.
  Несвободное семя - права гамаюн -
  Кара плена с мечтою о рае.
  Никогда не пойму, что я тоже в плену -
  Моя память не стала мне мамой.
  Я намеренно проклял родную страну,
  Набивая обманом карманы.
  Но зачем-то читаю чужбинный устав,
  Почитаю чужбинную церковь,
  Понимаю, что в каждом я шаге не прав,
  И пеняю за искренность мерки.
  Но тот самый, оставшийся чудом живым,
  Ничего не прощает. И знает
  Все о волосе, павшем с моей головы,
  И о каждом убитом душмане.
  И живу я в застенках страны и души,
  Осужденный пожизненной карой:
  Измечтаться о травах с пегасьих вершин
  И остаться бескрылым икаром.
  Я не спорю с виной. Но прощаю вину.
  Освящая их плен постулатом.
  Ведь рождаясь солдатом, я верю в войну,
  Где пленен был навечно когда-то...
 
 
  А солдатская честность - она не в чести,
  Пуще вящей охоты и плена.
  И однажды я понял, что надо простить.
  И прощаю. Не всё. Постепенно.
 
 
  * * *
 
 
  письмо.
 
 
  "Здравствуй, сын мой. Сегодня устала.
  Но пришла от тебя телеграмма
  (я шучу, просто пишешь ты мало),
  вот и радуемся - со слезой.
  Ночь у нас, я и ей зачитала,
  что ты пишешь: погода...дувалы...
  реки...горы...на них - перевалы...-
  тьма молчит...а я взглядом - в начало:
  "Здравствуй, мама, я жив и здоров..."-
  нет на свете желаннее слов...
  Их ждала. И о них я мечтала...
  Напиши мне о солнце Баграма...
  о проспектах других городов...
  мне намедни Наташка сказала,
  что букетик каких-то азалий обещал ты...
  не надо цветов...Возвращайся скорей, на вокзале
  фонари уже слепнут, так ждали
  сыновей из афганских полков..."-
 
 
  Мы тогда так и не поспевали
  ожиданий отдать долги...
  И успеть уже сможем едва ли...-
  ...Ночь. Окно. За которым ни зги...
 
 
  * * *
 
 
  палачу.
 
 
  Привет, привет, заждавшийся Палач,
  Опять я опоздал, прости, манеры
  Мои, их не изжить, хоть режь, хоть плач...
  Я все ж пришел...Улыбочку, химеры!
 
 
  Нальем сначала, выпьем, закусив.
  За встречу, первый тост, но не последний,
  Беседе нужен так аперитив,
  Как нужен светлый день святой обедне.
 
 
  Настойка удалась. Тут сборы трав...
  Начну рассказ с травинки самой первой.
  Добро пожаловать в мой жизненный анклав,
  Отчеркнутый начальной изотермой,
 
 
  Что отразила уровень тепла,
  С которого рожденье начиналось,-
  Мне мать себя частичку отдала -
  Я стал живым, какая это малость.
 
 
  Травинка ли. Егорушкой звала...
  Откроется попозже...Помянули...
  Гляжусь я в сны - как будто в зеркала-
  Которые назад меня вернули...
 
 
  Картинок - галерея. Сенокос.
  Валки травы на спинах у делянок,
  И воздух, взбитый крыльями стрекоз
  До сливок зноя, и боязнь медянок.
 
 
  Не больно, но кусаются, шипят.
  А ну их, есть дела сейчас важнее:
  Я травник, еле выросший из пят,
  Учу траварь от старой Пелагеи.
 
 
  Дивлюсь, она руками из земли,
  Как жилы, извлекает трав коренья,
  И кланяются бабке ковыли,
  Даря ее делам благословенье.
 
 
  'Захочешь жить, травинке поклонись,
  Жить впроголодь, но можно жить с травою,"-
  Та дратва слов пронизывает жизнь,
  Сшивая кожу бытности с душою.
 
 
  ...
 
 
  Держи, Палач, тут мой иконостас -
  Стихов полурожденных полулики -
  Есть в пойме лиц похожие на нас,
  Есть в луже жизни солнечные блики.
 
 
  По ним, и ослепляясь, и дразня
  Прозрением то власть, то прорву ночи,
  Иду со словом к тем, кто звал меня,
  И равно - к тем, кто знать меня не хочет.
 
 
  Весна не ждет раскрытия листков,
  Сама живит их рост , теплом лелея,
  Не просят пчелы мед у лепестков,
  Не ждут от тел тепла стихи и тени,
 
 
  Они не искажают силуэт,
  Подсказывая телу и виденью
  Места, которым заслонили свет
  По чуждому и злобному веленью,
 
 
  И солнца всем никак не достает,
  Хотя на всех тепла его хватало
  До той поры, где 'каждому - своё'
  Не стало значить: 'солнца стало мало...'
 
 
  Мирская тень расправила крыла,
  И я пришел к пустому эшафоту.
  Меч - шее, а орало - тем словам.
  Давай, Палач, верши свою работу...
 
 
  * * *
 
 
  кандагар
 
 
  Черные горы. Воздух-кумар.
  Движемся споро. На Кандагар.
  В белом белуджи. Серый песок.
  Выжить нам нужно. Под вечерок.
  Грудами в обжиг. Будет кирпич.
  Пулями в кожу. Жив ли, омич?
  Черная площадь. Пыльная быль.
  Выжить - не проще. И не забыть.
 
 
  Город на карте. Память густа.
  Стиснуты фартом смерти уста.
  Воспоминаний тени летят -
  Раны Афгана. Годы спустя.
  Там, где белуджи. Умер дружок.
  Тягота службы - на посошок.
  Над аналоем ладана гарь.
  Дьяволу доля. Мой Кандагар.
 
 
  Помню, увязли танки в грязи.
  Не было связи. Молча ползли
  Мы вдоль дувала, кровью следя.
  Мне себя мало, брат, без тебя.
  Помню - и только. Больше не смог.
  Глотку жжет водка. Жизни б глоток.
  Доза - два года. А до доски
  Хватит. Уходим. Небом. В пески.
 
 
  Жил бы ты долго. Вечен - не стар.
  Но на дороге встал Кандагар.
  Точку на карме не обойти.
  Белая карта. Глина в горсти.
  Слепок посмертный. Памяти в дар.
  Крест. Перекрестье. Твой Кандагар.
  Наша дорога. Наша верста.
  Миф интердолга. Церковь пуста.
 
 
  Горы как горы. Всем не дойти.
  Кто-то стал горем в этом пути.
  Время как время. Всем хватит войн.
  Павшие - в белом. Выжившим - боль.
  Люди как люди. Больно - кричи.
  Глины довольно на кирпичи.
  Обжиг покажет. В трещинах кар
  Лучшие даже - наш Кандагар.
 
 
  * * *
 
 
  Вредный сука - этот взводный.
  Он вчера при всем народе
  Три наряда мне без очереди дал.
  И добавил нечто - вроде,
  Во саду ли в огороде,
  Что могу и загреметь под трибунал.
 
 
  Как мне слышать это тяжко,
  Я зубами рву тельняшку,
  Мол, не прав он, сроком службы я старей,
  И могу хлебать я бражку,
  Ведь душой я нараспашку,
  Ну, а он... ведь он же даже не старлей.
 
 
  А под утро по тревоге
  Мы пылили по дороге -
  Кто-то помощи просил у кишлака.
  Тут возьми земля да дрогни,
  Мне в плечо, лейтехе в ногу -
  Два привета от простого дшк.
 
 
  Расходилась заваруха,
  Но меня хранила пруха -
  Много пуль, но все попали не в меня.
  Взводный завалил двух духов,
  А потом поймал за ухо
  Пулю-дуру. Увезла его броня.
 
 
  Я наряды отработал,
  Но не весело мне что-то.
  Взводный что ли б выздоравливал скорей.
  С ним мне встретиться охота,
  Уважаю идиота,
  Ну, и что, что он пока что не старлей.
 
 
  Раненый БТР.
 
 
  Когда моя броня была неуязвима,
  И краска не сошла до оспин рыжей ржи,
  Не бредил я судьбой скитальца-пилигрима,
  И призраком себя в то время я не жил.
  Мы были табуном. Таких, как я - пять дюжин.
  Мы рысью и в галоп носились тут и там -
  Где минимум дорог, и много троп верблюжьих -
  Топча Маликов край по прозвищу Афган.
  Где мало пастухов, где много мин и боли
  Упрятано в земле для ног и для колес,
  Монисто из причин для траурных застолий,
  И зло плодило зло, и злость рождала злость.
 
 
  В тот памятный мне день в Кабул вели колонну,
  А в ней обычный сброд: братва-наливники,
  Тентованная чернь несла кубы и тонны,
  Патроны и муку везли грузовики...
  Чихнув на этикет, дымили гарь Камазы,
  Мне так не довелось ни разу рвать нутро,
  Хотя я столько дыр по прихоти спецназа
  Изведал, подвозя их в пекло на "контрол".
 
 
  Случилось, как всегда, неистово и скоро:
  Фугаса пасть меня лишила колеса,
  И сразу с двух сторон с лихвой наслали горы
  Пираний из свинца по наши телеса .
 
 
  Бойцам - не до меня: кто ранен, кто и хуже,
  Забрали всех - ушли, остался я один.
  С оторванной ступней, изранен и контужен,
  Катящийся в овраг по руслу талых глин.
 
 
  Вернулись ли за мной, мне это неизвестно,
  Тоску перестрадал и больше не грущу,
  Я выбрался тогда из той ложбины тесной,
  Тропинку разглядев сквозь триплексов прищур.
  Душманы, пастухи - никто меня не тронул,-
  Боялись, или так мне истово везло,
  Поныне колешу по призрачным законам -
  Стал призраком себя, верша судьбы излом.
  Сначала я искал свое родное стойло,
  Но в картах не силен, хоть их осталось две:
  Одна - СССР, теперь уже покойный,
  Вторая - целый Мир, что тоже не целей.
 
 
  Когда меня несло по топям Кандагара,
  Я встретил тени тех,- что без вести,- парней,
  Они еще все там - их не тревожит старость -
  Красивы и чисты в той юности своей.
  Наверное, по ним грустит весной шиповник,
  Наверное, в их честь он праведно цветет,
  Я верю, их простил и самый ярый кровник,-
  Расплатой стала жизнь. Без сдачи. Под расчет.
 
 
  А там, где врос Герат дувалами в суглинок,
  Кяризы роют в рай предатели-сыны.
  Позорная тропа их карм вильнула мимо -
  Теперь они до тла - без рода, без страны.
  Я их не осуждал, в плену пока я не был,
  Храни от сей беды меня, мой вящий путь,
  Я знаю, что жена, и дочь, и сын-наследник
  Их - каждого - простят...И в этом жизни суть.
 
 
  Зеленый Чарикар. Здесь помнят о саперах.
  Я видел место их палаток и жилищ...
  Расспрашивал, и мне о них шептали горы,-
  О праведных кротах израненной земли.
  В Кабуле шурави в помине и в почете,
  Хотя минуло лет не мало с той поры,
  Но пальцы пастухов сильней сжимали четки,
  Когда о той войне просил их говорить.
  Я выстрадал Кундуз, там было ехать трудно,-
  От остовов машин меня бросало в дрожь.
  Сегодня в тех местах совсем не многолюдно,-
  Как видно, и у гор случается синдром.
  Ну, где же ты, Газни? Мечусь я непрестанно,
  Ищу...опять ищу... и вновь не нахожу.
  Подранок, призрак-быль... и боль Афганистана.
  Бронею, нет,- душой...по кромке... по ножу.
 
 
  Сегодня мне свезет, найду то место, остов,
  С которых начался души моей полет...
  Вдруг обрету покой, сгорю, ведь это просто,
  Но как же с теми быть, кто просто не умрет.
  Солдаты, пацаны - на панцире, в десантах,-
  Водила мой родной, стрелок КПВТ...
  Как рано им еще - сержантам... лейтенанту...
  Эх, лучше б я сгорел в том доменном котле.
 
 
  В знакомый поворот вхожу настороженно,
  А ну опять рванет, не вынесу, умру,
  Угробив экипаж. Убитых, обожженных
  Их вынесут к гробам пред строем поутру.
  И снова грянет гимн, хитом он стал посмертным...
 
 
  Опять фугас, и боль до судорог пружин...
 
 
  Надсадно бью эфир: "Я на ходу...Не смейте!..."-
  Держу колонны строй...Движки мне вторят:"ЖЖЖиив..."
 
 
  Давно спустилась ночь. На ощупь, без дороги...
  Потом дивились тем - и врач, и зампотех,
  Что я такой-сякой, в пробоинах, безногий,
  А всё-таки дошел. Довез. Себя. И всех.