Юношеский Максимализм

Бом.
Бом!
Бом!

Покорение лестницы, ведущей на третий этаж этого старого кампуса, давалось ей с преогромным трудом, и каждый шаг отдавался в голове звоном молотка по наковальне. Мокрой ладонью она с опаской схватилась за перила, чтобы перевести дух. Следующий привал будет через 10 шагов, у окна – хоть можно успокоить расшалившиеся нервы. Подобная картина может навести на мысль, что какая-то пенсионерка, преодолевая одышку, взбирается по больничным коридорам, однако в тот момент по лестнице поднималась девушка 17-ти лет, не особо спортивная на вид, но и не заплывшая явными проявлениями сидячего образа жизни.

Каждое воскресенье Карине приходилось переживать сильнейший нервный стресс, и каждый раз она с ужасом ожидала, когда стрелки часов укажут на зловещее время 13:00 и ей снова придется видеть эту лестницу, этот коридор и эту железную дверь. На девушку нападал острый приступ страха. Она вообще не была особо бойкой натурой, без оглядки штурмующей новые горизонты, но в такие моменты её страх всё время выдавали трясущиеся губы и скомканный от растерянности платок в руках. Её страх был и её погибелью. Воскресный день на историческом факультете был для неё счастьем, но то мучительное ожидание счастья убивало её. «Почему, черт, почему Его кабинет так далеко, почему в коридоре мертвецкая тишина и почему у Его кабинета такая массивная дверь???», - все эти детали будто еще больше возвеличивали Его фигуру в глазах скромной и застенчивой абитуриентки.

Ей всегда нравились мужчины старше её, гораздо старше, а самым сексуальным, что можно найти на карте мужского организма, она считала ум, коего у окружающих пацанят не наблюдалось. Он был самым лучшим преподавателем, которого она знала - он не был брюзгой в обвисшем костюме и в очках на весь лоб, на его лекциях не было спящих студентов, и он всегда мог разрядить обстановку, блеснув своим особенным и по-детски искренним юмором..

Бывало, что он задерживался в аудитории на первом этаже, а она уже ждала его у запертой двери из коричневого и шершавого железа на третьем. А он всегда появлялся внезапно, легким движением шагнув через порог в коридор; хмурясь, он оценивал обстановку, потом делал серьезный и надменный вид, будто к нему явилась делегация из Японии, и уже в кабинете, наедине с ней он радушно улыбался и начинал расспрашивать её обо всем на свете.

Карине всегда было трудно смотреть ему в глаза, а в его привычки, как назло, входил пристальный взгляд на собеседника, дабы установить доверительные отношения. В такие моменты её будто из зенитки простреливало; как кролик на удава смотрела она на него, не шелохнувшись, и просыпалась от резкого стука его ручки о длинный стол. Даже зная своего преподавателя больше трех месяцев, она не могла понять, какого же цвета его глаза. Ей всегда казалось, что они ярко-голубые, блестящие, чистые как море и глубокие как омут. Влюбленным глазам свойственно всё идеализировать, ведь другие видели у него только серый и уставший взгляд. Когда он поворачивался к ней спиной, ей хотелось прикоснуться к его волосам; казалось, будто их пшеничный цвет таил в себе все солнечные лучи и золото неизвестных миров. Его спокойный, но быстрый шаг, выдавал в нем такое умиротворение, которое вымаливают себе десятилетиями монахи в кельях.

Но больше всего она обожала в нём запах его сигарет. Так сложилось, что сигареты придавали ему сил для неустанной работы, и именно поэтому его кабинет, его тетради, и каждое его движение были пропитаны запахом самых сильных никотиновых убийц по имени Мальборо Красного цвета. Этот запах успокаивал её, давал ощущение чего-то родного и единственно-доброго в её жизни.
Замечая в толпе кого-то хоть отдаленно похожего на него, она теряла голову и отпускала себя в поток воспоминаний…Теперь больше пирожных и молока она любила запах сигарет.
Мальборо Красные.