Зоологический парк

                I


Я слышал, что нельзя горилле
в глаза глядеть: зверь и напасть
способен!.. Страшен он, а пасть
(хотя не раз мне говорили,
что, мол, не пасть у обезьян,
а рот, но этому нельзя
поверить!), пасть его клыкаста,
а взгляд из-под бровей гораздо
ужасней пасти да и всей
его фигуры мускулистой…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Я помню, в зоопарк мы всей
семьёй ходили…
                «Не скули! стой…
спокойно, – говорил отец,
смеясь, – и будешь молодец!» –
когда я, стоя возле клетки
со зверем этим, как щенок,
скулил; хотя мои коленки
дрожали, я б, не чуя ног,
помчался прочь, да стыдно стало;
а зверь, разинув пасть, устало
зевал, и где-то лев ревел…
А возле ног моих, в траве,
возились воробьи; трещали
сороки, а из-под дерьма
жук синий выползал: тюрьма
железная им не грозила…
Томились там и птицы, что
туда попали ни за что!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Хоть эта клетка возносила
свою верхушку выше, чем
иное зданье крышу, всё же
я с толку сбит был и встревожен;
я размышлял: «Сидят!.. Зачем?
Свобода-то всего дороже
живому существу; для них
(пусть кто-то стал уже ленив,
будь это даже гриф, что падал
на труп животного, на падаль,
когда-то сверху и с костей
кривым и острым клювом мясо
срывал, сорвать скорей старался,
боясь непрошеных гостей,
своих сородичей!) небесный
простор – свобода! Воздух им,
как и простор, необходим;
в железной клетке птицам тесно;
хоть широка и высока
она, да купол неба синий
гораздо выше…
                Кто ж – тот, сильный,
который на сухих суках
и мёртвых, голых ветках дуба
принудил и орлов сидеть
и грифов?.. Жив ли или дуба
дал?.. Грифы начали седеть
в неволе?.. Будто из inferno
все вышли: голый череп… клюв!..
Их вид Природу-Мать, наверно,
смущает!.. Грифов не терплю!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
А лучше ль я (хоть и не гордый
тем, что – как человек – и сам
царь иль, верней, царёк природы),
чем волк, что рыщет по лесам,
ёж или рыжая лиса?!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Не пьют вина ни павианы,
ни шимпанзе; я – вечно пьяный!..
Хмур царь пернатых, хмур и гриф-
стервятник, но зато игрив
мартышек сонм!..»
                Мой зверь сквозь прутья,
смотря с тоскою, головой
кивнул мне: мол, он тоже свой!
Затем, вздохнувши всею грудью,
он улыбнулся (или я,
улыбку увидать желая,
её представил?).
                Пёс, плюя
слюною и натужно лая,
вдруг к клетке подскочил. С трудом
пса оттащил какой-то парень.
Толпа зашевелилась (сваре
она не рада ли?!).
                «Дурдом!» –
подумал я (хоть лет двенадцать
мне было, был я рад стараться
себе вопросы задавать
и, их обдумав, отвечать
на них себе!).
                Меж тем горилла
мне протянула руку, да!
она как будто говорила:
«Я никого и никогда
ещё не обижала!.. Руку
тебе хочу пожать как другу!..»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И я ей головой кивнул
и молча руку протянул…



              II



Мне думается, что  родился
уже больным я: боль в груди вся
сосредоточилась; а тут –
в моей головке – будто пуд
свинца!.. в головке птичьей; хоть и
не птица (птицу ж по перу
узнать не трудно!), но берут
те, что имеют страсть к охоте,
меня нередко на прицел…
Быть может, на моем лице
они находят нечто птичье?!..
Но… путать человека с дичью?!!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Глаза стреляющих порой
страшней стальных стволов двустволки:
от них бегу я, а не волки!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Гусь бабкой был ощипан; рой
мух вился над беспёрым гусем,
а эта бабка, отрыгнув всем,
что накопилось в горле у
неё, мне ласково сказала:
«Корова дойная – в хлеву!
Есть – мясо, молоко и сало!
Всё есть у нас!..»
                В деревне я
гостил; там пострашней картину
увидеть довелось: скотину
закалывали!.. Как свинья
визжала!..
               Как-то я, спросонок,
услышал (кто-то говорил
кому-то под окном): «Не ври!
Не знать не может поросёнок,
что человек его убить
собрался!.. Как тебе вдолбит
такую истину простую
в башку?.. Сейчас огонь раздую,
и мы щетинку опалим
да и ножами соскоблим
труху, что у свиньи на коже
появится; и ты мне должен
помочь!.. Вся чернота сойдёт!..
Свининки поеди-и-и-им!»  –  «Сойдёт!» –
сказал другой; а я подумал:
«Бежим по жизни мы – в поту мал
и стар! – к той роковой черте;
и мнится мне, что вой чертей
за нею слышу…»
                Мы под Богом
все ходим! каждый хочет жить!
причём считаю, что ни волка,
ни курицы никто лишить
не вправе жизни!..
                «Как?!.. Волк – хищник! –
как будто слышу. – Зверь! Вреда
от волка всякий ждёт!.. А та –
идёт на стол!»  –  «Нет в мире лишних! –
 я мысленно в ответ кричу. –
Жить хочется слону, грачу,
собаке, крабу!.. Разве лошадь
не хочет жить… или гепард?..»
Да, эта мысль меня  и гложет,
мысль, что в беде наш меньший брат!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Казалось бы, что до лесного
зверья мне, что им  до меня:
брожу вдоль стен, а на камнях
живу!.. Пожалуй, я – маньяк!
Навязчивые мысли снова
терзают; но, хотя и глуп
я с детских лет (стоял в углу
за глупость), сердцем чист…
                Приехав
домой, я запер дверь на ключ
и глянул в зеркало. «Колюч
взгляд! ой, колюч!.. тут не до смеха», –
сказал я и затосковал,
пал духом: все души движенья
живые, мыслей, чувств броженье –
какой-то тайный страх сковал!
Я начал ближних сторониться…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Та перевёрнута страница…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Я с детства взрослыми людьми
напуган  (не иду ль к истокам
испуга давнего?); отстёган
я был так сильно глаз плетьми,
что до сих пор в глаза глядеть им
я не могу, но смело детям,
безумцам и бездомным псам
в глаза гляжу я, ибо сам
безумец!..
                Жить и нарываться
на окрик или на кулак;
ни денег не ценить, ни благ
материальных; накрываться
плащом, набросив капюшон
на голову; мешать крюшон
с одеколоном; напиваться,
шататься, драться и вопить;
с похмелья водку с пивом пить;
душой в даль голубую рваться;
глядеть на звёзды по ночам
и первым солнечным лучам
всем сердцем радоваться; браться
за повесть (свежих сил прилив
в себе внезапно ощутив);
читать Вергилия, Горация,
Шекспира, Пушкина; стараться
понять великих мастеров;
а бабьим летом средь костров
рябиновых гулять – вот, вкратце,
удел мой!..
                Вегетарианцем
так и не стал, увы и ах!..
Люблю бифштекс, гуляш, котлеты.
Бараний бок и ляжку летом
я засолил…
                Сейчас (пропах
весь рот мой жиром!) на губах
кусочки мяса прямо тают…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Уже дышу с трудом, бока
почёсывая; пуст бокал,
и в пот меня уже кидает!
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Уф! перепил и переел,
и с головы до ног взопрел!..

7 – 11 марта 2010