Анна Конюкова - моя жена, друг, соратник, любимая

Анне, моей Анне.

Год за годом - маленькие дни...
Хорошо, что мы с тобой одни.
Хорошо, что времени осталость          
Нам с тобой, друг друга не виня, 
Хлебом закусить стакан вина,
Что на сердце - тихая усталость.

Хорошо, что выпал нам часок
На двоих. Что страх не бьёт в висок
(Только сердце от тревоги сжалось.)
Что - тепло. Что жар сошёл со щёк,
Что надежда теплится ещё...       
(Бог, оставь при нас хоть эту малость!)

Хорошо, что дождь идёт — зимой!
Что конец придёт... Что мы с тобой   
Этих тем печальных не касались.
Но пока не прерван сон земной,   
Хорошо, что ты ещё со мной.
Хорошо, что рядом оказалась.

* * *

Пойдём, я проведу тебя к дождю.
Тропой, покрытой жемчугом тумана.   
Прислушайся, он окликает: Анна...
Пойдём, я отведу тебя к дождю.

Пойдём, я покажу тебе родник 
Прозрачной тишины, упавшей рядом      
В артезианский холод водопада,
Лишь затаи дыхание на миг...

Лишь затаи дыхание, замри
И отразятся в капельках тумана,
Июньским утром, звонким эхом – Анна... 
Все родники – все родинки Земли.

* * *

Анне.

Пойдём со мной под дождь! С растерянной улыбкой
пройдёмся, налегке, по лужам босиком.
Посмотрим свысока, как капли ловят рыбки,
пуская пузыри, в пруду, открытым ртом.

Пойдём со мной под дождь – уставшие, с дороги,
увидишь: возвратясь, уснём блаженным сном!
...Парного молока вода омоет ноги
и исцелит трава – прохладным серебром.

Пусть длится летний дождь, словно года-тропинки,
что мы с тобой прошли – во сне и наяву.
Весь аромат дождя – дождинки, как слезинки,
я на губах твоих губами соберу.

...Парного молока вода нам пятки лижет...
О знал бы я, смеясь, дождинкам в унисон,
что этот летний дождь – последний в нашей жизни.
Последний летний дождь. Последний летний сон.

* * *

Рябь на воде, как дробь,
гроздья мальков.
Коров левиафановы копыта
гречиху мнут;
меж ив из трав альков
готов для нас,
ветвями ив укрытый,
от глаз
нелюбопытных рыбаков,
плюющих на наживку
и приманку, -
кузнемчиков, стрекоз
и червяков,
замученных
на дне консервной банки.
И нам плевать на них
(на рыбаков).
Мне и моей подруге
кареглазой!
Над головой –
сезам небес в алмазах!
Под головой –
врата из лопухов
алтарные...
И мир звенит вокруг
иной и юный –
царствие земное:
хор знойных ос,
стрекоз и певчих мух! -
Любовный лепет,
лето наливное...

* * *

Ореол облаков, ожерелие скал родниковых –
в апреле,
здесь, над морем, - ты помнишь? –
рассвет мы с тобою встречали;
здесь покрыты прозрачною тканью долины –
в апреле,
перламутровым, утренним снегом вершины –
в апреле,
ослепительный снег в дымке горной печали! –
в апреле...
Здесь, над морем, -ты помнишь? –
нас солнце венчало – в апреле...

* * *

Опять всю ночь – как на часах – без сна.
Чего я жду, стеклом мозоля лоб?
Бессонница. Бессмыслица. Одна
пустая трата сил да нервотрёп.

Бессонница, какой по счёту год –
вне времени - стою я у окна?
Безмолвно ждёт дорога у ворот,
привычно одинока и темна.

Прислушиваясь к дальним поездам,
дорога – старый пёс! – ревниво ждёт
и верит, что опять к твоим ногам,
ликуя и тревожась, припадёт.

...А город спит и дышит тяжело,
по-детски руки улиц разбросав.
Ночь бьётся чёрной птицей о стекло
и грудь уже кровавит полоса.

А город – спит. Все звуки унесло.
Лишь гул, в столбах оставленный вчера.
Разбилась ночь об утро – как стекло.
Об этот час – четвёртый час утра.

* * *

Травы не верят лучам уходящего солнца.
Листья не верят последним сентябрьским денькам.
Верит ли осень, застывшая в синем оконце,
в горьком своём одиночестве, бабьим слезам?

Верит ли в то, что когда отбушуют метели,
И отболят ледяные, как вьюга, слова,
Снова вернутся апрели и в их акварели
веры, любови, надежды забрезжит листва?
      
* * *

Жизнь желанна, как женщина, та, что однажды убьёт.
Если медленный яд одиночества - суть исцелений –
смерти нет. Есть отсутствие жизни.Удушье пустот.
Ожерелье утрат. Гроздь любви. Пустоцветы прозрений.
       ...Гроздь утрат – ожерелье любви – твою лунную грудь,
       виноградной прохлады – под солнцем горячих ладоней,
       осторожно касаюсь губами, шепча: «Не забудь!
       Этот сон, эту явь неземную над дельтою Дона.»
       «Не забудь…» - улыбнулась сквозь сон, потянулась ко мне…
       «Твои голени – стройные серны полынных кочевий…
       Не пристало рабу – бормочу я и сам как во сне –
       Совлекать с госпожи покрывало её сновидений…
       Тонкий запах ключиц благолепнее трав-медуниц:
       и шалфей, и лаванда, и все ароматы веками –
       фимиам твоей коже – затмение солнц и зарниц –
       золотыми созвездьями родинок, губ родниками…»
       Вскрикнет птица – чуть дрогнут ресницы и сон затаится.
       Спи, царевна моя, день ещё не готовит нам тени.
       Тих и светел наш купол над ложем из трав танаисских,
       Мне ещё не знаком ртутный привкус смертельной измены.
Смерти нет, есть отсутствие жизни – удушье пустот.
Гроздь любви, ожерелье утрат, пустоцветы сомнений.
Жизнь желанна, как женщина. Та, что однажды спасёт.
Голубыми прожилками рук, родниками прозрений…
       Танаис - Лосиный Остров.
      

* * *

Седые туманы. Слепые дожди...
Всё будет - и слёзы, и радость - сквозь слёзы...
Вот только затянется (ты - пережди!)      
Всё пепельно-сизое - с первым морозом.

Слепые туманы, сплошные дожди,
Вчерашние сумерки - грязь на перроне...
Вот только затеплится... (Не уходи!)
Вот только заплещется смех на ладони.

* * *

       Дымок над домиком

1

Дымок над домиком (скандал затих).
Улыбка зыбкая в глазах твоих.

Улыбка зябкая вязальных спиц,
слезами зимними из-под ресниц.

Глазами зимними из темноты.
Ком в горле комнаты -
в углу, где ты.

2

Бог с тобой, оставим этот тон! –
Жизнь прекрасна, я стою на том.

Фарисей, толкующий Христа,
не споёт нам эту ночь с листа!

Жизнь – желанна, я на том стою.
Ляг удобней – я тебе спою.

Не печалься, ночь сойдёт на нет.
Будет утро – золотой рассвет.

3

Камин сердито доедал поленья
и угасал. И разгорался снова.
От промедлений розового тленья,
до восклицаний огненного слова.

И возносили каменные трубы
гимн бОмжеству, единому в двух лицах…
И раскрывались медленные губы,
и таяли снежинки на ресницах.

* * *

Анне, любимой.

Холодно, любимая, холодно
мне без тебя на земле.
Иней - оградкой кованной
с листьями - на стекле.

Холодно, любимая, холодно
мне без тебя. Должен быть,
где-то, у доброго Воланда 
домик, где нам с тобой жить.

* * *

Анне, Анне...

Мы не творцы своей судьбы. Судьбой
играет нашей кто-то, развлекаясь.
Вот ключик повернулся золотой...

И ты вошла – с мороза, улыбаясь.

Румянец лёгкий не сошёл со щёк.
Сияет счастье – Золотая Рыбка!
(Что хвостиком вильнёт – когда ещё!)

И снег искрится, как твоя улыбка...

И далеко ещё тебе и мне –
нам – до конца. Всей вечности мгновенье!
И жизнь нам улыбается... Во сне.

Любимая, как страшно пробужденье.

* * *

В никуда, не дождавшись ответа,
Мы уходим. Поклажа легка:
Ожидают попутного ветра
Вдаль готовые плыть облака.

Ожидают в надежде тревожной,
Что устала держать кулаки...
Неужели на всё Воля Божья?
Вплоть до этой смертельной тоски?
 
* * *   

      "И тихо, как вода в сосуде,
       стояла жизнь её во сне."
       И.Бунин.

Мы были счастливы с тобою.
И верил я: пройдут года,
пусть седина виски покроет,
мы будем вместе. Навсегда.

Теперь я ни во что не верю.
А счастлив только лишь во сне.
Где тихо, как звезда в апреле,
мерцает жизнь твоя во мне.

* * *

Если смерть - переход, означающий встречу,
Если радость даётся такою ценой,
Если рану мою только это излечит,
Ты прости, что я медлю пойти за тобой.

Что прервать путь земной я не в силах, не смею.
Ведь какой бы там рай нас ни ждал впереди,
Всё равно я принять и простить не сумею
Всё, что с нами случилось на этом пути.

Я не в силах постичь, кем оборваны нити.
Кто обрёк нас на жизнь со смертельным концом.
Знаю только, что умер наш Ангел-Хранитель,
Укрывавший нас ломким крылом.

* * *

Проси о былом, не проси...
О милом былом, об утраченной
надежде - холодную синь,
сияньем слегка обозначенной.

Проси, не проси о былом,
надеясь на ложь во спасение...
Любовь - это смерть: два в одном
уходят, застыв на мгновение.

* * *

Зачем во Вселенной, по слухам, бескрайней,
по сути, бесцельной, ничтожные - мы
способны почувствовать (как ни печально)
её обречённость - и света, и тьмы?..

Весь мир этот, отданный на поруганье,
где сделаны ставки богами войны...
И лишь человеку дано состраданье.
И чувство утраты. И чувство вины.

* * *

Мы были счастливы с тобою...
И верил я - пройдут года,
пусть седина виски покроет -
мы будем вместе. Навсегда.

Больше не радует это простое:
листьями дней золотых
Осень опять устилает покои
комнат янтарных своих...

      ...я дома там, где дома нет -
      где нет тебя, там нет и дома:
      чужой - в окошке нашем - свет.
      Чужое всё... Теперь - чужое.
      Я дома там, где дома нет.
      Чужая улица. И свет
      в чужом окне, чужого дома.
      Чужой церквушки силуэт -
      той, на которую с балкона
      смотрели мы - так много лет -
      на купола... На куполах...
      чужой господь, теперь я знаю -
      по ком звонят колокола.
      По нам звонят они, родная...
      По нам звонят колокола...

Холодно, любимая, холодно
мне без тебя на Земле...
Иней - огрдакой кованной,
с листьями на стекле...
Холодно, любимая, холодно
мне без тебя... Должен быть,
где-то - у доброго Воланда -
домик, где нам с тобой жить...

Больше не радует это простое:
листьями дней золотых
осень опять устилает покои
комнат янтарных своих.
Только и снится: стоишь у могилы,
смерть отвергая, - живой:
"Я твоя Аня. Меня отпустили,
чтобы проститься с тобой."

      Боль моя, жизнь моя, ангел мой, прости...

* * *

То ли в скверне погряз я, что тянет на дно,
то ли не интересен я миру иному...
Разговаривать с богом? Увы, не дано
разговаривать — с богом — мне, глухонемому.

Бог не слышит меня. Я не слышу его.
Лишь, по-прежнему, хмурясь на хмурое небо —      
недоступное — веры слепой торжество —
беспокойный мой разум мне шепчет: "плацебо..."

Об одном попрошу (за гордыню мою
не надеясь на милость и радость господнюю):
"Покажи мне, о боже, мою Аню в раю...
А потом уж низвергни меня в преисподнюю."