СПб-заметки раз, два, три...

Первая поездка в Питер
/В. Концовой/

Не взорванный мой поезд
вдруг в Питер дошёл — уж то.
ОБПиХ — пятый съезд. После
бухалово в ночь. Утро.

Потом вдруг пришла просто
дождливо зима в Питер.
Любой местный дом впрофиль
себя в душу мне впишет.

Но некуда мне деться.
Закрыты в домах дверки.
Чего ж бомжевать — действуй!
Я быстро звоню Верке...

Спасибо тебе, Верка!
И два пузыря сверху...
Воронеж — моя мерка,
а Питер меня сверлит.

Чтоб выступить в Форпосте —
дожить до среды надо.
Ведь Питер любить просто —
когда тебе там рады.


 
Марсово поле
/воробушкам/

На Марсовом поле сирень зацветает.
Начало июня — сирень?! Под кустом —
воронежский я. Глупый смех в птичью стаю.
Весь город — забавных чудес гастроном.

И нечего делать мне здесь, как поэту.
Я здесь не поэт, а приезжий балда.
Но выкурю Питер, как бомж — сигарету.
И стану по жизни курить города.





На Фонтанке
/понимающей работнице Сбербанка России Свете/

Попасть монеткой в Чижика-пыжика
пыталась иностранка рыжая.

Ни разу за час не попала.
меня это заколебало.

В чижа с воплем: "Я — меткий фей!" —
рублями швырнул сто рублей

И попал.


 

Аничков мост
/В. Концовой и И. Мальцеву/

Здесь ветер юбки погоняет,
здесь мужики стоят с конями,
и я здесь, как мемориал,
с моста в фонтанку отливал...

Но это было всё зимою.
Уж летний Питер. Всё — живое.

"Привет, Илья!" — как на посту,
во всём армейском, на мосту
стоит — подмышкой барахлишко.
"Щас Верка подойдёт, братишка...
Пойдём — гульнём!" А вот — она.
Идёт — прям девушка-весна.

В порядке солнечного бреда
три земляка с филфака педа
покинули сей славный мост,
чтобы за встречу двинуть тост.

"Эй! В коньяке, смотри, потонешь!"
И кажется, что весь Воронеж
сегодня в Питере моём...
За это, собственно, и пьём.


 

В арт-клубе Малевич
/Саше Бес/

Полз муха по штативу микрафона.
На стуле сцены девушка сидел
и, будто говорящая икона,
стихи мурлыкал волею судеб.

Вникаючи в сценические муки,
харизматично плещущие в зал,
за красотой полёта-танца мухи
я наблюдал во все свои глаза.

Как будто кожу с ушек нежно, ловко
снимал поэт эстетикою строк.
А муха был шикарной подтанцовкой!
Он резал дым, как дерзкий ветерок!

Поэт закончил непоколебимо.
И утомлённый маленький мотор
позволил зарасти порезам дыма,
ласкающего радугу из штор.

...Обратно нарастили кожу ухи,
но в книжке память питерского дня.
Автограф Саши. И гербарий мухи.
Влетел бедняга в книгу для меня.


 

На Невском
/прекрасной Леночке (эх, телефончик где-то посеял)/

Реальность Питера сурова
для слов заезжего бомбилы.
Где Пушкин встретил Гончарову —
меня лишь кепочка прельстила.

И в этой фраерской кепчонке
иду по Невскому проспекту.
Мне улыбаются девчонки.
Но что-то мне не до респектов.

На Пушкинской читать мне скоро,
И в голове стихи тусую...
А впрочем, что же я! "Сеньора,
Позвольте ручку поцелую..."


 

Моя днюха в Этажах
/поэтам В. Антипенко, О. Плотниковой, М. Салонникову/

Давай, Михан, бухнём — кто чем богатый.
Ты — пива, я — Дубравной Шипоты.
Мне Этажи, как царские полаты:
поэты здесь — поэты, не кроты.

Поэты — мы. Поэзией бухаем.
Сфотографируй с Михой нас, Натусь!
Смотри, он — лысый — вышел со стихами.
Знать в армию отвалит скоро — гусь.

В Воронеж его кинут. Ранен в пятку —
две сотни у меня займёт Михан...
Антипенко уж занял пятихатку.
Пусть — не отдаст! Он ж божий одуван.

Ему — мои респект и уважуха!
Медок он — для поэтьей мошкары.
Как отчитаю — Плотникова, слухай! —
пойдём бухать со мною во дворы?!


 
В арт-клубе Манхэттен
/Н. Гусевой/

По набережной низко-ли, высоко-ль
бег мыльных пузырей. И мы с тобой
заходим в арку, в клуб, где окна в цоколь
и тёплый свет пронзительно-живой.

И сидя за столом для сильно пьющих,
макаем губы в дорогущий чай.
Со сцены то смешнее, а то гуще,
а то — бездарные — стихи звучат.

Я тоже выхожу в сей свет могильный
и начинаю что-то там нести.
Наверно, краснокудрая богиня,
меня просверлишь через объектив.

Читаю без души и с неохотой,
через желанье сбегать в туалет,
но кто потом твои увидит фото —
бесспорно скажет: "Это вот — поэт!"

Сквозь чтенье — как-бы — минула эпоха.
И я со сцены — маленький — большой! —
среди хлопков, девичьих ахов-охов
схожу туда, где чай, где хорошо,

где за компанью с фотоаппаратом
сидишь — богиня мыльных пузырей!
И я — дурак в том царстве тридевятом.
И сам себе: "Серёга, не дурей!"

...С моста в Фонтанку, в небо — много — мало! —
танцует мыльных кружев мишура.
К нам подошла девчонка и сказала:
"Я видела вас здесь ещё вчера!"


 

На Итальянской
/Л. Гусевой/

По дорожке кружил свою тушку
в сквере, где нет на лавочках мест,
где стоит рукомашистый Пушкин —
голубиный любимый насест.

Путешественник — я — лягушонок —
в строки вечность здесь скомплектовал...
Тётя Лида, спасибо большое
за Бродячей Собаки Подвалъ,

за мосты и за Башню грифонов,
за полковника и вообще.
Очень жалко, что по телефону
не сварю — вам с Наташей — я щей.

А во сне сочиняются строки
про кружение питерских дней.
Как же Росси с Расстрелли жестоки!
Не забыть их никак — хоть убей.