И путь без солнца

- Подъем! Сарынь на кичку! – под команду просыпается северная зона.
Низкое зимнее солнце неохотно встает и лениво катится сквозь лиловую угрюмость плотных, почти у самой земли катящихся тяжелых облаков. Вороны и галки – знать к морозу – так близко летают к помойкам, что можно посчитать у них перышки на испачканных мусором боках.
Зона встревожена и поставлена на рога.
При обыске бдительным опером по фамилии Наймушин у зэков было найдено две молочные фляги этилового спирта, сто полторашек ярославского пива, обувная коробка с чеками кокаина, четыре мешка с индийским чаем, пять мешков сахара-рафинада, центнер хорошей копченой колбасы и томик стихов Николая Рубцова. Наймушин наугад открыл томик и прочитал:
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,

И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
- Ты о чем тут молишься? – Начальник исправительного учреждения Мордоплясов в окружении помощников прибывает на КПП зоны. – Дай-ка!
- Как же, товарищ полковник, помолишься здесь, - обиженно сопит опер и неохотно расстается с Рубцовым.
- Ух ты! – Мордоплясов сует томик стихов в очки замповоса, маленького толстого майора: Ты все мне: нету и нету у нас талантов! А это что?
- Товарищ полковник! Так не было раньше!
- То раньше! Разберусь с тобой! – Поворачивается к Наймушину: - Докладывай, молодец!
Кум, еще до побудки успевший распотрошить зэковские заначки, торопится доложить хозяину о своих ценных находках, ласково притрагиваясь к флягам и мешкам. Колбасу он подносит к начальственному носу так близко, что тот крякает от удовольствия и как лошадь прядет широкими, как у Шаляпина, ноздрями.
- А марафет?
- Первый сорт.
- Пробовал?
Опер делает вид, что не расслышал вопроса.
- Пробовал? – начальник повышает голос.
- Так не положено!
- На хрена тебя здесь держат? Почем знаешь, что марафет?
- Так я…
- Головка от патефона! Попробовать и доложить!
- Есть!
 - Добре, добре… - Хозяин зоны потирает ладони. – Все на экспертизу. Что годное – в НЗ. Остальное – сжечь. Актом показать сто процентов. Ха! Ха! Ха! Закон- тайга. Медведь – родной дядька! Прокурор под контролем! Пошли, хлопцы дальше!
Процессия, дружно кучкуясь вокруг хозяина, эдаким гусиным стадом движется дальше.
Зэки уже построились отрядами на плацу и, поеживаясь от холода, ждут переклички. Лица у них какие-то восковые и никаких чувств не выражают, привыкнув к заключению как к неизбежному злу.
Высоко задрав живот, хозяин в плотном окружении вооруженных спецсредствами конвоиров, выходит на середину строя.
Заместитель начальника, молодой и перспективный капитан, громко отдает команду: Смирно! Равнение на середину!
Хозяин, лениво покачиваясь, принимает рапорт и здоровается со спецконтингеном:
- Здравствуйте, граждане мазурики!
Мазурики, воры, насильники, шулера и наркокурьеры, вдохнув полные легкие воздуха ответствуют: - Здравия желаем, гражданин начальник!
- Поздравляю вас с генеральным шмоном!
- Ура-а-а! – по - наученному отвечает черная масса людей, не вникая в смысл начальственных слов. Да многим и не понятно о чем идет речь, ведь заначка была из воровского общака и готовилась к Новому году.
Лишь посвященные стоят на плацу, сцепив зубы, и скрытно глотают слезы отчаяния. Снег покрывает их непокрытые головы и делает одинаково седыми.
- Под елочкой будем стоять трезвыми и культурными зайчиками! Май, май, май!
- Сам козел! – кто выкрикнул из глубины строя.
- Всему отряду голый торс и двадцать кругов по плацу! – быстро реагирует хозяин на хамство безымянного заключенного. – Не балуй у меня! – грозит кулаком в затянутое тучами небо.
- У-у-у-у, - гудит строй, но режим есть режим и скоро плац оживает от команд и топота сотен каблуков.
После плаца начальство проходит в мрачное здание шизо еще дореволюционной постройки. В штрафном изоляторе двери камер закрыты на несколько замков, но сквозь решетчатые окошечки хорошо видна внутренность тщательно изолированных от внешнего мира помещений. В камерах убраны вертолеты (напольные деревянные нары). Навесные железные койки подняты высоко вверх и заперты на огромные замки. Штрафники стоят по стойке смирно перед окошечками и глазами пожирают начальство.
- А это еще что? – рассвирепел начальник, увидев в одной камере на нарах спину спящего зэка. – По-о-че-му?
- Так это…, - заместитель шепчет на ухо Мордоплясову: - Железная маска!
- Ты, не перепил вчера, капитан? – хозяин хватает молодого офицера за шиворот, - какая еще Железная маска в нашей образцовой ИК Х?
- Так Москва приказала!
- Почему я не в курсе?
- Мы докладывали, так вы…
- Не продолжай, - перебил начальник и, вспомнив вчерашнее, облизнулся: «не теряют традиций, сукины сыны! Вчера был в соседней женской колонии на квартальной комиссии и лично вручал премии ударницам - целкам. Какие мастерицы! Столичным штучкам не уступят! Ему особенно понравилась одна колхозница-убийца, на которую урки чуть было не сыграли в карты, но он с тамошним хозяином опередили и потом долго пили чай с именинницей. Девчонка смешно прихлебывала чай с блюдца и все просила конфетку послаще, а они были уже старые кобели и могли предложить только специфические сладости. Но девица после намека на «удо» сразу смекнула, что к чему и скоро перестала просить сладкое, сославшись на больные зубы. В баньке они парились со сталинским вертухаем дядей Гришей, который так умел пропарить начальство и попугать байками о старых лагерях, что после таких процедур водка и спирт уже не действовали и лишь поддавали жару. О каких докладах мог он думать в таком аду? Да и что за срочность? Не бунт, не холера и даже не приезд начальства. А капитан, точно, его подсиживает. Так дуст ему в пробирке!».
Так легкомысленно думал начальник и горько ошибался: никому еще близость Железной маски и карьеристов-замов не приносила добра.
- Веди! – хозяин насупил брови. – Железная, так железная.
Капитан, ловко щелкнув каблуками, с проворностью обезьяны забежал вперед и приказал контролеру открыть дверь в камеру.
Не могу! – отрапортовал прапорщик.
Ты того? – капитан покрутил у виска длинным худым пальцем.
Так точно! – Подумал. Обиделся. - Товарищ капитан! – Режим у него особый – для дальнейшего содержания.
Кто приказал?
Дык бумага есть. – Прапорщик порылся в истрепанной общевойсковой планшетке и извлек небольшой мятый листик с красной полосой по диагонали.
- Дай! – хозяин из-за спины выдернул документ. – Уха ты! Засуропили орелика аж по 58 – й, прим 1а. Ха! Ха! Ха!
- А что там? - полюбопытствовал капитан.
- Не суетись, как курва с котелком! – начальник по-хозяйски осадил подчиненного.
- Так интересно.
- Измена родине – срок 10 лет с конфискацией и без права переписки.
- С конфискацией и без права переписки?
- Салабон ты еще, хоть и подающий надежды. – Начальник, заправив крупные багровые руки за широкий ремень, засопел как выхлопная труба запорожца. – Мы его конфискуем и вся недолга.
- А прокурор?
- Наймушин!
- Я, товарищ начальник!
- Где у нас прокурор?
- В соседней камере отдыхают…
- А ты говоришь: прокурор, прокурор… Меня сейчас больше другое интересует. – Начальник строго посмотрел на своего заместителя.
- Не понял?
- Не понял, не понял, - передразнивает начальник капитана. – Харитоныч, палач наш многолетний, угорел на пасху в баньке. Кому я доверю такое важное задание? Ты возьмешься?
- За что, - продолжает валять ваньку капитан.
- За хрен с редькой! – уже не сдерживается Мордоплясов. – Да расстрелять этого козла в маске надо! Ты еще не понял?
- А мораторий, а помилование…? Совет Европы. Страсбург наконец!
Начальник плюнул прямо на ширинку капитана.
- Это тебе на конец! – психанул начальник. - Ну, ты довел меня, капитан! – Хозяин схватился за сердце.
- Никак нет! Только вот я…
- Головка от сигнальной ракеты… Ты проспал команду из управления?
- Я в курсе, но мы не можем выполнять преступные приказы.
В этом месте начальнику по-настоящему сделалось плохо. Он захрипел и прислонился к шершавой стене изолятора. – Уберите его с моих глаз! Наймушин!
- Куда убрать? – Опер с готовностью рванул пистолет из кобуры капитана. Тот, не ожидая такого поворота событий, растерялся и не оказал сопротивления. Только еще раз сослался на закон.
- С маской этого законника посади. Пусть голубки почитрикают перед смертью. Ха! Ха! Ха!
- Есть! – Наймушин пошептался с прапорщиком-контролером и через пять минут дверь в камеру была открыта.
Маска как лежал на нарах головой к стенке, так и остался.
Капитана без погон и других знаков отличия пихнули к смертнику.
- Сиди, зараза, подумай за жизнь. – Двери спецкамеры с лязгом закрылись.
- Беззаконие! Вы ответите! Прокурора прошу!
- Будешь орать, в общую переведем! – пригрозил прапорщик, запирая дверь.
Как вести себя перед строем зэков капитан знал. Как вести себя на месте своих подопечных капитану было неведомо. Зная нрав Мордоплясова, он приготовился к самому худшему. Осталось надеяться на сюрпризы, которые могла преподнести ему Железная маска. А она могла преподнести и не такое…