Немыслимое предательство...

СИЛЫ ГВАРДИИ ВОРОНА И САЛАМАНДР в полном порядке отступали к зоне высадки, где их ожидали готовые вступить в бой подкрепления союзников. Стоящие там посадочные модули Железных Воинов, мрачные, угловатые и превосходно бронированные — по сути, летающие блиндажи — соединялись между собой высокими, забранными колючей проволокой стенами ощетинившихся баррикад. Получаса хватило воинам Пертурабо, чтобы обратить в неприступную крепость северные холмы Ургалла.
Свежая, не пролившая ещё и капли крови армия, числом превосходящая ту, что нанесла первый удар, собралась в зоне высадки, полная решимости положить конец жестокому сражению.
Коракс и Вулкан шагали во главе своих Легионов, готовясь к перегруппировке и со спокойным сердцем дожидаясь возможности передать братьям-примархам знамя войны и право заслужить славу победителей Хоруса. Мало кто из их Астартес без труда держался на ногах, и многие несли с собой израненных и погибших боевых братьев. Победа не вызывала сомнений, но цена её вышла запредельной, ибо тысячи воинов трех Легионов пали жертвой измены Воителя. Армады Хоруса отступили, но никто не желал праздновать успех в братской резне, никто не думал наслаждаться смертью бывших друзей, никто не собирался заносить память о своих подвигах на узкие пергаментные ленты. Лишь кровавые полосы, что ткачи и художники нанесут на знамена Легионов, станут памятью о тех, кто никогда более не увидит дневного света, рухнув в черный песок Истваана V.
Немногочисленные подбитые танки еле ползли среди колонн Астартес, израсходовавшие боезапас, с простреленными или оплавленными корпусами.
Все чаще и чаще Десантники недоуменно переглядывались между собой, не получая ответов на вокс-запросы о медицинской помощи для тяжелораненых, о пополнении боекомплекта — лишь угрюмая тишина плыла над вершинами северного хребта, до подножия которого передовым отрядам Гвардии Ворона и Саламандр оставалось пройти лишь сотню шагов.
Вдруг в абсолютном молчании раздался далекий хлопок, и из глубин черной крепости, из логова Воителя взлетела одинокая ракета, взорвавшаяся в небесах алым, словно адским пламенем, и залившая мрачную пустыню Ургалла кровавым светом, превратив её в кошмар безумца о конце мира.
И грянул гром.
ФУЛГРИМ РАСХОХОТАЛСЯ, КОГДА ТЫСЯЧИ болтеров, лазерных пушек и тяжелых орудий «верных Императору» Легионов открыли огонь по Саламандрам и Гвардии Ворона. Да и как тут было не рассмеяться — уж слишком забавную физиономию скорчил братец Феррус!
Сотни Астартес погибли в яростном огне первого же залпа, тысячи — в пламени последующих, а ураганы болтерного и ракетного огня продолжали обрушиваться на сломленные и обреченные ряды Десантников. Вспышки сильнейших взрывов сверкали здесь и там, сжигая воинов и уничтожая уцелевшие боевые машины — так сила четырех изменивших Легионов добивала израненные остатки первой волны лоялистов на Истваане V.
Замерев в молчаливом ужасе, Феррус Манус видел невероятно зоркими глазами примарха, как буря болтерных очередей накрывает Коракса, как гигантское грибообразное облако вырастает на том месте, где секунду назад стоял Вулкан, опустивший руки при виде немыслимого предательства.
В тот самый миг, как вновь прибывшие изменники обнажили свое истинное лицо, якобы отступившие войска Воителя немедленно развернулись и бросились в атаку на углубившихся в их ряды верных Астартес.
Тысячи Пожирателей Миров, Сынов Хоруса и Гвардейцев Смерти окружили остатки ветеранских Рот Железных Рук, и, хотя те продолжали сражаться с прежней неукротимой яростью и воинским умением, ничто не могло спасти воинов Х Легиона от скорой гибели — враг превосходил их числом в десятки раз.
Словно марионетка, которую дернули за ниточки, Феррус Манус повернулся и взглянул на Фулгрима. Отчаяние, граничащее с безумием, перекосило его грубое лицо, серебряные глаза потухли и казались совершенно безжизненными. Фениксу пришло в голову, что ощущения, испытываемые сейчас его братом, должны быть просто неповторимыми — за одну минуту счастье от великой победы сменилось неизбывной горечью нового предательства и осознанием неизбежной погибели… Да, Фулгрим готов был сейчас поменяться местами с Манусом — лишь бы испытать нечто подобное.
— Вот видишь, Феррус, тебя не ждет ничего, кроме бесславной смерти и вечного забытья, — развел руками примарх-предатель. — Хорус приказал уничтожить тебя, но в память о нашей былой дружбе мне угодно предложить тебе сдаться и выжить. Ты окружен, и выхода нет.
Манус с трудом оторвал взгляд от жуткой сцены гибели верных Легионов, на его лице застыл ледяной оскал неутомимой, вулканической злобы его родного мира.
— Пусть так, предатель, но единственное, что страшит меня — бесчестье, — прошептал Феррус. — Верные Императору воины никогда не будут сдаваться пред лицом смерти — ни сейчас, ни через тысячи лет. Хорусу придется перебить всех нас до последнего!
— Да будет так! — закричал Фулгрим, бросаясь вперед и одновременно взмахивая громадным молотом. Манус поднял меч, и два великолепных оружия, откованные в братском состязании, а ныне принадлежащие страшнейшим врагам, столкнулись с необузданной вспышкой энергии, озарившей сумрачное поле битвы на сотни метров вокруг.
Примархи продолжили обмениваться сильнейшими ударами невероятной мощи, сила, способная уничтожать целые армии и рушить высочайшие горы, рвалась в мир смертных, освобожденная неудержимой, обоюдной ненавистью полубогов, сошедшихся в смертельном поединке. Феррус Манус яростно орудовал Огненным Клинком, но каждый пламенный взмах уверенно отражался темной рукоятью боевого молота, которым он сам сражался две сотни лет в бесчисленных войнах и самых жутких уголках Галактики.
Фулгрим же наносил широкие, размашистые удары по идеальным траекториям, тяжелое оголовье Крушителя Стен, способное раздробить ногу Титана, гневно ревело в воздухе. Оба Примарха бились с яростью, какую могут испытывать друг к другу только братья, разделенные войной, их броня почернела, покрылась трещинами и пробоинами, понемногу уступая чудовищной ненависти их поединка.
Сражение со столь могучим и умелым противником доставляло неимоверное наслаждение Фулгриму, и он старался сохранить в памяти каждый взмах Огненного Клинка, терзающего его плоть, каждый крик боли, рвущийся из уст его брата, когда Крушитель Стен врезался в черную броню. Они кружились в самом сердце кровавой, вопящей бойни, где обреченные Морлоки Ферруса Мануса погибали один за другим, но геройски бились до последнего вздоха, забирая с собой уродливых монстров в доспехах Детей Императора.
Удачным ударом Феррус Манус сорвал левый наплечник с брони Феникса и попытался довернуть руку, намереваясь вонзить смертоносное острие Огненного Клинка в грудь предателя. Фулгрим резко отпрыгнул в сторону, и, отбив меч рукоятью молота, тут же нанес неудержимо быстрый удар в голову Мануса.
Примарх Железных Рук не сумел отразить выпад врага и рухнул на одно колено, кровь хлынула из страшной раны в его черепе. Но, падая наземь, он выбросил далеко вперед руку с мечом, и пылающий клинок пронзил доспех Фулгрима, глубоко войдя в живот. Боль, равной которой он не испытывал даже в бою с божеством эльдаров, охватила тело Феникса, и он отшатнулся назад, роняя боевой молот и инстинктивно прижимая руки к ране, пытаясь остановить хлещущий кровавый фонтан.
Оба примарха, стоя на коленях, смотрели друг на друга сквозь алую пелену боли, и Фулгрим вновь ощутил, как щемящая тоска всплывает в его разуме. Жестокие муки от тяжелой раны и вид проломленной, залитой кровью головы брата словно отворил давным-давно запертое и заколоченное окно в его разуме. Будто свежий ветер с далеких горных вершин своим дуновением развеял тяжелый туман, незаметно скрывший от него прямые дороги и уведший в мрачное болото лжи и предательства.
— Мой брат, — прошептал он со слезами на глазах, — мой друг…
— Уже давно ты потерял право называть меня так, — прорычал Феррус, мощным усилием поднимая себя на ноги и медленно направляясь в сторону Фулгрима с Огненным Клинком наперевес.
Феникс закричал — но не от боли и страха — и его рука сама собой метнулась к поясу. Время загустело, сжалось, несущееся к его шее лезвие меча Мануса обратилось застывшей пламенной дугой — и серебряный клинок Лаэра злобно сверкнул в полумраке Ургалла. Мечи столкнулись, Огненный Клинок, свистнув, пронесся в сантиметре от лица Фулгрима — лишь малой толики не ловкости не хватило могучему примарху Железных Рук для того, чтобы навсегда покончить с предателем.
— Нет! — плачущим голосом прокричал Феникс. — Это неправильно! Это не я! Так не должно быть!
Аметист в навершии его серебряного меча полыхнул злобным огнем, озаряя лицо Ферруса Мануса неестественным фиолетовым светом. Потоки энергии, почти зримые, стекали с поверхности клинка, неясный густой туман струился вокруг лезвия, неясные звуки и неслышные вздохи мерещились Фулгриму. Призрачный образ чего-то чудовищного словно вырисовывался в воздухе, какая-то безымянная, нечеловеческая сущность понемногу проявлялась в реальном мире, более смертоносная и ядовитая, чем любое из творений Галактики.
Дьявольская сила вдруг наполнила тело Феникса, и он с первобытным воплем рванулся навстречу Феррусу Манусу, замершему на миг от неожиданности. Развернувшись на месте, Фулгрим весь вложился в размашистый выпад — и достиг цели.
Серебряный клинок глубоко вонзился в грудную пластину брони его брата, и примарх Железных Рук вновь рухнул с криком боли — на сей раз на оба колена, а пламенеющий нездешней энергией меч пронзил его тело и доспех насквозь, словно раскаленный нож кусок масла. Кипящая кровь полилась из раны неудержимым потоком, и Огненный Клинок выпал из руки Ферруса, судорожно хватающего ртом воздух в агонии.
— Прикончи его! Убей его! — завизжал давно не слышанный голос, но на сей раз Фулгрим понял, что доносится он не из его головы, а из невообразимой дали за гранью времени и пространства. Неоспоримая власть приказа звучала в крике, и Феникс почувствовал, что собственное тело почти не подчиняется ему.
Без всякой красоты и изящества, с хриплым рыком Фулгрим воздел над головой меч Лаэра, готовясь нанести Манусу смертельный удар. Неведомая энергия стекала с острия изогнутого клинка, струилась молниями по рукам Феникса, впитывалась в плоть и кости его израненного тела.
Фулгрим стоял, окруженный сверкающим облаком пурпурного огня. Дуги ярчайшего света медленно обтекали его величественную фигуру, отыскивая края открытых ран и кружась возле них, проникая внутрь и будто вылизывая сочащуюся кровь.
Грудь Ферруса Мануса, беспомощно склонившегося к его ногам, его тело конвульсивно подергивалось, то ли от болезненной раны в груди, то ли от ужаса перед жуткой, потусторонней силой, жаждавшей его смерти.
— Он должен умереть! Иначе он убьет тебя!
Фулгрим посмотрел в серебряные озера глаз поверженного брата — и увидел в них свое истинное отражение.
В миг, растянувшийся на тысячелетия, он с беспощадной ясностью осознал, в кого превратился и частью какого омерзительного преступления стал. Вечность утекала сквозь пальцы, а Фулгрим вновь и вновь думал о той чудовищной ошибке, которую совершил, вытащив из камня лаэранский клинок. Миллионы лет минули с той секунды, как он заглянул в глаза Мануса — и лишь тогда Феникс решился выбросить проклятый меч.
Но ладонь его лишь крепче стиснула рукоять, и, поняв, как низко он пал, Фулгрим тут же увидел, что обратного пути наверх не существует. Эта истина показалась тем горше, когда он постиг суть лживых замыслов Воителя и увидел себя со стороны — бездумное орудие грязных планов Хоруса.
Время по-прежнему не желало течь с нормальной скоростью, и Феникс видел, как Феррус Манус долгие столетия невероятно медленно тянется к лежащему в шаге от него Огненному Клинку, как его пальцы смыкаются на рукояти, как меч вспыхивает яростным пламенем, отзываясь на прикосновение своего создателя.
— Ещё миг — и он убьет тебя! РЕШАЙСЯ!
Казалось, сам клинок в руке Финикийца дернулся, взывая к примарху — но тот уже не нуждался в чьих-либо советах. Ведомый страхом за свою жизнь, Феникс взмахнул мечом.
Серебряное лезвие устремилось к Феррусу Манусу, а Фулгрим ощутил неудержимый взрыв торжества той древней твари, что так долго скрывалась в темных лабиринтах его души. Понимая, что сейчас произойдет непоправимое, он отчаянно попытался остановить руку, отвести удар в сторону — тщетно. Собственные мышцы уже не повиновались Примарху Детей Императора.
Противоестественная, откованная в пучинах варпа сталь встретилась с железной плотью непреклонного Горгона, и её пламенеющая кромка прошла сквозь кожу, мускулы и кости Ферруса Мануса с визгливым воем, эхом отдавшимся в краях, неведомых никому из смертных.
Кровь хлынула из раны — но тут же испарилась в потоке энергии, от рождения заключенной в теле сына Императора. Фулгрим отшатнулся и рухнул на спину, ослепленный её невыносимо ярким светом, меч Лаэра упал на камни рядом с ним.
Он услышал крик, подобный хору баньши, закружившийся вокруг него подобно призраку, холодные когтистые руки охватили его тело, тысячи голосов на разные лады застонали в его голове.
Призрачные вихри подняли и завертели Феникса, играя им, будто клочком бумаги и понемногу сжимая в жестокой хватке. Фулгрим почувствовал, как трещат его кости и рвутся жилы — мстительные вихри, похоже, решили разорвать его на части в знак отмщения. Он не сопротивлялся, зная, что заслуживает такой кары за братоубийство — но тут вновь явилась та сила, что направляла его руку в миг удара, то существо, что незримо следовало за ним с Храмового Атолла.
Словно хищник, стоявший над телом добычи и взрыкивающий на бродящих рядом, незримое создание бросилось на защиту Феникса — и вихри, отпустив его, исчезли, стеная от мучительного разочарования.
Фулгрим тяжко ударился оземь и перекатился набок, судорожно вдохнул холодного воздуха ночной пустыни, и вновь обрел слух, зрение и волю. Он услышал крики боли, шипящий свист лазеров, грохот взрывов, ритмичное пощелкивание болтеров, неустанно посылающих в цель очередь за очередью.
Это были не звуки сражения.
Это были звуки резни.
Преодолевая пылающую ледяным огнем боль от ран и невыносимую тяжесть на душе, Фулгрим поднялся на ноги. Кровь и изуродованные трупы окружали его, несколько оставшихся в живых Детей Императора — Марий и Юлий среди них — пораженно смотрели на обезглавленное тело Ферруса Мануса.
Феникс невидящим взглядом уставился на убитого брата. Упал на колени, воздев руки к небу. Закричал, и в голосе его, казалось, соединилась вся боль потерь, что испытывали люди от начала времен:
— Что я наделал?! Трон Терры, что я сотворил?! Отец… отец, спаси меня, прошу!

                Грэм Макнилл "Фулгрим"