Седьмая
Ахматовская «Поэма без Героя» раньше заканчивалась так:
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя «Седьмая»,
На неслыханный мчалась пир...
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
Седьмая – «Ленинградская» симфония Шостаковича. А ведь Седьмая – это ещё и Цветаева.
Ещё раз перечтём ахматовскую «Новогоднюю балладу»:
И месяц, скучая в облачной мгле,
Бросил в горницу тусклый взор.
Там шесть приборов стоят на столе,
И один только пуст прибор.
Это муж мой, и я, и друзья мои
Встречают новый год.
Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю русских полян,
В которой мы все лежим!»
А друг, поглядевши в лицо мое
И вспомнив бог весть о чем,
Воскликнул: «А я за песни ее,
В которых мы все живем!»
Но третий, не знавший ничего,
Когда он покинул свет,
Мыслям моим в ответ
Промолвил: «Мы выпить должны за того,
Кого еще с нами нет».
1922. Конец года
затем тарковское по ахматовскому:
Меловой да соляной
Твой Славянск родной
Надоело быть одной
Посиди со мной…
Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.
И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.
И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
«Как тебя любили мы,
сколько лет прошло!»
Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:
— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.
1940
и последнее цветаевское стихотворение:
«Я стол накрыл на шестерых…»
Все повторяю первый стих
И все переправляю слово:
— «Я стол накрыл на шестерых»…
Ты одного забыл — седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах — дождевые струи…
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть — СЕДЬМУЮ…
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально — им, печален — сам,
Непозванная — всех печальней.
Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?
Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий —
Ты сам — с женой, отец и мать)
Есть семеро — раз я на свете!
Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых —
Быть призраком хочу — с твоими,
(Своими)…
Робкая как вор,
О — ни души не задевая! —
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.
Раз! — опрокинула стакан!
И все, что жаждало пролиться, —
Вся соль из глаз, вся кровь из ран —
Со скатерти — на половицы.
И — гроба нет! Разлуки — нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть на свадебный обед,
Я — жизнь, пришедшая на ужин.
…Никто: не брат, не сын, не муж,
Не друг — и все же укоряю:
— Ты, стол накрывший на шесть — душ,
Меня не посадивший — с краю.
6 марта 1941
Двенадцать – это шесть напротив зеркала. Тринадцать – это шесть в зеркале и ещё один без отражения, седьмой.
Читаю у Цветаевой: «Первое попавшееся было Ave Maria — Гуно. И тут я своими глазами увидела чудо: музыки над бесом».
Свидетельство о публикации №110091005514
Вадим Константинов 2 10.09.2010 17:40 Заявить о нарушении
спасибо за прочтение, Вадим.
Елена Евгеньева 10.09.2010 17:41 Заявить о нарушении