Сны во сне часть первая

Из сборника Сдача Бреды




   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

            И по-звериному воет людьё,
         и по-людски куролесит зверьё.
                Осип Мандельштам




1

Двориком идя к Тимохе,
размышляю, видя мох и
плесень на стене: «Следы
Жизни смахивает Время,
а Она бросает семя:
к солнцу тянутся цветы,

люди, звери, мошки, птицы.
Длится Жизнь – и Время длится:
нет ни будущего, ни
прошлого; а есть текущий
миг, пока живёт живущий.
Бог! живущего храни».

Мёртвый дом. На нём – обрезки
водосточных труб и фрески
хама.  «Ишь, нашёл, чудак,
место! – усмехаюсь. –  Надо ж!»
Булькает в желудке «Ландыш»*.
Поднимаюсь на чердак.

К двери подхожу. Клеёнкой
дверь обита.  «Ты с девчонкой
дурно поступил! ты – гад!» –
нацарапано; а ниже:
«Гость, не верь ****ям: они же
врут!.. Тимоха – сущий клад!»

В дверь стучусь, крича: «Эй, сука!
”сущий клад”, вставай!» – ни звука.
Я ногой толкаю дверь;
а из комнаты, сбивая
с ног меня и громко лая,
выбегает страшный зверь.

Катимся. Мой друг-зверюга
(я узнал в вампире друга)
щёлкает зубами, но
я держу его, пытаясь
задушить, и вырываюсь
из объятий сна… Темно.

Тихо.  «Где же я?..  в могиле,
что ли? – бормочу. –  Да жив ли?..
Жи-и-и-ив! Небось, покойник не
спросит: это у матросов
и у мёртвых нет вопросов,
а у прочих – есть»… Во мне,

спящем, за ночь созревают
мысли дикие. Бывает,
что великолепный плод,
выросший на перегное
впечатлений, сразу мною
и съедается. Я, скот,

ем и сплю (а сплю я до-о-о-лго! –
до полудня); но, как только
улетает сон, права
на сознанье предъявляет
Явь. Она меня смущает,
говоря, что острова

детства в ТИХОМ ОКЕАНЕ
затерялись и что пьяни
в МИРЕ много потому,
что с потерею смириться
мы не в силах.  «Детство снится! –
возражаю. – И ему

снилось, умершему Тимке.
Вряд ли первобытный, дикий
человек, рисуя на
серых, мхом заросших, скалах
мамонтов, не вспоминал о
детстве…»  –  «Пьянь огорчена!» –

долбит Явь. Конечно, с нею
не поспоришь! Но во сне я
вижу ТИХИЙ ОКЕАН
ВРЕМЕНИ и голубые
детства острова. Слепые
видят! Мой свояк Лукьян

тоже видит, несмотря на
то, что нынче Марианна**
(лишь она!) у свояка
и на языке и в мыслях.
А ведь пил дешёвый рислинг
и, валяясь у ларька,

пел: «Ребя-а-ата, поднес-и-ите
пи-и-ива!» А сегодня, сидя
за «роялем»***, он жене
Аллочке поёт: «Роди-и-мый
детства край!..» И всё же с Тимой
я поговорю… во сне.

2

«Я, живущий у колодца, –
говорит мне Тимофей, –
непременно уколоться
должен. Это ты, Орфей,

нажимаешь на кадык и
песенку поёшь, как тот
жополиз, что пел владыке.
Шприц подай-ка!.. Вор блюёт

в финский унитаз, я – на пол.
Вам бросают ваучер, а
вор плывёт в Марсель, в Неаполь.
Впрочем, вором-то вчера

называли вора. Нынче
он не вор, а бизнесмен».
Я смеюсь: «Но он, в отличье
от тебя, не станет вен

ручейки какой-то дрянью
пачкать. Ну-ка выкинь шприц!
Живо! голова баранья.
Дядя Миша и Борис

Николаевич свободу
дали нам! Сам Гельмут Коль
помогает!»  –  «Я же в морду
дам тебе, Николка, коль

не заткнёшься!»  –  «Подарили
волю господа рабам;
мы… ”Америку  открыли”!
вот и прём! по головам

лезем в ”рай земной”!.. Режим-то
развалился, а другой
не окреп: дитя». –  «Скажжжи ты!
Бедненький младенец-строй.

Знать, обидели?..»  –  «О бизнес-
мене говорю!»  –  «И ты
яду в организм не впрыснешь?»
«Яд в еде, в глотке воды,

в воздухе, в телепрограмме,
в газетёнке – всюду яд!
Говорят, что даже в Храме
Божьем стукачи смердят.

От Москвы и до окраин
вся земля – сплошной сортир!»
«Кто же новый наш хозяин,
а, Николка?..  Рэкетир?..

Или это брокер?.. Кто он?!»
«Кто-о-о?.. Всё тот же бес!.. Иглу
брось и выпей!» – «Да-а-а! подкован».
«Тимка, вот флакон. К столу

подойди… Да опусти ты
шторку-то! На тупики
двориков и лабиринты
переулков без тоски

не могу глядеть я. Зона!
В зоне – я, во мне – она…
Утро в розовых кальсонах,
полных тёплого говна,

шествует. Ларьки, панели,
****и, торгаши!» – «Страшней
тупиков
души тоннели! –
шепчет  Тимка. – На парней

погляди! Ты видишь?.. Монстры,
нелюди!.. Беги! тикай!
Твари раздувают ноздри!
Мне-то что! поймаю кайф –
 
и прощай»…  По переулкам
я  петляю, а в груди
сердце бьётся гулко-гулко.
Позади и впереди –

зона! Слыша шум погони
за спиной, уже кричу:
«Умереть придётся в зоне!»
и – с обрыва вниз лечу.


3

Липовой бредя аллеей,
думаю: «За дуралея
Лена замуж не идёт:
ей не нужен идиот,
у которого – ни денег,
ни таланта, ни друзей.
Я, позывов мелких пленник,
раб навязчивых идей,
слышу шум в башке и пузе,
дрянь глотаю. Съездил и к
знахарке в село Заплюсье.
Лёгкая, как солнца блик,
бабушка уже скользила
вдоль плетня в тот миг, когда
”тачка” грязь ещё месила,
а  густая борода
брата моего горела,
как моточек меди… ”Эй,
бабушка! – кричу. – А к ней,
к Насте, можно?!” – ”Что за дело? –
спрашивает бабка. – Ась?
отвечай, из грязи князь!”
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Объяснил, как мог. Старуха
склянку мне дала, сказав:
”Выпьешь, голова два уха,
ровно в полночь!” и, содрав
стольник, показала спину.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Был я на приёме у
Нины. Всякий знает Нину,
нашу Нину. ”Демиург!
Жупел! гегемон!” – грохочет
Нина. Злые языки
утверждают: баба хочет
мужика, но мужики,
как огня, её боятся.
Я не верю языкам,
этим маленьким паяцам,
да к тому же – злым, хоть сам
поболтать люблю… ”На разум
чувства мелкие идут! –
Нине говорю. – Все разом
поднялись. Так на редут
шли солдаты, но ”редут”-то –
дрянь!”  Она кивает, мол,
дрянь, и говорит: ”Монгол
дикий с недругом так круто
никогда не поступал,
как позывы поступают
с нами!” –  ”Нина, я пропал:
Чувства фронтом наступают!”
”Э-э-э! заныл!.. Да разве речь
о тебе?! Мы все – ордынцы,
ибо ум-то наш гордится
тем, что дал позыву меч-
кладенец, которым он и
рубит. Так-то, гегемоны!”
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Съездил я и в Симеиз,
к Машке. В Симеизе Машка
вытянула семя из…
Из Одессы, пррромокашка,
пишет: ”Здравствуй, крокодил!
Я жива. В июле грека
подцепила. Зарядил
он меня, как батарейку.
Ночью, сидя на хую,
космос слушаю. Эдью!”
И постскриптум: ”Бука, я для
грека – всё! А у него
бизнес: денег – о-го-го!
Во-о-от такой мильон! Мы в Адлер
отплываем в среду”… Им
весело, а я глотаю
порошки, как бедуин
пыль в Сахаре, и латаю
дыры в памяти. Но нить
мысли, кажется, подгнила –
рвётся. Вижу кучу ила
сквозь дыру».
 Под нос бубнить
не переставая, тропкой
я бреду, а надо мной
листья шелестят. Широкой,
золотистою, живой
аркою трепещут кроны
старых клёнов в синеве.
По тропинке вьются корни,
будто жилы.  «Только клёны!
Где же липы?» – в голове
мысль мелькнула. Озираюсь
и, споткнувшись, с  топчана
падаю – и просыпаюсь…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Вытесняя из окна
небеса, встаёт стена.


4

Пьяный, грязный и небритый,
я ищу одеколон
в недрах куртки. Аполлон*,
Музы да Гермес с Кипридой**
смотрят на меня. Флакон
и бумажных два стакана
вынимая из кармана,
говорю: «Ты, Абалон
Полведерский, тут начальник
главный, Ты и разливай.
На!  держи ”Сирень”!*** Давай
действуй! угощай печальных
Аонид. Да и Гермес
тоже, я гляжу, замэ-э-эрз!
Да, Гермес?.. Небось, стоите
под дождём и снегом лет
двести!.. Музы, подойдите!
Абалон, Ты, как  Гамлет,
малахольный! Наливать-то
будешь?.. По глотку на брата –
и довольно! А омлет –
на закуску. Погляди-ка!
Грязь я ногтем соскоблил;
а вот тугомент облил
”Розовой” или  ”Гвоздикой”*.
Фу, как пахнет тугомент!..
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Тсс, замрите, Музы!.. мент
приближается. Грамм триста
выпил я, но за туриста,
может быть, сойду. Смешно,
правда?.. говорю с Богами,
а боюсь ментов. Кругами
мысли ходят.  Лишь одно
на уме у труса: ”Как бы
не схватили, как бы в лапы
мусорам не угодить!” –
в то мгновение, когда он
за сараем пьёт…
                Схватить
могут!.. могут и в нокдаун,
так сказать, послать. Искал
”пятый угол” я, в кутузке
находясь. Потом, в ”закуске”
плавая, я всё икал
да икал…
               Когда ногами
бьют в живот тебя, о маме
думаешь; а кислый кал
с кровью из тебя выходит,
как зубная паста иль
краска из…»  –  «Пересолил!» –
обрывает Феб.  «Выходит,
лгу, Зевесов Сын?»  А Сын
Зевса  медными губами
тихо шевелит: «Но с Нами
хуже поступают. Клин
Мне разбойники загнали
меж мошонкой и листком
фиговым и отодрали
лист: доделал дело лом!»
«Ло-о-омик?!» – «Да, железный тонкий
ломик… Все вы стервецы,
тупоумные подонки,
говнюки, как и отцы
ваши!» – «Ты необъективен.
Разве я Тебе помял
гульфик?..» – «Зельем провонял;
уходи, ты Мне противен!»
«Гонишь, Предводитель Муз?»
«Отойди!.. накостыляю!»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Отхожу, а сам трясусь
и стакан в стакан вставляю;
оба – мнутся; а сержант,
с палкой на боку, подходит.
Я ”держусь”, хотя дрожат
руки; а сержант не сводит
глаз с дрожащих рук.  «Дитя
краснощёкое! – ворч; я,
но не вслух, а про себя. –
Ты не станешь почечуя
жертвой. По тебе видать,
малый, что не занимать
силушки, что ты здоровьем
не обижен. Щёки кровью
налиты, пылают, хоть
поднимай с земли окурок
и прикуривай!.. И урок
ловишь ты. Но твой приход
(как и мой) сюда
ни Фебу
не понравился, ни им,
Музам… Если за режим
ты болеешь, то потребуй
тугоменты! Покажу.
И они тебе расскажут,
где родился, чем  дышу,
наши почему не пляшут.
Где прописка?.. Он мне дал
жизнь и, стало быть, на свете
Он бродягу прописал
временно… Женюсь на Свете!
Заживё-ё-ём!.. А вот на роль
гостя не гожусь – ладони
пахнут зельем. Прав Латонин
Сын: воняю, как Пароль-
капитан**, который пахнет
лет четыреста…» – «Хорррош! –
тычет мент дубинкой. – Бомж?»
«Вьются мысли, стебель вянет, –
говорю, – позывы ткут
паутину. Я же, шут,
вижу, как в тенётах пляшут
грёзы-бабочки и машут
крылышками, но помочь
не могу им: гонит прочь
Аполлон, а Каллипига
зад показывает!» – «Н-ну!» –
удивился мент. «Глотну,
можно?» – «И глотни, глотни-ка!..
Стой! сначала покажи
документы. Вы, бомжи,
хитрецы». – «Какой ты строгий!»
«Я хороший, но плохим
стать могу!» – «Да я – лишь дым
паутины на пороге
брошенной избы!» – «Ты – бич,
пьяница!» – «А ты – кирпич
в стенке!» – «Дай-ка документы,
тунеядец!» – «А Камен  ты
не видал?» – «Каких камен?»
«Дующих в дуду». – «Морочишь,
да?» – «А ты взглянуть не хочешь
на прекрасную Кармен? –
говорю и вынимаю
из кармана пузырёк. –
Вот ”Кармен”***, а вот сырок».
«Я тебе переломаю
кости, гад!» – уже пищит
то-о-онким-тонким голосочком
мент  и  бьёт ногой по почкам.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
А земля уже дрожит!
За живот держась, катаюсь
по земле и слышу гул.
А сержант стоит шатаясь
и твердит: «Прости, что пнул!
друг, прости меня!.. Ты видел,
как огромный медный идол
с постамента соскочил?!»
«Я по пузу получил
сапогом, а ты – ногою
медною получишь!» – ною.
А сержант  кричит: «Беда-а-а!
медная крепка пята!»
«Да-а-а!» – гудит Кумир Могучий
и обоих нас берёт
за волосы и трясёт…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Хлещет рвота. Я в вонючей
жиже на полу лежу
и от холода дрожу.

Сентябрь – ноябрь 1992


 *«Ландыш» – одеколон.
 **Марианна – героиня телесериала («мыльной оперы»)
 «Богатые тоже плачут».
 ***«Рояль» –  ”royal” – бутылка импортного спирта.
  *Аполлон - сын Зеаса и Латоны (Лето).
 **Киприда – Венера Каллипига (Прекраснобёдрая). Все они
 стоят в парке города Павловска. Это место называется
 «Девять дорожек».
 ***"Сирень" - одеколон.
 *«Розовая» – туалетная вода. «Гвоздика» – одеколон.
 **Капитан Пароль – мелкий авантюрист, интриган, подлец и трус. –
 См. В. Шекспир.  «Всё хорошо, что хорошо кончается».
 ***«Кармен» – одеколон.