Рождение женщины

Мне очень хотелось стать октябрёнком.
Маленький кудрявый Володя Ульянов на значке был мил. Это потом мы узнали, что «когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже писал в валенки, совсем, как мы с тобой». Тогда, в первом классе очень хотелось получить заветный значок, хотелось быть членом октябрятского звена и ждать свою вожатую из какого-то совсем взрослого класса. Кажется из пятого.

Меня всегда забывали.
Из-за того, что я была тихая и молчаливая или по какой другой причине, но меня забывали. Звёздочку мне конечно дали. Как же без этого: отчётность должна быть сто процентной. Все дети заоктябрятчены.
Звёздочку дали. А вот приписать к звену забыли.
Было обидно, а напомнить о себе, стыдно вдвойне.

По какой-то такой же непонятной причине у меня отобрали пару, с которой я танцевала снежинку на новогоднем празднике. Отобрали и отдали другой девочке, пара которой заболела.
Почему? «Потому что ей так будет легче»,- объяснила учительница.
Лет через десять я бы уточнила, почему должно быть труднее мне.  Тогда  промолчала и танцевала одна.
Меня пропускали при награждениях. Просто проходили мимо.
Позже меня забывал муж.
Забывал, что я жду его на улице, пока он на минутку заскочил к знакомым.
Я осталась потому, что подниматься без лифта на высокий этаж с девятимесячным животом было сложно.
Он забыл и пил кофе, отогреваясь от февральского мороза.
Это совсем другие истории.
Это было позже, но забывали меня с самого нежного возраста и, скорее всего будут, до, как говорят моряки «деревянного бушлата».

Потом мне хотелось стать пионеркой.
Учила клятву и сокрушалась по поводу того, что мои моральные качества не соответствуют тем, которые должны быть у пионеров.
Отглаживала галстук и никогда не забывала значка.
Я была хорошей пионеркой.

Быть комсомолкой  уже не стремилась.
Оказалось, что всё намного скучнее, и бюрократичнее.
Что самое главное, что требуется от нас – собирать старые газеты.
В комсомол, конечно же, меня приняли, как принимали всех.
Пытались охватить общественной работой, но к тому времени уже было сформировано чёткое анти коллективное чувство.
Никак не могла понять, почему я должна смотреть фильм не с мамой или с подружкой, а с людьми, с которыми и обсудить-то его потом не смогу.
Комсомольские собрания навевали стойкую скуку.
Я не любила дружину старшеклассников, предпочитая отдых с родителями.
Поскольку училась я хорошо и проблем не доставляла, то молодые помощники партии меня не доставали.
К несчастью, в меня влюбился в последнем классе одноклассник, бывший секретарём комсомольской организации школы. Он был худым блондином из отличников.
Постоянно носил костюм и был прям, как будто проглотил большую линейку, которой мы работали на уроках труда при кройке.
Он не был плохим юношей. В него даже была влюблена восьмиклассница.
Но мне он не нравился. Моё внимание привлекали разгильдяи, которые могли прогулять урок, которые закидывали мою школьную сумку на крышу школьного сарая, а потом приносили её домой и угощали меня конфетами.
Которые смотрели по финскому телевидению американские сериалы и даже Эммануэль.
Которые слушали Севу Новгородцева.
Которые были интереснее для меня, потому что не боялись.
Не боялись не поступить в вуз, не боялись армии, не боялись учителей.
Они не боялись даже мою маму, которая поила их чаем с вареньем и разговаривала на равных.

Юноша A. – комсомольский секретарь решил, что нельзя меня оставить не охваченной.
Над нами смеялась вся школа, потому что каждое общее собрание начиналось со слов: « в то время, как комсомольцы всех стран», дальше следовало перечисление достижений комсомольцев всех стран.
«Галина К. из 10 Б» и далее перечисление всего того, чего не делала я.
Конформизм уже впитался тогда в моё естество и неважно, что я тогда не могла определить это таким красивым словом, а мама говорила: «Ей писай в глаза, а ей всё божья роса», то комсомолка Галина К. Из 10 Б, из супер класса, из физико-математического звёздного класса, опустив очи долу, отвечала, что она-то не против, только по душе занятий не подобрать и времени мало, надо учиться хорошо, чтобы оправдать доверие партии и комсомола.
Учителя во главе с директором согласно кивали, школьники откровенно ржали.
Я выполняла кое-какие разовые поручения.
С удовольствием провела классный час в подшефном четвёртом классе. Дети были счастливы и долго вспоминали мой рассказ об обезьянах и его обсуждение.
Мне казалось, что не нужно впаривать скучности и, удобно устроившись верхом на учительском столе, я рассказывала об эксперименте, посвящённом изучению социального поведения обезьян, которых на лето поселили, кажется в Псковской области.
Было и такое.
Мы размышляли зачем это нужно, кто-то жалел животных, вырванных из привычной среды обитания, кто-то удивлялся.
Все были довольны и меня похвалили на очередном собрании.
Комсомольский вожак одобрительно покивал: «Может же, может, если захочет»
Однако, когда про наш класс писал статью журнались из молодёжной газеты, этот мой рассказ приписали однокласснице. Про меня единственную в этой статье не было ни слова.
Говорю же, меня всегда забывали. Впрочем не забывая спрашивать помощи в лабораторных по физике или что-нибудь еще.

Для чего А. стремился привлечь меня к общественной жизни школы - непонятно.
То ли просто вредничал, то ли привлекал к себе внимание, показывая свою значимость, а может хотел, чтобы его избранница соответствовала ему.
Это осталось его тайной.

Очередной его выдумкой было поручение провести конкурс политической песни.
Нашему классу досталось исполнить совершенно отвратительную песенку со словами «нам счастье досталось не с миру по нитке, оно на Кузбассе, оно на Магнитке».
Больше не помню.
С трудной и неинтересной мелодией и плохо запоминающимися словами.
Это вам не «уходили комсомольцы на гражданскую войну», которую знал каждый.
Класс наш был знаменит на весь город.
Мы выигрывали олимпиады.
О нас писали в газете «Молодёжь Эстонии». В той самой, где обо мне не было ни слова.
Специализированный класс с физико-математическим уклоном, ученики которого поступили все до одного и с первого раза по различным вузам  тогда ещё Советского Союза.
Поступили сами.
Никого не интересовала политическая песня.
Естественно, что всё превратилось в фарс.
С академическими папками, в которые был вложен текст песни, с фальшивой мелодией, перемигиваниями, переглядываниями и смехом.

Вот за это-то, «за саботаж важного политического мероприятия», А. и решил изгнать меня из Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодёжи.
Был собран совет, на котором присутствовал секретарь райкома.
По-честному, мне было всё-равно.
Классная руководительница, умная и ироничная, моя тёзка, отвела глупыху в сторону и посоветовала уладить.
В то время я бы не поступила ни в один вуз, имея на руках подобный волчий билет.
Мама говорила то же самое. Отец смеялся. Бабушка качала головой. Она была самой мудрой. Она приготовила мне платье в клеточку, ремешок которого стягивал мою талию так, что её можно было обхватить двумя мужскими руками и помогла  причесать волосы в две нарочито небрежные косы.

Я стояла, а они сидели по обе стороны большого стола.
Они - мой одноклассник А. и его приспешники.
Они все голосовали за исключение.
Мне стало обидно.
Обидно за то, что он, клявшийся мне в своём хорошем отношении и стремившийся получить большее, чем то, что могла предложить я, он, ждавший меня по часу у подъезда, что он делает всё это.
Впервые я столкнулась с человеческой мстительностью и не мужским поведением мужчины.
От этой обиды, а ни от чего больше, я тихонько заплакала.
Секретарь городской организации подошёл ко мне, заглянул в глаза и обернувшись к моим палачам, подвёл итог: «Девушка раскаивается.
«Ведь правда?»,-обратился он ко мне.
Я кивнула.
«Она не рассчитала свои силы. Бывает. Ограничимся выговором».

Потом мы с ним пили кофе с коньяком в баре городской комсомольской организации.
Он оказался любителем джаза и девушек.
Узнав, что мне всего 16, засмеялся и посоветовал позвонить ему через два года, потому как ему делать карьеру и лучше не рисковать с малолетками.
На следующий день я мстительно смеялась над А.

После той истории мы не разговаривали с А. десять лет.

Тогда же, оказалось, что обижен он, а я была впервые названа сукой и стервой.
Мне было смешно и совсем не обидно.

Из девочки постепенно рождалась женщина, вылуплялась из девчачьей скорлупы, из наивности, из идеализма.
Процесс только начался в том последнем классе и много всего произошло до взросления и зрелости.

Но, это будут уже другие истории