Катавасия

Я был довольно сильно пьян...
Да с кем такое не бывает,
что сердце рдеет по краям,
а в сердцевине сука лает?

Я шёл неведомо куда,
стучал в невидящие стёкла,
и тополиная гряда
крылом над левым ухом мокла.

Я по-цыгански бормотал,
молве незнаемой внимая, -
но за кварталом спал квартал -
была среда глухонемая.

И если б чёрному коту
взбрело пресечь дорогу эту -
обход мне был невмоготу,
но вмоготу стремленье к свету.

А вместе с тем - желанье жить,
не похмелясь и не проспавшись,
и - хоть душа из тела выдь! -
спасать заблудших-запропавших.

Для тех пленительных щедрот
меня на сером перекрёстке
внезапно выждал чёрный кот
в пальто, потёртом по извёстке.

Он тоже, видимо, судьбу
всю ночь уламывал упрямо,
чтоб в душу плюнула рабу
устами градуса и грамма.

Не он дорогу перешёл,
а я пошёл ему навстречу
и, проломив ладонь ковшом,
поднёс приветливое вечу.

Дворняжку лоцманом избрав,
мы обрели в ближайшем шопе
настрой души: настой из трав -
и банку кильки, млевшей в шоке.

Уже трудящийся народ
бодал рассвет ухабом серым,
когда чернявый живоглот
всосал - и дал отвод консервам.

Уже и я сходил на нет
с кошачьей грацией и лоском -
но тут спасённый мной брюнет
упал в отрубе с переплёском.    

Напрасно я к нему взывал:
глухой к моим мольбам и болям,
он спал, сражённый наповал
непобедимым алкоголем.

Конечно, тут возможен спрос
с меня, прямого душегуба:
пошто простой душе поднёс
до риз и полного отруба?

Во-первых, этот мой изъян
легко понять по первой строчке:
«я был довольно сильно пьян» -
рукой подать - поддать до точки.

А во-вторых, язык подвёл -
меня к нему, его к паденью.
Ведь я куда ломил как вол?
На свет! А вышла встреча с тенью.

Я не шутя алкал души,
язык в строку вплетая лыком.
Я ждал хоть на уши лапши!
А он мяукал да мурлыкал.

И наконец, последний штрих
в связи с непознанным объектом
моих усилий речевых,
когда он дрых:
я шёл на стих
и - не ушибся интеллектом!