Волшебный рог словоблудия, или Муки совести

(Замечание на безбрежных полях интернета).

Читаю в сети, пробегаю по ссылкам, интересуясь именами (я НЕ о стихире сейчас), особенно теми, которые рекомендованы местными (разных, впрочем, мест)  интернетными обозревателями (людьми, которые пишут обозревалки) и чаще обозревательницами, что в данном случае неважно. Читаю прозу или стихи этих людей. Здесь (где живу) и там – откуда "мы все" приехали. Широка была страна моя родная! И талантами богата. Именами. От Иванова и Гамзатова до Шукшина, от Можаева и Лихоносова до Астафьева и далее. О поэтах промолчу. С уменьшением, так случилось, географического масштаба места обитания нас самих в большом мире – на родине и на новой родине – ничего меняться не должно – тексты они и в Африке тексты.

Отступление в сторону.
Мне около 13 лет. Сидим с дворовыми пацанами на лавочке в очереди в баню – в душ, собственно, в баню-то свободно, но нам так интереснее. Ну, вышел – вошёл человек, два, нас-то и в женскую половину иногда пускали, если свободно, с наказом "не хулиганить", но в тот день пришлось ждать минут по 20. Ну, и по одному, кто хочет, по двое – так быстрее – вперёд, в кабинку! Входит большой парень, лет 25-ти. "Бабка, давай мне кабинку быстрее". Та резонно возражает, что вот, мол, очередь... И слышит убедительный ответ: "Я тороплюсь. Я НА МАШИНЕ приехал"... Ну, год был не 39-й и даже не 48-й - примерно 62-й уже. Не больно и диво, машина. И сена не просит. И счётчика нет – своя же. Так прошёл-таки без очереди.

Сейчас ощущение, что клоны этого парня, обоего пола клоны, размножились почкованием и заполонили многие страницы сети. И самое страшное, что, повинуясь гражданскому долгу,  а также движимые собственным, подтверждённым соседями по местечковой литстудии, талантом, они пишут и издают свои тексты, стихи и прозу, нимало не смущаясь их качеством, оценить которое они просто неспособны физически. Точнее, умственно. А соседство с именами достойными (в эпоху альманахов живём и товаро-денежного обмена – см. рекламу на стихире и проч.) придаёт их опусам нечто вроде литературной законности. Машина на месте не стоит. А литературная – как мельница Сампо, день и ночь.

Я,  разумеется, не настолько наивен, чтобы  обвинять именно самих этих людей. Откуда им знать, что выпекание булочек и стрижка волос не менее, а порой и более сложны, чем писание стихов-прозы?! И занимаются они именно делом попроще. А что делать с редакторами-сайтодержателями и прочим руководящим составом?  Издателями местных, наших, российских, американских и проч. журналов?  «Автор печатался в Германии, Польше, Америке и др.». Ведь и правда печатался. Ты ему: «Дурак!», а он тебе хрясь! – журналом по морде! А ведь не мне надо – редактору!

Желающих упрекнуть в литературной робости, поскольку имён тут не привожу, отсылаю к другим многим своим работам и рецензиям. А здесь просто никаких сил не хватит привести хотя бы часть читанного даже случайно. А что до мук совести – так это я о нас с вами: можно ли писать человеку, пишущему об Освенциме, скажем, или дискотеке после теракта, или смерти маленького ребёнка, или теракте в метро, о гибели друзей на фронте, что его стихи-проза – дурь? Или предложить ему написать музыку, нарисовать картину или поставить, а то и станцевать, балет на эту тему? А ведь сколько знаю в своём городе достойнейших, высшего класса писателей и поэтов! Получается, разницы нет. Тех печатают и этих. А она есть, но её же ПРОЧИТАТЬ надо.

Короче говоря, пуанты и «Steinway» свободны, господа!