Кабак

«Как ухо человека беззащитно!
хоть приложи скорей ладонь, как щит, на
него; как человек и слаб и мал!» –
увидев старика, себя поймал
на этой мысли и так жалко стало
его, бредущего походкою усталой,
что выступили слёзы на глазах...
и я пошёл туда, где наглость за
уверенность в себе сойти готова,
где завсегдатаи похожи на «котов», а
их девушки – на шлюх…
                Дворами шёл.
Была пурга. Снег шелестел, как шёлк.
Берёзы, прижимаясь к серым стенам,
завидовали, может быть, растеньям
(глядящим из-за окон – из тепла –
на них) и их защите из стекла
и камня от пурги, от зимней стужи.
Подъезд чихал (он явно был простужен).
Собака чёрная мочилась на сугроб,
лежавший, как огромный белый гроб,
на тротуаре. Снег летел в лицо и…
куст с рыжею листвой уже лисою
казался…
                Потный, я бежал в кабак,
как на фашистов – генерал Ковпак.

А в кабаке, хвастун, я паспорт с визой
показывал  каким-то людям. Сизый
дым, извиваясь, по столу змеёю полз.
В конце концов, сближать стал Интерпол с
бейсболом; а когда они слились, я
перед собой увидел чьи-то лисьи
глаза, нос острый, тонкогубый синий рот,
слезливо говоривший про сирот…
Из дыма уши, как из мха – волнушки,
росли; а пьяниц лысые макушки,
как влажные берёзовые пни,
лоснились (хоть считай по кольцам дни);
их обрамляя, волос, как лишайник,
курчавился. Я думал: «То плешь, а не
пень розовый».
                Очнулся: в два ряда
кровати – вытрезвитель! (Тварь я, да?)

Август 1999