***

ИЗ ЖИЗНИ КОТОВ

***
Добро в мужчине отчего-то
Киске подобно возле печки.
От сибаритки лишь зевота!
Слабинку чует без осечки.
Зато тварь утробоживото
Мурчит как! Спой мне, как у речки
Русалки водят хоровод, а?
«Мы не наяды, мы ове-е-ечки…»
Ведь проку нет, так почему же
Мы любим Мурок? Бесполезней
Нет твари… Как жена при муже
Богатом – лечит от болезней,
Тоски  зелёной, да и только.
А такова кошкина долька…

***
У киношной кошки
Шейка, ушки, ножки.
Любит она греться,
Сидя на окошке!
С ней бы потереться…
Но попробуй встреться!
У меня же блошки…
Зайка, ну не вредься…
Я ей понарошке
Стих свой вместо брошки
Подарю – смотреться
Ух будет на крошке!
Киска, не передься…
У кота есть рожки!

***
Киник, он не киноман,
Но их киношная кошка
Прыгнет, конечно, в окошко
И у них будет роман.
–  Кто ты, мираж, глаз обман?
–  Нет, я реальна немножко.
Ой, что у вас это, блошка?
–  Семечко-белый туман…
Киска, я гашишеман.
Можно мне, только немножко,
Не каждый день, белоножка,
А то страдает роман.
Киска, я кот-графоман.
Снится мне книжки обложка…

***
«Якшаешься раз с кошками, терпи
Их выкрутасы. Вот, пододеяльник
Когтями изодрала… Сама спи!
Да, столпник я! Да, просто так стояльник!
А то по попе Мурку не лупи –
Обидится смертельно… Бренд «Куяльник»
Себе ещё до кучи прикупи,
Буржуйка! А то прыгать на паяльник
Моду взяла, пока хозяин сон
Досматривает… – Далиду Самсон
Отчитывал. – Но быть бесстыдству мера
Должна же!» – И Самсона наказал,
Хоть он и назарей, Бог. Как сказал
Поэт: «Своя у каждого химера».

***
Напрасно ли люблю я кошку Мурку?
Нет, а кого ещё здесь и любить.
Но обещал Христос явить вам урку
Во мраке ночи, и не ознобить
Уж отморозка! Буду с вами  в жмурку
Играть и в темноте носы дробить.
А киску за что гнать, за глаз зажмурку?
Тварь зябкую не стану я губить.
И пусть небескорыстно она дарит
Тепло своё мне – греется сама,
Но сказано: зек Мурку не ударит.
Глаз красота твоя сводит с ума!
Пускай любовь твоя эгоистична,
Мурлыкаешь зато ты артистично.

***
Сказочник! Я как нарочно
К кошечке тебя подвёл.
Будешь ли ей скоморошно
Говорить: «Я вял, я квёл…»
А она: «Мне спать горошно,
Лунный свет меня извёл,
Мой дворец хоть и хорош, но
Кто б в шалаш меня завёл?»
Хорошо, когда рассказчик
Знает, песнь с чего начать.
Не один котят заказчик
Ждёт от зайчиков зайчать!
«Можно мне тебя понюхать?»
Не рисуй  кошачьи ню хоть!

***
Любовник пламенный, суровый ли учёный
В их лучшие года равно любят котов –
Согреть своим теплом всегда зимой готов
Могучий нежный зверь, что статью как точёный.
Лоснятся чресла их, искрятся их крестцы,
Хотя обманчив сон у хитрецов зевотных.
Эреб бы их запряг как траурных животных,
Когда бы под ярмо склонились гордецы.
Мечтатели, они порой напоминают
Гигантских сфинксов, что движения не знают
В тех одиночествах, бессчётны чьи века…
Кошачьи два зрачка, как дротики в бойницах.
Крупицы золота, как тонкого песка
Мерцают звёздно в их таинственных зеницах.

***
Образ и подобие
Бога, кто тебя
Взял себе в подсобие,
Сытно есть любя?
Ах, невкусно сдобие.
Съел бы голубя,
Да вот неудобие –
Как носить себя?
Экое беззлобие,
Ну не лев, я бя,
Лишь урчит утробие
После кулебя
В сметаносугробие
И люля-кебя!

***
Докажи, что дважды два –
Шесть, а не четыре,
Тени сосчитав сперва,
После – стих Псалтыри
О рожденье Божества
До Денницы! Тырь и
Дари даром – ешь, братва! –
Труженик фортыри.
Каждый кот должен уметь
Лазать через форту
И презрение иметь
К воровскому форту.
Хоть и вор кот, ан его
В дом пускают отчего?

***
Его Высочество вальяжно
На мышек смотрит, коль сыта
Душенька толстого кота:
«О мыши, мыши! Свой вам я ж, но
Не в доску же вам я свой ажно!
(Чу! Писки серого скота…)
Должна же, мыши быть… черта!
Кто недоволен, саквояж на,
Вокзал, Израиль!» Но своего
Серые мыши князя любят
И не в обиде на него,
Напротив – с кошечками шлюбят!
Не ест, коль сыт он, Лев мышей,
Но просто гонит их взашей!

***
Князь Лев Николаевич Мышкин
И кот Лёвка Белоштанишкин
Нигде никому не служили…
Коту доставался излишк ин!
Гуляли же порознь. Так жили.
До старости бы не тужили,
Да пёс донёс   грязноманишкин,
Что князь равнодушен к той жиле,
А хром, как библейский Иаков,
Знаток Мышкин оков и аков,
А ест он словесную рыбу,
Солому как Ослик Иаков,
Блажную имеет улыбу
И просится сам же на дыбу.

***
Почесать тебя, Мурко, за ушками?
А по шерстке погладить тебя?
Значит, хочешь пальто сшить со смушками?
Любишь ты обращать на себя
Всё вниманье! Сидела б с подружками
На заборе, свій вигляд любя.
Ты о чём говорила с хохлушками,
Про Му-Му, что Герасим, губя,
Утопил? Ну так это же в повести,
А не в жизни. А кто всё объел
На столе сало, а? Кто без совести?
Творожок-бел кому надоел?
Ах ты кошка, воровка нахальная!
На ковбаску, любовь эпохальная…

***
Получила по попе шлепок?
А не прыгай на стол! Что ты хочешь?
У тебя же всё есть! Кажет хочь, ишь!
Вот как сделаю громкий хлопок!
Поиграть в шерстяной колобок?
А оставленный мой ты стих очишь?
Ну, спроси: «Что сидишь и хохочешь?»
Хоть смешно, а смысл вышел глубок.
Если б не было на печке Мурки,
Меж бровями имел бы я схмурки.
Не с кем было бы поговорить,
Кто б мне глаз тогда делал зажмурки?
Когда кошка есть, легче творить…
Обожают кота все гламурки!

***
В те дни, когда сама великая Природа
Диковинных детей задумывала, я
Хотел бы быть котом гигантки, чья порода
Упоминаема не в книге ль Бытия?
Хоть женщины меня влекут любого рода,
К России льнула бы душа кота моя,
В глазах её читать: «Ждёшь от добра добро, да?»
И ласки требовать: «Скупа рука твоя!»
Хозяином быть форм её великолепных,
Вскарабкиваться на колени для хвалебных
Ей гимнов, и когда зной летний припечёт,
Сморив хозяйку сном, дремать в тени огромной
Груди её… Бог мой, поэта просьбы скромной
Не отклони – меня к красавице влечёт!

***
Его Высочество вальяжно
На мышек смотрит, коль сыта
Душенька толстого кота:
«О мыши, мыши! Свой вам я ж, но
Не в доску же я вам свой ажно!
(Чу! Писки серого скота…)
Должна же, мыши быть… черта!
Кто недоволен, саквояж на,
Вокзал, Израиль!» Но своего
Серые мыши князя любят
И не в обиде на него,
Напротив – с кошечками шлюбят!
Не ест, коль сыт он, Лев мышей,
Но просто гонит их взашей!

***
Русский язык коту-рассказчику
Подобен. А как кот учён!
И переплётчик рад заказчику.
Печатник в титулы включён!
Ан не подобен кот показчику,
Что от природы отлучён,
Служить, на лапы встав, отказчику
То свет бывает отключён,
То воду перекроют, якобы
Чтоб починить водопровод.
Узнал, шутник кто этот, я кабы,
Ты положил бы, мыш, живот!
Не куплен «Вискаса» ковригами
Гремлю я рифмами-веригами!

***
Проказки твои, киска, человек
Простит, конечно, он же твой хозяин.
Порою чёт ему найти нельзя ин,
Как только опостылевший всем «век».
Тогда, гладя тебя, в сожмуры век
Кошачьих твоих смотрит он, всельзяин
Твой добрый: «Ах ты кроличка мой зяин!»
Сюсюкает с тобой ищесловек…
Вот чёты все и найдены! Свежи,
А ведь не все из них оригинальны.
Противник точных рифм скажет: «Банальны!»,
А я ему отвечу: не скажи!
Подобен клумбе наш язык цветочной
Благодаря добротной рифме точной!

***
Плювиоз, обозлённый на весь этот город,
Изливает из урн хлябь сквозь траурный мрак.
Только высунешь нос, сразу дует за ворот.
В эту пору гуляет лишь сам себе враг.
Отощавший мой кот – нос до крови распорот –
Не найдя молока, нервно чешет свой фрак.
Перекошен гримасой брезгливой его рот:
«Не великий поэт ты, а старый дурак!»
Завывает в трубе, а сырое полено
Вторит сиплым часам: «Ах, воды по колено!»
В карт колоде, пропахших и этим, и тем
(Роковое наследство гадалки столетней!)
Дама пик и червовый валет грязной сплетней
Живо увлечены на одну из тех тем.

***
Он –  зверь, но ласковый и нежный.
Всегда здесь жил, не завезён
Тигр на восток, зимою снежный.
Ишь, совестью не угрызён
Пожравший зайца! Не манежный
Я Арлекин-де, коль пронзён
Амуром, кот  как печенежный
Весною – сон вопит сквозь он,
Я же рычу, зверь трёхметровый,
На всю тайгу. Край хоть суровый,
Но выводок прокормит. Мне
Здесь человек только мешает.
Кто ему ездить разрешает
На металлическом коне?!

Вочеловечился и молча
Инкогнито жил Господь Бог
Среди людей. Надобно мол, чо,
Киска тебе – пригреть свой бок?
Вочеловечился и скромно
Жизнь прожил Богочеловек:
– Ну, ты устроилась укромно?
Ах ты, мой зверь-блохоловек!
Став плотью, Слово обитало
С нами, не узнано никем,
Или почти никем. Достало
На Бога жизнь всяких сякем.
Зачем Господь Бог создал землю?
– Кошки мурлыканью здесь внемлю!

Я скоро понял – караимы –
Это Давидов род и мне
За честность воздалось вдвойне.
Мыши сказали: «Сир, твои мы!»
Секреты их впредь не таимы,
Хоть я и лев для них вполне.
Царя признали в Сатане!
Так ведь все тенью здесь двоимы…
Вот как из грязи угодил
Я прямо в князи, по присловью,
И равнодушен к мышеловью
Кот, только б ты мне не вредил,
Мышонок дерзкий и нахальный!
Эон сменился эпохальный…

Ну, удивил Давидово колено,
Так как колено Даново оно.
Из Вавилонского вернулось плена
Колено Данитян обожжено,
Как из печи остаток от полена,
Вот почему и было решено
Род царский породнить с ним. Так что тлена
Во гробе не узнало лишь одно
И два колена – ибо от Иуды
Давидов род имеет корень свой,
И вот теперь пускает снова уды
Его остаток, до сих пор живой!
А прочие колена все смешались…
Но гены Льва всё время улучшались!

Что, стан католический, учён
В сапогах Кот, знающий Писанья?
Где в них говорится, что сосанья
Акт в таинств число как бы включён?
Саном ты как салом облачён,
Гадкий жрец, а к детям прикасанья
Сладкие твои ради нассанья
В рты им, в чём твой клир изобличён,
Потопленьем в глубине морской
С жерновом на вые заслужили.
А то они сан с себя сложили,
Мерзостью пресытившись мирской –
Вот и всё подонков наказанье!
Но есть ещё бездны разверзанье…

Я не знаю, католичество,
Есть ли в лоне твоём те,
Кто призрел еды количество
Очень вкусной, а в посте
Преуспел. Наше величество
Тоже склонно к полноте,
Но блюдём же мы приличество,
Равнодушны к вкусноте!
Мяс отсутствует наличество
В нашей пище: в простоте
Ем свой хлеб я, безразличество
Демонстрируя к плите,
А не хищное двуличество,
Но простор есть в тесноте!

Я угощеньица из мяска
Даже в тюрьме не кушал – псу
Всю отдавал ту колбасу.
Шизофрения была вязка!
Грозит устоям вашим встряска.
Скажете снова: дичь несу?
Нет, но мышей, как скот, пасу:
Вот, секс-меньшинства, вам Аляска!
Я даже стану утверждать,
Что ради этого сонета
По символической цене та
Земля вам продана. Рождать
Себе подобных да не будут
Там те, кого там и забудут!

Я каки закопал, как царь мышей,
А вы отрыли их и стали нюхать.
Сравнили со своей мою воню хоть?
И вами я пугал бы малышей.
Лев отовсюду изгнан был взашей…
Любят у нас дубинушкою ухать:
«Нет, не на киче, как в народ, в тюрьму ходь –
В дурдоме поимей постельных вшей!»
И подбежит к тебе завотделеньем
И крыльями захлопает петух,
Чтоб наказать тебя срока продленьем,
Только огонь страстей в тебе потух.
Хотя уста садист при власти зло вил,
Ты ему мудро не воспрекословил.

Автор романа так в него войдёт:
Родится как все люди – очень просто!
Но от каких родителей –  вопрос-то
Не прост! – Творец себя произведёт?
Отходы ли творения найдёт?
Порою попадает и в отброс то,
Что родилось для в почве доброй роста,
Ан мусорщик, отрыв, сказал: «Сойдёт!»
И посадил – а вдруг произведёт
Плод добрый? Катаракта есть короста
На оке и на коже вид нароста
В священное писанье попадёт…
Не ест зато мышей тот, кто крадёт
Стихи у Бога Слово так запросто!

Жизнь есть божественное, свыше
Ниспосланное состоянье
Души… Под ветром я камыш и
На месте в радость мне стоянье. (Мф: 11,7)
Пишу на воздухе – Бог, слыши! –
Я песнь хвалы Ему. Смеянье
Ваше, свободнейшие мыши,
Над ней грешно, как ваше пьянье.
Мало вам подполу – на крыше
Уже шуршите вы. Боянье
Где Бога ваше? – Огнедыши,
Вулкан! От неба воздаянье
Здесь вам. Сказалже: «Не барыши!»
Господь, а вы? – Мышеблеянье…
Жизнь есть божественное, свыше
Ниспосланное состоянье
Души… Под ветром я камыш и
На месте в радость мне стоянье. (Мф: 11,7)
Пишу на воздухе – Бог, слыши! –
Я песнь хвалы Ему. Смеянье
Ваше, свободнейшие мыши,
Над ней грешно, как ваше пьянье.
Мало вам подполу – на крыше
Уже шуршите вы. Боянье
Где Бога ваше? – Огнедыши,
Вулкан! От неба воздаянье
Здесь вам. Сказалже: «Не барыши!»
Господь, а вы? – Мышеблеянье…

Бог, Он когтист, клыкаст, если бьёт лапой,
Удар будет смертельным и попасть
В объятья Бога страшно… На, облапай
Мех Господа, засунув руку в пасть
Зубастую Его! «Богу хвала!» пой,
И можешь головой к нему припасть…
А как Бог грациозно косолап, ой!
Разве способен Он на мышь напасть?
Не ищет ни богатства Бог, ни славы –
Это и так приложится Ему,
Но лишь бы тоько не желали зла вы,
Господу Богу, мыши, своему!
А то есть среди вас те, кто хотели
Узнать, а есть ли сила в Божьем теле?

Бог состоит из съеденных баранов,» –
Сказал один французский острослов,
Своею шуткой быв ещё вчера нов –
Не ест Господь коров, овец, ослов –
Он ест траву! Но кто из ветеранов
Этой травы её б ел, словно плов.
За ложкой ложку! Кто её изранов
Не убоялся бы, сорвиголов?
А между тем ещё пророк Исаия
Предрёк вам, что Бог будет, словно вол,
Солому есть. И разве чудеса я  (Ис: 11,7)
Тем не творю, что ем в свой задовол
Траву, ложки которой бы хватило,
Чтобы тебя чудовище схватило?

Поэзии иночество всего
Польше подходит. У анахорета
Душа ни с кем общеньем не согрета
За исключеньем друга своего –
Кота. Это живое существо
Входит в привычку, словно сигарета.
Как зайчик на колени с табурета –
Прыг! Вот и нет фаянса твоего,
Который ты локтём задел. Его
Не жалко! Друг свободой без запрета
Пользуется. Не жрёт, гад, винегрета
Вот только – покупай ради сего
Гурмана спецкорма. Ну, ничего.
Матёр объект словесного портрета!

Поэту свойственно эстетство
Не потому что он плейбой –
Мерзко мужчинное кокетство
И безобразен голубой! –
Просто с котом его соседство
Общею сделалось судьбой
Для них обоих: трудно детство,
Псам приходилось давать бой…
Но мира им претит суетство.
Так кот становится тобой,
А ты – котом. Небеспросветство
В ночи, дружище, есть любой.
С котом легко анахоретство –
Живёшь вдвоём с самим собой!

Иди ко мне на грудь, любезный котик мой,
Ну полно, спрячь же коготочки,
Позволь мне наблюдать, как твой зрачок прямой
Быстро сжимается до точки.
Когда ласкаю я головку твою и
Мну эластическую спинку,
И чувствую рукой вибрации твои
– Стальную кто задел пластинку? –
Я вспоминаю взгляд возлюбленной… Как твой,
Глубок и холоден он, котик.
Быстр и пронзителен, как дротик.
И когда трёшься ты о нос мой головой,
То источаешь, зверь прекрасный,
Запах призывный и опасный.

Я ли как карлик короля?
И шик к лицу лишь кошке Мурке,
Известной в Киеве гламурке,
Которой я потехи для
Поэму посвятил, хваля.
Это её, играя в жмурки,
Облапал я не без мурмурки.
Есть что в ней лапать – слышь, земля!
Я, Шарль Бодлер, траву паля,
Открыл глаза после зажмурки
И очутился с ликом урки
В Халдейском Уре – ой-ля-ля!
Действует травка, веселя!
И никакой бровей нахмурки!

Нарочно же такое не расскажешь,
Захочешь если даже. Мурке я
Поэму посвятил: разве откажешь
Мне в зоркости? О, кошечка моя!
В стеклянный шарик я смотрел. Прикажешь
Как Алеф мне не созерцать? Двоя
Реальность, я творю её… Рука ж, ишь,
Сама пишет, как если б не своя.
На сновиденье всё это похоже.
Наверное, мы грезим наяву.
В комнату, Алеф где, почти не вхожи
Коты и кошки, а я в ней живу!
Зачем ко мне ты, Мурка, не приходишь
И ласки моей нежной не находишь?

Шикарная киска и кот,
Который по признаку цвета
Гоним вредоносный как от
Благ жизни – любовь без ответа…
Пастух он мышей – мелкий скот
Не ищет дневного-то света.
А Мурке несут антрекот
Цыплёнка… На их забой veto!
Вот несправедлива как жизнь
И вместе им не повстречаться,
А лап языкооближизнь
Имеет здесь свойство кончаться.
Зачем, Мурко, ты не со мной?
Ведь грустно тебе быть одной!

Наука о букве пока
Покупке подобна… Увидят
Кого скоро! Без молока
И сыра – его ненавидят –
Живёт кот учёный. Тоска…
Коты-буквоеды сновидят
Как бы наяву. Сквозь века,
Поэты, они ясновидят.
Семья у кота не крепка.
Ушла от него, ядовидят,
Жена, ну а жизнь коротка…
Шугаются все, лишь завидят
Кота. Идиот он слегка,
Есть слух… Давидиды давидят!

По поведению коту,
Воспитанному мудро, ставить
Пятёрку можно – за черту
Запрета князя не заставить
Переступить: «Я завет чту!» –
Скажет. Хотя можно представить
И ситуацию ведь ту,
Когда запрет не грех оставить…
Так, на войне убить врага –
Не нарушение завета
«Не убивай», но дорога
Заповедь Бога сынам света,
А исключенье из неё.
Смерть, забирай себе своё!

Полёт на Луну невозможен
Технически даже сейчас –
Уж больно рискован!» – Вельможен
Кот Бога, калиф не на час. –
«Вот, Руста был Бого-вспоможен
Полёт – сел на «Сесне» в ночь ас
На Красную площадь! Как можен
Полёт на Луну? – Срам бачь, Ас,
Кесиль, Сима с воинством неба!
Я – скептик: увы, на Луне
Флаг, как водоросля в волне,
Не мог развиваться. Кто мне б, а,
Мой скепсис взял – и посрамил?».
Но скепсисом кот Богу мил.

Эстет в движеньях даже важный
И занятой донельзя кот:
«Мышонок как попал отважный
В пакет с кефиром? А скук от
Пресса сюжетец легковажный
Из пальца высосала: скот
Кота-де нагл, он неуважный
До гигиены – рифмы код
Разоблачает ваше зверство,
Вы – профессионалы лжи!
И над мышоком изуверство
Есть беспредел, что без межи!
Зажравшейся буржуазии
Мышонок жертва, ротозии!

Уже всё изоржавело, увы,
Железо как в морской воде солёной,
И золото – а ведь струёй калйной
В изложницы текло! – Напрасно вы
Себе его собрали, не травы
Премудрости сыны, сперва зелёной,
Потомбагряной – с мокрою пелёной
Вы спите ещё. Хвост от головы
Отличен так, как вы от нас. Новы
Одежды на гламурнице хвалёной.
Но кошка она, чьи усы палёной
Воняют шерстью – выродились львы
И львицы! Так что скептики правы:
Мельчаем мы… Огонь играл с гулёной.

Вероятнее всего
Дан язык в готовом
Виде людям. А его
Так задумал кто вам?
Тот, не чтите вы кого,
Взвесь в усе китовом,
Молока нет отчего
На усе котовом?
Не достойны Моего
Друга вы, в хвостовом
Чьём отростке – волшебство!
Стал живым остовом
Кот, не евши ничего,
Мамочка с Ростовом!

Столь зеркала как ты не молчаливы
И не столь тайно утро приключений,
Красив тигро-пантерый зверь влечений,
И от любви к нему с ума сошли вы.
В силу какого вышних сил декрета
Уму не постижимого должны мы
Искать тебя ночами? А иными
Делами, воплощение секрета,
Когда нам заниматься? Благосклонен
Хребет твой к нашей ласке от дней давних
Настолько, что не вникнуть никогда в них –
Столп нёбный ещё не был свавилонен!
Из времени другого ты, из сферы
Эзотеричной, сон как про новь эры.


Не по-шуточному учит
Поступать красиво
Гордый Кот мышей. Мяучит
Он и то спесиво.
Но мышам тот котоучит…
Им бы что вкусиво!
«Мыши! Мух как, вас паучит
Тот, чьё  взбрюшье сиво!»
Поступать кто не умеет
По канону чести,
Мышью больше быть не смеет,
Вид паучьей съести!»
Но Кота мыши не слышат,
На уроке пискомышат…

(добавленья следуют)