Б. Лесьмян. Три стихотворения

Воскресенье

Воскресенье кругом, и кругом безысходно:
Небосвод приземлел, а земля – небосводна.

Двое нищих бледны от любви и опаски,
Сотворяя в канаве поспешные ласки.

Из былого расцвета, из грезы о чуде –
В его руку просунулись дряблые груди.

Те, кому белый свет задневел черноземом,
Не подарком дают – отнимают отъемом.

Как смешно для горячки искали остуду,
Как ледаще предались проворному блуду!

В ее волосы льнул, будто мышь в мышеловку , –
Только пару словечек промямлил враздевку...

И она притулялась, но искоса, боком,
Целовнула лишь раз – и почти ненароком.

И мучительно так на кровати без пуха
Выкресали огонь из голодного брюха!

Даже в сладостной дреме – занозы и сучья:
Доласкаться бы им до беззвучья, безмучья...

Так свирепо прильнули голуба к голубе:
Долюбиться бы им до истерзанной глуби...

Так любились в канаве, в вонючей канаве
Урывали крупицу взаправдашней яви.

Где-то свадьба играла – а двум полутеням
Было вдоволь, что мир – натихал Воскресеньем!


Ночь

Эта ночь – небывалая! Ночь примерещий...
Из далеких загробий приходит сюда.
И не важно, как плачут усопшие вещи:
Не на всякую смерть есть бессмертья узда...

Все знакомо за гробом! В кормушке знакомой
Для слетевшихся духов – безбытья плева!
И на все, что случится, глядишь ты с оскомой,
Как на лето и зиму глядят дерева!

И спустился Снитрупок по нитке паучьей,
Зазирает в окно: мол, кому тут милы?
А на Месяце где-то, далеко за тучей,
Люди сбросили бога с Тарпейской скалы.


Сон

Мне приснилось, что гинет цветов худосочье,
Что пресытился сад листвяного житья
И что смерть и его раздирает на клочья,
И тебя раздирает, вещунья моя.

И роняет житье золотую одежку,
Выцветает погост, и осунулся гроб;
Исчезает и лес, где я вытоптал стежку
Победительной явью заблудшихся стоп.

И бессмысленный труд не бурлит в околотке,
Не безбытится смех, не горюет печаль;
Ни к чему облака – ясных зорь подзолотки,
Облака – божества – и бессмертье – и даль.

Только я еще длюсь – на развалинах рая,
Где темнот кудлобровых мне щерится дщерь, –
Ввечеру мою дверь поплотней запирая –
Ибо надо на свете украться за дверь.

Только длится сверчок, тарахтящий в запечье,
Ангел вьюжит крылами белесую ночь...
Для сверчка и для ангела длю свою речь я,
Потому что невмочь мне – на свете невмочь.