Разговор с гребцом

Как-то в юноше спортивного сложенья
мальчика знакомого узнал
(я его лет восемь не видал;
сын соседа бывшего). «Ты – Женя?! –
говорю. – Каким ты стал большим!»
Женя усмехнулся: «Делал… жим».
«Штангу поднимал?..  Атлет!» – «Движенье –
это жизнь, а остановка – гроб!
Бегал – не за водкою! – и грёб».

Как из тубы краска, густо, плавно
потекли из Жениного рта
сочные слова («ну и гортань! –
думал я, – ”малыш” в ударе явно!»):

«Кости выросли. Я стал длинней и шире;
и сильнее: мускулы окрепли!
Чтоб живот навек забыл о жире,
стал гребцом. Гребу – и всё о гребле
знаю с тех времён, как аргонавты
вёсла в волны дружно опустили…
О гребцах писал я опус в стиле
Маяковского, но… рытвин-то, канав-то
на пути!.. Теперь скажу всю правду:
не дал Бог таланта. Сколько радуг
в небесах фантазии поблекло!..
Если бы умел, писал бы бегло.
Нет, мостами радуг не помчались
мысли! – отсиделись, отмолчались…

Лавры пахнут лучше, чем пионы! –
думал я. Хотелось – в чемпионы!
Хоть я и не стал им, стало мне же
легче. Водолей, люблю я воду
с детских лет, но, обретя свободу,
полюбил цветы… Пион так нежен,
что стесняется дышать: живёт, дыханье
затаив».
             Тут замолчал гребец, а
я сказал: «Цветы и звери – сердца
требуют. Так некогда в духане
звери, птицы на людей глядели,
затаив дыханье, с закоптелых
стен, а люди – пели, пили, ели.
Кстати, сам духанщик – между делом –
подносил и мастеру, который
толковал в тот миг, быть может, с ланью
или сочинял к ослу посланье,
уходящему с тяжёлой ношей в горы.

Время шло – минута за минутой.
Лань всё выходила на поляну.
Люди пировали… Почему-то
так никто ни разу и не глянул
ни на эту лань, ни на оленя,
ни на петуха. Огромный красный –
горло драл, но, кажется, напрасно:
не услышали…
                А горное селенье
пропадало в голубом тумане,
как само сознанье Пиросмани».

1998