Морис Роллина Зайчик и др. , 84-89-е

Морис Роллина Зайчик, 84-е.
(Перевод с французского).

Посвящено Леону Блуа*.

Быстро, вскачь, в чащобу мча
и дрожа в испуге,
чуть живой с натуги,
задал зайчик стрекача,
хоть ни мухи, ни грача,
ни лихой зверюги -
пугача -
в округе.

Добираясь до леска,
зайчик на макушке
поджимает ушки -
от любого пустяка.
А заря уже близка.
Вот уж до опушки
два прыжка
зверушке.

Вот уселся у сосны,
приземлились ляжки.
Боязно бродяжке,
и глаза его мутны.
Там две ивы склонены,
будто бы монашки,
и грустны,
бедняжки.


Кто-то рядышком шумит ?
Вихрясь на этапах,
там в свистках да в храпах,
в гуще трав, среди ракит
ветер ветви теребит
на кустах разлапых.
Всех пьянит
их запах.

Зайчик утром в ранний час
сам себе без спуску
делает раструску.
С милю мчится всякий раз,
чтоб послушать, впав в экстаз,
птичку-трясогузку.
Там и пляс
в нагрузку.

По болотам, по камням
скачет зайчик, рыща,
грязный да в пылище,
промышляет по полям.
Воду пить идёт к ручьям,
что звончей и чище.
Бродит там,
где пища.

Росы - дивной красоты
всюду спозаранок
и полны приманок
и озёра, и кусты.
Всюду песни да мечты -
радость без обманок
и цветы
полянок.

Тис на вид - совсем урод.
Скалы - в дымке зыбкой.
Сквозь подлесок гибкий
дрок, желтея, лихо прёт.
Лужи сохнут - от болот
лишь осадок зыбкий.
Всё цветёт
улыбкой.

В зиму воля лишь ветрам,
а поля - без силы.
Зайчику - не мило.
Резво скачет по парам,
лишь в своих мечтах упрям,
и честит уныло
по утрам
Светило.


Maurice Rollinat Le Petit Lievre, 84-e.

A Leon Bloy.

Brusque, avec un frisson
De frayeur et de fievre,
On voit le petit lievre
S’echapper du buisson.
Ni mouche ni pinson ;
Ni patre avec sa chevre,
La chanson
Sur la levre.

Tremblant au moindre accroc,
La barbe herissee
Et l’oreille dressee,
Le timide levraut
Part et se risque au trot,
Car l’aube nuancee
N’est pas trop
Avancee.

L’animal anxieux
S’assied sur une fesse ;
Et pendant qu’il paresse,
La brume dans les yeux,
Le grand saule pieux
S’agenouille et s’affaisse
Comme un vieux
A confesse.

N’entend-il pas quelqu’un ?
Non ! ce n’est que la brise
Qui caresse et qui grise
Son petit corps a jeun.
Et dans le taillis brun
Le fou s’aromatise
Au parfum
Du cytise.

Dans le matin palot,
Leste et troussant sa queue,
Il fait plus d’une lieue
D’un seul trait, au galop.
Il s’arrete au solo
Du joli hoche-queue,
Pres de l’eau
Verte et bleue.

Terrains mous, terrains durs,
En tout lieu son pied trotte :
Et poudreux, plein de crotte,
Ce rodeur des bles murs
Hante les trous obscurs
Ou la source chevrote,
Les vieux murs
Et la grotte.

L’aube suspend ses pleurs
Au treillis des barrieres,
Et sur l’eau des carrieres
Fait flotter ses couleurs.
Et les bois roucouleurs,
L’herbe des fondrieres
Et les fleurs
Des clairieres,

L’if qui se rabougrit,
Le roc vetu d’ouate
Ou le genet s’emboite,
La foret qui maigrit,
La mare qui tarit,
L’orniere creuse et moite :
Tout sourit
Et miroite.

Et dans le champ vermeil
Ou s’epuise la seve,
Le lievre blotti reve
D’un laurier sans pareil ;
Et toujours en eveil
Il renifle sans treve
Au soleil
Qui se leve.

Справка.
*Леон Блуа (1846-1917) - фванцузский романист, новеллист, журналист, эссеист
и (католический) философ мистик. Отдельные его работы издаются в русском переводе и посейчас. Участвовал во франко-прусской войне. Был другом и добровольным секретарём Барбе д'Оревильи. Дружил с Вилье Сент-Аданом, Жаком Маритеном, композитором Ориком. Написал множество эссе, романы: "Разочарованный" (1886) и "Бедная женщина" (1897), публицистическую книгу "Душа Наполеона" (1912), обширные "Дневники".

Морис Роллина Соловей, 85-е.
(Перевод с французского).
Посвящено Луи Ратисбонну*.

В отличный солнечный денёк
подует майский ветерок,
и в сердце - никаких тревог
и раздраженья.
Опять цветёт весенний сад,
в нём слышен сладкий аромат,
и кто-то сыплет дробь рулад
в уединенье.

Певец-колдун находит кров
в местах, где тень, где дух здоров,
где рады прилететь на зов
рои мечтаний -
на берегах стоячих вод;
вблизи кладбищенских ворот;
у замков, ветхих от невзгод,
среди преданий.

Зелёный лес - твой лучший друг.
Сквозь ветви смотришь ты вокруг
на целый свет, не зная вьюг,
кляня ненастья.
Ты первый в мире менестрель,
король от века и досель
всех птах, что, рассыпая трель,
поют о страсти.

Под эти трели вечерком
стрекозы блещущим полком,
дрожа юлят над тростником,
слетая юзом.
Жужжат, толкаясь, сотни пчёл -
недаром рядом луг зацвёл.
Они пьяны. Их лёт тяжёл -
с медовым грузом.

А ошалевший соловей
поёт, скрываясь меж ветвей,
всё громче, хлеще и резвей
свои рулады.
Поёт у церкви, как плащом
одетой вьющимся плющом -
и всё, как в праздник с кумачом,
(ВАРИАНТ: и всё, что ни на есть кругом,)
полно отрады.

Когда же чем-то удручён,
не то совсем изнемождён,
бывает, изменяет он
весь свой обычай,
и, как обиженный врасплох,
вдруг взропщет, будто на подвох,
и в гимнах будет плач и вздох -
почти девичий.

Услышав горестный мотив,
в печали строй плакучих ив,
и дуб скучает, загрустив,
и тисс - в испуге.
Туманен взгляд кобыл, коров...
Меланхоличность соловьёв
вбирает жалобы ветров
и всей округи.

Maurice Rollinat Le Rossignol, 85-e.
A Louis Ratisbonne*.

Quand le soleil rit dans les coins,
Quand le vent joue avec les foins,
А l’epoque ou l’on a le moins
D’inquietudes ;
Avec Mai, le mois enchanteur
Qui donne a l’air bonne senteur,
Il nous revient, l’oiseau chanteur
Des solitudes.

Il habite les endroits frais,
Pleins de parfums et de secrets,
Sur les lisieres des forets
Et des prairies ;
Sur les bords d’un lac ombrage,
Aupres d’un manoir tres age
Ou d’un cimetiere charge
De reveries.

Le doux ignorant des hivers
Hante les fouillis d’arbres verts,
Et voit le soleil a travers
L’ecran des feuilles ;
C’est la que tu passes tes jours,
Roi des oiselets troubadours,
Et que pour chanter tes amours
Tu te recueilles.

Tandis que l’horizon blemit,
Que la berge se raffermit,
Et que sur les ajoncs fremit
La libellule ;
Tandis qu’avec des vols ronfleurs,
Parfois obliques et froleurs,
L’abeille rentre ivre de fleurs
Dans sa cellule ;

Lui, le boheme du printemps,
Il chante la couleur du temps ;
Et saules pleureurs des etangs,
Vieilles eglises
Ayant du lierre a plus d’un mur,
Toute la plaine et tout l’azur
Ecoutent vibrer dans l’air pur
Ses vocalises.

Quand il pousse dans sa langueur
Des soupirs files en longueur,
C’est qu’il souffre avec tout son coeur,
Toute son ame !
Sa voix pleurant de chers hymens
A des sons tellement humains,
Que l’on dirait par les chemins
Des cris de femme !

Alors elle rend tout pensifs
Les petits chenes, les grands ifs ;
Et melee aux ruisseaux furtifs,
Aux bons visages
De la vache et de la jument,
Cette voix est assurement
La plainte et le gemissement
Des paysages.

Справка.
*Луи Ратисбонн (1827-1900) - Louis Gustave Fortune Ratisbonne - французский литератор,
совершивший во Франции тот же подвижнический труд, что в России выполнил М.Лозинский. В 1852-1859 гг. он перевёл на французский язык "Божественную комедию"
Данте. Русские читатели ознакомились с Ратисбонном, благодаря Алексею Николаевичу
Плещееву, который перевёл на русский язык его стихотворение "Цветок".
Ратисбонн - родом из Страсбурга. С 1853 по 1876 г. был сотрудником "Journal des Debats".
Работал с 1871 г. библиотекарем дворца Фонтенбло, затем библиотекарем Сената. Писал басни и детские стихи.

Примечание.
Первым стихотворение № 85 "Соловей" перевёл на русский язык Юрий Лукач. С этим
переводом можно ознакомиться в Интернете.

Морис Роллина Солнце, 86-е.
(Перевод с французского).

Светило в небе - грелка змей,
поддержка всякого гниенья,
природный ускоритель тленья,
извечный жар гнетущих дней.

Больные в немощи своей
бредут почтить в безумном рвенье
Светило в небе - друга змей,
поддержку всякого гниенья.

Как ни укройся от лучей,
любой познает это жженье,
палящее до погребенья.
Оно всё хлеще и сильней:
Светило в небе - грелка змей.


Maurice Rollinat Le Soleil, 86-e.

Le Soleil, ami du serpent
Et couveur de la pourriture,
Est le brasier que la Nature
Tous les jours allume et suspend.

Le malade, clopin-clopant,
Va chercher, quand il s’aventure,
Le Soleil ami du serpent
Et couveur de la pourriture.

L’enveloppe, l’enveloppant,
Tout subit sa grande friture ;
Et jusque dans la sepulture,
Il s’inocule et se repand,
Le Soleil, ami du serpent.


Морис Роллина Осенняя паутинка, 87-е.
(Перевод с французского).

Посвящено Луи Брешмену*.

Пленительные волоски !
Вы - Богородицына пряжа !
Вы - перл осеннего пейзажа,
пусть вас разносят ветерки !

Окутайте в садах сучки,
плывите по волнам на пляжи.
Пленительные волоски !
Вы - Богородицына пряжа !

И козочки и пастушки,
и замки с башнями на страже,
и гордые дубами кряжи -
любуются, как вы легки,
пленительные волоски !


Maurice Rollinat Les Fils de la Vierge, 87-e.

A Louis Brechemin*.

Bons petits cheveux si legers,
Jolis petits fils de la Vierge,
Vivent l’air pur qui vous heberge
Et la route ou vous voyagez !

Suspendez-vous dans les vergers,
Flottez sur l’onde et sur la berge,
Bons petits cheveux si legers,
Jolis petits fils de la Vierge !

Les chevrettes et les bergers,
Le peuplier droit comme un cierge,
Le vieux chateau, la vieille auberge,
Tout sourit quand vous voltigez,
Bons petits cheveux si legers !


Справка.
*Луи Брешмен - литератор. Выпустил в издательстве L'Aubican (Paris, 1884) книгу "Весёлые парижские хроники" - "Joyeuses Chroniques Parisiennes".
Им же, повидимому, написано эссе о Морисе Роллина: "Etude litteraire - Maurice Rollinat".
Имя Луи Брешмен повторяется в Интернете многократно - это и автор рассказа о Египте
"L'emeraude du Nil" - "Нильский изумруд". Это и автор многочисленных объёмистых книг
по домашнему птицеводству, в том числе по разведению голубей, книг по
кролиководству и т.п. Но возможно, что это, и многие другие Луи Брешмены, лишь однофамильцы.

 
Морис Роллина Кобылка, 88-е.
(Перевод с французского).

Посвящено Жоржу Ландри*.

Кобылку будто чародей
искусно выточил из ели.
Не будь блестящих челюстей,
была б похожа на зверей -
резных бычков и лошадей,
какими в детстве мы владели.
Кобылку будто чародей
искусно выточил из ели.

При взлёте спаренные крылья -
ошеломление зениц.
Вспорхнув кобылка без усилья,
и над сухой белёсой пылью,
и средь цветущего обилья,
сверкает, будто свет зарниц.
При взлёте спаренные крылья
ошеломление зениц.

Должно быть, есть пружина в ней.
Она привыкла брать барьеры.
Свободно скачет меж корней,
перемахнёт любой ручей.
Лишь двинет бёдрами сильней -
ничто ей ямы да карьеры.
Должно быть, есть пружина в ней.
Она привыкла брать барьеры.

Её лягушки всей оравой
признать готовы за сестру
и принимают в хор свой бравый -
хоть в поле с жёсткою отавой,
хоть там, где папоротник ржавый,
и где тростник - как на смотру.
Её лягушки всей оравой
приззнать готовы за сестру.

Ей не по нраву дух болот.
Она живёт меж рощ и пожен,
в местах, где ясен небосвод,
где пашет землю полевод,
где вольно выпасают скот,
а ослик на пасьбе стреножен.
Ей не по нраву дух болот.
Она живёт меж рощ и пожен.

Когда всё залито лучами
и радостен небесный свет,
кобылка пляшет с мотыльками.
Перекликаясь со сверчками,
не затихает в общем гаме,
звенит у хижин - как сосед,
когда всё залито лучами
и радостен небесный свет.

В пути - где радость, где подвох,
где мурава, а где репейник,
то важный гриб, то плющ, то мох,
лесной валун, чертополох,
где зелен луг, а где иссох,
кротовины да муравейник...
В пути - где радость, где подвох,
где мурава, а где репейник.

Бродя, вприпрыжку да летая,
на тысячах своих дорог
кобылка вечно ищет рая,
где бесконечна свежесть мая,
но в мире нет такого края -
лишь наживает тьму тревог,
бродя, вприпрыжку да летая
на тысячах своих дорог.

Кобылкин стрёкот громок, чист,
приятен и кустам и травам -
им по сердцу - как птичий свист.
Она - как цирковой артист -
увеселяет каждый лист,
зовя примкнуть к своим забавам.
Кобылкин стрёкот громок, чист,
приятен и кустам и травам.

Крестьянин на тебя в досаде,
зато как рад тебе поэт,
хотя бы, любопытства ради,
прилежно слушая и глядя.
Ты краше дивы на эстраде
и тех, кем славится балет.
Крестьянин на тебя в досаде,
зато как рад тебе поэт !


Maurice Rollinat La Sauterelle, 88-e.

A Georges Landry.

Sa tete a l’air d’etre en bois peint,
Malgre ses mandibules moites ;
Elle a l’oeil gros comme un pepin.
Pareille aux betes en sapin,
Mouton, cheval, boeuf et lapin,
Que les enfants ont dans des boites,
Sa tete a l’air d’etre en bois peint,
Malgre ses mandibules moites.

Grise, elle a les ailes doublees
De rouge antique ou de bleu clair
Qu’on entrevoit dans ses volees
Brusques, ronflantes et tremblees.
Verte, ses jambes endiablees
Sont aussi promptes que l’йclair ;
Grise, elle a les ailes doublees
De rouge antique ou de bleu clair.

Elle saute sans nul effort
Les ruisselets et les ornieres ;
Et son coup de cuisse est si fort
Qu’elle semble avoir un ressort.
Puis, quand elle a pris son essor
Autour des trous et des marnieres,
Elle saute sans nul effort
Les ruisselets et les ornieres.

La toute petite grenouille
La regarde et croit voir sa soeur,
Au bord du pacage qui grouille
De fougeres couleur de rouille.
Dans sa rigole ou l’eau gargouille,
Sur son brin de jonc caresseur,
La toute petite grenouille
La regarde et croit voir sa soeur.

Elle habite loin des marais,
Sous la feuillee, au pied du chene ;
Dans les claireres des forets,
Sur le chaume et dans les guerets.
Aux champs, elle fretille aupres
Du vieil ane tirant sa chaine ;
Elle habite loin des marais,
Sous la feuillee aupres du chene.

Nids de taupes et fourmilieres,
Champignon rouge et caillou blanc,
Le chardon, la mousse et les lierres
Sont ses rencontres familieres.
Sur les brandes hospitalieres,
Elle vagabonde en frolant
Nids de taupes et fourmilieres,
Champignon rouge et caillou blanc.

Quand le soleil a des rayons
Qui sont des rires de lumiere,
Elle se mele aux papillons
Et cliquette avec les grillons ;
Elle abandonne les sillons
Et les abords de la chaumiere,
Quand le soleil a des rayons
Qui sont des rires de lumiere.

Cheminant, sautant, l’aile ouverte
Elle va par monts et par vaux,
Et voyage a la decouverte
De quelque pelouse bien verte :
En vain, elle a plus d’une alerte
Parmi tant de pays nouveaux,
Cheminant, sautant, l’aile ouverte,
Elle va par monts et par vaux.

Son chant aigre est delicieux
Pour l’oreille des buissons mornes.
C’est l’acrobate gracieux
Des grands vallons silencieux.
Les liserons sont tout joyeux
En sentant ses petites cornes ;
Son chant aigre est delicieux
Pour l’oreille des buissons mornes.

Cauchemar de l’agriculteur,
Tu plairas toujours au poete,
Au doux poete fureteur,
Melancolique observateur.
Beau petit insecte sauteur,
Je t’aime des pieds a la tete :
Cauchemar de l’agriculteur,
Tu plairas toujours au poete !


Справка.
*Жорж Ландри (1848-1924) - человек, слывший за своего в артистических и литературных богемных кругах в 80-е гг. Он служил бухгалтером в торговле бельём
"Hayam et fils". Хозяева фирмы были известны как коллекционеры картин Гюстава
Моро. Бухгалтер интересовался литературой. В салонах, где блистал Барбе д'Оревилли,
Ландри был при нём в качестве преданного друга и добровольного секретаря. В последствии дружба дала осечку. Ландри какое-то время дружил и переписывался с Леоном Блуа, с Жорисом-Карлом-Мари Гюисмансом. Потом дружил с Ф.Коппе. Барбе д'Оревилли посвятил Ландри стихотворение "Сид". В новелле "Froleur compatissant" он описал Ландри в качестве прототипа героя. Также поступил Леон Блуа описав Ландри под именем Leverdier в романе "Desespere".


Морис Роллина Баллада о Царице-Мурашке и Властителе Цикад, 89-е.
(Перевод с французского).

У хилого певца, Властителя Цикад,
с Царицей Муравьёв была своя лачуга:
бродяга, вертопрах, хмельной в плену рулад,
и мудрая во всём хозяйка и супруга,
решавшая, как жить, самой ей и за друга.
Но общих черт у них имелось без числа:
их радовал приток весеннего тепла;
лесной уют спасал от всякой встряски тяжкой.
Та сладостная сень безудержно влекла
Властителя Цикад с Царицею-Мурашкой.

В тоскливый вечерок хотел он невпопад
куда-нибудь удрать, как ни дика округа,
но на двери запор был намертво зажат.
Так ластилась жена - и в том её заслуга -
что убежать была напрасная потуга.
Лягушки всех пород из каждого угла
спешили посмотреть, куда бы ни пошла
Царица Муравьёв с любезным ей бродяжкой.
И в звонких песнях птиц звучала похвала
Властителю Цикад с Царицею-Мурашкой.

Они входили в дом, когда темнел закат.
От злого крика сов тряслась в окне фрамуга.
Певца несло сбежать на вольный променад,
но верная жена шептала с перепуга:
"Пора уж лечь ! Хочу блаженного досуга !"
И так всегда ! Друзья синичек и щегла,
любимцы всех жуков, не причинявших зла,
они едали снедь, запив лесною бражкой,
и благодать небес любовно берегла
Властителя Цикад с Царицею-Мурашкой.

Посылка.

Принцесса ! Мне в урок, ты раз произнесла:
"Наш истинный девиз - достойные дела !"
Сознайся ! Не кори возможною промашкой.
Ведь ты узнала их - взглянувши в зеркала -
Властителя Цикад с Царицею-Мурашкой !


Maurice Rollinat
Ballade de la reine des Fourmis et du roi des Cigales, 89-e.

Deux insectes de race avaient le meme trou :
L’un, grillon souffreteux, passablement poete,
Melomane enrage, rodeur, maussade et fou ;
Et l’autre, une fourmi sage et toujours en quete
De supputer au mieux l’avenir dans sa tete.
Mais tous deux ils avaient de tendres unissons
Dans leur amour des pres, des rocs et des moissons :
Un taillis leur causait des voluptes egales,
Et l’aube emplissait d’aise et de joyeux frissons
La reine des fourmis et le roi des cigales.

Quand le grillon voulait aller je ne sais ou
Et risquer son corps frele au vent de la tempete,
La mignonne fourmi l’enfermait au verrou,
Et son charme en faisait tellement la conquete,
Qu’il retenait l’ingrat au petit gite honnete.
La rainette des bois et celle des cressons
Admiraient a loisir leurs gentilles facons
Quand ils poussaient au loin leurs courses conjugales,
Et l’oiseau celebrait avec force chansons
La reine des fourmis et le roi des cigales.

Ils rentraient tous les soirs a l’heure ou le hibou
Gemit lugubrement comme un mauvais prophete.
Le grillon voulait bien courir le guilledou,
Mais la fourmi disait : « Je serais inquiete,
« De grace, viens dormir ! et j’aurai l’ame en fete ! »
Ainsi toujours ! Amis du merle et des pinsons,
Cheris du scarabee, et craints des charancons,
Ils savourent en paix leurs dinettes frugales,
Et le ciel a beni dans l’herbe et les buissons
La reine des fourmis et le roi des cigales.


envoi

Princesse, qui m’appris dans tes saintes leсons
Que travail et vertu sont les vrais ecussons,
O toi qui de tendresse et d’amour me regales,
Ne te semble-t-il pas, dis, que nous connaissons
La reine des fourmis et le roi des cigales !