Эрмитаж впервые

Морозом выметена, вылизана Дворцовая площадь,
Окна Зимнего холодеют, затухают и слепнут,
На картине горячится испанская пегая лошадь,
Доктора пророчат: мне этой зимой не воскреснуть.

Манная крупа заметает бока мерзлой Невы,
Хочется уснуть, ничего не помнить, не знать.
Сочная зелень пейзажной, не русской травы,
Лорды, пэры, вакханки, вино, итальянская знать.

Мы съели в подъезде сырок за пять копеек,
Разделили на четверых мерзлый батон,
Изобилие крахмальных воротников, лент, душегреек,
Пейзажей малых голландцев, усаженных в плотный тон.

В детском горле комок горечи мерзлой:
Оказывается, существует совершенно счастливый мир!
Зима плюется в дворцовые стены порошей промозглой,
Обледенелое рококо, барокко, царский ампир.

Я еще не знаю, что мать, брат и отец дрожащие,
Всего лишь временные призраки голодного пира,
Бахус с лозой винограда, козлищи, ню возлежащие,
Туники синь, кровавый пожар в рубинах порфира.

Анатомический разворот мужских мускулистых спин,
Глотаю голодную слюну у натюрмортов голландских,
За стеклом с мертвым взглядом молчит золотой павлин,
Обилие шляпок, плащей, дамских ланит, мушек шпанских.

Есть хочется вечно. При тусклом всплеске слепого утра
Открылись пивные послеблокадного, серого Невского...
Эрмитажный блеск, воля юного, злого Петра
В споре с больной совестью Достоевского.

  январь 1947 г. Ленинград-30.08. 2010 г. Москва