Ландыши

(Майской ночью)

Пруд  заглох; на воде – бельмом! –
лунный свет, а во мне – Бальмонт
(предположим, не мой, а Маринин*;
прилепился к душе, как к марине
Айвазовского – Пушкин; стать
в позу хочется очень Бальмонту).

Пруд ослеп совершенно: "бельмо"-то
увеличилось (стало б под стать
диску лунному, если б растёрли,
как таблетку, луну в порошок
да размазали хорошо
по густой синеве)…
                Не растёт ли
ландыш где-нибудь рядом?.. Нос
аромат до Рассудка донёс…
«Май кончается!» – сухо Рассудок
замечает.  Душа: «Ландыш?.. Ах,
пропадёт!  под кустом, не дыша,
рос бы тихо да пил росу!»  –  «Та-а-ак!
расцвели? Ты цветов нарви!
да побольше!» – воскликнули разом
Чувства. (Жадность у них в крови,
и слова их звучат приказом!
Сильных нету, зато полно
всякой сволочи мелкой. В четверг и
закричал, и затопал, но
не изгнал из себя, не изверг их:
загалдели, как в марте грачи.
Только Душу свою огорчил!)

В голове ли они гнёзда свили
или в месте каком другом –
не пойму: маловато извилин
(выжать свежую мысль, скомкав в ком
пук волос на затылке, пытался:
без волос и без мыслей остался!).
Знаю то, что выводят птенцов…

Иногда, изучая лицо
перед зеркалом, глаз бояться
начинаю и… мигом в паяца
превращаюсь: за хищным зрачком
наблюдая, верчу языком,
морщусь, рот разеваю. По сути,
и кривляясь, я всякий раз
уловить миг пытаюсь. (Горазд
был на это сам Рембрандт, судя
по офортам. Я был поражён:
увидав их, представил, что в цех**  сам
я попал и слежу за процессом
их созданья: вот рожи он
строит – миг остановлен: пластина
красной меди штрихов паутиной
вся покрыта; вот миг закреплён
на бумаге: с него снят оттиск.)
Я ж боюсь «двойника»!.. Не заботясь
о мгновеньях, шепчу: «Не сглазь!»
Он смеётся, а Чувства из глаз
вылетают, подобно гнусу
окрылённому***, жалят, сосут
кровь…
             А здесь (нестерпимый зуд
от укусов, не то бы нагнулся
за цветами давно и, зарыв
нос в букетик, стоял) – комары!..

Ох, боюсь, что и люди, увидев
душу в жалком, растерзанном виде,
посмеются: «Каков, осёл!
Ел бы лучше горох и фасоль
да глядел в потолок  или в угол,
где паук сеть плетёт, и пукал,
а не думал о пустяках!..»

Впрочем, сам понемногу меняюсь.
Верил я, что принёс меня аист,
что не найден в капусте, как
сын соседки, Андрюшка (Нина,
мать его, как-то сдуру ему
рассказала об этом; всему
дому – он). Думал я, что конина –
это лучшее мясо (внушил
эту мысль татарчонок, что жил
ниже нас этажом).
                А теперь я
никому уж не верю! На перья
облаков в синем небе гляжу
и полями один брожу,
отсекая мгновенья  шагами;
а порою глаза по заре,
будто лодки, пускаю. Камень
брошу в пруд – вижу: будто прозрел
пруд…
          Цветы (подчиняясь чувствам)
рву при свете полной Луны.    
Листья сочные с влажным хрустом
мнутся в пальцах. А травы полны
лунных бликов; они мерцают
(мастерица-Луна по ковру
трав пройдёт серебром, пока вру).

Блики – в каплях; а пальцы сшибают
капли с листьев, цветов, стебельков.
А вдали, там, где степь легко,
плавно как бы сливается с небом;
там, где я  никогда не был,
просветлело. Пруд блещет. Над ним,
как над плешью святого нимб,
облачко…

Закончил 26 марта 2002
Хельсинки


* ... не мой, а Маринин... - т. е. Марины Цветаевой.
См. Марина Цветаева. "Воспоминания о поэтах".

** Цех - живописная мастерская Рембрандта, ибо, думается мне,
его отдельную мастерскую можно смело назвать цехом, где ковалось
мастерство его учеников и мимо которого (хотя сам Рембрандт был
надолго забыт), с тех пор как его "открыли" заново, не прошёл,
кажется, ни один художник - вплоть до настоящего времени; или что
он один стоит целого цеха художников, живших в его время и появляю-
щихся на на протяжении трёхсот с лишним лет после его смерти, живущих
в данное время и тех, что явятся в будущем.

*** ... и в Таджикистане в должности "лаборанта ВНИИДиС по борьбе
с окрылённым кровососущим гнусом. - Из "Кратких биографических сведений"
Венедикта Ерофеева.