Так диктовала муза Клио

  Генезис всех российских революций, оттепелей, реформ и перестроек всегда будет вести свою родословную от восстания на Сенатской площади. Это такой же мощный  «код» национальной истории, как  монархические иллюзии народа богоносца или приоритет вольной воли над расчетливой выгодой. Книга Натана Эйдельмана «Апостол Сергей», вышедшая в издательстве «Вагриус», написана историком-шестидесятником, человеком, серьезно задумывавшимся над  революционной  метафизикой. Над тем, в частности, почему «сценарные ходы» французской революции  так отчетливо проявились в декабристском восстании?

Книга ушедшего из жизни в 1989 году блестящего историка выглядит сегодня, как своеобразный  алгоритм, в  метафизическую матрицу которого укладываются события не только прошлого, но и настоящего.  Потому что во все времена были и будут и герои, ищущие перемен, и те, кто им яростно сопротивляются. Те, кто дерзнул «отчизне посвятить души прекрасные порывы», и  те, кто счел дерзнувших «опаснейшими чудаками».  Пережив  череду «перестроечных» дворцовых  переворотов 90-х годов теперь уже минувшего века, мы по-новому взглянули на казавшимися когда-то   вариациями на архивные темы исторические романы Валентина Пикуля. Так и  книги Натана Эйдельмана  «Революция сверху в России», «Твой Восемнадцатый век», «Апостол Сергей» засветились новыми смыслами, когда  слова Пушкина о том, что «мы все глядим в Наполеоны» упали на почву выборов и PR-технологий. Некоторые исследователи, в духе историка Тойнби размышляющие об истории в сослагательном наклонении, говорят, что если бы декабристы победили, первым  Президентом России был бы  заранее назначенный диктатором  Трубецкой(правда, в день восстания он даже не явился на площадь), а первым министром культуры Пушкин.  Версия  Натана Эйдельмана подводит нас к мысли, что русским Наполеоном скорее всего мог стать Сергей Муравьев – Апостол. Лев Толстой совсем не даром не стал длить «Войну и мир» до декабрьского восстания. Декабристы совсем не случайно казались ему  «русскими французами». Братья Муравьевы  — дети отца дипломата в Париже — только в 13-14 лет знакомятся с родным русским языком. Много работавшим с  историческими архивами Натаном Эйдельманом было отыскано историческое свидетельство о том, что, увидев,  как-то мальчика Сергея Муравьева, Наполеон сказал: этот ребенок вполне может сойти за его сына. Кстати, позже многие говорили о том, что Сергей Муравьев похож на Наполеона. Но и Пестель, и пушкинский Германн имели таковое сходство. Как-никак из артиллеристов в императоры —не худший пример для подражания.
Дата рождения Сергея Муравьева  28 сентября 1796 года совпадает  с многими символическими событиями. И их Эйдельман не упустил из виду. «Российский месяцеслов 1796 года рассуждает о недавно открытой планете Уран, «и может статься, что за Ураном есть еще планеты, к системе нашей принадлежащие…» « В сырой камере бывшего императора Ивана Антоновича, без права гулять и брить бороду, помещается издатель трети всех русских книг Николай Новиков...» «В этот день Иммануил Кант , как всегда в половине четвертого выходит на прогулку в сером сюртуке с тросточкой в руке», а пятидесятилетний Франсиско Гойя начинает различать вокруг себя кошмарные «капричос». Да и отправленному в опалу Екатериной II Новикову вряд ли мерещится что-то благостное—он  подвергнут репрессиям за чернокнижничание и принадлежность к вольным каменщикам. Заметим, что Эйдельман ни Новикова, ни  декабристов никогда не называет масонами. Об этом только у написавшего 100 книг о русской истории Анри Труайя да у яростных обличителей «разрушителей России» —постперестроечных  публицистов, во всех сегодняшних бедах России обвиняющих тайные общества.

А между тем, опаленный Отечественной войной 12-го года, боевой офицер  Сергей Муравьев –Апостол  возглавлял не какое-нибудь, попавшее в орбиту осуждения Милорадовичем шутейное общество «Le Frere cochon»(«Братьев свиней»), а союз радикально настроенных военных, вознамерившихся внедрить Конституцию путем вооруженного переворота. Что и осуществили все же без малого сто лет спустя большевики. Как бы оставаясь в ореоле  большевистской революционной агиографии, канонизировавшей всех революционеров от Спаратка, Брута и до  Каракозова с Софьей Перовской, Натан Эдельман ведет свой рассказ о революционерах-романтиках, не ввязываясь в подобного рода полемики. Было время — книга выходила в серии «Пламенные революционеры» в такой же обложке-одежке, как  и роман Юрия Трифонова «Нетерпение» про   Желябова, где подвиги террориста воспевались с точки зрения музы  Клио –70-х . Но все таки как изменчива эта муза!  Яростные полемики достанут Натана Яковлевича позже и перейдут в войну –переписку  «западника» Натана Эйдельмана с «почвенником» Виктором Астафьевым. Некоторые считали, что эта переписка поспособствовала внезапной кончине исследователя.   
 Существуют интерпретаторы истории России,  которые полагают, что, дорвись декабристы до власти, мы бы имели вместо расстрелянного  с царицей и детьми Николая II в 1918, четвертованного Николая I в 1825-26. Что якобинского террора, от неотвратимости которого Россия могла еще передохнуть до двадцатых-тридцатых годов следующего века —не избежать бы. Кто знает! Теперь-то понятно, что заколовшая Марата жирондистка Шарлотта Корде, сразивший из пистолета   губернатора Милорадовича Каховский и стрелявшая в генерал –губернатора Трепова  Вера Засулич — это все романтизм того самого рода, который в нашем сегодняшнем варианте представляет собою Шамиля Басаева. И кто знает— как взглянул бы на Российскую историю и революционный романтизм ее утонченный знаток Натан Эйдельман после 91, 93-го годов, а тем более после терактов на Дубровке и в Беслане?   
 
И все-таки книга Натана Эйдельмана — историческая правда об  одной из тех Россий, которую мы постоянно теряли, чтобы сохранить другую, а потом, спохватясь, снова искали да найдя, не узнавали. Шестидесятники узнали себя и в декабристах и в революционерах  времен «комиссаров в пыльных шлемах». Иначе не было бы ни  «Путешествия дилетантов» Булата Окуджавы, ни «Нетерпения» и «Исчезновения» Юрия Трифонова, ни  Натана Эдельмана с его книгами. По минутам историк расписывает восшествие на эшафот до конца верящих в нужность своего дела для Отечества  осужденных на казнь. И здесь уже голос музы Клио диктует вне всяких  идеологических систем. Пятнадцать минут, когда сорвались с виселицы трое из пятерых и в их числе Сергей –Муравьев Апостол, были словно бы самим Богом данными России для того, чтобы перенести запятую во фразе «казнить нельзя помиловать» всего лишь на одно слово.  И до сих пор гадаем с этой запятой.