Спина отца. Чжу Цзы Тин 1898-1948

Я не виделся с отцом уже более двух лет, а вот что забыть не могу - его спину и силуэт. Той зимой бабушка, мать его, умерла,  он - оставил службу. В самом деле: пришла беда, отворяй ворота, да.

Сам я прибыл из Пекина в Сюйчжоу, что на пол пути между Пекином и Янчжоу, намереваясь вместе с отцом поспешить на похороны домой. Добрался, увидел - разбросанные в страшном беспорядке по всему двору вещи...- опять вспомнил бабушку. Невольно, слёзы ручьём хлынули у меня из глаз. Отец сказал:

- Есть, как есть,  к счастью, нет под небом безвыходных ситуаций, не горюй.

Мы вернулись домой - распродали отданное в залог,  отец, расплатившись по долгам, тут же занял вновь, для похорон. В те дни семейные дела шли действительно из рук никуда. Наполовину из-за похорон этих, наполовину из-за потери отцом - работы.  И как похоронили, он собрался ехать в Нанкин, искать службу. А я - в Пекин, продолжать учиться. Поехали вместе.

Приехали, один друг взял нас на осмотр местных достопримечательностей, задержались на день. А на второй, до полудня, сразу же надо было через Янцзы в Пукоу,  город такой, что смотрит на Нанкин через реку на северном берегу. Чтобы мне сесть на поезд.

Отец, из-за своей занятости, первоначально решительно заявил что не будет меня провожать. И наказал одному хорошо знакомому официанту из чайной гостиницы, где мы остановились, проводить меня на поезд.  Много раз объяснил ему, что и как, в деталях. Но - в конце концов - успокоиться он не мог, боялся - официант не сделает как надо. И - на какой-то миг - стал медлить.

Мне на тот момент было уже двадцать, с Пекином пару раз пообщался, туда-сюда, беспокоиться-то не о чем. А отец, замешкавшись, всё-таки решил - сам меня проводит на станцию. Я стою, уговариваю, не надо, а он говорит, не беспокойся, если официанты пойдут с тобой, всё равно не сделают ничего путного.

Переправились через Янцзы, вошли в вокзал. Я покупаю билет, отец занят тем, что следит за багажом. Багажа слишком много, надо брать носильщика - давать ему на чай, а то к перрону не пройдём - он с озабоченным видом ищет, торгуется. А я в то время точно был - горе-от-ума, чувствую, что он с ними говорит как-то не очень красиво, хочу - непременно - сам встрять в разговор. Но отец о цене всё же  договорился, и мы прошли к поезду. Он выобрал для меня место, близкл к входной  двери,  я на него постелил сделанное им для меня пальто из бараньей кожи, на отлив тёмное, сиреневое, прямо на этот стул.

Отец сказал, мне, чтобы я был поосторожнее в дороге, ночью спал более чутко, чем обычно, и чтобы - не просквозило, а поездному коридорному - присматривать за мной. Я в кулак, конечно, прыснул от его педантичности: эти коридорные, кто они?! Уважают - только бабки, просить их - зря сотрясать воздух. И к тому же, я, человек уже такого солидного возраста, что, сам о себе  что-ли не побеспокоюсь? Ох, сейчас вспоминаю это, точно был тогда - дурных семи пядей во лбу.

Я сказал: «Батя, давай, возвращайся!» Он в окошко посмотрел-посмотрел, говорит:

- Пойду туда, куплю тебе несколько апельсинов. А ты тут будь, не дёргайся никуда.

Я посмотрел - за палисадником, у другой платформы, сидят несколько людей, уличных торговцев, продают фрукты, ждут покупателей. Но чтобы туда попасть, нужно пересечь пути - сначала спрыгнуть вниз, а потом - наверх. Вскарабкаться то есть на ту, другую. А отец мой, он ведь полный такой, чтобы это сделать, ему придётся сильно попотеть.

Я говорю, сам пойду, он - ни в какую, пришлось согласиться. И смотреть на его надетые на макушку маленькую чёрную шапочку, и - на тело - такой же чёрный большой стёганый халат-накидку и длинную синюю хлопковую юбку; как он в них вперевалочку идёт к краю перрона.

Добравшись, он тихонечко свешивается вниз - это ему ещё не так трудно - и прыгает, потом пути пересекает, а вот забраться наверх, это задача, прямо скажем, посложнее. Он, ухватившись двумя руками, подтягивается наверх, потом поджимает ноги, грузно чуть наклоняясь влево, вид такой, что старается изо всех сил. И в этот момент я вижу его спину, и слёзы - градом, струятся у меня по щекам, я проворно их вытираю, боюсь, что отец увидит, и другие, а потом опять смотрю в ту сторону, и в следующий момент он уже, держа в охапке сверкающие красным, как киноварь, апельсины, возвращается.

Доходит по путям до той стороны платформы, сначала их россыпью бросает вниз на землю, потом тихонечко слезает, подбирает, дальше идёт. Я вижу, что он уже по эту сторону, стремглав к нему кидаюсь - втащить. А он со мной - возвращается к вагону и одним движением все апельсины кладёт на моё пальто. А потом хлопает по своей одежде, отряхнуть приставшую пыль. И вид у него такой, словно на сердце - очень спокойно. Проходит немного времени, он говорит:

- Я пошёл. Приедешь туда, пиши мне.

Телефона в то время почти не было нигде. Я смотрю, как он выходит из поезда, отец.

Он прошёл несколько шагов, голову повернул - ко мне:

- Иди внутрь, там, внутри, нет никого.

То есть, смотри за вещами.

И спина его - смешивается со снующими вокруг людьми, её становится не видно. Я иду в поезд в  и опять - ручьём.

...В те несколько предшествующих лет, я и отец - мчались на Восток, шли на Запад, путешествовали и тут, и там. А ситуация в семье становилась хуже, день ото дня. Он ведь в детстве уже начал - в люди пошёл, зарабатывать на жизнь, кормить нас. Сам, один, без опоры. И столько сделал больших дел. Только на старости лет у него кончились те деньки,  куда ни кинь глазом, всё вниз пошло. И - само собой! - не мог он сдерживать свои чувства, накопилось. И выливалось - семейные мелочи часто заставляли его гнев спускать курок, и постепенно он стал от меня удаляться. Совсем не так, как раньше. В последние два года мы не виделись, и он постепенно забыл всё, что я сделал "плохо", только помнил, что я - его сын.

А как приехал в Пекин, мне написал письмо, упомянув, что здоровье у него хорошее, только "плечо ломит сильно, трудно поднимать палочки, держать в руке кисть, наверное, уход его и в самом деле: не за горами..."  Как дочитал до этого места, в хрустально-прозрачном потоке своих тут же мгновенно появившихся слёз  - вновь увидел этот грузный, одетый в тёмно-зелёную юбку и чёрный халат, - силуэт.

О! Я не знал, когда вновь смогу встретиться с ним...

Октябрь 1925, Пекин

перевод с китайского, 27-08-2010, 14:41