Бродяги хроноленда часть 67

Армия выступила в поход на рассвете. Солнце ещё не выглянуло из-за горизонта, как первые отряды покинули границы города. Впереди шли танки и бронетранспортёры, тягачи с пушками, за ними в крытых грузовиках перевозили пехоту, дальше на мотоциклах следовали отряды полевой жандармерии, и замыкал колонну всякий сброд на трёхколёсных велосипедах и самокатах.
Отъехав от города километра три, остановились позавтракать. Завтракали шумно и долго, с пивом, сосисками и песнями. Пока помыли посуду и собрали столы, солнце уже палило во всю. Пришлось снимать шинели, каски и сапоги. Кто-то остался в форме, кто-то в исподнем, некоторые вообще разделись до трусов. Погрузились и поехали, мечтая о халявной выпивке и четвёртом размере.
Далеко отъехать не успели. Пришло время обеда. Полевая кухня наварила кулеша. На жаре есть не хотелось, поэтому посидели недолго, и снова отправились в путь.
- Так мы и за год не доедем! – возмущался Мэнсон.
- Не переживайте, новый фюрер, еды мы взяли на сутки, главное, выманить их подальше от города. Если бы мы их не кормили, все бы давно разбежались. А так, потихоньку отъедем километров на пятьдесят и объявим, что жратва закончилась, а до противника ближе, чем домой. Куда им деваться? – Геббельс ехидно улыбнулся.
- Ладно, надеюсь, ужинать не будем?
- Почему?
- Как почему? Я хочу побыстрее всех победить. Дорогая, - обратился он к сидящей рядом Рииль, - долго ещё до вашего Мухостанска ехать?
Девушка обиженно фыркнула и промолчала.
- Ужин в семь. Всё по расписанию. Я уже и сам проголодался. Мы, фашисты, народ пунктуальный, если ужин в семь, то пусть хоть весь мир лопнет, а ужин должен быть.
- Вот за это я вас и ненавижу, - Мэнсон дал Геббельсу звонкую затрещину, - фашистов. Скучные вы, дотошные такие, всё у вас по часам, всё по дням расписано. Никакой спонтанности, никакой свободы действий. Пошёл вон, надоел.
- Рад служить, - кивнул Геббельс, - а можно машину остановить, чтобы я вышел?
- Обойдёшься.
Великий идеолог открыл дверцу «Мерседеса» и выпрыгнул на ходу, покатился кубарем по пыльной дороге, чуть не попав под колёса грузовика, и свалился в заросший кювет.
- Риилечка, - обратился Мэнсон к спутнице, - скажи мне одно. Как товарищ товарищу, зачем ты со мной едешь? Там же твои сёстры, мама, подруги. Неужели ты их так ненавидишь?
- А мне интересно посмотреть, как мои сёстры и подруги твоим пивососам по соплям надают.
- Ой, не смеши, куда им против «Тигров» и «Пантер» со своими копьями и луками? Куда вам, бабам, против мужиков?
- Мы не бабы, мы амазонки! Это у вас там бабы, которые готовы терпеть унижения и страдания, только бы член в доме оставался. Это ваши подстилки торгуют телом в подворотнях, да и дома в семье тоже. Это ваши бабы полдня шпалы укладывают, а после работы борщи варят, стирают и детям сопли вытирают, когда мужья с пивом и газетой сидят перед телевизором и пузо чешут. Это ваши бабы замуж выходят за квартиры, машины и кошельки, а не за людей.
- Ну, вот, что за феминистская пропаганда? Где это ты начиталась такого дерьма?
- Слушай, придурок, не зли меня.
- Ладно, ладно. Но всё равно, сиськи против танков – результат очевиден. Так что, ты на моей стороне?
Рииль отвернулась к окну и стала смотреть за сменой пейзажа. Они въезжали в Лес.

Фантомы шли отдельной группой, пили Кока-коку и мурлыкали под нос последние хиты MVT. «Огородники» держались особняком, они добились нормального человеческого пайка и стопки старых газет, которые они читали прямо на ходу.
С остальными фантомами им было неинтересно, а люди их не принимали за своих. Но «огородники» не сдавались в своих намерениях стать людьми. Уркаган где-то намутил пузырь шнапса и пару пачек сигарет, они выучили несколько крепких словечек, подслушав их у фашистов. Им так хотелось влиться в ряды человечества. Хотелось быть такими же свободными в поступках и мыслях. Ведь как прекрасно дышать полной грудью и не чувствовать себя вторым сортом. Как это романтично - бухать, драться, материться, ходить на войну, убивать противников, брать пленных и насиловать мирное население, грабить и сжигать дома. То, что их взяли в этот поход, вдохновляло и приближало к цели. Новость, что их пустят первыми в атаку, окрыляла «огородников». Ведь им доверяют самую ответственную часть операции.
- А что такое «пушечное мясо»? – спросил Ментяра у Мурки.
- Где это ты услышал?
- Да солдаты так называют нас.
- Это, наверное, означает, что мы будем как бы снарядами, выпущенными по противнику. Представь, мы ворвёмся в ряды противников, подобно пушечным ядрам, сметая всё на своём пути.
- Красиво. Мне нравится.
- Я горжусь этим, - сказала Мурка.
- И я, - Ментяра от осознания своей значимости выпятил грудь и зашагал, чеканя шаг.
- Ментяра, а когда ты станешь человеком, что ты будешь делать?
- У меня есть одна мечта. Только не смейся, ладно?
- Смеяться над мечтой – никогда.
- Когда я стану человеком, я хочу вырубить как много больше деревьев. А ещё буду покупать химикаты, и сливать их в речку.
- Зачем? – удивилась Мурка.
- Не знаю, но так люди делают. А ещё хочу истребить последних панд. Вот.
- Круто. Молодец.
- А ты что будешь делать?
- После твоей мечты даже как-то неудобно говорить.
- Давай, выкладывай.
- Я выйду замуж за какого-то придурка. Он будет пить, я его буду пилить, а он меня будет бить. Потом я начну ему изменять с кем попало. Рожу ребёнка, отдам его в приют, разведусь и стану проституткой. У меня будет короткая юбка, высокие сапоги, чулки и море косметики на лице. Мне так нравится! Романтика, не то, что у нас сейчас. Вот такая мечта у меня.
- Классно. Эх, какая жизнь весёлая у людей.
- А я, - встрял в разговор Уркаган, - я стану милиционером.
- Супер! – в два голоса одобрили Мурка и Ментяра.
- Да, у меня будет дубинка, наручники и пистолет. Я буду ловить гастарбайтеров, отнимать у них деньги, а их самих продавать бандитам в рабство. Или на органы. Ещё не решил.
- Жиган, а ты кем будешь?
- Я буду бюрократом. Буду взятки брать и посетителям мозги трахать.
- Ай, молодца. А ты, Гопсосмыком?
- А я хочу стать певцом.
- Ты что, с ума сошёл? – удивился Жиган.
- Почему? Я буду петь попсу, стану богатым и знаменитым. Попаду в богемную среду, буду нюхать кокаин, спать с кем попало, даже с мужчинами, заражусь СПИДом и умру. А моё имя будут писать на мусорных киосках и заборах. Вовеки веков. Слава, память обо мне после смерти – вот моя мечта.
- Блин, ну, почему мы не люди? – вздохнул Жиган.
Они шли по пыльной дороге, заросшей у обочины гигантским подорожником и мечтали об одном – стать людьми.