Оборвалось звучание твоё...

Оборвалось звучание твоё -
как лист осенний,
память кружит плавно
над всем, что через миг
возьмёт
и запоёт
глубинами земли державно,
твой голос, жизнь -
прошедшее в зенит
ушедшее,
в грядущем бытиё,
раскованное
в сферах духа
пенье...
Жизнь - не старуха,
как струна звенит
в отчизне возрастающего слуха...
Дробится голос,
отголоски сея,
и ширится,
вбирая голоса...
Лицо плывёт
в родства голосового не проросший ещё лик,
над бездной
зачарованно немея...
Взаимного со всех сторон
молчание прекрасно роста...
Всё просто
то, что пелось
вне погоста...
Слух, в пережитое вонзённый, -
полный колос...
В упавшем листике -
улыбка золотая
лиры,
уровень земли
горячим сердцем,
как зерном,
пронзившего Орфея,
единоверцев -
в росте легион
и тишина - хор душ,
не забывающих
оставленного в мире
с его небесными
вратами
в содроганье
струн
воскресных...
Живущий голосами уловлений певчих
вечно
юн,
и жизнь его - поющее молчанье
растущих
корневою репетицией астрального хорала
времён,
озвученных уже,
начало
прозябаньем слова,
водрузившим над концом
Творцом...
Жизнь тела замолчала,
уступая место
мелодиям
немолкнущих
духовных крон,
которым ни в земле,
ни в небесах
не тесно...
Молчать уместно,
слушая, как в венах
сквозь вердикты тлена
(так растёт свобода в узниках сквозь стены)
растёт
чудесный
шум и звон
всесильных
песен бестелесных,
прошедших школу вдохновения
у плит
могильных -
пюпитров нот
такого звукорвения
в целокупный
свод,
что шестикрылые нерукотворного стихотворения
мгновения
над трупами,
уставших Бога славить губ,
ведут
сквозь камень плотского непонимания вокруг
незримый,
дрожи образов сквозь землю бьющих
ещё до смерти
человека
в бессмертие влекущий
хоровод...
В пустыне мрачной 
не один пиит
влачился -
в любой стране,
среди любого века
и умирал тысячекратно
на дню -
под копьями и той, и этой тверди,
и воскресал
магнитной тягой
голосов растущих -
больше жизни
в тишине могильной
им любимых,
и соли
причащался,
и огню
нетленных композиций
боли
сей юдоли,
которую за песен
рост
сквозь
ось земную,
неслышимый восторгами
пустыми,
вне торга голосами -
я благодарю!
И не виню
ни неба,
ни земли
за рост в друг друга их
сквозь склепа хлад
и суету погонь
за хлебом...
Моею немотою
в мёртвом слухе
мира
корневеет стих,
впадая в вездесущий
вечный лад,
звучащий, как любимая ладонь,
воскресшей в памяти
ознобной красотою
взаимных гимнов -
высотою
и глубинами Вселенной,
пропетых внутривенно,
так безмолвно журавли
колеблют крыльями
неволь проклятых
стены,
исцеляя облаками
раны голосов, на мира немоте распятых...
Весь этот стих о золотом,
безмолвно землю плавными кругами
вольного полёта
воспевающем листе,
чья песня - в почках будущих очнётся,
как о жизни прошлой в людях память
и пламенем
зелёным встрепенётся -
с вешней синью перекличка - любовью
не убитой - в каждой,
жаждой
тою
самой -
не слепой
на песен рост - любой
с душой
живой -
оконной раме...
Пою о том,
стою на этом -
и это
памяти, растущей
и цветущей 
лишь за Летой,
поэтами
согретый
дом...