А теперь о Тургеневе

От кого: Тамара
Кому: Алла Гозун
Дата: 30 Июл 2006 19:01:45
Тема: А теперь о Тургеневе.

В июне стояла страшная жара, а я вдруг на целых десять дней
оказалась в одиночестве. Вечером приходили Петя или Стёпа,
Коля звонил  по пять раз на день, но всё-таки я была одна,
забот не было, еду себе я не готовила, жара и духота ничем
не допускали заняться, и я целыми днями перечитывала Тургенева.
Последний раз я читала его лет 50 тому назад!
И вот очень меня поразил и понравился рассказ из «Записок охотника»
под названием «Стучит!»

Там рассказчик собрался на ночь глядя в Тулу и нанял для этого мужика Филофея
с его тройкой. Перед отъездом ещё и спор вышел у Филофея с братьями, какого
коня впрягать в Корень -  « обоим братьям непременно хотелось запрячь в корень
«чалого», потому «ён с горы спущать могит»; но Филофей решил: кудластого!»
 И вот по дороге было одно «неладное местечко» - речку надо было вброд перейти.
Задремал наш рассказчик, но разбудило его хлюпанье воды под тарантасом.
«Что за чудеса? Лежу в тарантасе по-прежнему, а вокруг тарантаса – и на поларшина,
не более, от его края – водная гладь, освещённая луной, дробится и дрожит мелкой
чёткой рябью.Я – глядь вперёд: на козлах, понурив голову, согнув спину, сидит,
как истукан, Филофей, а ещё подальше – над журчащею водою – кривая линия дуги
и лошадиные головы и спины.И всё так неподвижно, так бесшумно, словно в
заколдованном царстве, во сне, в сказочном сне… Что за притча? Я – глядь назад
из-под балчуга тарантаса… Да мы на самой середине реки… берег от нас шагов
за тридцать!
              - Филофей -воскликнул я.
              - Чего? – ВОЗРАЗИЛ он.
              -  Как чего? Помилуй!  Где же это мы?
              -  В реке.
              -  Я вижу, что в реке. Да мы этак сейчас потонем.
                Так-то ты вброд переезжаешь?
                А? Да ты спишь, Филофей! Отвечай же!
               - Маленечко ошибся, - промолвил мой возница, -
                в сторону, знать, взял грешным делом, а теперь
                подождать надоть!
               - Как ждать надоть! Чего же мы будем ждать?
               - А вот пущай кудластый оглядится: куда он ворохнётся,
                туда, значит, и ехать надотьб

Я приподнялся на сене. Голова коренника не шевелилась над водою.
Только и можно было видеть, при ясном свете месяца, как  одно его
ухо чуть-чуть двигалось то взад, то вперёд.

                - Да он же спит, твой кудластый!
                - Нет, - отвечал Филофей, - он теперь воду нюхает.

Вдруг голова коренника замоталась, уши навостились, он зафыркал, заворошился.
- НО-но-но-нооо! – внезапно заорал во всё гороло Филофей, и приподнялся,
и замахал кнутом. Тарантас тотчас сдёрнуло с места, он рванулся вперёд
наперерез речной волне –   и пошёл, дрыгая и колыхаясь…»

Какое удовольствие я получаю, печатая эти строки!
Не знаю, произвел ли впечатление ещё на кого этот рассказ.
Этот умный конь!  «Ворохнётся», «заворошился».
Это такое доверие к натуре! Это чутьё животного и его хозяина.
Знал Филофей, какого коня надо коренником запрягать.
Потом когда догнали их разбойники, Филофею не жизни своей было
жалко, а жалко, что они тройку отберут, а ведь не знают, какой конь
кудластый!
Сожалею, что не могу достаточно точно оформить, что мне так
нравится в этом эпизоде, но нравится очень!
 
Невеликая  мудрость,  услышанная  по  телевизору: -
Бывает, что  описанное  событие  становится  художественным
произведением, а бывает, что художественное произведение
становится  событием.
"Записки  охотника"  оказались  художественным произв,
и  Тургенев  вдохновился  и  решил, что надо писать дальше.
Взял  гусиное  перо  в руки  и  стал  добросовестно  создавать
художественное произведение.

«Было  тихое  летнее  утро.  Солнце  уже  довольно  высоко  стояло
на  чистом небе; но  поля  уже  блестели  росой,  из  недавно 
проснувшихся  долин  веяло  душистой свежестью, и в лесу, ещё
сыром и нешумном, весело распевали ранние  птички.»

Или так:
«Солнце  уже  село.  Там,  где  оно закатилось,  полоса  бледно-зелёного,
лимонного цвета  тянулась  вдоль  небосклона;  на  противоположной  стороне
их  было  две:  одна,  пониже, голубая,  другая, выше, красно-лиловая.
Лёгкие тучки таяли в вышине.»

Та-а-а- к...  Пейзажи  мы  научились  писать.

Теперь  надо  живописать  портреты:
«Вошёл человек  лет  тридцати  пяти, высокого  роста, 
несколько  сутуловатый,  курчавый,  смуглый,  с  лицом  неправильным,
но выразительным  и  умным,  с  жидким  блеском  в  быстрых  тёмно-синих
глазах, с  прямым  широким носом и  красиво  очерченными  губами.»

«...женщина  лет  пятидесяти, с  большими серыми  глазами навыкате, несколько
тупым  носом, румяными щеками и двойным  подбородком.»
      
Теперь надо  «одеть»  героев, особенно мужчин.О женщине достаточно сказать,
что она  была в  белом  кисейном платье и под  кружевным зонтиком, при этом
ни  о  величине  декольте, ни  о рукавчиках, ни  о  рюшечках  не  упоминается,
а  жаль...

«Вошёл человек высокого роста, в опрятном  сюртуке,  коротеньких  панталонах,
серых замшевых перчатках и двух галстуках – одном чёрном сверху, другом белом
снизу.»

Потом они  обычно  уже  не  переодеваются.

Эти  пейзажи и портреты помещены в комнаты и аллеи сада
дворянского поместья. Герои входят и  выходят, обедают:

«Лаврецкий отведал супу и достал  курицу; кожа её была вся покрыта
пупырышками;  толстая жила шла по каждой ноге, мясо отзывалось
древесиной и щёлоком.»

Спят:
«Наконец он вздохнул, натянул на себя одеяло и заснул.»
   
Влюбляются:
«Любовь,» - повторил про себя Лаврецкий, задумался, - и тяжело
стало у него на  душе.»
 
«Чистая девушка, - проговорил он вполголоса, -чистые звезды», -
прибавил он с улыбкой и спокойно лёг спать.»

Читать  романы  Тургенева  - превеликое  удовольствие!
Так  и  видишь  его, чисто  и  вольготно  одетого в свежую  рубашку,
в светлой  комнате, за окном поют соловьи и другие разные пеночки, которых
он был большой знаток. Он пишет, он получает  огромное удовольствие от этого
занятия.
Он  как  первооткрыватель!  Да таков он и есть!
Ведь  что уже  было?  Пушкин, конечно!  Он  начал писать на естественном
человеческом русском языке, без романтизма, без сентиментализма,
всё как есть.   Гениальная проба пера.
Гоголь – вне конкуренции, о нём  я  пока  не  берусь  говорить. Он – за семью
печатями.
Лермонтов – но ведь его «ГНВ» - это роман в стихах – в прозе. Особый шик!

А тут приходит Тургенев и обнаруживает, что «великий русский  язык» -
отличный материал. Им можно живописать. И всё видишь, как на картине,
или в кино.
Он составляет коллекцию портретов и пейзажей. Сюжета часто не хватает,
пейзаж и портрет становятся действующими лицами, в конце концов они
немножко ему надоедают, так и кажется, что он непрочь был бы кукол
своих и картинки просто развешивать в типовые интерьеры.
Страсть к писанию однако не утихает.
Он придумывает писать пьесы, но без пейзажей и портретов они скучны
ему самому до зевоты.
Последние романы  вообще напоминают спитой чай, и о чём они, знают
только узкие специалисты.

И вот – заключительный аккорд – стихотворения в прозе.

«Нам попадались острова, волшебные, полупрозрачные острова с отливами
камней, яхонтов и изумрудов. Упоительные благовония неслись с округлых
берегов; одни из этих островов осыпали нас дождём белых роз и ландышей:
с других внезапно поднимались радужные, длиннокрылые птицы.»

В них всё – все специи, все пряности, все потуги на поэзию и мудрость,
и несмотря на это – это уже графоманство, хоть и  «изысканное».

Как его Достоевский уел!

                «Поцелуи происходили как-то не так, как у всего
                человечества...»
               
                «Тут непременно кругом растёт дрок...»

                «На небе непременно какой-то фиолетовый оттенок...»

                «Дерево, под которым уселась интересная пара,
                непременно какого-нибудь оранжевого цвета...».
                «Какая-то русалка запищала в кустах.
                Глюк заиграл в тростнике на скрипке...»

                «К чему любить? Смотри, кругом растёт вохра, и я
                люблю, но перестанет расти  вохра, и я разлюблю».

Я бы с превеликим удовольствием перепечатала пару страниц из
романа «Бесы», но знаю, что желающий может прочитать это
 сам  - в части третьей, главе первой, подглавке третьей –
прочтите, не пожалеете! - вот как надо ядовито писать!
Изыски языка создали легко пародируемое «нехудожественное
произведение».

Но вот что касается его романа  «Отцы и дети», тут его и в самом деле
осенило, уж где молодец, то там молодец. Всё понял, только не предвидя
позднейшего процветания разночинства, погубил бедного Базарова из-за
нечистоплотности, а следовало бы  дать ему нарожать дюжину базарят.

Но я собственно не о Тургеневе, а о том, что говорящие  по-русски 
начали  писать по-русски. Он только путь указал.
Всё  больше умеющих  писать  гусиным пером, всё  желаннее не только
разговаривать, но и записывать свои внутренние речи, да ещё оказывается,
что напечатанный текст выглядит даже респектабельно, и за него даже можно
получить какие-то деньги построчно. Можно писать критические и научные
статьи, рассказы, романы, стихи, воспоминания. И это только на русском
языке, в котором всего 130 тысяч слов. А в английском, например, 760 тысяч.
Нечего уж и говорить о возможностях компьютера,  тут  уж даже я не могу
себе представить непишущего человека.
Ах, если бы компьютер был у первобытного человека!
Какую бы литературу и философию  имело человечество, если бы человек
сначала научился писать, а потом говорить – все эти миллионы думающих,
чувствующих пишущих людей!
И это грядёт! Ныне – только начало. Кто-нибудь представляет себе, чем
это может кончиться?
Посему – надо молчать! А это труднее всего – отказаться от желания
освободиться от напирающих изнутри слов, когда так легко написать
какую-нибудь эпатажную нелепицу, и посыплются  многословные,
остроумные и не очень, критические разборы, рецензии, философские
осмысления. И пошла писать губерния!
    Молчу.
Т.

От кого: Алла Гозун
Дата: 31 Июл 2006 43:09:38
Тема: Re: А теперь о Тургеневе.

Тамара! Дорогая!
В прошлом письме Вы  страстно призывали меня к действию.

                «Нельзя "прозевать" дар божий.
                И не говорите, что у Вас нет сил.
                Силы у Вас много - и на то, чтобы издать книгу,
                и на то,чтобы спокойно и радостно смотреть на
                валяющиеся в углу нераспроданные экземпляры, .
                Вы же знаете, что им «приходит свой черёд».
                Бросте всё и бросайтесь спасать свою КНИГУ, своего
                ребёнка. Пусть живёт, а как - это уже не Ваша забота.
                Вы не знали, возможно, когда начинали писать, что из
                этого получится, да и кто может знать.
                Но то, что Вы сделали, - Вы СДЕЛАЛИ.
                Нельзя бросить - грех.
                Всё. Я сказала.
                Боже, дай Ей сил!»

А теперь «слушайте сюда»:
-Это не должно "тлеть" в забвении.
Это должно быть читаемо, а не валяемо в закромах вашего ворда.
И даже если вас прочтут не в массовом порядке, - но ведь прочтут!-
то это стоит свеч. Только не надо мне возражать, ибо возражения
Ваши скорее похожи на возражения маленькой девочки детсадовского
возраста: мама просит её спеть для гостей песенку, а девочка,
несмотря на то, что петь ей хочется, жутко стесняется и стоит
каком-то ступоре.
Но вот гости от неё отстали, мама раздосадована и не может понять
в чем дело, а девочка уже справилась со своим ступором и готова
петь хоть до утра да только слушать её  уже некому - каждый занят
собой, едой, соседом(соседкой) - про девочку и думать забыли.
Вот и я тоже прошу Вас - обнародуйте ЭТО.
Кого Вы стесняетесь?  -  Слог ваш великолепен – мысль остра – идеи
оригинальны. Интеллект, который светится в каждой фразе, согреет
сердце читателя.
Ну что же ещё нужно, «чтобы спокойно встретить старость»?
Я Вас решительно не понимаю. И восхищаюсь.  Решительно.
А.

На фотографии дуб, посаженный И.С.Тургеневым.
Смертельно больной, он писал на родину Я. Полонскому:

«Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду,
моему молодому дубу, родине поклонитесь, которую я, уже,
вероятно, никогда не увижу».