300 сонетов гулага

 

                ПОЭМА 13
                (призрак гулага)
                ЧАСТЬ I





Тов. Каменеву: «…Я давал сроку 2-3- дня! Христа ради,посадите Вы в тюрьму хоть кого-нибудь!»
     Ваш Ленин.
   11 февраля 1922 г.
               

ЧАСТЬ 1

1.
Невероятные  событья
Невероятных величин
Случаются так необычно,
На то без видимых причин;
Без рьяных всяческих участий,
То ли на горе, толь на счастье –
Свершаются дела мирские
(Да, говорят, еще какие!)
А мы не знаем ничего
И, зачастую, не готовы
Принять (пусть радостную ношу).
Все как в сценарии кино –
Ты не просил, оно само
Так, между делом, враз дано.
2.
Рассказ событий ваш рассказчик
Начнет без всякого сюжета…
А, было б только в рифму складно,
Так пишут многие поэты.
Искать сюжет – не мое дело.
Я лишь являюсь всем – посредник.
Мне б мысль свою не утерять,
Чтоб вам в рассказе не солгать,
Иль не придумать чего слишком,
А быть уверенным во всем.
Вы уж простите, если что.
Писать не буду о Великом,
О жизни грустной и простой,
Чуть-чуть своей, чуть-чуть чужой.
3.
Я напишу – будь сколько сил.
А вдруг сорвусь и плюну даже,
Иль просто чей-нибудь каприз
Страницу всю измажет сажей?
Иль вовсе рукопись сожжет,
Все же «Блатной» не «Идиот»…
Здесь литераторской красы
Не сможете увидеть вы.
Все в слоге сленга, дикой фене
И не для кафедр академий.
Не для защит, не для нападков,
Не для разбора по слогам,
Не для провала, не для лавр.            
Все в голом виде и без красок.
4.
Все  начинается когда-то,               
И без причины, и с причиной.               
И пусть о многом мы не знаем,
Но это есть и это было,
И исключить его нельзя.
Хоть мы не видим иногда
Того, что есть на белом свете,
Пусть даже мы не  знаем это,
Не можем в руки свои взять,
Увидеть издали и вовсе…
Скажу вам мысль свою попроще:
Есть Африка и есть Кавказ,
Была и будет мерзлота,
Хоть я не видел никогда…
5.
Так вот, продолжу  мысль свою –
Мой друг не знал о лагерях.
Не знал, что люди там живут,
Мотая срок на северах.
Мой друг, зовут его Егором,
Был слишком мал, дружил со всеми.
С рождения был беспризорным,
Родители его сидели
По старым сталинским статьям,
А он об этом и не знал.
В приюте с самого рожденья,
Обласканный Советской властью,
И это было его счастьем –
Штаны в полроста с телогрейкой…
6.
В мороз мотал Егорка ноги
Портянками из тряпок рваных,
Мечтал весеннею порою
Бежать, куда глаза укажут.
В тарелке лед с гнилой картошкой
И хлеба каменная крошка…
Из глаз Егорки слезы льются,
От рвоты боль в его желудке.
И вот, учитель-надзиратель
Мальчонку тащит по подвалу
В холодный карцер для таких
Как мой Егорка… Он для них
Собачий сын – клеймо позора!
«Смерть всем предателям народа!»
7.
А в наше время говорят…
……………………………
8.
Каков отец – таков и сын.
А кто, ребенок он иль хряк,
До этого ли дело им,
Коль есть приказ – врагов стрелять!?
Они, блюстители закона,
Детей предателей народа
С рожденья в черный список пишут
И, озираясь, шепчут тихо
Фамилии и имена…
А при возможности малейшей
Ликуют, если кто решит
И из приюта убежит;
Ликуют, если кто под рельсы               
Сам бросится, лиха беда…
9.
Приходит в местный сельсовет
Депеша, в два-четыре слова:
«В приюте страшное ЧП!
Пропал ребенок! Все на сборы!»
Помочь ребенку – честь мундира!
Найти ребенка – дело мира!
Найти ребенка-сироту
Долг каждого на всю страну!
Социализм – есть помощь, братство!
Защита детства – первый долг!
На всех заставах – все в ружье!
Найдем ребенка, сестры, братья!
Два дня всем срок, и доложить,
Ни часом позже, но найтить!
10.
И тут же в папку: «Этим утром,
Украв со склада вещмешок
С провизией, бежал с приюта
Подзорный, восьми лет, Егор!
Сын высланных врагов народа.
Считаем нужным под конвоем
Его вернуть, где б он не был.
Все меры приняв, доложим
О наказанье беглеца,
Чтоб не повадно было всем,
Кто под надзором у нас здесь…
И ниже, росчерком пера:
«Побег не первый. Не стрелять,
Но меры жесткие принять!»
11.
Рапортовал по телеграфу
Агент командированный
В приют, что б проявлять заботу,
И знать про всех и около . . .
С детьми найти язык единый;
Быть бескорыстным и любимым;
Все помогать и днем и ночью,
Вникать в проблемы, быть всем добрым;
Работать дворником простым,
(Носить на почту и в пути
Цензуровать партийным взглядом
Все письма, книги, телеграммы . . .)
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Таким был дворник, добрый дед,
Он же – агент НКВД.
12.
Из сельсовета на машине
К приюту едут двое в штатском.
Уж самовар три раза стынет
И самогон просох у шкафа …
Накрыли стол еще с утра …
Детей по классам под замок.
И вот машина у крыльца –
Все тот же черный «воронок»
У входа лишь один директор
С огромной лысой головой;
Встречает он гостей почтенных
Едва: ни мертвый, ни живой …
За стол всех вежливо зовет
И тянет руку наперед.
13.
Два человека в черных шляпах
Без слов и без рукопожатий
Ему торжественно вручают
Пакет, и молча уезжают.
Ни слова, ни пол слова вслух …
.  .  .  .  .  .
Директор переводит дух,
Едва переступил порог,
С трудом свой кабинет нашел
Присел за стол. Валюшу кличет.
Она и лекарь и учитель,
Она же жрица всех утех.
(Хоть он в отцы годится ей)
Она берет из рук пакет,
Он плачет и кричит ей: «Нет!»
14.
Она утешила его
И наливала до краев.
Он осмелел, просил еще
И, захмелев, забыл про все.
Прошла и дрожь, и страх, и слабость…
.  .  .  .  .  .
Зажглась свеча, печать сорвали.
И вот она читает тихо:
«Директору. Секретно. Лично.
Приехать на дознание.
Уже поймали беглеца.
Привесть его все фотокарточки
И биографию отца,
А так же все по делу оного.
Явиться срочно. Подпись. О. О. О»
15.
«Ну, слава Богу, не в тюрьму!» -
Вздохнула, дочитав, Валюша
И заревела «как белуга»,
И слезы лились по лицу.

Директор осмелел, воспрянул
Ее все за подол дерг, дерг:
«Валюш, уж я его достану!
Угомонись, да ну его!
Уж я его утешу вскоре
И в соответствии с законом
Упрячу кой-куда, поверь!»
«Да будет, что ты говоришь!
Ребенка не за что судить».
«Шучу, . . . . Валюша, я ж не зверь»
16.
А про себя сквозь зубы шепчет:
«… Скотина! Попадешь ты мне!
Для всех послужишь ты примером,
Сгниешь как крыса в карцере …
Ну, попадись – отродье суки!
Щенку пересчитаю зубы,
Чтоб всю оставшуюся жизнь
Вставную челюсть в банке мыл!»
Так думал и шептал себе
Директор, кушая суфле.
Поправив обмакнувший ус,
С трудом докушав бутерброд,
Допив свой чай и сладкий мед,
Он еле переводит дух …
17.
Зовет в объятия свои
Покорную из всех покорных,
Уткнувшись ей в колени мордой
Так и заснул, спустив штаны.
Она его свалила на пол,
За ноги волокла к дивану,
Укрыла пледом, все убрала,
У зеркала крутнула задом
Припудрилась, прихорошилась,
Пакет с письмом под лиф сложила
И, как под действием гипноза,
Спешит к любовнику в постель.
Она любила его очень.
Он как хотел ее имел.
18.
И вот она ступает тихо
По коридору к флигелю,
Там ждет ее желанный, милый,
Зовет ее он «Нимфою».
Она робеет перед ним,
Пред силой дикою его.
Он одинок, но как он мил!
Заботлив, нежен и еще
Он смел и справедлив, как Бог,
Всем друг, помощник и советчик,
А как умен! А как он добр!
Со всеми скромен и приветлив …
Душа поэта скрыта в нем.
Подумаешь, что дворник он …
19.
Егор тем временем в бегах –
Под небом синим ест и спит
И с удивлением глядит
На все вокруг, как в первый раз.
Все ново. Все как в сказке доброй.
Ручей звенит водою мокрой.
Вот удивленными глазами
Егор за тетерем следит:
Тот то подпрыгнет, то кряхтит,
Своими толстыми ногами
Он вытанцовывает польку
И веселит как шут Егорку,
Который, с горем пополам,
Сухую корку доедал …
20.
На время отвлекусь, друзья,
Ведь не Егор герой рассказа …
Мне б завести вас в лагеря,
Что б не со слов узнали сами,
Увидев взглядом все своим.
Уверен, вы б с ума сошли.
Но доля каждому своя …
А посему, мои друзья,
Коснусь я только важных тем.
А именно: души и духа.
А больше знать – большая мука
И может вовсе не-за-чем?
И вот пред вами враг народа –
Отец Егора, номер сотый.
21.
Всего лишь навсего – майор.
Судим за брак на интервентке.
Она – японка, русский он,
А как там было в самом деле
Никто не сможет дать ответ,
Ведь никого в живых уж нет.
Я знаю точно лишь одно,
Что суд судил их за любовь,
Вменяя страшную статью.
Ему – измену пред отчизной,
А ей клеймо – родство с судимым.
И что б не выпустить в страну
Чудесного Восхода Солнца,
Ей суд вменил судимость тоже.
22.
Ей – десять лет,
Ему – пятнадцать.
Ее – на лес.
Его – подальше.
И по этапу вдоль Сибири
Стучит колесами «Столыпин».
От пересылки к пересылке,
Туда, где океан великий
Бьет волнами о камни брега,
Шумя и пенясь в перекатах…
Пришел этапом до рассвета
Уже не человек, а зек.
Он будет здесь пятнадцать лет.
23.
Как грустно пожинать плоды,
Отчизны гордые стремленья…
Сегодня понимаем мы,
Всему виной Машина Время!
Когда сойдутся два титана –
Машина Времени и Власти,
И кто сильнее мерить станут,
Все на пути своем ломая,
Как буря самой Черной Ночи,
Несущая на  землю смерть;
Как страшный шторм,
      все рвущий в клочья,
Бросающий тела о земль..
…А как все мило начиналось,
Вот только боль одна осталась…
24.
Майора с Дальнего Востока
Поспешно вызвали в Москву.
Тому крамольная депеша
Служила службою сему.
Депеша та – донос в конверте,
Обычное письмо по почте,
В Москву дошла за две недели,
Без всяких штампов - «в руки», «срочно».
Бывало, письма пропадали,
Кто знает, где и почему?
Но не сейчас! Как будто сами
Его везли чрез всю страну
Приспешники Огня и Ада,
Из первых рук – до адресата.
25.
В депеше почерком небрежным,
Поспешным росчерком пера,
Писалось, что жених с невестой
Намедни обвенчалися.
И вот, под кровом темной ночи,
Майор, советский командир,
Ведет переговор с японцем,
Чтоб навсегда сбежать в Харбин!
Во избежание конфликта
Я смею честно доложить,
Что брат невесты в прошлом сослан –
Один из тех, кто был судим
Хабаровским процессом громким.
……..
Майор злодей и враг народный!
26.
Прошу нюанс не упустить:
Невеста та – японских кровей!
И здесь успела заслужить
Своей привязностью нескромной
Весьма сомнительную славу!
Хотелось бы еще добавить,
Что на виду всего народа
Изменами срамит майора
С любовником, что выдает
Всем за отца. Позор и срам!
По выходным в театр наш
Без всякого стыда идет
В одеждах вовсе непристойных,
А рядом с ней всегда японцы!
27.
Спасите от врагов страну!
Майор все приступает грани!
Накличет он на всех беду,
Давить необходимо гадов!
Пишу вам в Кремль по зову сердца,
Здесь на местах все бесполезно!
Везде порука – стыд и срам!
Советскую позорят власть!
Все признаки для заговора.
Примите меры, прочь врагов!
Да здравствует Москва и Ленин!
Великий Сталин дорогой!
Вам пишет с выслугой военной
Герой войны на Ханкен-Голе.
28.
В Кремле затылки не чесали,
По всем инстанциям отдали
Приказ «секретно» исполнять,
Врагов народа расстрелять…
Найти писателя письма –
Этапом первым в лагеря.
Гнать всех зачинщиков в тюрьму,
Власть на местах переизбрать.
Кто допустил!? Японо-мать!
Что за ЧП на всю страну!?
…И вот несется исполнитель
От пересылки к пересылке,
Спешит врагов разоблачить
И орден красный получить.
29.
Так начался судьбы излом.
И вы все знаете о том,
Как в один миг ломает счастье
Никем не званый патриот.
Он – добросовестный маратель
Бумаги белой, за народ…
О! Как он ликовал тогда,
Когда аресты начались.
Беда не тешется одна,
У всех ворота открылись.
Что было – вам не все известно.
Прикладом били в грудь невесту.
Она беременна была.
А за окном мела пурга.

ЧАСТЬ 2

30.
Вас просят в гости  в Чудный край!
Калымское нагорье, шутка ль?
Порты: Нагаево, Ола…
Большой Анюй и Малый тут же!
Чукотская резная кость,
Олени, рыба и пушнина…
А какова здесь перспектива!
Какой ландшафт! Куда не брось
Свой зоркий глаз (или не очень),
Но ты отвесть не сможешь очи!
Налево – Чудо-Колыма,
А дальше – Лена и Амга!
От Магадана до Якутска
Этап идет все тридцать суток.
31.
О, богатейший милый край!
Всему услада, всем покой.
Вокруг сплошные лагеря
И неусыпный наш конвой…
Чучмеки, эскимосы, чукчи,
Эвенки, эвены, якуты
Не ценят колорит чудесный.
Жаль, лишены они сравнений,
Но каждому на все свой взгляд.
Уж за невежество простите,
Я просто не люблю столицы.
Милее дикий дальний край,
Где для души везде раздолье –
Унты, олени, спирт, охота…
32.
А знали б вы, какая здесь
Железная руда и камень,
А сколько золота у рек!
О! Если бы вы только знали!
Вы позавидовали б мне.
Я видел здесь янтарь в огне
И малахитовые горы.
«Здесь чудеса, здесь леший бродит!»
Кого ты только здесь не встретишь,
Да будь неладно, это ль дело?
Базары птичьи – нету равных!
Как в сказке: видишь – хочешь плакать!
Но все же посещает мысль –
Сей милый край бескрайне дик…
33.
Здесь коренное населенье
Не заезжает в лагеря.
У них другое направленье –
Чучмечка в чуме, да дитя.
Не надо им КПССа,
Не надо им секретаря,
Здесь никогда не будет власти,
Ни Советской и не Папской.
Никто здесь и не слышал вовсе,
Что где-то узники живут,
А если кто увидит вдруг
Издалека этап с конвоем,
То мирно провожают взглядом
И доброго пути желают…
34.
Недалеко от Магадана,
Не доезжая до Якутска,
В двух днях ходьбы, за Сусуманом
Стоял барак. Вокруг колючка.
В ста метрах снова коридор,
Еще барак. Но то ли он?
Из бревен, чисто деловых –
Из чудо-сосен вековых.
Хозяин там живет с женой.
А дальше – проволока и вышки,
Сто метров рота, дальше мины,
И по периметру конвой.
Всего –  не будет километра
По кругу. Проклятое место.
35.
Здесь целый год зима царит.
Едва ли солнце где блеснет,
На небе не увидишь птиц,
Вокруг из проволоки забор.
И вот он – первый наш барак.
Буржуйка там на всех одна,
Сарай на метров пятьдесят,
Окон здесь нет, а пол – земля.
В три яруса из бревен нары –
Где доски, где куски, где ветки.
В конце барака кухня. Здесь же
Готовят из отходов сами,
Из шелухи и суп, и фарш,
И хлеб, похожий на башмак.
36.
Все, что солдат в отходы бросил,
Где плюнул, где бычок стряхнул…
Писал бы дальше. Больно очень.
Кто жил в достатке – не поймут
Мои попытки описать
Ту правду страшных лагерей.
Быть может, лучше промолчать
И пропустить главу скорей…
……….
Я, видно, так и поступлю.
Вы допишите – что к чему…
37.
За Сусуманом не до шуток!
А дальше - вовсе бурелом.
А кто добрался, живым будет.
Сюда этап идет пешком.
………..
………..
38.
Володя! Ходь сюда скорее!
Смотри, наш генерал сдается!
Он упадет сейчас, скорее!
Ходь, ходь сюда! Вот-вот сорвется!
И вправду – в свете тусклой лампы
На третьем ярусе, во мраке,
Увидел тень я чью-то там.
Неужто вправду генерал?
…По грудь свисая между бревен
И руки опустив как ветки…
По головам бежали тени,
Крича: «Держите! Вон он! Вон он!
Держите крепче!» Треск и шум…
И вот его к огню несут.
39.
Мороз безумствует, ликует!
Буржуйка всех не обогреет.
В бараке замерзают люди.
Кому люди, кому – зеки.
Скрепит фонарь у входа в темень
Жилища, где витает смерть…
Я сам бы вам не смог поверить,
Скажи вы мне, что каждый день
По два-три трупа коченелых,
Застывших в ужасе кривом,
Выносят голых до рассвета,
Бросая тут же, за углом.
Потом на санях их увозят…
Куда? Никто и знать не может…
40.
О, горе мне и мне подобным!
Как тяжело писать сейчас!
Кто был на Колыме зимою,
Кто видел издали барак?
И кто, быть может, сам коснулся,
Этапом шел, но выжил чудом.
А кто по «зимнику» бежал,
В тайге в сугробе замерзал
Наедине с самим собою,
Но все же выжил, уцелел.
Кто носит до сих пор браслет,
Тот промолчит, читая строки,
Которые пишу для вас,
Поймет меня лишь только брат…
41.
Быть может, слог нескладный мой
Сбивает с мысли и строки,
Вас заставляя вновь и вновь
Читать каракули мои…
Не спорю, я не литератор,
Представьте – даже не читатель.
Я вам по случаю пишу,
Вдруг до весны не доживу,
А руки тянутся писать.
Я ночью встал и лист ищу,
Чтобы успеть, пока дышу,
Вам свою правду рассказать,
Что не откроют и не скажут,
Стерев и уничтожив память…
42.
Да! Человеческая память,
Однако, страшный аргумент!
Хотя бы втайне вы признайтесь,
Что память чаще – не для всех.
Ведь все, что мы храним годами,
Не важно, правду или ложь,
Все чаще подаем частями,
Чтоб не корить себя потом,
Что правды изложили суть…
Вы покажите пальцем мне,
Кому же правда по душе?
Тому я в ноги поклонюсь
И головной убор сниму,
А свой рассказ придам огню…
43.
Чуть выше описал тот край,
Куда отправили майора.
Кто в Магадане не бывал,
Прошу, судить меня не стоит.
По каторгам, по лагерям
В ту пору был страшнейший мор,
А если кто и выживал,
Не дотянул до наших пор.
Отстреливали всех больных
Как беглых – выстрелом навскид.
И под отчет писал статист:
«Убиты при попытке к бегству
Семнадцать заключенных дерзких.
Побег предотвращен на месте».
44.
И вот, вернемся к генералу.
Он от чахотки умирает.
(Не звание то, погоняло,
Его так зеки величают.)
Отец Егора, муж Татьяны,
(с рожденья Яо Татьяну звали)
Так вот, Татьяна, дочь посла,
С майором под венец пошла
Чудесной зимнею порой.
Вокруг снега, метель метет.
Любовь горит – огонь до неба!
Не знали свадеб здесь таких.
У церкви колокол звенит,
Чета идет из сельсовета.
45.
Еще недавно – все иначе
В мечтаньях видел мой герой.
Он в думах грезил о Татьяне,
Никто не тешил взгляд его.
Он превратился в приведенье,
От удальства простыл и след.
Впервые он стихотворенье
Ей пишет, а ответа нет.
Берет гитару – все не мило.
И вот на службу он идет…
Вокруг кружится белый снег,
А на душе печаль и грусть.
«Но вдруг она ответит «нет»,
Тогда пущу я пулю в грудь».
46.
Так думал скромный мой майор.
Как дальше жить, не знает он.
Он в двадцать пять своих годков
Впервые в жизни был влюблен…
В то время Таня, дочь посла,
С отцом своим по вечерам
Унылых скучных выходных
Ходила в местный драмтеатр.
В то время скучным был Хабаровск.
Увы, Хабаровск не Харбин.
Грязь, нищета, цинга и шлюхи,
А в центре – новый Дом культуры
Под красным знаменем стоит,
Восставший чудом из руин…
47.
Когда-то жил здесь губернатор,
Потом лечили здесь больных.
(В Японию бюсты продали
И всех античных голых нимф…)
Чуть позже сняли окна, двери,
И заселили пионеров.
Те тоже, долго не гадали,
Весь мрамор с лестниц всех продали,
Топили буком свой котел,
Рубили фрески топором,
Мозаику турецкой кладки - 
Старинных мастеров  загадки.
Горели в топке все иконы.
«де Рамбуйе» остался голым.
48.
Среди руин стоял на сцене
Нетронутый никем рояль.
Его когда-то прямо с Вены,
Сам губернатор заказал.
На черном лаке позолота!
Спасли его кривых два слова,
Тупым ножом их вырезал
Толи спаситель, толь вандал.
Но только тот рояль стоит
И в наши дни, проверьте сами,
И вы прочтете сбоку: «Сталин»,
А ниже – чуть поменьше шрифт,
И слово «Вождь» корявой формы,
Вполне читаемо, но все же…
49.
Вот, что осталось от усадьбы,
Что целый век здесь простояла.
Но время шло. Теперь театр
С едва сколоченною ямой,
С подмостками из свежей ели.
Стелили пол, ломали стены.
«Культуру в массы!» - был приказ,
Его никто не обсуждал
И за три месяца сложили
Театр, из того, что было.
Теперь забот полным-полно –
«Даешь Театр! Театр жив!»
Слепили несколько  афиш.
Что дальше? Знать не знал никто.
50.
Но как бывает в жизни нашей –
Было бы где, было б на чем!
«Вот, тоже мне, нашли задачу!» –
Вспылал директор молодой.
Ему ли в двадцать лет не знать
Как Маяковского играть!?
Директор был из рыбаков,
Он в Маяковском знает толк!
«Не нужно никаких полгода!
Поставим в срок, за тридцать дней!»
И вывесил плакат: «Скорей!
Актеры! Ваше слово!
Таланты! Вас театр ждет!»
И подпись ниже – «Рабхабком»
51.
Необычайное случилось –
Богат талантами народ!
И все само определилось
Координаль-наоборот.
Никто не смог читать со сцены
Стиль Маяковского стиха,
А, может, просто не хотели
Читать шедевры маньяка.
Но делать нечего, и сдался
Директор тот, и порешили
Поставить в срок, что знали сами,
А что не знали – пропустили…
И вот – Премьера! Все готово!
Чуть задержались. (На пол года).
52.
Свое актеры знали дело,
Им все как будто нипочем.
Слепили в один акт «Отелло»,
И худсовет сказал: «Пойдет!»
В огромном  зале холод дикий,
Но к кассе в холле не пробиться.
Все те же лица – гарнизон!
Мужья выгуливают жен
Для приобщения к культуре,
Здесь вам не Гете, а Шекспир!
(Для справки – под запретом был
Немецкий классицизм в коммуне).
…И вот ведет Отца под руку
К театру Яо, по мостовой.
53.
Случайно встретились глазами,
Не зная сами, что их ждет,
Герои моего романа:
Японка Яо и мой майор.
Той красоты и совершенства
Лет сто Хабаровск не видал.
И никуда теперь не деться,
Ее увидев, потерял
Он аппетит и смыл жизни,
И сладкий сон стал сном тревожным,
О ней одной теперь все мысли.
«Она японка, это точно…»,
Все усложнилось в один миг.
И он ответ не находил.
54.
Что делать? Говорят она –
Единственная дочь посла,
Что в городе живет проездом
И накануне ждет отъезда.
Все чаще нелюдим, а в свете
Является лишь только вместе
С красавицей своею, Яо…
А, может, вовсе и не дочь,
Кто их японцев разберет?
Так дочь, жена или сестра –
Себе вопрос он задавал.
В таких вопросах был профан
Герой войны замкомполка.
Пойти решил он на таран.
55.
Он похудел. Не ест, не пьет.
И служба каторгою стала.
С утра уж вечера он ждет
И все японский изучает…
……….
………..
       56.
А кто она?
Никто не знает.
А где она?
Как поживает,
О ком грустит,
Если грустит…
И с кем она?
Вдруг не одна?
Сойдет с ума мой друг от мыслей.
Все у посольских стен он ходит,
И, как мальчишка, в окна смотрит,
Мечтая все ее увидеть,
Чтобы взглянуть в ее глаза,
Хотя б на миг (или на два).
57.
Неделю всю ее искал.
На службе – никому не слова,
Лишь другу все он рассказал
С которым вместе с Ханкин-Гола…
И тот решил ему помочь
И сам следил, когда не мог
Наш общий друг от дел сорваться…
Друг другу помогать за счастье.
Он сам был в тайне от него
Японской красотою дивной
Сражен, но не был он наивен
Настоль, чтоб быть влюблен в нее.
Развлечься –  то-то, оно можно,
Но так, чтоб честь не опорочить.
58.
И с этого все началось…
…….
…….

ЧАСТЬ 3

59.
От Саликамска к Сывтывкару
«Столыпин» целый день идет.
Сюда когда-то Яо (Татьяну)
Привез все этот же вагон.
Сначала думали Визинга,
Все ж потеплее, чем Вендинга.
Ведь от Вендинга двести верст,
Не на санях, а все пешком.
Узкоколейка – час езды,
А там по пояс снежным бродом.
В иные времена за трое,
Бывает, суток не дойти.
Случалось, что этап сбивался,
Да так в снегах и оставался…

60.
Бывали случаи – охотник
Весенней первою порой
Встречал разорванные в клочья
Останки тех, кто здесь зимой
Замерз от голода и хлада.
И с ужасом все понимали,
Что это женские тела…
Опознавали по одежде,
По платьям, что под телогрейкой
Виднелись, опознавали по рукам,
По перепачканным ботинкам
Покроя женского, иль бусам,
Которые в снегу увидят,
А кто-то видел даже груди…
61.
Охотник узнавал стрелков
По карабинам, здесь лежащим.
У  одного из мертвецов
Улыбка на лице зияла –
Солдатик юный, лет семнадцать,
Лежал, нетронутый зверями…
Об остальном писать ли вам,
Как хищник рвет свою добычу?
Все то, что мог, я описал.
Ужасней зрелища не видел.
Страшнее нет судеб таких.
Этап исчез с лица земли.
Конвойных десять, сотня женщин,
Пришли сюда за своей смертью…
62.
И вот нашли сто десять трупов,
Всех съеденных, без лиц, без рук,
Поверг Вендига в дикий ужас,
По Коми разлетелся слух.
Мол, злые духи объявились
И ходят, якобы, толпой,
И даже видели, как силой
Они тащили за собой
По направлению к Печере
Детей, из скита забирая.
Мол, эти духи – бабы те,
Что здесь замерзли по зиме…
…….
Народ безумствовал от горя
И ждал, чтоб отомстить, этапа.
63.
Убогий, немощный народ
Все ждет, когда к ним гость придет,
Чтоб за детей своих отмстить,
В знак ритуальных почестей,
В защиту жен и матерей.
И уж непросто ради смерти,
А исполняя долг свой верный,
Считая, что толпу убив,
(Чужих, конечно, не своих),
Вернут исчезнувших детей,
И навсегда изгонят ведьм.
Никто из них не понимал,
Что в лагерь гнали каторжан.
64.
Чиновники не суеверны:
«Ну надо же, какое горе,
Подумаешь – сожрали зечек!»
.  .  .  .  .  .  .
Солдат погиб – вот это горе!
Слуга народа – сын отчизны
Геройски пал, долг исполняя!
Письмо мамаше срочно выслать:
Мол, так и так – героя-сына
Вы воспитали, и за это
Он награжден «звездой» посмертно.
Сражен в бою. Мужайся. мать …
А дальше подпись и печать,
Приписка ниже в три строки:
«Гордимся,
                помним
                и скорбим … »
65.
Но все же случай, впрочем, скверный!
«Этап» и раньше исчезал,
Но без следов, без суеверий:
Вот шел «этап» и вот – пропал,
Ни страшных трупов по тайге…
Пропал и черт с ним – это ль горе?
А тут, чего гляди, в Москве
Услышат, что по всей Печере
«Этап» вдруг в ведьм оборотился
(Да весь «этап» из «политичек»).
Похлеще «дела докторов»!
Что здесь начнется! Здесь террор
Масштабы примет – ого-го!
Не допустить! Концы на дно!
66.
Того, кто обнаружил трупы
Найти и привести в чем есть!
А кто разносит злые слухи
В тюрьму пересажать за день!
И что б такого не случалось
Ни впредь, ни вовсе, никогда –
Г. п. стереть с лица земли,
Что б даже камня не нашли!
Все уничтожить навсегда.
Пусть содрогается «Лидице».
В своих кошмарах, ей не снилось
Что будет здесь, на днях, в лесах:
«Снести, срубить, сравнять и сжечь!» –
Таков приказ. Другого нет!
67.
Приказ – во все века приказ!
Приказ не смеют обсуждать!
Приказы должны исполнять,
На то приказ и есть приказ!
И вот «карательный» отряд
Вслед за этапом по тайге
Идет бесшумно, ружья в ряд
Наизготовку, как в кине …
Рот на замке, лишь шорох ветра
И крики дикого зверя …
«Этап» в прицеле (с километр
Все ждут, кто клюнет на живца) …
68.
В приказе есть распоряженье –
На поражение стрелять
В любые впереди объекты
При нападенье на этап,
Но постараться не попасть
В идущих женщин под конвоем
Им в лагерь надобно попасть,
Но вдруг, конечно … если только …
По обстановке … расстрелять!
(«Этап», естественно, не знает,
Что вслед за ним идет отряд.
Конвой этапный исполняет
Доставку до УЖ 7/5) …
Не потерять его из виду
И выходить на связь в эфир.
69.
Плечо к плечу солдат идет,
Беспечно на небо взирая …
И только ветер видит, что
Его в ста метрах ожидает.
Он с высоты своей высокой
Все видит наперед. Людей
Узрел он замысел жестокий
И видит все и видит всех.
Но все молчат и он молчит,
Лишь чуть усилил дуновенье,
Пугая на деревьях птиц,
Что б те скорее прочь летели.
Тварь Божия в чем виновата?
Ну, вот и близится развязка …
70.
Убогий, немощный народ
В тайге открыл прямой огонь:
Стреляли из траншей глубоких,
Вели огонь с высоких елей.
Летели стрелы, камни, копья
И все они достигли цели.
… Точь-в-точь под сердце в аккурат;
… Точь-в-точь и 9 грамм меж глаз;
… Точь-в-точь и семеро солдат
В огромной яме на колах
Все недвижимые висят –
Их разорвали сотни пик:
Все руки, головы в куски
И брызги крови миллиард …
71.
Погибли все: конвойных десять,
Из каторжных – 120  зечек,
И в радиусе километра
Куда ни глянь – одни лишь трупы.
Над ними кружит только ветер,
Что гонит в плен седые тучи …
Вернулся он за сотни миль
Когда услышал стон и крик –
Теперь уж поздно – рок судьбы
Лишь Боги в силах изменить.
Он грустными глазами света
Увидел лес в крови багряной,
На поле брани до рассвета
Он траурную службу правил.
72.
Засуетились в Сыктывкаре,
Собрали красных командиров,
Здесь не до шуток – это ж надо,
Расстрелян взвод НКВД-истов!
Движения все перекрыли,
Везде пикеты на дорогах.
Из местных жителей решили
Создать отряд и весть подпольно,
Не гласно от чинов больших,
Чтобы сберечь свои мундиры
И не лишиться мест своих,
Все разузнать – что это было?
На лицах страх, по телу дрожь …
Приказ летит: «Все под ружье!»
73.
Не избежать свирепой кары
Всем, кто посмел стрелять в тайге
В солдат советских! Всех расправы
Ждут беспощадные теперь!
Объявлен массовый террор!
Расстреливать без волокиты!
И поощрять всех, кто нашел
Предателей среди своих же!
Надзор и слежку поощрять
(За энергичную работу)
В два дня пол тыщи расстрелять
И доложить успеть по сроку.
За исполнение – награды,
В тюрьму – кто цацкается с гадом!
74.
Пересажать всех дикарей
И наказать за беспредел!
Виновны все! Молва – молвой,
Но разве слыхано такое,
Что б суеверия в народе
Достигли «апогей» такой?
(В войну играть с Советской властью,
Решится, только лишь бревно!
Оно уж спилено давно
И от того ему не страшно).
А здесь совсем иное дело,
Здесь провокаций яркий свет,
Кто обезвредит банду смело,
Тот – настоящий человек!
75.
Тем временем закрыли въезды,
Составы на путях стоят,
Все переправы под прицелом,
А у тайги возводят штаб.
По городу свет отключили,
Закрыли рынки, магазины.
Лишь шепот слышится везде,
Что Света близится конец.
На площади вокзальной мрак.
Здесь эшелон за эшелоном
На запасных путях пыхтят,
Им не хватает кислорода.
А в самом дальнем тупике
Какое-то  движение.
76.
Собачий лай и день, и ночь.
Чуть дунет ветерок и сразу
Сбивает с ног запаха вонь.
В вагоне том сто с лишним душ
В грязи и смраде, все в поту.
Потребником – дыра в полу
Служила узникам, но тут
Достаточно ли будет вам
Представить, какого оно
Там находиться если даже
В ста саженях противогаза
Нет смысла пялить на чело …
Невмоготу здесь даже псам.
77.
Скажи кому, прогонят прочь,
Во лжи безумной обвинят
И утром жди: наряд солдат
Штыками в дверь твою стучат,
А если ты еще добавишь:
«Я был там ночью – вот вам крест!
Я видел –  в том вагоне бабы!
Им открывают в полночь дверь
Минут на пять, а может на две.
Я видел, вот вам крест еще!
Я точно знаю, точно видел
Их потери в «воронке» за раз
Куда-то возят каждый раз …
Я точно знаю, точно видел!»
78.
Вот ты и прожил век свой «долгий».
Ты знаешь больше, чем знать должен!
Теперь тебя конвой ведет,
Штыком пронзая твою плоть,
По мостовой во двор тюрьмы.
Писклявый приговор «судьи»,
Из ружей, тут же, залпы в стену,
И брызги красные по белу …
Не понял ты, что кровь твоя
Из под рубахи потекла.
Без пересудов, без разборов
Без долгих следственных допросов
В совдепии казнят любого
Кто знает больше, чем знать должен.
79.
Но вопреки всем пересудам
Стоит «столыпинский» вагон
Уж месяц как с «секретным грузом»
(Так от всех глаз он удален,
Что разглядеть там невозможно,
Что за вагон и что за груз,
Но слышен крик и сотни рук
Наводят ужас днем и ночью …)
В четыре цепи штык к штыку,
Из проволоки вокруг забор,
Никто не подойдет к нему.
Будь ты хоть сам товарищ Бог!
Но выше Бога здесь конвой.
Он специальный – не простой.
80.
Он властью полной наделен
Он от тюрьмы до «спец. вагона»
Везет «спец. пайку» только в ночь,
И узников после допроса.
Лишь только загорелся свет,
От «воронка» мрак рассекая,
Тут сразу разомкнулась цепь,
Его к вагону пропуская.
Скрепит замок, чугунный лязг …
На метр дверь отварена,
Глаза на выкат у солдат,
Что смотрят в дверь из далека.
Конвой (специальный) встал стеной,
Все передернули затвор.
81.
Из оцепления все видят –
В дверях мелькают чьи-то тени,
И кто-то шепчет: «Братцы, это ж
                живые бабы!»
«Да заткнись ты!» – его второй
                пихает в бок, -
«Ты что не знал? Вот ты даешь!
Умри! Лиха беда начала.
Сегодня здесь, а завтра там же!»,
«Да сколько ж их? Ей Богу бабы!»,
«Их тьма!, Все голые они!»,
«Нам бы туда, а мужики?»
«Дэбил, прикрой поганы сани,
Нэ бачишь, вэтож вузницы!
«А что у них ни как «у всых»?
82.
«Да будэмо табе! Вишь горэ!»
«Эй, прекратите ****аболить!
Еще я раз услышу возглас
И к ****ям запру с утра
Под караул всех, до суда!
Вы суки, охуели, что ли?» –
Кричит начальник караула.
От страха руки затряслись,
Все онемели. Все застыли
От ужаса – что? может? быть?
Застыли даже командиры,
Что в оцеплении на службе
Который год без пререканий,
Но этот крик боятся сами.
83.
Мрак, изморось, апрельский снег
И слышен только лай собак …
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
84.
Лежат от двери к «воронку»
Две доски, и по ним бегут:
ЗК – 00126,
ЗК – 00127,
ЗК – 00128 – расчет окончен!
В торбах хлеб
Сгрузили и скатили бочку
С тюремной хлоркой и водой …
.  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .
- Внимание! Кто будет назван,
С вещами через дверь в машину!
Смотреть под ноги, кто не знает!
Фамилию назвать и имя,
№ статьи и № личный!
Одна минута к исполненью!
Кто не успеет – тот расстрелян!
85.
Внимание! ЗК! Конвой!
Всем приготовиться!
                Отсчет:
ЗК – 3000 … 1!
ЗК – 3000 … 2ая!
ЗК – 00160! – Время пошло!
Этап, вниманье!
За промедленье бить в упор!
Одна минута! Взять прицел,
Стрелять без промахов и в цель!
.  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .
Этап пошел! Дверь распахнулась.
И кинулись бежать по доскам,
В чем мать родная родила.
ЗКа   у «воронка» споткнулась,
Не удержалась на подмостках …
И только вскрикнула она.
86.
Сто выстрелов в одну секунду
Под сердце девичье легло,
На клочья разорвало тело,
Как будто не было его.
Остался волос на снегу
С останками ее лица.
Псы рвутся к мясу и крови
(Безумен лай голодных псов!)
Прожекторами слепят их
И давят цепи до нельзя.
Снег белый хлопьями ложится
И тонет в грязи, и крови,
Он тихо, медленно кружится
И погибает у земли …
87.
Конвойный «Следующий!» кричит.
В вагоне крик и женский вопль,
3000 … 2ая – в миг
Перебежала в «воронок».

- 00160т, пошла!
Но у дверей нет никого!
- 00160т – пошла!
- 00160т – вперед!
Конвой! Огонь! В предупрежденье
Залп в воздухе решечет ночь.
Вдруг стихли крики и у двери
Стоят дрожащие три тени.
- Кто хочет жить – от двери прочь!
  Последнее предупрежденье!
88.
Две тени тянут руки вверх.
Пятном белеет третья тень.
Ее пытаются держать
По обе стороны старухи.
Она сама не может встать,
Нет сил в ногах, бессильны руки …
Густые волосы свисают,
Прикрыв всю грудь до живота.
И взгляд невольно привлекают
Чернее смоли волоса.
Все в замирании невольном
Оцепеневшие стоят.
Забыто время, под гипнозом
Замолкли лай и хрип собак.
89.
Старухи с белыми космами,
С глазами белыми, как снег,
Перед собой руками шарят,
Не виден им машины свет.
Одна  беззубым ртом бормочет,
Никто понять ее не может.
Другая – к Господу взывает
И первой на помост ступает:
Седые космы ниже плеч,
Скелет обтянут дряблой кожей …
Без ужаса нельзя смотреть –
Не человек идет, а кости
Передвигаются едва,
Перед собою крест неся.
90.
Их окружили черти вкруг,
Зловонный запах до блевоты
Туманит взор и режет грудь…
Сжимают череп острой болью
Невидимые клещи Ада
И проворачивают в узел
Петлю из проволки колючей,
Что в кузнице раскалена
До света белого огня.
Снег прекратился. Душно стало.
Конвой ни жив, ни мертв стоит.
Туман как молоко по доскам
Клубами стелется, как дым.
Три тени движутся по ним.
91.
Черти беснуются и ждут,
Когда же дряхлая старуха
Уронит крест из своих рук,
Что б в тот же миг схронить всех тут же.
Старуха шепчет: «Прочь изыди
Бесово племя, с Богом мы,
Не тронешь ты души обитель
И не вонзишь свои шипы!
Господь, спаси и сохрани
Чужую деву с плодом грешным
И наши души забери,
А жизнь чужую, что под сердцем
Она несет тебе на свет
Благослови ее в Христе!»
92.
Остался шаг до «воронка»,
Раздался одиночный выстрел
И кто-то крикнул: «Не стрелять!
Они убогие! Святые!»
Шеренга вздрогнула, очнулась,
ЗК – 00160
У «воронка», прицельно пуля
Прошла у самого виска,
Чуть зацепила, кровь упала
На черный волос, плечи, грудь
И струйка красная сбежала
По белизне бессильных рук.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
ЗК – 3000-1ин
Из кос своих сплетает бинт.
93.
Обратный путь был невозможен.
Чуть воронок вперед –  и доски
Упали в яму. Дверь в вагоне
Захлопнута на все замки.
«Слепые выбрали дорогу! –
Кричал все тот же командир –
И не стрелять, подохнут сами!
Святые кости псы растащат!
Спустить собак с цепей, ату!»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
«Отставить! Где смельчак, что тут
Хотел ****ь этих старух!
Из строя шаг вперед – ебака!
Минута! И по одному
Всех отстреляю, но найду!»
94.
Две тени женские в грязи
Дрожат от холода ночного.
Обратный путь отрезан им,
Обречены они до срока.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Что было дальше? Не могу
Писать … Я не могу, поверьте!
Я не могу! Я – не-мо-гу .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
… Псы разорвали этих женщин.
Троих солдат пред строем всем
Без приговора расстреляли,
А тот, кто был зачинщик бед,
Сам уцелел и жив остался,
И понял, что его спасла
От смерти трусость подлеца.

               



ЧАСТЬ 4.

95.
Народ подвержен всем болезням,
Но страшно, если с головой
У всей страны … вместо мигрени
Проявлен массовый психоз.
Он развивается вне клеток,
Ни в сердце, ни в кишках, ни в легких,
К тому, я попрошу заметить,
Заболеваний нет серьезней!
Нет ни таблеток, ни микстур,
Здесь хирургия бесполезна,
К тому же можно ль всю страну
Во всеуслышание по свету –
«Невростеничкой» обозвать?
В психушку под замок закрыть?
96.
Ан  можно все коль захотеть,
Но кто признается, что он
Душевно болен?  Есть такой?
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Вот видите – ответа нет.
А коль и доктор, и поэт
Заражены одновременно,
Не мудрено, что в лазарет
Ни тот не попадет, ни этот,
Но все ли просто так мой друг?
Сам по себе любой недуг
Не лечится, не исчезает, …
Он корни крепкие пускает
И день ко дню сил набирает
И «шизой» массы заражает.
97.
Припомни-ка, товарищ, время,
Как мы бежали за  толпой
И, разевая рты, глазели
Перед трибуною большой,
Как уши свесив, ликовали,
Невольно челюсти раскрыв.
Ну, как тебе картина эта?
Иль ты уже давно забыл,
Как все орали и визжали,
И со слезами целовали
Не разбирая, всех подряд!?
Затем бухала вся страна,
А утром с дикого похмелья –
Страна с трудом встает с постели …
98.
Эффект достигнут. То, что нужно!
С похмелья  все, как под наркозом!
Все боязливы и к тому же
Тихи, и как овечки кротки,
Чуть тронь и слезы на глазах.
Верти как хочешь этим сбродом
Иль скажешь мне, что я не прав?
Да только больше нет народа!
Народ зомбировали в стадо,
«Шиза» косила беспощадно
Всех без разбору по стране,
А кто был крепок силой духом,
Тех заживо сгноили в тюрьмах
Иль просто ставили к стене.
99.
Вот год, другой, а много ль надо,
Когда всех в ужас загоняет
По всей стране ее Хозяин,
В тупое быдло превращая
Лишая воли, сил и чести,
От мала до велик без спроса.
Все началось с простых репрессий,
С убийств «предателей»! Как просто:
«Душите гадов! Бей врага!
Вставай Страна! Россия-мать!»
И вот «святая простота»
Готова и себя отдать …
Да! Верили в Руси на слово …
В слова Хозяина – тем боле …
100.
Хозяин был «послушник» в детстве,
Он даже был «семинаристом»,
Но знает, кто из вас об этом?
Кто вспомнит имя и фамилью?
Что? Вспомнил?! Истинный прогресс!
Вас, как меня, к стене без спроса
Поставили бы без допроса
И расстреляли бы в момент
За то, что много слишком знаем …
Ни к слову, нас бы расстреляли
Везде, где в данный час поймали.
Веселенькая наша доля
Была бы в прежние года,
Но доля каждому – своя!
101.
Хозяин был «послушник» в детстве.
Он даже был «семинаристом»,
Но знает кто из вас, что это
Весь, собственно, учебный список
Великого из величайших!
Совсем забыл, что наш Хозяин
В Тифлисе царскою охранкой
В тюрьме был целый год упрятан.
О! Я, видать, поторопился.
Ведь есть еще «секретный» список!
Есть школы разные у нас:
Хозяин за год первый класс
Прошел и чудно преуспел
И слово дал – стучать на всех.
102.
О, коридор длиною в жизнь!
О, школяры и институтки!
О, чудный, девственный порыв
И тяга к доблестным наукам!
О, коридор и два окна!
О, непосредственность познаний!
О, плачь и радуйся. Страна,
Тебе не нужно столько знаний!
С такою чистою душой
Познание страшнее горя!
Страшнее смерти самой!
Страшнее всех грехов господних!
Пей, добрая моя страна,
Хоть здесь найди себе усладу …
103.
Зачем тебе знать подлость истин?
Ты все равно мне не поверишь,
Так береги для водки силу
И не тревожь остатки веры.
Предателем способен быть
Лишь тот, кто сука по крови.
(Тебе не нужно знать об этом
Ты поблюешь и спать скорее)
Но мразь следит за сном твоим –
Вдруг что промолвишь с пьяну глазу,
И вот твой друг не ест, не спит,
Ногти грызет и чуть не плачет,
За твой чрезмерно крепкий сон
От ярости строчит донос.
104.
Так то – дружок, а то – Хозяин!
О! Жизни длинный коридор!
Шпионы – рядом не стояли,
Нет сук таких и до сих пор,
Которым подлость и коварство
Служили и не изменяли.
А проще: много ль суке надо,
Что б на крови построить счастье?
Мне думается, надо быть
Обычной мразью, коим был
Наш добрый, умный, смелый самый
Иосиф Джугашвили (Сталин)
Вассарионов сын, .  .  .  .  .  .  . Сосо
Друг Ленина, грузин Кабо …
105.
Историю не знать грешно.
Всего писать – не описать.
Но что бы смысл стиха понять,
Знать нужно цену: что по чем?
И от чего ажиотаж?
И беспощадность повсеместно?
Виной всему – великий Страх,
А где есть страх, там дрожь по телу …
Страх – подавляет человека,
Безвольным делает его.
Но управлять им – мило дело!
Диктат добился своего.
Конечно! Нужен глаз да глаз,
Чтобы держать контроль в руках!
106.
И вот в стране полнейший хаос,
Огромная рука на пульсе,
Всех политических изгнали.
А остальных – на цепь и к будке.
Я до сих пор не понимаю!
Как миллионная страна
Не видела беды начала?
На сколько ж темною была
Моя сторонушка родная ?
Рыдать всю жизнь, что бы однажды
Признаться самому себе,
Что скудоумие есть норма
С тех давних пор?... Поплачь немножко
И радуйся своей судьбе …
107.
Но это позже. Много позже!
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
До Горбачевских перемен
Народ и я – все были в жопе
Трансформера СССР.

Но возвращаюсь к прошлым дням,
Кровь стынет, волосы седеют …
Ночь за окном, горит свеча,
Я водку пью и встать не смею.

По городу горят костры,
Солдаты греются у пламя
Дождь поливает шашлыки,
Шашлык шипит, слюну пуская …
Собачей шкурой иль кошачьей
Не испугаешь в Сыктывкаре.


ЧАСТЬ 5.

108.
Холодный узкий коридор
К начальнику тюрьмы ведет.
В отдельном темном кабинете
Не гаснут свечи до рассвета.
Начальник за столом сидит,
Напротив – шнырь в тюремной феске
Бросает кости: «Шесть – один
Вы проиграли. Честь по чести!»
Кряхтит угрюмо боров важно,
Шнырь на «буржуйку» ставит чайник,
На коридоре тишина
И мрак, хоть выколи глаза.
Начальник ждет ночной конвой,
Впервые нервничает он.
109.
- Ивашка, пес, иди, послушай
И кличь меня, чтоб не заснул я.
А как приедет караул,
Дежурного предупреди,
Чтоб документы принесли
Сию минуту. Все. Иди.
Ивашка – шнырь, он же «убогий»,
В тюрьме пожизненно сидит,
За то, что в юности на воле
Вагоны под откос пустил.
Оно понятно – с пьяну глазу
Не разглядел «башмак» дырявый,
В сторожку спать, а утром глянул,
Вагонов нет. Вот где задача.
110.
Вагоны сами по себе
В депо насквозь прошибли стены …
Суд посчитал, что по злобе
Ивашка мстил «друзьям» по смене.
И осудили за злодейство,
За заговор, подрыв и порчь;
За десять (с лишним) мешков хлеба,
Что наскребли со всех полов
Пустых заброшенных вагонов;
Но … факт здесь явный на лицо –
Ивашкин умысел террорный
Против страны.  Сажать его!
(Матильда – Ванькина жена,
Ушла от мужа до суда).
111.
Быть может, Ваньку пожалели б,
Но тут он встал перед Судом
В штанах дырявых на колени
И застонал: Спаси Христос!
Ни как не был я виноватый,
Ни крал я хлеба у страны,
Пусть судит сам тов. Сталин,
А вы –  исчадье Сатаны!...
- У-у! – зарыдал он, - Божья кара
Вам кишки вымотает все …
… Тут председательша привстала
С кривой гримасой на лице:
«Коль ты суда не признаешь,
Видать и вправду ты шпиен».
112.
Ты что, Ивашка, сучий бес,
Отпил последние мозги?!
Ты  разумеешь, кто ты есть?
Ты – вошь! Ты – нечисть для страны!
Ты – враг народа! Вот кто ты!
Тебе народ доверил пост,
А ты, собака , водку пьешь!
Притихли в зале мужики .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Анфиса Спиридоновна,
Невероятных величин,
Судья она народная,
Пенсне на нос возгромождает
И приговор ему читает –
От имени всего народа!
113.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  . За терроризм и шпионажи
Лишить наследства, а шпиона
Сослать на 20 лет в Гулаг.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И закружилась голова .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  . Наследство: дочка да сума …
Все, что нажить успел от роду,
А было-то ему тогда
Всего-то года двадцать два …
114.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
115.
Сначала впал Иван в унынье,
Потом стал тихо обживаться,
И с приговором примирился.
А то-то по началу было:
Клял всех подряд «мал до велико»,
Был бит до смерти и затравлен
От вертухая до собаки …
Пугался тени и погиб бы
В стенах тюремных безызвестно,
Как сотни-сотен в те года
От ежедневных избиений
Из казематов в небеса …
(Уж не жалела сил тюрьма
Во имя знамя «краснага»).
116.
Кидали Ваню по этапам
От Вологды до Саликамска.
От зоны к новому лаг. пункту,
И так за год четыре круга.
За дерзкий нрав и простоту
Попал Ивашка до делов
(и в Сывтывкарову тюрьму
Везет Столыпин пацанов).
И как всегда виной тому
Младой, строптивый, дерзкий нрав.
С ворами начал он войну.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Воры с «режимом» были враз
И все решили что «такой» -
Помеха жизни воровской.
117.
Подставили за пять минут,
«Режим» подсунул Ваньке «дезу»,
А тот и не успел смекнуть -
Рубил направо и налево.
И потешалася толпа
Мужицкой простоте и дури …
Под одеялом фраера
По нарам тарились, как суки.
И наступила тишина,
Когда Иван достал ножи
С удара «замокрил» быка,
Вмиг отступилися воры …
(Они сильны лишь только там,
Где нету силы и душка).
118.
На пересылке в Сыктывкаре
Ивашку ждут давным-давно.
И только сам Иван не знает,
Что ждет не суд, а смерть его.
За пререкания с режимом,
За нападение с убийством,
За саботаж и подготовку
(из мест лишения) к побегу,
За то, что сам он изготовил
Здесь запрещенные предметы –
Ножи, крюки, веревки, петли,
Четыре шила, вещмешок,
Все обнаружено при нем,
При обыске его постели.
119.
И начались в тюрьме допросы.
Сначала били до поноса,
Пока не лопнула кишка …
Пришлось Ивана класть в сан. часть.
Чуть позже тактику сменили:
Прикладом челюсть раскрошили,
Весь череп раскроили на два.
Он выл от боли воем страшным
И рухнул на бетонный пол,
А вертухаи били дальше,
Пока не стих последний стон.
Потом, на перекур подались,
По чарке выпили, встряхнулись
И снова в камеру вернулись.
120.
Что за крюки, что за веревки?
Что там еще за подготовка? –
Все думал и глазами хлопал
Ивашка, будь оно не ладно …
Все в обвинении так складно!
И понял Ваня – это жо-па!
Во сне он плакал, как дитя,
А утром проклинал себя.
Навскид себе предположив,
Какой зигзаг устроит жизнь,
Дотянет ли до дня свободы
Или наложит руки вскоре…?
Как бы то не было – беда
Всегда приходит не одна …
121.
Все как вошли – остолбенели,
Застыли, кто стоял и где.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Сияньем белым на стене
Бесформенных размеров тень
Дышала хрипло и стонала.
В руках своих венец держала
Из окровавленных костей …
И с этой массы вниз свисала
Ни толи кровь, ни толи желчь.
Не разобрать во тьме кошмару,
А уж тем более что с пьяну …
(Тюрьма за сотни с лишним лет
Здесь перевидела чудес,
Но то тюрьма – ей веры нет).
122.
Но стены – то, не человек!
Будь он Святой или подлец,
Все плоть едина, как у всех,
А много ль надо, что б Душа
От страха предала тебя?
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Вот с грохотом закрылась дверь …
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . 
Один солдат – перекрестился.
Второй – не понял ничего,
А третий – не успел увидеть
И мямлил тупо: «Вы чего?»
Четвертый с пятым обернулись,
Переглянулись, осмотрелись,
Шестой внес ясность. Он сказал:
Так это вроде бы Иван!
123.
«Вот то-то и оно, что он!» –
Воскликнул кто-то из солдат.
«Не может быть, что бы живой,
Издох он час тому назад!»
«Кто смелый, подойди, проверь!
Я говорю вам. это тень
Пугать решила! Во дела!
Решила мстить нам за Ивана!
Нам надо вывести его
И схоронить, а то чего …
Кто знает этого Ивана …»
«Ведь говорят, что был парняга!
А может Бог с ним за одно?
За что убили мы его?»
124.
«Вот вам бы лясы поточить!
Пойдем, хлебнем, а там решим».
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
125.
Вот так Иван и стал «Убогим»
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
… Когда второй раз дверь открыли
Увидели, что перед ними
Стоял Ивашка – мясо с кровью,
В руке придерживая глаз,
Что выскочил из черепка,
Болтаясь на мышце длиннющей.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
… И вот он держит как на блюдце
Глаз выбитый в руке своей.
Раздавлен череп: Божий свет
Увидел глаз единственный.
На что способен человек
И плоть его – не высказать
Жив будет тот, кто выдержал.
126.
Бог не торопиться в тюрьму.
Спасибо и на том ему –
Ивана в лазарет снесли
И ждали смерти, а он выжил.
Иван очнулся без души –
Она покинула обитель.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Лишив ума его и чувств,
Бог делал доброе деянье:
В пустое тело жизнь вдохнув,
Забрал рассудок в наказанье.
И знал Господь – так будет лучше.
(Наш разум сам того не знает,
Что он мучитель наших судеб)
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
И вот Иван стал Божьим Агнцем.
127.
Зашили Ваньку, залатали
И невменяемым признали.
Слеза катилась по щеке
Из швов кровавых на дыре.
В пол черепа пустое место.
Железный обруч, как венец
Прикрыт (как кожи) чудо- феской,
Как приложение к башке.
Беззубый рот кривой и страшный
(Едва стянули швом ко шву,
И получился рот как яма)
С дырою черной на боку.
Лет пять Иван в санчасти жил
И никуда не выходил.
128.
В тюрьме начальников меняли
По два-три раза за годок,
Но вот какого-то прислали
Из дальних северных краев.

Метла метет – лоза трещит,
Со всех сторон дерьмо летит.
Порядок в миг и чистота.
Весь штат на новый заменен,
Режим введен, а для ЗК
Все лучшее, когда нет его.

Ведь беспредел всему Чума!
Зато есть водка, колбаса,
Нет-нет и бабу на часок
Затянут зеки в карцерок,
129.
Кто в тюрьмах видит боль и пытки?
Ну уж, конечно – не блатные.
У них здесь ход, он – воровской.
Как чудо ящик с двойным дном.
У каждого «своя игра»,
А проиграл – твоя беда:
    Был вором  - педерастом стал;
    Был мужиком – убогим стал;
    Был фраером, а стал ничем,
    Все в миг один, за один день.
Сегодня сотни есть мастей,
А раньше: вор, мужик и фраер
(Ну, Данька, ясно, как без ней…) –
Тюремный люд весь составляли.
130.
Есть у меня рассказ в стихах.
Где я подробно изложил
«Серебряным дождем» назвав,
Ход воровской – каким он был.
Сегодня знаем мы не то …
Лишь оттого, что все скрывают
Позорное свое лицо,
Ложь всем за правду выдавая.
Кто скажет правду, коли он
На крови ближнего взращен.
На вечной подлости своей?
Быть может был он не плохой
Товарищ, чей-то муж и брат
Да только страх его сломал.
131.
Начальник с Дальних Северов
Был боров-Ух! С железной хваткой!
Установил порядок свой,
А в руководство взял болванов.
Развил сеть грязной агентуры
(В народе – просто стукачей …)
И лозунг вывесил, что умных
И добросовестных людей
Он к долгу чести призывает,
А не к предательству друзей!
Сам Бог за правду награждает
И от беды остерегает!
За добровольные доносы
Освобождение вне срока …
132.
А Ваньке просто подфартило,
Не разумел, что говорил,
И лепетал про все, что видел,
Когда вдруг с ним заговорил
Хозяин новый в лазарете.
Так, между прочим, невзначай …
Но что услышал он при этом
Ни от кого он не слыхал.
За «откровения» - сигарку
Из подсигара Ваньке дал,
И пайку выдать до отвала!
А позже, вовсе  приказал:
«Свободу дать в передвиженье
К дверям моим от лазарета».
133.
Иван как милое дитя
Зайдет на дню разочка.
Все, что услышит – все расскажет,
И что увидит одним глазом,
До сердца примет и несет
К дверям заветным, там его
С улыбкой слушает и поит
Чайком горячим, и все ходит
Туда-сюда … тюрьмы Хозяин.
И повелось с поры той давней –
Иван стал преданней собаки.
Ни слова, никому, нигде,
А сам все время собирает
В корзинку мусор по тюрьме.
134.
Ко всем грехам своим земным,
Имел хозяин страсть шальную.
В делах судебных зачастую,
Искать среди девичьих лиц
Для буйной ночки страстных жриц.
Он тщательно перебирал
«Дела» всех новеньких с этапа
И на допросы вызывал,
Где столько судеб изломал,
Что маньякам не снилось даже
И в самых страшных, жутких снах.
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Здесь монстр рядом не стоял,
Здесь «Парфюмер» - дитя святое,
Сам «Лектор» не видал такого!
135.
О, вековые камни стен
Холодных, мрачных подземельев,
Свидетели безумных зрелищ,
Участники кровавых сцен.
Немые узники цепей.
Вам не дано увидеть блеск
И мрамора зеркальный свет
В Дворцовых залах королей.
Увы! И здесь виноватых нет
Кому-то блеск и высший свет,
Меч, слава с почестью в веках,
А над острогами печать:
Молчание хранить без срока
Заполнив Лету новой кровью.

ЧАСТЬ 6.

136.
Начальник с Дальних Северов
Здесь не случайно оказался.
С Восточных диких берегов
Его на севера сослали.
До этого он был служакой –
Комсоргом, комсомольцем был.
Отмечен был не раз наградой
Советский, бравый командир.
Имел друзей в своем полку,
Но к женщинам был хлад и строг.
Шептались, что виной тому,
Был рьяный, комсомольский долг.
«Отчизны гордые стремленья»
В нем зарождали преступленья.
137.
Под эполетами мундира,
Под бравой шкурой командира
Идеологиям назло
Стучится сердце горячо.
Природа вне партийных целей
Берет свое – не до идей ей.
А мы ее в мундир на цепи
За жажду чудного мгновенья.
В мешок сажаем, льем бетон
И удивляемся потом.
Что за подонок? Что за монстр?
Что за чудовище такое?
Здесь явны происки врагов
В кунцкамеру таким дорога!
138.
… До этого еще далеко …
… Когда еще? Мешок бетонный
Взломает телом монстр взращенный,
Что б мир увидел альбиноса
Во всей красе судьбы позорной?
Но кто в ответе за него?
Иль невиновен здесь никто?
Ответит кто перед законом?
Закон суров – но он Закон!
Чей из бетона вылез Монстр!?
Кто его там растил, однако?
Ну что же вы молчите все
Вы – закаленные в огне
Великого парт.аппарата?!
139.
Вот где начало всех начал,
Всех подлостей, смертей, убийств …
Нам прививали с детства стыд,
Никто нам правды не сказал,
Что у природы есть свое,
Вне человеческих законов,
Свое иное естество –
Где все едины перед Богом!
Где нет стыда и нет границ,
Где есть любовь и сила страсти,
Где все мирское лишь от части,
Где смысла нет от всех таить
Природное предназначенье
Любить и быть счастливым вечно!
140.
Да только наш парт. аппарат
Решил все Божие убрать,
Что б не мозолить люду глаз
И власть единую избрать:
Ради народа и страны
Любовь к отчизне прививать,
А все иное отмести
И в голом виде не давать.
Нагую плоть – считать за пошлость!
За дерзость – поцелуй на людях!
Ввести понятия в коммунах:
«Любовь в соц. лагере – преступность!»
Брак тщательно блюсти законом,
«Секс» исключить из лексикона.
141.
Начальник с Дальних Северов
Не избежал страны запретов,
Но ко всему – ему мозгов
Хватило только лишь на то.
Он втихаря взирал на пары,
Свой комсомольский член сжимая …
Вздыхая и бросая взгляды
Презрением всех награждая.
С насмешкою встречал друзей,
Которые слагали песни,
Стихи писали целый день,
А после, ночью на постели
Перебирали струнный лад
Расстроенных своих гитар.
142.
Смеялся он, но сам страдал,
Казаться всем хотел всесильным,
А по ночам листал журнал,
Рассматривая до утра картинки
Красавиц смелых, обнаживших
Все тайны прелестей своих,
И засыпал, прижав картинки
К тугой измученной груди.
Проснувшись утром, впопыхах
Бежал по снегу ко звонку
И первым делом всем читал
Газетную галиматью:
О достижениях народа;
О пятилетках за три года;
143.
О происках врагов повсюду,
О пошлой кап. литературе,
О вреде спирта на селе,
О мерах всяких по борьбе
(С любым, кто в тайне от страны,
Что-либо у себя хранит
Из перечисленного списка …)
Кто будет выявлен с запретом –
Тому не избежать ответа!
А изоляция и ссылка
Покажутся волшебным раем.
Кого судом не расстреляем,
Того на каторгу отправим,
Но жизнь советскую наладим!
144.
Страну избавим от врагов,
Всех гадов передушим враз! –
Так перло и несло его,
Чем дальше, больше, каждый раз …
На улицах переполох,
Везде одна и та же тема –
Транзитом в городе посол
С ним дочь Татьяна – Мисс Вселенной!
И с этого все началось! …
Ты догадался друг мой добрый,
Хозяин с Дальних северов
Был другом нашего героя.
Он же – писатель строк крамольных.
Он же – предатель и подонок.
145.
За годы воды утекли,
Все дознавателя прошли,
Всем наказания вменили,
Кому построже – те далече,
Кому помягче – тех на Север,
Но в качестве рабочей силы
Во славу искуплений чести
Перед доверчивой страной.
И, не снимая с них погон,
Служить отправили за стены
ЛАГ-пунктов, занесенных снегом,
Среди лесов и буераков,
Стеречь и караулом править,
Что б заслужить Страны прощенье.
146.
Мы все в долгу перед страной –
За счастье, за любовь и братство,
За честных и красивых жен,
За верность матерей и братьев,
За право с гордостью назваться
Советским Мего-гражданином.
… Разорваны оковы рабства …
И вот он – ПЛОД социализма!
Один огромный плод на всех,
Но то – не рабство, то – свобода!
Свобода уровняла всех!
Кто был никем, тот стал Народом!
Кто кем-то был, того сломали
И в массе с кровью замешали.
147.
Что б долг перед страной покрыть,
Стремился каждый честным быть!
Нет в Правде подлости лихой!
Нет умысла злоречия!
А коли нет в башке мозгов,
Есть место Откровениям,
Деяниям души свободной,
Пречистой до прозрачности!
А разве в Правде всенародной
Найдется доля гадостям?
Конечно  нет, мои друзья!
Что вижу, то и говорю.
И капли нет предательства
За правду я стою!
148.
Все на одно! Жизнь бьет ключом!
За «правду» подлую свою
Конвойный ходит с «баландой»
А вихри белые кружат
И воет ветер перемен.
Годок-другой и охранять
Ему доверили спец.цех.
Чуть позже стал зав. древесиной,
Еще годок стал зам.политом.
И вот годок-другой и он
В правах своих восстановлен
Без права выезда в столицы,
Без права частной переписки …
149.
Все как бы сносно и терпимо
На первый взгляд, так даже – мило!
Но есть еще одна картина,
Которая от глаз сокрыта:
Здесь то, что истиной зовется
(Вне правды и вне лжи), где совесть
Нас гложет изнутри, как червь,
Свой поедая плод до семя …
Однажды ты поймешь, что время
Пришло покинуть этот свет.
Вот здесь, в конвульсиях предсмертных
Ты силишься сообразить,
Кем были мы на самом деле
И кто мы есть, коль не рабы?
150.
Здесь просыпаются инстинкты –
Инстинкты жизни в организме,
Здесь начинается борьба
Последняя – агония.
Переоценка прошлой жизни
Заводит разум в тупики,
Переоценка прошлых истин
Пугает зрелищем своим:
… где совесть – трусость перед правдой;
….где правда – скудоумия;
… где истина – одна отрава;
… где яд – лекарство лучшее;
Наперекосяк вверх дном вся жизнь –
И это все, что ты достиг.
151.
Последняя заминка дня –
Вопрос из тысячи один.
Переоценка хороша,
Но что же выбираешь ты?
Когда жизнь потерпела крах,
Когда надежды все ушли,
Когда уж нечего терять,
Когда ты понял, кто есть ты?
Мне твоя правда ни к чему.
Признания храни в себе,
Как ложь свою таил от всех
Меняя маски на ходу.
Последняя заминка дня –
Что выбирают Севера?
152.
Что б над судьбой не размышлять,
Не обвинять себя и время,
К событиям на Северах
Мы обратимся поскорее …

Увлечь себя всегда не поздно
А-ля ужастиком из жизни,
Чтоб после подражать героям.
А-ля бандито-детективо …
Что ж выберешь сейчас, читатель?
Какого из героев чтива?
Я рад, что ты сейчас не знаешь,
Что мне сказать. И в этом сила!..
Нет слов – такое наше время,
Героев нет и ты растерян.
153.
Лишенный права переписки
На крайнем севере прощенный,
На всех на свете обозленный
Он смотрит из окна на вышки.
Перебирая дни из жизни
Теперь, когда все потерял,
Теперь, когда все сам сломал,
Разбил о стену чашу истин,
А новых истин не нашел.
Вот тут его и понесло …
Нашел утеху для себя,
И осознав свое коварство,
Не в силах был себе признаться,
Что подлецом он был не зря …
154.
О, крики добрых наших душ!
Но что они, когда нет духа!?
Когда все сломано внутри,
Уж лучше смерть иль пуля-дура,
Но Смерть не забирает слабых.
Вот все надеется спасти
И на стязи свои направить …
Ради спасения души …
Но кто от жизни отошел,
Тому все-все-равно на свете,
Тот уже мертв давным-давно
И тщетны мысли о спасеньи.
Здесь начинается стезя,
Которой правит Сатана.
155.
Утеха – жажда наслаждений!
В далекой Северной глуши,
От тупости своей тупея,
Он воплотить решил мечты
Желанных оргий и разврата …
И все продумав подетально,
Был удручен проблемой местной
Ведь не хватает главного –
Податливых и робких женщин.
Чтоб воплотить фантазии
Он телеграмму выслал в миг
И попросил прислать двоих:
Одну – на место поварихи,
Вторую – в мед.сан. часть, врачихой …

156.
Врачиха вместе с поварихой
С народною статьей, этапом,
Прибыли враз, как тут и были …
И началась жизнь половая …
Хозяин хоть и беспартийный,
Но все имел, что не спроси …
И тут врачиха с поварихой
Прибрали все к рукам своим …
Уж тешили его. Беднягу,
До полного изнеможения,
Любили то одна, то сразу
Бросались на него как звери …
Спектакль кончился без жертв
И это тешит  больше чем …
157.
В своих фантазиях Хозяин
Воображал, что рядом с ним
Лежит красавица Татьяна
(Японка Яо), а он тугим
Упругим, вожделенным членом
Пронзает плоть ее … И вот
Он извергает свое семя …
И вот … его по имени зовет
Врачиха, … повариха стонет …
Рассыпались видения.
Он руки тянет, будто хочет
Остановить мгновения.
… О, добрый Гете, как ты зол,
Обломщик кайфа, западло …
158.
И с той поры его виденья
Не покидали днем и ночью…
Одна лишь мысль и кровь кипела
От замыслов его порочных.
Он грезил отыскать ее.
Найти где б не была она,
Чтобы излить все свое зло
За все мучения сполна.
Он изловить ее решил.
Достать из- под земли руками
И мстить за то, что Он любил.
За то, что этого не знала,
Не видела Она, когда
Шла под венец с другим под руку …

159.
… Любовию ослеплена …
Другого счастия не нужно
Для нежной девичьей души.
И сердцу робкому услада –
Вальс алых роз среди зимы.
Вуаль белее снегопада
Расшита дивным серебром.
На пальце тонкое кольцо.
И муж целует ее в губы,
Она от счастья вся горит,
Пылают щеки, плечи, руки …
Манто песцовое блестит
В мерцаниях свечей церковных,
Все в терпком запахе алоя.



**********   всем, кто ждёт продолжения, пишите.....
с

  * «Лидице» - деревня, уничтоженная фашистскими карателями. Деревню сожгли, после развалины взорвали динамитом, камни вывезли, пруд засыпали, реку направили в другое русло, дорогу, ведущую к деревне, уничтожили

  *«Святая простота» - возглас Ян Гуса, горевшего на костре, старушке, которая подбрасывала хворост в огонь


  *«Феска» - головной убор с козырьком.
*Башмак – крепление (ручной установки) под колеса вагонов.


© Copyright: Чёрнов, 2010