Воспоминания о несбывшемся

Мне двенадцать лет. Я впервые в жизни гощу в деревне у родственников ... Мою двунадесятую тетку зовут Анастасией; к ней, в качестве бонуса прилагаются муж, Сергей и двое детей: младший, десятилетний белобрысый Пашка, простодушно подтрунивающий над моими «городскими»  повадками и старший, пятнадцатилетний Георгий. Да-да, именно Георгий. Не Жорка, не Юрка, не Гоша... мне ужасно нравится это имя, оно так благородно звучит!.. И его обладатель, возвышенный в собственных глазах, изо всех сил старается соответствовать: защищает меня от нападок брата, окрестных собак и приставучих гусей и вообще – всячески опекает.
А мне все в диво! Идет тетушка доить коров – и я следом: «Дайте попробовать!» Дают. Усердно массирую упругое вымя и старательно тяну за соски. Результат практически нулевой. Вспоминается японский мультик «Джек в стране чудес», где герой, в аналогичной ситуации, глядит своими огромными мультяшными глазами попеременно на корову и в ведро и вопрошает: «Тихоня, это все?!»...Тетушка улыбается, Пашка откровенно веселится, день у него явно удался. Еще бы – столько развлечений: Сначала эта неумеха пыталась полоть свеклу... (Маленькое отступление: до этого времени тяпка попадалась мне на глаза только в виде букв, в книжках ...и мне почему-то казалось, что тяпка – это такая тряпка.  Почему? – наверное, из-за фонетического сходства. И  как именно этой тяпкой-тряпкой пользоваться, да и что это за процедура такая, я не знала. ) И вот мне вручают настоящую тяпку, и предлагают выполоть сорняки вокруг свеклы. К слову: сорняки мне по колено (поле колхозное и этим все сказано), а росточки свеклы едва виднеются в этих дебрях, словно извиняясь за свою неказистость... Но это еще не все: Среди сорняков есть такие, что подозрительно смахивают на свекольную ботву... Я до одури в глазах, под  палящим с утра солнцем,  вглядываюсь во всю эту ботанику, стараясь не ударить в грязь лицом, в прямом и переносном смысле. Поясницу с непривычки ломит, но, несмотря на все старания, по окончании работы выясняется, что моя прополка сильно напоминает «ковровые» бомбардировки.... Как «редкая птица долетит до середины Днепра», так и не всякая ботва могла похвастаться тем, что уцелела после моих трудов.
Потом тетушка решает испечь в таннуре хлеб-лаваш... Она жила когда-то на Кавказе и привезла оттуда, в числе прочих, привычку иногда самой печь хлеб. А заказать глиняный таннур не составило труда. С замесом я справилась лихо, хотя и здесь переоценила свои силы. Теста было много, целый тазик, и оно оказалось густым и вязким. Но признаться, что мне тяжело и сердце сейчас выпрыгнет из груди... нет, это было немыслимо! На мое счастье, в ту самую минуту, когда я поняла, что сейчас хлопнусь в обморок, Анастасия отодвинула меня, на удивление легко и проворно домесила тесто. (я при этом, чуть отдышавшись, любовалась ее крепкими руками с округлыми локотками... Мои локти мама называла «клювами», такие они были острые.) Потом она стала разделывать его на шарики размером с кулак. А мы с мальчишками пошли разжечь таннур.
... Возможно, зимой печь хлеб в таннуре – это удовольствие. Но в разгар лета... Сначала я, зачарованная тем, как ловко тетушка раскатывает тесто на специальной, плоской  кожанной «подушке» с ручкой на другой стороне и шлепает его на стенку печи, уже раскрыла было рот со своим « а дайте мне!..»...  но, приблизившись вплотную к таннуру и ощутив на лице адский жар (а сунуть туда целую руку?) сочла за благо промолчать. Краем глаза я увидела, что Пашка заметил мой неосуществленный порыв и с удовольствием приписал к длинному списку моих промахов еще один пункт...
... И вот теперь фиаско в коровнике! В довершение ко всему, корова, которой, видимо, наскучило дожидаться, пока ее освободят от молока, сердито что-то промычала и от всей души хлестнула меня хвостом. Спасибо, не лягнула! Начитавшись Хэрриота, я понимала, что легко отделалась.
Но – как бы то ни было – шли дни и я кое-чему научилась... И вот – апогей мечтаний: меня берут в ночное! Тетушкин муж работал в колхозе конюхом и, по совместительству, пастухом. Будучи довольно колоритной личностью, он заслуживает отдельного рассказа.
Было ему тогда лет пятьдесят, но мне, с «высоты» моих лет он казался чуть ли не стариком. Усы и небольшая бородка с проседью,зеленоватые глаза на загорелом, обветренном лице придавали ему сходство с Хемингуэем. А привычка курить трубку (ну чистый «Старик и море»!) делала это сходство абсолютным. Про себя я называла его Хемингуэичем... В деревне про него говорили, что он «не от мира сего». Смысл этих слов открылся мне гораздо позднее... а пока общение с ним (наверное, из-за укоризненной интонации, явно слышимой из уст односельчан) обретало вкус «запретного плода», приключения, и будоражило воображение...

(продолжение следует...)