Дионисий Ареопагит ч. 2

Но  вновь  гоненье  наступило,
Воссел  на  трон  Домициан,
Жестокий  император  Рима,
Второй  гонитель  христиан.
В  Париж  диктатор  для  расправы
Военачальника  послал,
Судить  жестоко  и  кроваво
Всех,  кто  Христу  душой  взывал.
Был  схвачен  старый  Дионисий
С  другими  вместе,  связан,  бит
И  ввергнут  раненый  в  темницу,
На  твёрдый  ледяной  гранит.
А  утром  выброшен  на  ложе,
Калёное  до  красноты,
Но  сила  защитила  Божья
Его  от  этой  маяты.
От  злобы  сатанея,  люди
В  зверинец  старца  отвели,
Но  продолжалось  Божье  чудо,
Съесть  тело  звери  не  смогли.
Мучители  в  открытый  пламень
Святого  бросили,  ярясь.
Но  не  сгорел  он,  как  и  ране,
Оттуда  вышел,  не  страшась.
Опять  в  темницу  старца  ввергли
К  его  друзьям  и  он  служил
Со  всеми  Литургию  верных
И  к  ним  Христос  Сам  нисходил.

Тогда,  в  начале,  Бог  по  вере
Бессчётно  чудеса  являл,
Смирялись  пред  святыми  звери,
Огонь  святых  не  опалял.
За  все  жестокие  мученья
За  все  призывы  в  день и  в  ночь,
Господь  и  знаменья  спасенья
Являл,  чтобы  святым  помочь.
Увы,  ожесточенье  многих
И  чудо  не  могло  пронять,
Упорно  в  слепоте  убогой
Они  желали  убивать.

И  было  палачу  всё  мало,
Велел  заложникам  в  плоти
Языческим  богам  во  славу
Немедля  жертву  принести.
И  не  сломив  их  тяжкой  пыткой,
Не  в  силах  победить  святых,
В  жестокой  ярости  открыто
Он  бросил  вызов  Богу  их.
Лишённый  разума,  гонитель
Затем,  чтобы  святой  не  встал,
Мечом  священную  обитель
Усечь  немедля  приказал.

Когда  святых  вели  из  града
На  казнь  к  Ареевой  горе,
Молилось всё  Христово  стадо,
Хваля  Владыку  на земле.
Молился  Дионисий: «Боже,
Тебя  благодарю  за  всё,
За  то,  что  посетил  нас  тоже,
За  данное  нам  бытиё.
Прими  меня  и  моих  ближних,
В  Твой  горний  благостный  покой,
Будь  милостивым  к  тем,  Всевышний,
Кого  стяжал  водой  живой.
Твоя  есть  сила  и  держава,
И  Правда  Твоих  вышних  Слов,
С  Отцом  и  Духом  Святым  слава
На  веки  вечные  веков».
Сказав  «Аминь»,  главу  святую
Для  казни  страшной  наклонил,
Её  палач  отсёк,  лютуя,
Не  ведая,  кто  перед  ним.

Но  Бог  по  смерти  старца  славу
Божественную  показал,
Святое  тело  пав  безглаво,
Живым  восстало  на  глазах.
И  взяло,  наклонившись,  в  руки
Свою  священную  главу
И  встало  на  ноги  без  звука
Перед  врагами  наяву.
И  так,  с  прекрасной  головою,
Неся  её  в  своих  руках,
Прошло  два  поприща  живое,
Вселяя в  стражей  дикий  страх.
Отдав  главу  Катулле  верной,
Одной  из  христианских  жён,
На  землю  пало  снова  мертвым
И  был  народ  весь  изумлён.

Тогда  уверовало  много,
Ещё  не  верящих,  в  Христа
И  люди  поклонились  Богу,
Творящему  се  чудеса.
А  старца  там,  где  тело  пало,
У  Церкви  Божьей  погребли
И  чудо  не  одно  во  славу
Христа  и  Бога  обрели.
В  то  время  юную  Европу
Ласкала  Божия  Любовь,
Она  языческой  утробой
Небесную  вкусила  кровь.

Святым  смиреньем  лечат  злобу,
Мученьем  обличают  ложь,
Любви  приобретая  опыт,
Живут,  гася  бесстрашьем  дрожь.
Но  тот,  кто  мучает  святого,
Себе  сам  собственной  рукой
Подписывает  приговор  суровый –
Вне  Света  быть,  во  тьме  земной.
Тот,  кто  противится  безбожно,
Кто  Божьи  чудеса  хулит,
Тот  сам  себе  неосторожно
Устраивает  суицид.

До  самого  конца  Бог  с  нами,
Венцы  святым  даёт  Отец,
Кто  кается,  того  он  славит,
Но  оставляет  за  протест.
Легенды  галльские  правдивы,
Истории  точны  слова,
Тому,  кто  верит  в  Божью  силу,
Мечом  не  рубится  глава.
И  не  мертвеет  даже  тело,
Душа  бессмертная  живёт
И,  Божье  продолжая  дело,
Благую  Весть  сквозь  смерть  несет.
Глава  святая  не  сечётся,
Душа  святая  не  горит,
Бессмертие  тому  даётся,
Кто  в  вере  стоек,  как  гранит.
Кто  служит  неотступно  Богу,
Кто  верен  Свету  и  во  мгле,
Кто  жизнью  христианской  строгой
Проходит  путь  свой  по  земле.
Ни  страсти,  ни  утехи  плоти,
Ни  злато,  слава  или  власть,
Но  до  семи  потов  работа
Дана  душе,  чтоб  не  пропасть.
Куётся  меч  терпеньем  скорби,
Несеньем  тяжкого  креста,
Слезами  покаянья  гордым,
Забывшимся  во  тьме  греха.
И  голову  срубает  смерти
Не  грешник,  а  живой  Христос,
Который  открывает  двери,
Лишь  тем,  кто  свет  Любви  пронёс.

В  то  время  зарожденья  эры
Господь  не  требовал,  целил,
Язычников  спасал  несмелых
Явлением  чудесных  сил.
Одаривал  тогда  Бог  слепых,
Авансом  чудо  раздавал,
На  землю  нисходило  небо
И  в  тьме  рождённый  прозревал.
То  было  время  Божьей славы,
Открытием  Святых  небес,
Будил  Бог  у  людей  неправых
К  духовной  жизни  интерес.
И  Ангелы  сходили  к  нищим,
Вставали  снова  мертвецы,
В то  время  в  горнии  жилища
Взлетали  Божии  птенцы.

А  ныне  время  покаянья,
Когда  отпавших  снова  нас,
Не  чудом  лечат,  а  страданьем.
Слезами  из  смиренных  глаз.
В  век  техники  тончайшей  трудно
Не  спутать  Ангела  душе
С  искусственным  электрочудом
Когда  она  мертва  уже.
Не  ведает  о  гладе  сытый,
Упрям  наученный  не  так,
Одно  лечение  здесь,  видно,
Залить  совсем  греха  очаг.
Встряхнуть  Нью-Вавилон,  как  прежде,
Будя  развратных  гордецов,
Лишая  их  навек  надежды
Всемирным  пламенным  концом.

Познанья  древо – пламя  Божье,
Остуда  заповедь  Любви,
Сама  тварь  откушать  не  может,
Себя  огнем  не  опалив.
Так  тяжки  опыты  познанья,
Без  Бога  их  не  понести,
Плоды  греховного  желанья
Быть  могут  смертью  на  пути.
Быть  могут  испытаньем  трудным
И  стать  паденьем  на  века,
Поэтому,  нужна  так  людям
Творца  держащая  рука.
Прогресс  технический  без  Бога –
Познание  добра  и  зла,
В  котором  зла  безумно  много
И  очень  мало  от  добра.

В  Лаодикии  тёпло-сладкой,
Безумно  гордый  человек,
На  чудеса  земные  падкий,
Не  хочет  неземных  утех.
Бог  тьму  греховную  на  время
Своим  явленьем  просветил,
Но  грех  вновь  пробуждает  зверя
И  он  восходит  в  меру  сил.
Расцвеченный  поток  безбожья
Сбивает  с  толку  мир  людской
И  люди  так  неосторожно
Возводят  Вавилон  земной.
Торгуют  Божьими  дарами,
Меняя  их  на  суету,
Не  зная,  что  давно  ногами
Свой  прах  бессмысленно  толкут.

Вновь  Рим  языческий  родится,
Не  Бог  закон,  закон  сам  бог…
Темнеют  человечьи  лица
И  души  губит  ада  смог.
Вновь  требуют  еды  и  зрелищ,
И  весь  технический  прогресс
Работает  на  эту  прелесть,
На  этот  плотский  интерес.
И  в  павшем  мире  грех,  как  жёрнов,
Лишь  техника – продукт  греха,
Его  жерло  точа  упорно,
Меняется,  губя  века.
Так  просто  ныне  до  смешного,
Толпой  безумцев  управлять,
Достаточно  неправды  слово
В эфир невидимый сказать.
В  ушедшем  Риме  колизеи
Поили  кровью  мертвецов,
А  ныне  все  гораздо  злее,
Ложь  сладкая  чадит  в  лицо.

Европа,  постарев,  ослепнув,
Утратив  Божью  благодать,
Живёт  теперь  земным  лишь  хлебом
И  не  желает  неба  знать.
Из  недр  её  зверь  выползает,
Держа  в  руке  не  меч,  а  пульт,
Которым  массой  управляет,
Закона  утверждая  культ.
С  златою  чашею  в  порфире
Европа,  блудная  жена,
Оставлена  на  гибель  в  мiре,
В  роскошестве  обречена.

А  дело  Божье  не  бесследно!
Спасётся  всякий,  кто  слезой
Омоет  грех  и  в  мире  смертном
Потянется  к  Христу  душой.
И  Он  стоит  у  двери  сердца,
Как  вечный  Странник,  и  в  ночи
Рукою  Бога  Долготерпца
С  надеждой  всё-таки  стучит.