Савёлово

Здесь улица в двенадцать фонарей.
Год сорок первый виден ею прямо.
Двенадцать ламп качаются над ней,
Бросают свет ей под ноги упрямо.

Стрижи кружатся словно призмы две.
Конец дороги скрыт медвежьей шерстью
Тумана, вниз сошедшего с ветвей.
В сгустевшем полумраке блещет перстень.

Над тёмными домами тени снов -
Как ангелы над церковью в причастье.
И в сумке у неё молитвослов
С молитвой об утопленниках счастья.

Картиной всё легко теряет вес
И отлетают птицы словно волны.
Качаются хранители телес
Одноэтажки, светом старым полны

Когда идёт и видит всё вокруг:
На триста шестьдесят в пределах шара,
Всепомнящего шара чьих-то мук,
На фонарях висящего пожаром.

На теле у неё сошли с ума
Все отпечатки пальцев бывших женщин.
Она идёт по улице одна,
По сути не способная уменьшить

Своё число: не разделить на два,
Не раздробить его подобно свету.
Под ветками торопится трава
Покинуть с ума сшедшую планету.

Её число не делится вообще,
Но это фонари лишь понимают.
Она идёт в их световом драже
И ветки её тело раздевают.

Снимают шаль, заколки и чулки,
За каблуки срывают быстро туфли.
Дома стоят с уснувшими внутри:
Шары их мук в ночи такой потухли.

Туман её подхватывает вдруг
И тут же фонари слепляют сердце
С самих себя и раздаётся звук:
То систола открыла свету дверцы.

И ангелы-медузы поднялись.
Диастола вернула свет обратно.
В тумане ещё виден её лик,
Но тело растворялось словно сахар.

Её туман, как омут обвивал.
На ветках платья тонкие свисали.
И света уменьшался ареал,
Медузы в нём от жара высыхали.

Она качалась. Засверкало вдруг.
Запахла ночь фиалками, озоном.
Все фонари погасли на ветру
И ливень объявил её спасённой.