The gold hesperidee плоды гесперид

                Ждал Мэттью Хейл, прививший черенок,
                Пять долгих лет от яблоньки цветенья.
                И вот дождался: за цветком - цветок;
                Пыльцу разнес пчелиный хоботок,
                Но оказались после опыленья
                Три завязи живыми у растенья.

                И яблоня оставшиеся три
                Ввысь подняла под поцелуй зари,
                Потом склонила в тихую прохладу...
                Хейл подошел: "А все ли тут, как надо?"
                Плодов же - только два, как ни смотри...
                Ну, два, так два. К чему таить досаду!

                С ним Мэттью младший у ветвей стоит
                (Как яблоня - такой же пятилетний):
                "Не трогай яблок, - старший говорит, -
                Пусть зрелостью они нальются летней.
                Я сорт назвал Плодами Гесперид,
                Гераклов подвиг чествуя последний".

                Спешил ли Хейл в коровник по утрам,
                Или в свинарник шел задать кормежку,
                Он по дороге подходил к ветвям
                И проверял - как поживают там
                Два шарика, растущих понемножку,
                Питаясь через трубку-плодоножку.

                Два яблока. Когда б еще одно...
                Глядь - стало наливаться и оно.
                Недаром, знать, название дано -
                И никакой садовый паразит
                Заразою теперь не поразит
                Их, названных Плодами Гесперид!

                Но приближался осени приход.
                Она явилась, люто завывая,
                И понял Хейл, что наступил черед,
                Подарков от судьбы не ожидая,
                Приняться за уборку урожая -
                Не то он сам на землю опадет.

                Увы! В саду, ветрами оголенном,
                Не видит Хейл богатства своего:
                Ни трех плодов, ни двух, ни одного!
                А было воскресенье. В честь него
                Был Хейл одет, как велено каноном
                К церковным одеваться перезвонам.

                От искреннего горя онемев,
                Хейл шляпу снял и, став белее воска,
                На шляпе, свой выплескивая гнев,
                Сплясал - да так, что вовсе стала плоской,
                Воскресного навек лишившись лоска, -
                И огляделся, чуть поохладев:

                А вдруг увидел кто дикарский пляс?
                Писанье вспомнить, кажется, нетрудно.
                Там сказано: одумайся, Ахаз,
                Кумирам поклоняться - грех для нас!
                И поклоненье яблоням подсудно -
                Особенно когда оно прилюдно.

                Бог видел все, но, сжалившись, помог,
                Чтоб остальные пляску не видали,
                И грех простил, и даже пары строк
                О том не внес в священные скрижали,
                А честный Хейл за это дал зарок
                Быть сдержаннее в гневе и в печали.

                Перевод Н. Голя




THE GOLD HESPERIDEE

 Square Matthew Нale's young grafted appletree
 Began to blossom at the age of five;
 And after having entertained the bee,
 And cast its flowers and all the stems but three,
 It set itself to keep those three alive;
 And downy wax the three began to thrive.

 They had just given themselves a little twist
 And turned from looking up and being kissed
 To looking down and yet not being sad,
 When came Square Hale with Let's see what we had;
 And two was all he counted (one he missed);
 But two for a beginning wasn't bad.

 His little Matthew, also five years old,
 Was led into the presence of the tree
 And raised among the leaves and duly told,
 We mustn't touch them yet, but see and see!
 And what was green would by and by be gold.
 Their name was called the Gold Hesperidee.

 As regularly as he went to feed the pig
 Or milk the cow, he visited the fruit,
 The dew of night and morning on his boot.
 Dearer to him than any barnyard brute,
 Each swung in danger on its slender twig,
 A bubble on a pipe-stem growing big.

Long since they swung as three instead of two—
 Once more, he thought, to take him safely through.
 Three made it certain nothing Fate could do
 With codlin moth or rusty parasite
 Would keep him now from proving with as bite
 That the name Gold Hesperidee was right.

 And so he brought them to the verge of frost.
 But one day when the foliage all went swish
 With autumn and the fruit was rudely tossed,
 He thought no special goodness could be lost
 If he fulfilled at last his summer wish,
 And saw them picked unbruised and in a dish,

 Where they could ripen safely to the eating.
 But when he came to look, no apples there
 Under or on the tree, or anywhere,
 And the light-natured tree seemed not to care!
 ‘Twas Sunday and Square Hale was dressed for meeting.
 The final summons into church was beating.

 Just as he was, without an uttered sound
 At those who’d done him such a wrong as that,
 Square Matthew Hale took off his Sunday hat
 And ceremoniously laid it in the ground,
 And leaping on it with a solemn bound,
 Danced slowly on it till he trod it flat.

 Then suddenly he saw the thing he did,
 And looked around to see if he was seen.
 This was the sin that Ahaz was forbid
 (The meaning of the passage had been hid):
 To look upon the tree when it was green
 And worship apples. What else could it mean?

 God saw him dancing in the orchard path,
 But mercifully kept the passing crowd
 From witnessing the fault of one so proud.
 And so the story wasn’t told in Gath;
 In gratitude for which Square Matthew vowed
 To walk a graver man restrained in wrath.
 1936