Мефистофель приехал в Воронеж довольно рано

Мефистофель приехал в Воронеж довольно рано,
Походил по базару, по площади, дал копейку.
Рассказал прохожему, встречному, из корана
"Суру радости", ярко, в деталях, почти как Брейгель.

Говорил, что пуристы народ непонятный вовсе,
Запрещают матом ругаться, а пьют безбожно.
Разве матом ругаться лучше, чем взять и бросить
Жён своих из-за ссоры  пустячной в избе дорожной?

Дым лиловый пускал из трубки, качаясь в кресле,
В профиль виден был хвост, портупея, немного баки.
Сослагательным слогом всё метил и после "если"
Кашлял на пол, плевал, как дневальный в чумном бараке.

Мэра города взял, поменял, взмахом кисти с перстнем,
Соломона-царя "Всё проходит..." там было видно,
Попросил написать его пьесу "Палач и Гершвин",
Чтобы там про науку, умеет, мол, много гитик.

И, как красная точка, как уголь последний в куче
Чёрных пней в тридесятом горном далёком царстве,
Растворился в закатном солнце - Киже-поручик
Это видел вместе со мной, я считал, напрасно.

Дети Шмидта сбежались кучей: "Давай конфету!"
А конфет-то нету, ведь дьявол курил гаваны.
Эх, Воронеж, город тихий, славное лето:
Сутры, суры,  черти, Гершвин, мечты, пожары.

И когда я сидел, вдруг пришёл ко мне опер части,
Говорит, сдай Мирона, с отцом тебе дам свиданье,
Я послал его точно туда, по червовой масти,
Не в Воронеж, а дальше, в печку, к ядрёной маме.
 

Мстислав Добужинский. "Провинция. Воронеж.", 1912