Сентябрь

1.

В пальто до пят, в помятой старой шляпе,
в шарфе огромном, по ветру растрепанном,
в сине-зеленом дождевом накрапе
на окнах запотевшего пенсне,
по лужам хлюпая калошею растоптанной,
чудак- Сентябрь бредет между домами,
и шепчет листьев желтыми губами
какой-то стих, как будто в полусне.
Навстречу  музыкант – косматый ветер,
насвистывающий мотивчик осени,
маэстро, как во фрак одетый – в вечер,
на свист кладущий каждый жухлый лист.
И вовсе не для славы это, вовсе не
для публики, скучающей по ложам,
а для того, чтоб молотил по лужам
бродяга – дождь, певец и гитарист.

Возьми, Сентябрь, свой старый стратокастер,
да подтяни ослабшую струну.
Съимпрoвизируй. Ты на это мастер.
А мы тебе подстукаем. А ну!
Подбрякаем. На крышках ржавых люков
канализационных. На дверях
подъездов. В мир больших  шершавых глюков
ты уведешь нас, сделав первый бряк.
А там таких навертишь пентатоник,
что шляпа мятая под ноги упадет,
 и в шквале звуков всё, как есть, потонет,
начнет хлебать бортом, ко дну пойдет... 
Тебе накрошат в шляпу медяков
и клен-горбун, и тополек-тинейджер.
Ну так играй же—коль удел таков,
и песенку унылую тяни же!

Усталый рокер! Да, не без  того,
чтоб звукооператор – сиплый ветер,
сорвавший с головы потертый фетр,
всех нас сюда собрал до одного,
чтоб записать последнюю мелодию—
и хватит нам уже лабать комедию.
Сентябрь наш так отчетлив, словно дагер—
ротип … Да, этот тип  таков…
Споет он что-нибудь, как мрачный Джаггер
для умненьких английских пареньков.
Косматый! Если за бугор свинтя бы…

2.

Я вдруг заметил: наступил сентябрь.
Он все не наступал, не торопился,
в прихожей сворою  моих друзей  толпился.
И вдруг не стало никого. Тверезо.
Уже подать рукою до морозов.
Свершаются обряды сентября
увы, не зря…
Как в корень зря квадратный,
как пальцев дождевых пробег стокаттный
стократный. Как же он математичен!
Пожалуй, в чем-то даже он античен.
Как созерцание  чернофигурных ваз -
в музейной тишине--в  последний раз -
и этот вяз, и этот клен, и тополь…

Он нежно элегичен, как некрополь.
Как он до жути точен этот скряга!
Он промывает время, словно драга -
поток из ила, грязи и песка тоски.
Он цедит  пальцами  опавшие листки,
листочки, листики, гербариевый хлам,
чтоб возвести на время шаткий  храм
из этого всего, куда прохожие,
как прихожане для молитвы вхожие,
несут мерцающее пламя лиц.
Он для синиц,
для этих малых пигалиц
пока еще кормушек не наладил
и о прилете их к окну, как о награде
мечтает...Может быть, ОН –это Я?

Свершаются обряды сентября.
Дождь припускает с грустью троекратной,
и нам, увы, заказан путь обратный,
как извлеченной минус единице,
на той странице,
с фразой «может быть»,
которую назад не прилепить
к календарю, роняющему листья.
Так, проходя в толпе, теряешь лица...

3.

Купить цветов. Собрать дочурке ранец.
И в школе на родительском собранье
быть избранным в родительский совет.
Да встать – чуть свет, чтоб выгулять собаку.
Куда ты тянешь? К мусорному баку?
Два старых пса…Ищи, мой спаниэль…
Неужто так давно -- ни спал, ни ел?
Отходы со стола – твои доходы…
Чего ты ищешь ? Грезишь об охоте?
О дальнем лесе? Двери электрички
распахнуты – ты спущен с поводка.
Твои фантазии, конечно, эклектичны.
О диких утках все мечты, пока
ты не заслышал запах течной суки,
до этих пор охотничьи науки
тебе безмерно интересны, а потом,
вильнув хвостом,
ты предаёшь ружья дразнящий запах,
и ну –между домов – на всех четырех лапах!
Терпи ошейник! Поводок тяни,
асфальт ушами подметая, словно
ты   на полставки дворником –в ЖЭУ
 устроился. Ты, братец , извини…
Я сам мечтаю о какой-то баснословной
охоте. И пока живу
в краю озер, болот, осок и уток,
в любое время суток
готов бродить вдвоем с ружьем
в сообществе твоем.
Хоть не Тургенев и не Соколиный глаз…
И не смогу попасть в утиный глаз   
так ,чтобы  не попортить перьев…
Ты не поверишь, пес, но сам  теперь я
стал словно стая птиц, которые
сбиваются в комок и имитируют
охотника фигуру. И когда
 ночная тень от тополя  на шторы
 ложится,
и  Дальние Миры полет планируют
 сюда,
использовав Луну, как базу,
я сразу 
начинаю беспокоиться.
А вдруг я весь возьму и разлечусь?
Нет. Не такой уж горький я пропойца.
И я ещё немного подлечусь
осенним воздухом, прогулками с собакой,
по гулким анфиладам лет – с Итакой
надеясь встретится опять. Да, я вернусь
на легкой, многовесельной триере,
и будет пущена стрела из лука,
я верю,--
жизнь такая штука!
И зазвенит , спружинив, тетива,
и выбежит  навстречу Пенелопа,
и как это, поверь, увы,  ни глупо,
гекзаметром войдут её слова
в литую строку.
Точно к сроку –
куплю и лука,
и картошки, ну, и «Чапи»,
чтоб радостно бежала лапа к лапе,
и соку
детям. Лучше «Чемпиона»,
уж если про античность речь зашла.
Ну чем и я ,скажите ка,-- не он? А
вот жена немного поддошла
на гербалайфах вечных ожиданий.
Так долго плавал! Парус обветшал.
Объеден киль зубёнками   пираний,
бок прободал  разгневанный  нарвал, 
и нервы измочалены, как ванты,
в штормах бывавшие. И кванты
внезапных вдохновений изрентгенили
всю душу. Может, мечу в гении?
Неужто этот плод запретен?
И стал я весь, как есть, ветхозаветен,
Иона – в чреве. Что-то бормочу,
взывая к богу, к миру, но лечу
все глубже, путь свой в темноте торя…


4.
Свершаются обряды сентября…
Займусь-ка(наш удел таков!)
заучиванием тютчевских стихов
с  дочуркой , разговорами с женой
на кухне, такой лунной, неземной.
Природа –сфинкс, и тем она верней
своим искусом губит. Кто я в ней?
Песчинка? Перышко? Случайный ветерок?
Смысл, спрятанный в Евангелье меж строк?
…Я горевать, наверное, не буду
о том, что ты, сентябрь, как  будто Будда,
золотолик, велик и молчалив,
что учишь нас нирване, отделив
мух беленьких снежинок от тоски
чернющей, как горелая котлета.
Пора смириться…Ведь  уже не лето!
То эллин забредет ко мне, то скиф—
сосед – и коротаем  с ними  осень
при помощи богов и древних  песен…
Я «ян» свое припрячу –ка  подальше.
Для «инь» чего-нибудь возьму и сотворю.
Посуду вымою. Куплю  букет побольше—
какие покупают к сентябрю.
Пионы, астры, георгины, гладиолусы…
Истрачу на цветочки всю получку.
Пусть ветерок сентябрьский  гладит волосы
дочурки, что идет на перекличку.

 199… год.