Я поверила

С раннего утра идут беженцы.
Много детей. Три переправы через Аргун взорваны.
Пограничники к заставе переносят детей.
Я - тут как тут со своей «священной справедливостью»:
-А вы забыли, что чеченцы делали в Абхазии?
Вы забыли Гагру и отряд Шамиля Басаева?
Молодой пограничник таращит глаза:
-Ты что?! Совсем уже…
Где Шамиль Басаев и где это дите? Ты что? Не понимаешь?!

Как человек войны изживает в себе ненависть к соседу,
который еще вчера был врагом?
Через какие муки возвращается к себе такому, каким его замыслил Творец?
Как взращивает в себе  прощение и покаяние перед людьми и Богом?

Замира живет одна в разрушенном землетрясением  доме в Ванати.
Есть опасность, что рухнет второй этаж.
Иду фотографировать, чтобы послать фотографию Шеварнадзе.
Замира отводит меня в сторону и жестом призывает смотреть вверх:
- Видишь, там снег. Это осетинское село Гери.
Каждые три последних воскресенья  сентября у осетин праздник святого Георгия.
Раньше мы боялись подниматься, а в последние годы грузины идут в Гери потоком.
Ты должна пойти со мной. Знаешь, зачем мы туда идем?
Должны сказать: «Ничего не было». Ты понимаешь? Ничего не было.
Должны жить, как братья.
И что ты так поздно приехала?- заволновалась она. - Сейчас там снег.
Сейчас там снег, - повторила так,
что я увидела все:
и село Гери, и церковь, и святого Георгия,
который собрал нас в свой праздник, братьев,
осетин и грузин.

Есть в Эредви дом,
мимо которого мы с Русико проехать не можем.
Нана – врач. Война стоит в ее глазах.
Больше всего ее поразили молодые ребята,
которые привезли смертельно раненного товарища.
- Они, видимо, впервые увидели, как  человек умирает.
Плакали и просили его спасти.
Они  не знали, что есть обстоятельства,
когда человек ничего не в силах сделать.
Спрашиваю у Нино, возвращаются ли осетины.
- Они хотят, - говорит Нино.
- Всего-навсего? – переспрашиваю.
- Что ты, Эльвира, говоришь?  Ты знаешь, что такое по-осетински «хочу»?
Желание у осетин – это полсудьбы.

Западная Грузия. Варламу Лимпарди 68 лет.
Со своей семьей скитается шестой год.
Невестка - абхазка.
- Мы хотим жить только с абхазами.
У нас одинаковые обычаи. Они хороший народ.
Приходит с базара соседка Нана, чудом спасшая от рук бандитов своего отца,
участника Великой Отечественной войны.
- Вы знаете еще один народ на свете, у которого старики встают, когда ребенок входит?
А мы жили с этим народом.
Это про абхазов говори Нана.
- Мы найдем, что сказать друг другу, когда встретимся, -
говорит врач Аза.

По телевизору слышу слова  министра обороны Сергеева:
«Наши войска уже не остановятся. Их поддерживает президент».
Аза спрашивает:
-В России правят военные?
Гаснет свет. Аза курит, значит, очень волнуется.
Ни с того, ни с сего произносит:
-Нет, надо выбирать Шеварнадзе.
Он не начнет войну.-
(был канун выборов в парламент).-
Но как жить, Эльвира? По каким законам?
Вот у меня был случай... Привезли раненного абхаза.
В палату ворвались молодые грузины, требовали его выдать.
Я сказала, что забрать смогут только через мой труп.
Потом я узнала, что мой пациент убил моего знакомого.
Скажи, как быть?
Должна ли я жалеть о своем поступке?

Холодная дождливая осень. Отыскиваем машину.
В маршрутку вместилось тридцать человек.
Лучшее, что можно придумать- сидеть друг на дружке.
Пока набивается салон, коробейники предлагают то нитки, то носки, то семечки.
«Ты что зарядил по-грузински? Видишь – русская гостья. Давай по-русски».
Мужчина переходит на русский:
-Все нитка для семейного удовольствия и любови.
Ошибки исправляем хором.
Мне как-то хорошо, хотя я и сижу на ком-то. И на мне кто-то сидит.

Встречаю на мосту Тэмо – давнего знакомца.
Беженец из Сухуми. Нет, он не будет любить Зугдиди:
- Это –дождь? Вот в Сухуми настоящие тропические ливни.
В машине постоянно звучит российская музыка.
-Это я специально записал для русского гостя.
Ему снится сон, всегда один и тот же.
- Иду я огородами к своему дому. Страшно, но иду.
Вхожу и вижу трубу - она подпирает потолок.
Я целую ее. Вдруг спохватываюсь: откуда? Её же не было.
Ее поставил абхаз. Зачем я ее целую?
Да, но ведь он ее поставил, чтобы мой дом крепче стоял.
И я снова целую трубу.

Уезжаю в Тбилиси, все еще говорящий на десятках языков.
-Я забыл вам сказать главное, - прощается со мной Тэмо, -
в моем доме у абхаза родились близнецы. Два мальчика.
Не сразу понимаю, радоваться или печалиться.
Мои сомнения огорчили Тэмо:
-Ну что ты! Что ты! Разве ничего не поняла?
Мальчики! В моем доме у абхаза растут мальчики!
Это была чистой воды радость.

Да, Кавказ победить танками невозможно.
Кавказ незыблем, потому что  в кавказском человеке заложена способность
восстановления себя в той радости, какая сейчас была у Тэмо.

Валентина Ильинична Шония.
Во время войны освободилась от всех житейских страстей.
Выучила на старости лет английский по своей методике,
теперь вовсю беседует с ооновским негром на отвлеченные темы.
В Россию возвращаться не будет:
- Кто я там? По Лужкову, я лицо кавказской национальности.
Я ведь никогда не сменю фамилию.
Да, я русская женщина, но я мегрельская невестка.
А это уже нечто, без чего я не существую.
В какое бы одиночество меня не вгоняла жизнь, я знаю,
что здесь я никогда не буду одна.
Однажды она сказала, что ей важно видеть улицу освещенной:
- К опасности надо готовиться.
С тех пор абхазы, живущие напротив, держат зажженным свет в галерее,
чтобы русской женщине и мегрельской невестке было спокойно.
-Абхазы и грузины – это мои народы.
Вы знаете, что надо вглядываться в другой народ,
чтобы понять всеобщность нашей природы?
Мне повезло. Предо мной всегда было это зеркало.

Вспомнила вечер входа в Гали.
Ждала машину начальника штаба миротворческих сил
генерала Анатолия Возжаева. Моего земляка.
Он сам подошел ко мне. Предложил бронежилет. Ехал без охраны.
Я заговорила об отличии первой чеченской войны от второй.
Генерал повернулся ко мне:
- Запомните. Там, где деньги, - там кровь.
Там, где большие деньги - большая кровь.
И еще: если запретить политикам вмешиваться в ситуацию,
мир наступит на этой земле через пару месяцев.
Поверьте, я не новичок на Кавказе.

Я поверила, потому что видела все собственными глазами.