Тасу-ява

Шумят вдоль реки берега белоносые от первого пролётного снега, текут, кричат куда-то, будто пылью побитые - птицей мелкой, запоздалой, ждут зимы. И словно нет берегам конца. И нет без них - реки.
Берега, берега… нежно-трепетно несли вы реку-матушку, несли, несли да и упустили в самом-то конце. Развели  свои руки-крылья широко, раздольно, щедро,  по-нашему, эх,  и выпало сокровище, соскользнуло меж рук в море, как в небо. И морем стала река. Морем студёным, текучим - с волнами прыткими бурыми, белогривыми.
Далеко-далеко виднеются ещё позади смутные берега. Растерялись они. Расплескали себя, сырые, ветряные, неразумные. Суетятся по самому краю воды насупленные рыбаки в суровых резиновых сапогах, в плащах непромокаемых. Сеть вытягивают на песчаный плёс.
А возле них чайки ненасытные глазастые так и шныряют, так и шастают. Ждут своего часа. И только лишь ссыплется на мокрый песок рыбья мелочь, которую люди не берут, только отойдут от неё рыбаки, как тут же налетает жадная прожорливая крылатая толпа. И начинается яростный кипучий вороватый бой за добычу.
Печальные, пустынные, одинокие берега озираются вокруг, сутулятся откосами на сквозном ветру и всё несут, несут свою драгоценность,  реку северную рыбную стылую - в жемчужных мурашках, в бесчисленных низких островах с кустиками, зайцами и вздрагивающей зяблой сырой травой.
Берега земли Тасу-Ява - долгие-долгие, как олений бег по тундре – от чума к чуму, от стойбища к стойбищу, от озера к озеру, от одного священного холма до другого…  Всё дальше и дальше уводит олений след  от вечной реки, всё ближе к древнему, как ненецкий бог Нум, мудрому небу, низко склонившемуся над матерью-тундрой, осыпая её быстрыми звёздами ранней осени...
На Севере всё – ближе к небу. И реки, и берега, и звери, и люди… Такова Тасу-Ява испокон веков. И дай нам Бог сохранить всё это на земле и в сердце своём.