сказал Оливейра

--каждую ночь я слышу под подушкой звонки и пьяные разговоры. Думаете, там кто-то есть?
--не знаю, но
***
во всяком случае, пока не заткнутся эти двое, чёртов старик не отдаст нам наши вещи. Итак, ободранное кресло, аквариум с жирными тусклыми рыбами, Мария в сигаретном дыму, насвистывает мотивчик, кухня мамочки До-До, кажется, что-то про джигу-дрыгу, но тут рыба откусывает старику голову и я понимаю, что в это время должен находиться на тошнотворно-головокружительной высоте железном брюхе самолёта, вместо того, чтобы сидеть здесь и с мучительной ясностью осознавать, что вся моя работа пошла коту под
***
хвост поезда терялся в темноте. С шипением разверзлись чёрные провалы дверей, в которых торчали молоденькие проводницы.
Из вагона вышла измученная девушка со спящим ребёнком на руках, выкатилась тётка с баулами, и вот, наконец, мой дорогой Томми, разгорячённый, пропахший никотином Томми, чёрт его дери, ни дать ни взять молодой Моррисон, ну что же ты, дружище, как жизнь, как Николь с её дурацкими гномами? Да чего же ты встал, пойдём, ты, наверное, хочешь выпить..
Блюз, столик в уголке, хорошо-то как, так что ты там рассказывал про сестрёнку, медвежонок Томми? Ну что ты положил свои огромные ручищи, ведь.. ах, гепатит.. да, дорогуша, не повезло ей, но не стоит так убиваться, посмотри вокруг.. ну, зачем же так, эх ты, милашка Сью.. поплачь, поплачь, Томми, проплачься-ка хорошенько, говорят, становится легче. А лучше выпей-ка что покрепче, и не мотай своей лохматой башкой, а послушай наконец дядюшку Джека, он знает, что
***
--Говорит Москва!
Будничное утро будничного человека с его не менее будничным счастьем заявляет: «Говорит
***
Москва была похожа на гигантского железного клопа. Огромная и смердящая, полная обезумевших машин, она представляла собой жуткое зрелище: горящие дома, раскалённый металл и толпы бегущих отчаявшихся людей.
--Время,--усмехнулся Дерек,-- вот твой
***
полёт этот остался у неё в памяти навсегда. Стремительный, полный ужаса, помешанного с восторгом, он, казалось, выворачивал наизнанку, вытряхивая из тела, как из запылившегося мешка, всю накопившуюся за долгое время злобу, оставляя лишь щемящее чувство свободы. И только когда она, задыхаясь в полуночном бреду, села в кровати, всё ещё по инерции улыбаясь встречному ветру, поняла, что
***
--это кладбище слов,--сказал Оливейра.