Кривая усмешка читаю признанье

                Посвящается Алукарду

Кривая усмешка – читаю признанье –
Чужое признанье в любви.
Оскал – то ли смех, то ли горечь страданья –
Клыки обнажает мои.

Романтик вы все же.
Не отпирайся, мой дорогой, и не лги.
Не лги про цинизм, свою сущность
И веру в неявность любви.

Словами играешь умело,
И каждая фраза – кинжал.
Его ты вонзаешь так смело,
Вот только твой стих подкачал…

Не верю, что он был нарочным,
Случайно попавшимся мне.
Ты все-таки помнишь о прошлом,
Хотя запрещаешь себе.

Ты все-таки помнишь и веришь,
Лелея надежду в мороз,
Ты все-таки любишь и греешь
Ее, защищаешь от слез.

Ты – все такой же. Лишь маска
Теперь на лице. И, шутя,
Скрывает твой грим и раскраска
Все то, что в душе у тебя.

Не спорю, вы правы, любезный,
Не каждому надобно знать
О том, что толкнет тебя в бездну
И что ты не хочешь сказать.

Не каждый поймет и оценит
Открытую книгу души,
Мы – люди, мы – страшные звери.
И злее – попробуй, найди.

Мы бьем беспощадно жестоко,
Смеясь над бегущей слезой,
Мы – звери, не люди. Упрека
Не слышим давно за спиной.

В глаза же сказать не посмеют –
В своей захлебнуться крови.
А нам-то все что? Только злее,
И дни одиноко пусты…

И каждый из нас – как на сцене,
Играет какую-то роль…
Больнее, страшнее, глупее –
Но настоящего – ноль.

И только в полночных скитаньях,
Когда, прислонясь к косяку,
Ты воешь в тоске о мечтаньях,
Становишься тем, кому лгу.

Становишься снова собою,
Тем самым, кто рядом всегда,
Становишься снова героем,
И отпускает тоска.

Стихи свои с горечью пишешь,
Пепел роняя на стол,
И, задыхаясь, не дышишь,
Зная, что день вновь пришел…

Снова себя заставляешь
Спрятать под маску лицо.
Только вот, милый мой, знаешь,
Я поняла все давно.