10 На фронте

  Нас тут начали переписывать и считать, явились новые офицеры и взводные, стали нам говорить, что вы теперь в моём распоряжении, что без разрешения взводного никто отлучаться не имеет права. За всякое невыполнение приказа командира роты расстрел на месте - без суда. Тут мы стали как телята. Дадут команду: вылезай из вагона! Мы все выскочим, построят нас и пошли строем. Придём в столовую, разбитые по десятку, у каждого десятка свой старшой. Старшой берёт тазик (такой, какой теперь в бане) и получает на десять человек обед и десять порций хлеба. Вот старшой хлеб раздаст, садимся вокруг тазика и давай хлебать вперегонки. У кого ложка большая, тому хорошо. А у кого маленькая, тот и голодом оставался. Были и такие: наклонится над тазиком и чихает, а кто брезглив, сразу долой и не стал кушать.
  И так мы дня три здесь простояли, потом наш вагон прицепили к паровозу и поехали. Приехали мы в город Двинск. Выгрузили нас из вагонов и повели в двинскую крепость. Там мы получили котелки, винтовки, патроны, сумки вещевые, лопатку или кайло,а кому топор. Простояли здесь несколько дней. И вот в один вечер подаётся команда: собирайся! Вышли мы со своим хозяйством и повели нас... Ротный командир наш на лошади, а остальные все пешие. И пошли мы в ночь. Идём, а дождик так хорошо нас промывает с ветерком. Прошли мы ночь по лесам, по степям, пришли в один Фольварок, и там нас завели в одну клуню, крытую соломой с дверями из досок. 250 человек - наша рота, и все зашли в эту клуню, и там стало тепло. И мы тут обогрелись. Были все мокры, от нас пар валил. Так, сидя, мы и уснули. А тут подаётся команда: Выходи получать завтрак! Кухня походная с нами идёт. Позавтракали и опять пошли в поход. А дождик своё знает - помачивает наши шинели, уже и рубашки мокрые.
  Вечером пришли в лес и остановились. Приказ: огонь не разводить! Курить так, чтобы огня не было видно. Приказ: каждый отделенный со своим отделением, каждый взводный со своим взводом быть в боевом порядке. Мы тут скучковались отделениями там, где указал взводный, и сидим, друг к другу прижавшись, чтоб было потеплее. А дождик всё идёт. Только тем и хорошо, что в лесу тихо, ветер шумит поверху.
  И вот стало слышно пулемётную стрельбу, разрывы снарядов. Так и прошла эта ночь на дожде в лесу. Кормили нас супом чечевичным с воблой. Водичку с котелка выпьешь, через край, а чечевицу с раскипевшейся рыбой ложкой поешь и снова ожидаешь, когда сварят. Питали нас чечевицей, горохом и воблой.
  Здесь в лесу просидели мы до вечера, а как стало темно, то нас повели по лесу. Шли цепочкой: один за одним. Прошли по лесу много, потом рассыпались в цепь, и подалась команда: окопаться! Каждый начал копать себе ямку. Выкопали, можно сидеть в ямке. На другой день нам говорят: копать окопы в рост человека. И мы опять давай копать. Греемся, дождик всё нас помачивает. Копали мы целую неделю. Выкопали, потом начали делать рогатки и опутывать их колючей проволокой и ночью носили на переднюю линию, а наши окопы были на второй линии обороны. На передней линии у нас некоторых ранило и убитые были. Потом начали делать землянки: выкопаем яму и сверху наката в три сосновые брёвна, а сверху накидаем земли и сосновыми ветками замаскируем, чтобы глина не желтела.
  Когда мы кончили делать землянки, то нас перевели на переднюю линию. И уже начались морозы. Шинели наши сперва замёрзли, а потом постепенно на плечах вымерзали и становились сухими. Стоишь в окопах, заглядываешь в бойницу. Склонишься к стенке, задремлешь и опять топаешь, греешься.
  У меня товарищ был Марко Долбня, сосед мой, и дома мы вместе гуляли. Один раз мы с ним пошли за обедом, всегда ходили по ходу сообщения, а тут он говорит: давай вот здесь перейдём поверху, напрямую много ближе. Я сказал:давай! У него и у меня было по два котелка с супом. Он идёт впереди, а я за ним. Вот он только хотел перешагнуть ход сообщения и только крикнул : Ой! И упал в ход сообщения. Я тут же присел и тоже спустился в ход сообщения и начал его смотреть, куда ему пуля попала. Оказалось, пуля попала ему в глаз, пуля была разрывная и затылок весь вырвала. И так мой товарищ погиб. Я теперь подружился с одним латышом. Он здешний. Было ему лет 35. Он говорит до его дома отсюда три километра. Он отступил, а его жена и двое детей остались там, у немца.
  Простояли мы на передней линии месяца два, и старых солдат совершенно мало осталось. А всё приходит добавление новеньких. Редко какой день пройдёт, чтобы у нас кого-нибудь не ранило или не убило. Потом наша артиллерия ударила по костёлу, то с костёла только красная пыль пошла из кирпича. Когда разбили костёл, тогда мы начали свободно ходить по окопам, и перестали нас поражать.
  Но тут стали большие морозы. Холод. Снег. Шинели и сапоги не греют. Солдаты почернели и стали бессильны. Суп, пока его принесут, в котелке замерзает. Хлеб, сверху горелу корку - топором руби, а в серёдке - хоть ложкой ешь. Хлеб давали только ржаной.
  Потом нас повели в резерв. Залезем в землянку, разденемся и давай вшей вытрясать, а их, как мякины насыпано, страшно смотреть... Руки мыли снегом. У всех руки и сами черны, закопчёны. Постояли мы в резерве полмесяца, и пришло к нам пополнение, и мы опять пошли на переднюю линию. И так мы начали меняться: полмесяца на передней, а полмесяца в резерве.
  И так зиму 1916 года прожили, дождались тепла.